bannerbannerbanner
Черные псы

Марина Серова
Черные псы

Полная версия

Глава 2
Болота зовут вас

После плотного обеда, сопровождаемого обильными возлияниями отдельных гостей (особенно отличились архитектор Солодков, журналист Бельмов и незабвенный Глеб Сергеевич Аметистов, разумеется), все отправились к бассейну. Бассейн находился за домом и был снабжен всеми атрибутами роскоши, приличествующими загородной резиденции крупного бизнесмена. Была даже маленькая вышка и трамплин, на который тотчас восторженно вскарабкался молодой архитектор Солодков.

– Фил, будь осторожен, – предупредила разохотившегося благоверного его жена Лена. Она была очень похожа на свою старшую сестру Эвелину – такая же изящная, стройная, хоть и несколько ниже ростом, – но черты лица ее, тонко очерченные и правильные, не носили печати той отстраненности, а красивые темные глаза смотрели открыто и ясно, не превращаясь в пугающие привалы тьмы. Так, как у ее сестры…

– Погоди меня, Фил! – Долговязая фигура Бельмова, путаясь в собственных несоразмерно длинных нижних конечностях, начала карабкаться на трамплин. На трамплине веселая парочка раскачалась, планка выскользнула из-под ног двоих подвыпивших молодых людей, и с уханьем и воплями они плюхнулись в бирюзовые воды бассейна.

Я, прикрывшись рукою от уже начинающего садиться солнца, посмотрела на барахтающийся дуэт. Удивительно везет мне на паясничающих буффонов, работающих в тесной концессии!

– Че, теплая вода? – крикнула я им.

– Угу… – булькнул Фил и скрылся под водой. Через десять секунд его голова со слипшимися длинными волосами показалась под вышкой, и он продолжил:

– Теплая-претеплая! Да лезьте все, чего там стоять!..

Я осмотрелась: прямо за оградой, в тридцати метрах от бассейна, начинался густой лес. Он должен был продолжаться до самого берега Волги, где резко обрывался отвесной кручей. Так, по крайней мере, утверждал Баскер.

«В самом деле Баскервиль-холл, – подумала я, – тут тебе и болото, и кладбище, и лес стеной… Я не удивлюсь, пожалуй, если здесь водятся и какие-нибудь мрачные существа из серии „Исчадия ада“ модификации „Проклятие рода Баскервилей“. Или Баскеров, кому как угодно. А уж Соловьев был бы куда как хорош в роли Стэплтона!»

– Это же элементарно, Ватсон! – неожиданно громко сказала я и нырнула в бассейн, не обращая внимания на вытянувшееся лицо Андрея Карловича.

Нашли же такое место, да где – в центре Поволжья!..

Тем временем на краю бассейна появился господин Аметистов, в халате, купальной шапочке и с сотовым телефоном. Его сопровождала Анна в весьма откровенном бикини и внушительных габаритов молодец в шортах и майке с надписью «Chicago Bulls».

– А! Бульдожку на прогулку вывели, – раздался у меня под ухом чей-то насмешливый голос. Я повернулась в воде и увидела Бельмова на надувной резиновой лодке и с бутылкой пива в руке. Я ухватилась за бортик лодки и, положив на него подбородок, увидела на дне еще несколько бутылок – как пустых, так и еще не тронутых.

– Какого бульдожку? – поинтересовалась я. – Аметистова, что ли?

– Ну да, – ответил он, – гляди-ка, как животик наглаживает. Это он для активизации процесса пищеварения. Ай, муси-пуси, хырашо-то как! – подделываясь под ленивый баритон Глеба Сергеевича, продолжал он. – «А теперь, понимаешь ли, и купнуться не в падло, братаны!» – прогнусавил он, воздев к небу «веерные» пальцы. – А мымра у него ничего, дас ист фантастиш, как говорят в старой доброй немецкой «порнухе».

– Ну, всех охаял! – не выдержала я.

– Еще не всех, – ответил он и засмеялся. – У меня профессия такая – хаять, порицать и критиковать.

Баскер развалился в шезлонге на краю бассейна и мирно потягивал коктейль. Рядом за пластмассовым столиком сидели две девушки из «Атлант-Росса», в купальниках, солнечных очках и шлепанцах. Судя по их оживленным, счастливым лицам, они продолжали обсуждать завидные качества Александра Ивановича Тимофеева. Рядом притулился второй охранник Глеба Сергеевича, который то и дело плотоядно косился на щебечущую парочку.

В этот момент громкий всплеск воды привлек общее внимание: это почтенного главу фирмы «Парфенон» наконец угораздило неуклюже свалиться в бассейн. Причем брызг и шуму было больше, чем при падении Бельмова и Солодкова с трехметрового трамплина.

Фыркая, как тюлень, Глеб Сергеевич медленно поплыл к центру бассейна.

* * *

Солнце уже почти зашло, когда накупавшиеся гости решили вернуться в дом. Вернее, это предложил Баскер, а Аметистов согласился, и остальные – из деликатности ли, из опаски или просто потому, что их намерения совпадали с желаниями хозяев жизни, – решили последовать их примеру.

Решение прекратить купание застало Фила и Бельмова на трамплине, где они пили пиво и между делом по очереди сигали вниз. Лена, жена Фила, тоже попробовала прыгнуть, но у бюстгальтера ее, и без того скудного в плане размеров купальника, лопнули тесемки, и теперь она в короткой маечке сидела на краю бассейна, искоса посматривая на веселящегося муженька, и болтала ногами в воде.

Девушки из «Атлант-Росса» купались с охранниками Аметистова, а сам шеф развалился в шезлонге, подставив свое волосатое брюхо и грудь лучам майского солнца. Рядом «топлесс», то бишь без верхней части купальника, загорала безмятежная Воронкова, а резвящиеся рядом амбалы ее покровителя то и дело косились на ее внушительные прелести и яростно пускали по воде пузыри.

В этот момент произошло нечто, заставившее забыть Солодкова и Бельмова о пиве и трамплине, Глеба Сергеевича – о солнце, а его охранников – о девушках из «Атлант-Росса» и обнаженных формах Воронковой.

Возле бассейна появились Эвелина Баскер и Соловьев. Впрочем, появления Соловьева почти никто не заметил, потому что все взгляды обратились на Эвелину. На ней был купальник мини-бикини, лишь чисто символически прикрывавший ее изумительное тело. Ничтожно малые, едва ли не с детскую ладонь, треугольнички черного бюстгальтера не скрывали, а скорее подчеркивали роскошные полушария груди, микроскопические черные трусики только обозначали свое присутствие, сведясь до двух полосок спереди и разветвляющейся буквой «Т» полоски сзади. А на поводке, который она удерживала в руке, вертелся умилительный, черный как смоль щенок мастино неаполитано.

– Эвелина… – растерянно пролепетал Баскер, косясь на схватившегося за плавки шефа. – Разве ты сегодня хотела купаться?..

– Почему бы нет, – ответила та и походкой манекенщицы пошла к воде. Впрочем, нет, манекенщицы едва ли вызывают на дефиле хоть десятую долю тех эмоций, что заставили глаза всех мужчин вылезти из орбит, а челюсти опуститься в район грудной клетки.

Щенок рыкнул и залился негодующим лаем: вероятно, ему не понравилось, что хозяйка передала поводок Соловьеву и направилась к вышке.

– Да ты что, Виля! – крикнул Баскер, видя, как жена поднялась на трехметровую высоту с намерением прыгнуть. – Олег, а ты что ее отпустил? Она ведь ничего по-человечески не делает!

Глеб Сергеевич изумленно сглотнул, не отрывая взгляда выпученных бычачьих глазок от почти совершенно обнаженной женской фигуры. Если у него раньше были сомнения по поводу выбора Баскера – женился, понимаешь ли, на полоумной бабе! – то теперь он совершенно уверился, что лучшего Баскеру и нельзя было желать. Потому что лучше не бывает.

Эвелина постояла на краю вышки и вдруг, пружинисто оттолкнувшись, сделала в воздухе двойное сальто и четко вошла в воду.

– Чер-р-рт! – вырвалось у Баскера. Он подошел к бортику бассейна и увидел в прозрачной воде Эвелину. Он сразу понял, что она плывет на большой глубине у самого дна шестиметрового бассейна. Секунда шла за секундой, а женщина и не думала подниматься. Прошло не менее двух минут, прежде чем ее черноволосая голова показалась на поверхности воды – у противоположного края бассейна, под трамплином.

Бельмов и Солодков принялись аплодировать, при этом последний оступился и с шумом и брызгами свалился в воду прямо на голову мадам Баскер. Ее лицо и задница веселого архитектора разминулись буквально в полуметре.

– Ну, понимаешь ли, – оживленно жестикулируя, возопил Глеб Сергеевич, уставя свое брюшко в лицо присевшего от волнения на корточки Баскера, – еще попробуй сказать, что у нее слабое здоровье!

– По-моему, я и сам многого о ней не знаю, – пробормотал Андрей.

Эвелина вышла из бассейна и, накинув на плечи протянутое Соловьевым полотенце, пошла в дом. Перед ней на поводке, повизгивая, бежал щенок.

Глеб Сергеевич, поспешно закутавшись в халат, засеменил за ней, потеряв при этом оба шлепанца. Я четко видела, как они, эти синие с черным – и с белым трилистником – «адидасовские» шлепанцы, слетели с его ног и остались у бассейна, когда Глеб Сергеевич, как слепой кутенок, налетел на столик, за которым незадолго до этого сидела я.

Все остальные, включая охранников, двинулись мимо, не замечая забытой у столика обуви шефа «Парфенона». Я тоже направилась в дом, потом обернулась. Шлепанцев Аметистова у столика уже не было.

Впрочем, присмотревшись, я увидела один у самого края бассейна. Второй же исчез.

«Кто-то спихнул в бассейн, наверно», – подумала я и прошла в дом.

– Болота ждут вас, господин президент, – обернувшись, с чарующей улыбкой, обнажающей все тридцать два жемчужно-белых зуба, сказала Эвелина.

– Она называет «болотами» нашу сауну, – пояснил Баскер, – а гостиную, где мы обедали, Гримпенской трясиной…

– А Соловьева Стэплтоном? – ехидно влез Бельмов.

Соловьев, слышавший эти слова, поднял брови, а Эвелина бросила на мужа короткий пронизывающий взгляд из-под свесившихся на лоб мокрых волос. «Нет, – отчего-то подумала я, – она имела в виду не сауну».

– Но ели-то мы не овсянку? – не унимался болтливый журналист.

– Вот сейчас тебе ее и подадим на ужин, чтобы меньше болтал, – поддела его Эвелина, и виртуоз пера тут же поспешил заткнуться.

* * *

– Фил, хочешь, познакомлю тебя со своими друзьями, они сейчас здесь, на даче неподалеку, а? – протянул Бельмов.

 

В связи с переходом на вечерний режим одежды бравый писака переоделся в потертые серые джинсы и красно-черный балахон, исписанный маленькими белыми буквами – очевидно, колонками каких-то текстов – и с надписью на спине и на груди: «Green Day». На нос он водрузил очки, одно из стекол которых было треснутым, и стал похож на Фагота, он же Коровьев.

– Да куда еще идти? – пробурчал Солодков, вопросительно глядя на жену. – Темнеет уже…

– Да мы быстро, тут минут десять идти. Через час вернемся. А тебе что, с бульдогом в сауне париться хочется?

– Да не хочется мне… Я с ним на одном гектаре, как говорится, акт дефекации производить не буду, – замысловато отвечал архитектор.

– Ну и пошли!..

– В самом деле, Фил, я не прочь прогуляться, – поддержала Бельмова Лена, жена архитектора.

– Как раз пройдемся по болотам, где разгуливают светящиеся черные псы Вили Баскер, – мрачно пошутил Солодков.

– А уж не к Кузнецову с Казаковым ли вы собираетесь? – вступила в разговор я.

– И к Суворику с Пидерманом, – взглянув на меня, ответил Бельмов. – А ты что, знаешь этих артистов?

– Казакова-то с Кузнецовым? Да еще с прошлой осени, когда я расследовала дело со «светлячками», то бишь наркоманами такими, это со взрывом лаборатории было связано. Ты же журналист, ты должен знать!

– Так ты Татьяна Иванова, что ли? – спросил он и ухмыльнулся. – Наслышан о тебе. Ну что, пойдешь в гости к своим гадательным Костям?

«Гадательным Костям» – это тоже в свое время выдумали Кузнецов и Казаков.

– Глаза б мои их не видели! – ответила я и взялась за блестящую ручку двери. – Пойду, конечно, куда ж от них деваться. Но только недолго, потому что я знаю, каково длительное общение с этими друзьями и чем оно обычно кончается.

…Узнав о том, что Фил, Лена, Бельмов и я идем через болото в гости к друзьям, Эвелина внезапно разволновалась и стала уговаривать нас оставить свою нелепую, по ее мнению, затею.

– Чего блуждать там по ночам? – говорила она. – Упаси боже, собьетесь с тропы, а там и утонуть можно.

– В самом деле, – поддержал ее Соловьев, – место для прогулок не самое удачное.

– А для чего оно удачное? Сам же и выбирал с Эвелиной, Олег! – язвительно парировал Солодков. – Ничего с нами не случится, еще светло, а обратно, если задержимся, вернемся через холм, где кладбище.

Эвелина побледнела и нервно облизала губы. Я незаметно, но с возрастающим интересом наблюдала за красавицей женой Андрея Баскера.

– Приходите к ужину непременно, – наконец выговорила она, – без вас не начнем.

– А во сколько ужин?

– Часов в девять, – ответил Соловьев.

– У-у-у, сейчас еще без четверти семь, – протянул Бельмов, взглянув на свои часы.

– А двадцать минут восьмого не хочешь? – озадачил его Солодков. – Твои встали, когда ты нырнул в них в бассейн.

– Ну, или так… – Бельмов смешно пожевал губами, всем видом напоминая кадр передачи «В мире животных» под названием «Из жизни горных горилл».

– Лена, пообещай мне, что придете к ужину! – обратилась Эвелина к сестре. – На мужиков я не надеюсь, они безалаберные. Таня, и вы тоже… постарайтесь привести их к ужину. Хорошо?

На лице ее было столько трогательной заботы и тревоги, что я с готовностью кивнула:

– Ну конечно!

– А почему она так волновалась, словно мы и в самом деле идем ночью на Гримпенскую трясину, «когда силы зла властвуют безраздельно»? – по памяти процитировала я, когда мы вышли из дома.

Все промолчали, и лишь Лена, вздохнув, коротко ответила:

– Так, может, она думает, что на самом деле… На самом деле.

– Болота зовут вас! – хрипло заключил Бельмов. – Нас…

* * *

Так называемые болота мы, спустившись в низину, преодолели по гряде низеньких холмиков, по навершиям которых проходила узкая тропа. Справа, к Волге, тянулась болотистая равнина, покрытая затянутыми ряской грязными озерцами, самое большое из которых было в длину метров пятнадцать и шириной не более трех. Равнина местами поросла ивняком и имела вполне мирный и невинный вид. На самом высоком холме гряды стояли те самые два каменных столба, которые обсуждали Баскер и Аметистов. Это был обычный серый строительный камень, разумеется, искусственного происхождения. Правда, кому и зачем понадобилось водружать эти столбы высотой не менее двух с половиной – трех метров здесь, я не понимала.

Я высказала все эти соображения вслух и не услышала ни слова в ответ. Подойдя вплотную к столбам, я обняла обеими руками один из них и приложила щеку к уже остывшему камню.

– Колоритное место, – заметила я.

– Пойдем, – кивнул архитектор.

Я обогнула столбы и пошла за своими спутниками.

– Да пойдем же, – повторил Солодков.

Я обернулась, чтобы последний раз оглядеть столбы, и кровь застыла в моих жилах – от изумления и, как ни странно, от почти суеверного страха.

С обратной стороны столба на отшлифованной поверхности был четко вырезан барельеф. Изображение было необычайно искусным, а главное – невероятно живым. Это было изображение злобно оскалившегося пса, его хищный силуэт четко вырисовывался на неровной поверхности столба, и казалось, что окаменевший в немой злобе огромный пес вот-вот сорвется с холодного камня и прорежет холодеющий вечерний воздух протяжным жутким воем…

– Ты на пса, что ли, уставилась? – крикнул уже издали Солодков. – Еще успеешь посмотреть, не последний раз видишь!

Я пробурчала что-то невнятное и поспешила за бодро карабкавшейся по подъему четой Солодковых и Бельмовым.

Весь путь через болота занял у нас не более двадцати минут.

* * *

Мы без труда нашли кузнецовскую дачу. По-моему, ее обнаружил бы даже слепой, глухой и увечный инвалид, потому что какофония жутких звуков разносилась по всем окрестностям, а разноцветные салюты из ракетницы были видны издали.

Кузнецовско-казаковская компания сидела на веранде и меланхолично пожирала шашлыки. Меланхолия та охватила большую часть собравшихся, и ее причина коренилась в непомерном количестве винно-водочных бутылок, валявшихся там и сям на столе, под столом и на лужайке перед дачей. Последнее обстоятельство было справедливо и для троих молодых людей, мирно прикорнувших неподалеку.

Впрочем, остальные, особенно девушки, были бодры, и остатки алкогольно-депрессивного оцепенения не замедлили слететь с них, когда они увидели наш квартет.

– Ба! – заорал Кузнецов, спрыгивая с веранды. – Бельмов!!! А это кто с тобой? Никак Иванова? Ну точно, привет, Танька, сколько лет!..

Он полез обниматься, дыша обычным своим нервно-паралитическим перегаром, тотчас перезнакомился с Филом и Леной и сунул нам «штрафные».

Подскочил Казаков, и все завертелось…

Час пролетел, как одна минута, и, если бы не Лена, взглянувшая на часы, наше пребывание на даче старых, с позволения сказать, друзей могло затянуться.

– Ну, нам пора, – Лена поднялась, – нам еще идти долго.

– Да какое там! – возмутился Кузнецов. – Зачем идти, я подвезу!

Я посмотрела на выписывающего пассы руками и ногами Костю, но промолчала. Впрочем, мне не пришло в голову усомниться, что Кузнецов не выполнит данного обещания.

– Докуда вас везти?

– Знаешь дачу Баскера? – спросил Бельмов. – Вот мы там.

– А, знаю! – обрадовался Кузнецов. – Мы там даже в бассейне купались, когда хозяев не было!

– Там еще такая «волына» отпадная была, – влез Казаков, – я потом узнал, что это и есть хозяйка, жена Баскера. Она вроде как стулом двинутая.

– Ну да, – добавил Кузнецов, – жидким. А вы-то какими судьбами там?

– Вообще-то я строил эту дачу, я как бы архитектор, – сказал Солодков.

– А я сестра вот этой, с позволения сказать, двинутой жидким стулом, – отчетливо произнесла Лена.

В первый раз мне довелось увидеть, как Кости смущаются. Кузнецов деликатно потупил нахально поблескивающие глазки, а Казаков сконфуженно замурлыкал под нос какую-то песенку, сильно смахивающую на похоронный марш.

– Просто о них с недавних пор всякие истории рассказывают, – пробормотал Кузнецов, – всякий маразм… Вот у нас Суворик с Пидерманом, например…

– А! – недоверчиво махнул рукой Бельмов. – Им чего только не придет в голову. Про собак, что ли?..

– Ага.

– Ясно. Ну что, Кузнецов, подвези, если обещал.

– Позвольте, – вмешалась я, – это какие еще истории про собак? Тут что, на самом деле инсценируют Конан Дойла?

– Суворик, поди-ка сюда! – позвал Кузнецов и вскоре представил пред ясны очи кудрявого небритого молодого человека в очках и рваной белой майке.

– Ну, опять, что ли? – протянул он, из чего я поняла, что он рассказывает историю в тысячу первый раз.

Из неторопливого рассказа новоявленной Шахерезады я с некоторым усилием смогла уразуметь следующее.

Как-то раз, в апреле, Суворик с неким Пидерманом (надеюсь, это не фамилия) пошли прогуляться. Ночь была теплая, а так как друзья были уделанные до последней возможности – кажется, они что-то курили, – то прогулка несколько затянулась. Ну и угораздило их попасть на болото, прямо к столбам. Суворик увидел изображение этой собаки, начал загоняться… У друзей еще было с собой, вот они и сели употреблять – один спиной к первому столбу, другой – ко второму. И вдруг за спиной – рычание! Нормальный человек и не шелохнулся бы, а эти ничего не соображали и кинулись наутек. Суворика еще дернуло обернуться, и он увидел такое, что все фильмы ужасов показались ему детскими сказками.

За ними мчались, в полном смысле этого слова, исчадия ада. Три громадных черных пса с огненными глазами и кроваво-красными разверзнутыми пастями. Первый пес разинул пасть еще больше и приблизился к друзьям настолько, что стала видна слюна на огромных желтых клыках и ощутим неприятный запах из этой громадной глотки. И вдруг он как рявкнет: «Иди сюда!!!» – грохочущим, диким, басовитым, но, несомненно, человеческим голосом. Как жутко – ты бежишь по узкой тропе, а за тобой, все нарастая из тьмы, несется нечто невообразимо жуткое и чудовищное, детские кошмары о собаке Баскервилей бросаются в голову и парализуют мозг плотной клокочущей завесой страха…

– Мы бежали сломя голову до самой дачи. Только потом я понял, что за нами уже никто давно не гонится…

– А может, это были галлюцинации?

– Ну что вы… – обиженно протянул Суворик. – У нас же не ЛСД было, в самом деле…

– А насчет человеческого голоса и свечения?

– Ну, не знаю. Была луна, может, отсветы… А человеческий голос… Хозяин позвал собак, а нам почудилось…

– Ясно, – разочарованно протянула я, – в общем – чушь собачья.

– Вот именно – собачья, – резюмировал Бельмов, – все, поехали.

Кузнецов сдержал свое обещание и довез нас до виллы Баскера.

Глава 3
«…Когда силы зла властвуют безраздельно…»

Увидев нас, Эвелина необычайно обрадовалась и даже бросилась на шею сестре.

– Извини, Виля, мы немного опоздали, – немного смущенно произнесла Лена, – нас подвез бельмовский друг.

– Ну, ты довольна прогулкой? – спросила Эвелина.

– Да-да. И с хорошими ребятами познакомились. Веселые.

– Даже чересчур, – добавил Фил.

– Хорошо, пойдем к столу.

За столом сидели уже все, включая аметистовских охранников, не хватало только самого Глеба Сергеевича, а также его фигуристой пассии.

– А они в сауне, – сказал веселый охранник Дима, который в свободное от исполнения профессиональных обязанностей время становился похож на нормального парня без ужимок злобной и плохо дрессированной гориллы. – У него там водные процедуры.

– Вводные у него процедуры, – двусмысленно изрек Бельмов, притулившийся за столом рядом со мной.

– Это какие еще вводные? – подозрительно уточнила я.

В этот момент появился пышущий румянцем Глеб Сергеевич в свежей рубахе и с ним Аня. Очевидно, водные и прочие процедуры успешно завершились.

Ужин прошел быстро и незаметно. В понятие «ужин» я не включаю последующую попойку, хотя обычно это процессы нераздельно слитые. Глеб Сергеевич и иже с ним быстро сметали со стола все съестное, и только потом обнаружилось, что запасы винно-водочного арсенала, выставленного к ужину, исчерпаны едва ли на треть.

За окном уже сгустилась непроглядная тьма, Эвелина убавила освещение, и только свет от двух настенных бра рассеивал мрак.

– Кто сделал, чтоб темно?.. – прогундосил уже изрядно набравшийся Аметистов и икнул. Отличившись в распитии спиртных напитков за обедом, он поддержал, как говорится, марку фирмы и за ужином.

– Это я, Глеб Сергеевич, – откликнулась Эвелина, – это я выключила верхний свет.

– Зачем?

– Чтобы эта комната была похожа на зал Баскервиль-холла.

Против обыкновения, Андрей не стал протестовать против слов жены. Быть может, ему надоело угождать подвыпившему шефу, а быть может, обидно стало за свою Вилю, которую тот считал ненормальной.

 

– Действительно… – пробормотал Глеб Сергеевич, как будто он знал, как выглядело центральное помещение замка покойного сэра Чарльза.

Его можно было понять. Кромешная тьма в выходящих на кладбище окнах, а за стеной, с балкона, – вид на пустынные болота, и даже звезды не в силах разорвать их гробовое безмолвие и тайну… А напротив, в неярком свете настенных ламп, бледное лицо ослепительной женщины в черном платье, и нет сил оторваться от ее глубоких глаз, сулящих прекрасную, как нежность, темную погибель…

Я встряхнула головой. Вокруг стола в набрякшем недосказанностью молчании сидели мрачный Соловьев с серебряной вилкой, молчаливо жующий индейку, Баскер, загадочно улыбающийся Бельмов с недопитой рюмкой водки в руке. Эвелина. И я… Остальные разошлись, словно им не было места за этим столом…

Нет, что-то не то. Ну и напиточки у семейства Баскеров! Или дело не только в напитках?..

– Я хочу поговорить с вами о собаке Баскервилей, Глеб Сергеевич, – тихо вымолвила Эвелина.

Аметистов покорно кивнул, и меня поразило выражение глубочайшего внимания на его обрюзглом самодовольном лице.

– Не понимаю… – пробормотала я себе под нос.

– У вас была собака?

– Да, – ответил он.

– Какая же?

– Она и сейчас есть у меня. Питбуль. Еще ротвейлер.

– Это нехорошо, – вымолвила Эвелина, – ротвейлер – это собака сатаны.

– Ну, знаете… – пробормотал Аметистов, выпивая еще водки.

– Вы не думайте, что я сумасшедшая, – продолжала красавица в черном, – просто я вижу жизнь в свете двух миров, двух ключей света. Когда вы смотрите фильм о мафии и киллерах, вы не думаете, что в этот момент пуля входит в голову человека там, по ту сторону экрана. Пуля входит в вашу голову, но вы не понимаете, что это на самом деле, и только этим сохраняете вашу жизнь.

– Эвелина, – наконец заговорил Андрей, – ты пугаешь Глеба Сергеевича.

Заявление, которое в другой ситуации было бы встречено хохотом окружающих, на сей раз прозвучало в пугающей тишине. Безмолвие нарушил мелодичный голос красавицы хозяйки:

– Ничего, от этого не умирают. Такие, как он, то есть…

«А если он станет другим, – с ошеломляющей ясностью мелькнуло в моей голове, – он должен пойти на болота и умереть такой смертью, какую укажет ему эта молодая безумица».

…Господи, что со мной?..

…Не только со мной. Бельмов отвалился от стола и припал спиной к креслу, быстро мигая веками. На лице его показалась такая знакомая сегодня сероватая бледность суеверного ужаса.

…Этот дом напоен страхом, и в открытые двери заглядывает Смерть. Как резко все переменилось, но почему и как?..

– Но никогда не знаешь, что придет к тебе наяву, а что пригрезится. И приснится, что ты сгораешь в огне, но проснешься и облегченно вздохнешь – и увидишь обгоревшее тело. Свое тело.

Губы Эвелины выгибались с почти животной, низменной страстностью, и даже мне, женщине, вдруг захотелось впиться поцелуем в этот ярко-красный чувственный рот, говорящий о безумии и смерти. Что уж говорить о мужчинах…

– Вы прочтете книгу о проклятии рода Баскервилей, и в ваши окна поползет тоскливый, протяжный, жуткий и тревожный – собачий вой…

…Так и есть. Рама распахнулась под напором ветра, и в комнату проник будоражащий, леденящий душу, заставляющий тоскливо звенеть нервы собачий вой…

* * *

Я резко вскочила.

– Эвелина, это воет собака! – произнесла я, пытаясь стряхнуть это невыразимо жуткое оцепенение.

– «Не спрашивай, по ком воет собака Баскервилей, ибо она воет по тебе», – продекламировал Бельмов, перефразируя эпиграф хемингуэевского романа.

Но лицо журналиста было мрачно, пальцы судорожно вцепились в подлокотники кресла.

– Ах вот как! – неожиданно рявкнул Аметистов, вставая. – Тогда я п-пойду и убью эту тварь!

Ноги его подкосились – не от страха, скорее от лошадиной дозы поглощенных за вечер спиртных напитков, – и он грузно упал назад, в мягкое кресло.

– Да успокойтесь вы, Глеб Сергеевич, – стал утешать его Баскер, – подумаешь, завыла собака!..

– Я знаю, что она… – Аметистов снова поднялся на ноги, на этот раз более успешно, и, выписывая синусоиду, пошел к окну. – Она там, я должен увидеть ее!

– Да ты хватил лишнего, Глеб Сергеевич, – говорил ему Андрей, но зубы хозяина виллы стучали, и видно было, что он не верит своим словам.

Соловьев поднялся и прошел к окну.

– Отсюда не видно, Глеб Сергеевич, – произнес он, – пройдемте на балкон. С него открываются болота.

Аметистов повернулся к Соловьеву – побагровевший, смертельно пьяный, с перекошенным от ужаса и злобы лицом.

– А откуда ты знаешь, что она там? – хрипло спросил он.

– Перед вами огромная Гримпенская трясина, – холодно ответил Соловьев, цитируя строки из повести Конан Дойла, – попади в эту трясину человек или лошадь, и все… все будет кончено.

Конечно, на Волге нет торфяных болот, засасывающих в свои бездонные недра все, чего ни коснутся их липкие щупальца. Но и невозможно было не воспринять слова психоаналитика буквально, потому что я почти физически ощущала, как что-то огромное и темное ворочается за окном, наполняя собой стылый воздух. И в этом чем-то неслышно ступали черные бесшумные лапы чудовищного пса, чей вой мы слышали только что…

В руках Глеба Сергеевича блеснул пистолет, он, злобно оскалившись, повернулся к Эвелине:

– Значит, ты веришь, что это наяву… Я покажу тебе!..

Он заговорил так, как не говорил раньше, меня передернуло. и я нервно закурила, забыв о том, что курить разрешалось только на балконе.

– Мне надоело, что все тычут мне в нос этими… этими… – Аметистов задыхался от бешенства, не находя нужных слов. На секунду предо мной приотворилась створка, и я подумала, что все мы – особенно шеф «Парфенона» – находимся под действием какого-то сильнодействующего наркотика, бередящего мозговые центры агрессии и страха.

Баскер лязгнул зубами и прошел по комнате, стараясь не глядеть в окна. Наконец он угловатыми резкими движениями опустил жалюзи и произнес:

– Не дури, Глеб Сергеевич… Что ты как дите малое?

– Ах, я еще и дите?! – взвыл Аметистов. – А теперь ты послушай меня, Баскер. Я с самого начала понял, что дело нечисто… Твоя жена… ее недомолвки… этот базар темный!.. И посмотри на своего психоаналитика, – Глеб Сергеевич впервые проговорил это слово без запинки, – у него же на лице написано, что он и твоя жена хотят уничтожить меня!

По толстому его лицу заструился пот, маленькие глазки раскрылись и бешено заблестели, а дрожащие пальцы судорожно гладили дуло пистолета. Баскер встал и тревожно глянул на Глеба Сергеевича, потом перевел взгляд на Соловьева.

– Успокойтесь, Глеб Сергеевич, – произнес психоаналитик, – никто и никогда не уничтожит человека, если он не захочет этого сам. Если кто-то убьет вас, значит, вы замоделировали финальную жизненную ситуацию так, что обстоятельства рано или поздно ликвидируют вас.

Тоскливый вой снова ворвался в дом, и я, кусая фильтр сигареты, почувствовала, как наливается свинцовым холодом и сгибается спина, как немеют руки и падают под непосильной тяжестью собственного веса. Потому что к жутким звукам добавился еще один голос – почти стенающий, почти человеческий. Голос черного пса, второго – который также ждал свою жертву.

– Их там что, целая стая? – прохрипел Аметистов. – Ты не хочешь посмотреть на это, Андрей? Наверно, ты и так не раз видел эти… фантомы своей милой супруги?

В Баскере происходило какое-то страшное противоборство, это трудно было не заметить. Эти влажные остекленевшие глаза, переплетенные судорогой пальцы обеих рук, подергивающийся уголок рта – я никогда раньше не видела его таким. В голове крутилось неуместное слово «передозировка», сплетаясь с другим ключевым словом – «страх». Передозировка страха. Я прикурила вторую сигарету от первой, и в этот момент Баскер крупными шагами подошел к притаившемуся в углу дубовому секретеру и, резко дернув, пошарил внутри его. Руки выплыли на свет, в одной из них все увидели «ТТ».

– Ну, коли так… – пробормотал он, дрожа всем телом, – отчего не… не прогуляться.

Патологический, безрассудный животный страх, заставляющий жертву в злобе самосохранения кидаться на источник этого первородного ужаса… Краем глаза я увидела позеленевшее от страха лицо Бельмова, и в этот момент пелена кошмара разодралась, и появилась Воронкова. Ее лицо в затянутой душным полумраком комнате показалось мне странно светлым…

Рейтинг@Mail.ru