Если вы ни разу не были в Тарасове, то летом лучше не приезжайте. Потому что летом в Тарасове восемьдесят пять дней из девяноста стоит жара. Жара в Тарасове – это не просто когда жарко на улице… Это страшная жара, когда плавятся мозги, время пребывания на открытом солнце, не грозящее ожогами, ограничено десятью минутами, газированная вода в автоматах горячая, а главное чувство, которое тебя не покидает ни на минуту, – ненависть к древним рептилиям с их стремлением к перемене среды обитания.
Зачем миллионы лет назад они переселились на сушу? Что, разве плохо в воде было?
И это уже не Тарасов, это Каракумы, это Сахара, это Идехан-Мурзук, Эль-Джуф, это Тимбукту какое-то… Короче, это где угодно, но только уже не на Волге. Это на озере Чад…
И в такое время – работать?
Ну уж нет уж… По-моему, это все равно что, разбежавшись посильнее, со всего маху – головой в бетонную стену. А что? Не верите? Попробуйте. Уверяю вас, результат будет в обоих случаях один и тот же – мозги всмятку.
И если у вас есть выбор, то я знаю, что вы выберете… Если, конечно, вы не сумасшедший.
…Теперь угадайте, о чем я думала, когда, отстояв полчаса на шоссе, пока Светка пыталась поймать попутную машину, и за это время сварив свои мозги не только всмятку, но уже и вкрутую, ехала в душный, раскаленный Тарасов с прекрасной волжской турбазы с симпатичными деревянными домиками, в которых всегда, в любую жару, прохладно, потому что стоят они в тени огромных старых-престарых лип и дубов, буквально в нескольких метрах от волжской воды, где веет свежестью.
Вы правы, я думала – не сумасшедшая ли я и вообще – что я делаю?! Но выбора у меня не было. Я не могла даже надеяться хоть на минуту освободиться от бдительного конвоя, состоящего из моей близкой подруги Светки и ее близкой подруги, кажется, Людочки. С которой я до сегодняшнего утра не была знакома. Но это-то как раз вполне естественно для наших со Светкой отношений.
Мы никогда не знакомим своих друзей, ни я – с ней, ни она – со мной.
И то, что она привезла с собой эту Людочку, да еще приехала на автобусе, потому что ее машина накануне сломалась, были настолько для меня убедительными аргументами, что я заранее была согласна со всеми ее предложениями.
А предложение у Светки было, собственно, единственное. Оно же – просьба. И, учитывая характер наших с нею отношений, оно же – требование.
Немедленно покинуть турбазу, следовать с нею в Тарасов и в кратчайшие сроки спасти Людочку. От ужасной смерти от руки злодея-убийцы.
Что с Людочкой случилось и от кого ее нужно спасать, я толком из Светкиного рассказа не поняла, но это не имело особого значения. Теперь мне придется спасать Светкину подругу от кого бы то ни было.
Если я этого не сделаю, то спасать надо будет наши со Светкой отношения.
Едва я увидела ее, спускающуюся по крутой тропе с обрыва к турбазе с какой-то дамочкой, самые дурные предчувствия зашевелились у меня в душе.
Времени было всего семь утра, я возвращалась с рыбалки с двумя прекрасными лещами, на три килограмма каждый, и тут же вспомнила предсказание моих магических костей, с которыми я всегда советуюсь перед тем, как приступить к важному делу. А рыбалка – достаточно важный повод, чтобы серьезно поинтересоваться ее непредсказуемыми результатами. Если, конечно, вы настоящий рыбак, а не жалкий любитель. Хотя бы в душе.
Я никогда не расстаюсь со своими магическими костями – тремя маленькими двенадцатигранными кусочками кости, отполированными прикосновениями сотен ладоней нескольких поколений индонезийских колдунов и профессиональных гадалок. Их подарила мне колдунья с острова Калимантан, с которой мы встретились на международном парапсихологическом симпозиуме в Москве. На гранях одной из них нанесены числа от одного до двенадцати, на другой – от тринадцати до двадцати четырех, и на третьей – от двадцати пяти до тридцати шести. Каждый бросок дает практически неповторимую комбинацию из трех чисел, а каждой комбинации соответствует единственное толкование, прочитать которое можно в древних магических книгах. Я на память не жалуюсь и помню наизусть каждое значение, что позволяет мне эффективно пользоваться костями в любой ситуации.
Кости никогда не обманывают, хотя иной раз понять их предсказание не просто. Главное – точно сформулировать вопрос.
Проснувшись, едва начало светать, я, помнится, буркнула сама себе: «Ну-ка, посмотрим, что меня ожидает?», имея в виду, конечно, – будет ли клев, много ли я наловлю рыбы, ну и прочие дела, понятные и нужные одним только настоящим рыбакам.
А что имели в виду кости, до меня начало доходить только сейчас.
Комбинация, которую мне кости выдали, – 10+31+19 – означала буквально следующее: «Предстоит смена обычного ритма Вашей жизни – возможно, все это произойдет без Вашего согласия».
В четыре утра, спросонья, хоть и с трудом, но можно было расценить это как обещание хорошего улова. Особенно, если учесть, что, как правило, никакого клева не было и «ритм» моих уловов за всю предыдущую неделю – три плотвички и два «сопляка».
Однако, увидев Светку, я поняла, что кости имели в виду вовсе не клев и не удачу на рыбалке, а нечто совсем другое.
Звезды имели в виду Светку.
Вернее, ее подругу Людочку.
Хотя, если уж быть с собой до конца честной, с моей профессией пора бы уже и привыкнуть к резким сменам жизненного ритма и ко всякого рода непредсказуемостям. Потому что я – частный детектив, известная всему Тарасову как Ведьма, своим друзьям – как Таня Иванова или Колдунья, а близким подругам, в число которых Светка, без всякого сомнения, входит, – как Танюшка.
– Отдыхаешь? – без всяких предисловий напала на меня Светка. – Нас там в Тарасове убивают, а ты отдыхаешь? Детективчик ты наш знаменитый!
– Светочка! Я так рада тебя видеть. Не представляешь, как я без тебя скучала. Что ты такое говоришь! Кто вас убивает?
– Вот ты, – она указала на меня пальцем, – и узнаешь – кто. И найдешь их.
Надо сказать, Светка всегда гордилась моей профессией. Никогда, ни разу, ни намеренно, ни случайно, она не участвовала ни в одном из моих расследований, но всегда мои рассказы о них слушала, затаив дыхание. И я порою, признаюсь, распускала перед нею хвост. О чем потом всегда жалела. Особенно в ситуациях, подобных той, в которую мы со Светкой попали к концу дня.
Ее спутница стояла молча, поглядывая по сторонам с удивленно-снисходительным выражением лица, слегка приподняв брови и округлив глаза, словно недоумевала: «Что это я тут делаю?» Разглядывая ее немного восточное лицо, я подумала: «А ведь в ней есть своеобразная привлекательность. Можно даже назвать ее красивой». Хотя тут же отметила для себя слишком по-мужски развернутые плечи и порывистую угловатость движений. Нет, это не в моем вкусе.
В женщинах меня больше привлекает женственность. Несмотря на всю нашу сегодняшнюю эмансипированность. Сколь ни были бы мы сегодня мужественны, конкурировать в этом с мужиками нам, на мой взгляд, не стоит. И не говорите мне, что мужчины стали женственнее нас самих. Статистика для меня не аргумент. Ведь есть еще идеальные представления. И надежда на то, что идеалы встречаются иногда в реальной жизни. А суррогаты – это не мой стиль. Это скорее в Светочкином вкусе.
– Ты нас познакомишь? – спросила я Светку, нагло улыбаясь ей в лицо. А что? Почему ж немного не поиздеваться над ней? Не я же, в конце концов, нарушила наш негласный этикет и приволокла, не спрося разрешения, к ней в гости симпатичную бабу.
Светка отвела меня на шаг в сторону и зашипела громким шепотом:
– Я знаю, что я нетактична, но, кроме тебя, ее никто не спасет. Это такой ужас! Я не хочу, чтобы ее убили. Ее зовут Людочка. Танюша, сделай это для меня. Ты можешь это сделать! Ну, пожалуйста!
Слушая ее, я ухмылялась. Ну, Светка, ну, ненасытная тварь! Ей всегда всего мало. Одной меня ей, видите ли, недостаточно, как и одной Людочки, судя по всему. Она решила нас вместе завязать… И ведь, главное, знает, что я ей не откажу. Иначе не приехала бы.
– Людочка, это Таня Иванова, та самая Ведьма, о которой я рассказывала, – щебетала Светка, заглаживая неловкость нашей неожиданной для меня встречи. – Танюша, а это Людочка. Ей обязательно нужно помочь. Ты представляешь, она была в том троллейбусе, ну, сгорел который с бензовозом вместе…
Так-так, а ситуация-то, пожалуй, серьезнее, чем я предполагала… Пожалуй, стоит порасспросить, кто это их убить собирается. Я-то было подумала, что это невинный Светочкин треп.
– Сначала ответьте мне, кого из вас хотят убить? Или – обеих?
– Ее.
– Меня.
Светка и Людочка ответили на мой вопрос одновременно, переглянулись и друг другу улыбнулись.
Это меня разозлило.
– Может быть, кто-то один будет отвечать на вопросы? Иначе я ничего не пойму.
Светка виновато опустила глаза. Смутилась, кокетка чертова.
– Когда вас пытались убить? – строго спросила я Людочку.
– Последний раз – вчера.
– А что… – несколько растерялась я, – была и до этого попытка?
– Понимаете, дело в том, что за последние две недели, ну, или чуть больше, я несколько раз попадала в ситуации, которые…
– Что – которые?
– Ну, в которых я свободно могла расстаться с жизнью. То есть убить меня могли…
– А можно полюбопытствовать, сколько это – несколько раз?
– Да, конечно, – разрешила мне полюбопытствовать Людочка. – Раз, пожалуй, семь. Или даже восемь. Или даже больше…
Тут я поняла, что поездка в Тарасов для меня неизбежна.
– Ладно, я еду с вами, – сказала я Светке. – На, держи.
И сунула ей свой улов. Пусть подержит. А потом еще и по городу потаскает.
И пошла переодеваться.
– Подождите, – остановила меня Людочка. – Я хотела бы сразу решить один вопрос… Я знаю, что вы берете в день по двести долларов. Я заплачу.
«Ну уж нет. Этот номер у нее не пройдет, – подумала я. – Ситуацией буду руководить я, а не она. Это мое условие. Не хотите – не надо. Обращайтесь в милицию. Я вашим делом заниматься не буду».
– С подруг моих подруг, – я специально для Светки отчетливо выделила множественное число: «моих подруг» – и решительно отрезала, но теперь уже специально для Людочки, – я денег не беру. Оплатите накладные расходы. Если они будут.
И теперь уже совершенно беспрепятственно пошла переодеваться.
Вот так и получилось, что я ехала на каком-то стареньком «жигуленке» в Тарасов, злорадно глядя на мыкающуюся с моим засохшим на солнце уловом Светку и имея впереди безрадостную перспективу весь остаток июня провести в раскаленном на солнце жарком и душном городе, выпутывая незнакомую мне Людочку из какой-то странной истории.
А история была действительно странная, в чем я все больше убеждалась, слушая не очень связный рассказ самой Людочки о свалившихся на нее в последнее время злоключениях. Правда, главная моя забота в это время была – пережить убийственный контраст между волжской прохладой и городской жарой. Остальное плавно скользило по поверхности сознания, делая робкие попытки проникнуть в него, но, потыкавшись в его ватную размягченность, сползало в объемистый резервуар моей памяти. Память у меня – как швейцарский банк: сохранность гарантируется.
Итак, вот что я запомнила и поняла из сбивчивого рассказа Людочки и коротких, но очень экспрессивных Светкиных комментариев.
С Людочкой постоянно происходят странные вещи. Эта женщина – просто какая-то ходячая гигантская аномальная частица пространства, с которой регулярно происходят события, вероятность наступления которых немногим отлична от нуля. Короче говоря, если вероятность чего-то не больше двух шансов из тысячи, с Людочкой это что-то обязательно случается.
Ее жизнь постоянно в опасности.
Это, с одной стороны, свойство ее натуры, характера, каких-то необъяснимых и непонятных способностей, всегда вовлекающих ее в авантюры даже там, где никакими авантюрами не пахнет.
С другой стороны, в происходящих с нею вещах есть какая-то внутренняя логика, с однозначной последовательностью приводящая к выводам о действии какой-то внешней силы, стремящейся сжить ее со света.
Например, собравшись выходить замуж и уже живя со своим будущим мужем, она решила в последний раз встретиться со своим прежним возлюбленным. Надела свое самое «блестящее» платье, в тон ему накрасилась, сказала жениху, что идет в бассейн, и отправилась, предвкушая все прелести последнего прощания. И психологические, и физиологические. Хотела праздник напоследок себе устроить. И что же? Не пройдя по улице и ста метров, провалилась в открытый канализационный люк. После чего, естественно, вернулась домой. Ну вы представляете… «Слушай, Люд, ты в какой бассейн ходила?» – не преминул съязвить Сергей.
Этот эпизод к первой группе явлений, происходящих с Людочкой, конечно, относится.
Замуж за Сергея она все же вышла. Ну так что же? Прожив с нею два года, он влюбился. Как вы думаете, в кого влюбился ее муж? Такое могло случиться только с Людочкой. В бразильянку. Это была первая бразильянка, попавшая в Тарасов за всю его четырехсотлетнюю историю. И «досталась» она именно Людочкиному мужу. И он уехал с нею в Бразилию. Правда, вскоре вернулся, но от Людочки все же ушел, оставив ей двух очаровательных близнецов, Семку и Темку. А сам уехал в Москву и пробует там свои силы в операциях с недвижимостью.
Ну это тоже к первой группе.
Год назад они с матерью поменяли трехкомнатную квартиру, в которой жила мать, и двухкомнатную «хрущевку», оставленную Людочке с детьми Серегой, на шикарную, в двух уровнях, пятикомнатную квартиру в кооперативе, строительство которого заканчивалось; несколько месяцев снимали жилье и, дождавшись сдачи дома, въехали в новенькие апартаменты площадью около двухсот метров.
Как Людочке удалось провернуть этот обмен – стандартную типовую сорокаметровку и облезлую «хрущевку» в отдаленном от центра районе на превосходную квартиру в элитарном доме, каждый метр площади в которой стоил бешеные деньги, – не могла бы объяснить и она сама. Это был один из тех необъяснимых бытовых полтергейстов, которые сопровождали ее жизнь постоянно.
Но вот три месяца назад ее мать неожиданно умерла, успев лишь полгода пожить в новой квартире… Она любила выпить в одиночестве, и однажды, приняв пол-литра коньяка, она пыталась после этого принять ванну, уснула в ней и захлебнулась. Такую версию, по крайней мере, выдвинула милиция. Вода из открытого крана стала переливаться на пол, просочилась на нижний этаж и затопила соседей. Сосед из нижней квартиры, тумбоподобный качок со взглядом стоялого быка, легко вышиб дверь, собираясь вышибить и мозги тому, кто испортил в его квартире потолки, но, увидев в ванне плавающее под водой тело, несколько успокоился насчет потолков, но вечером все же принес Людочке счет за ремонт на скромную сумму в пятьсот долларов.
Людочка срочно отправила близнецов к Серегиной матери и взялась за похороны. Похоронив мать, она осталась одна в огромной пятикомнатной квартире, под самой крышей одиннадцатиэтажного дома из красного кирпича. У нее сдали нервы. Ей каждую ночь мерещилось, что кто-то ходит то по чердаку дома, то по квартире. Она никогда не была экзальтированной дурочкой, легковерно принимающей рассказы о всяких мистических чудесах и нелепостях, но после смерти матери с ней явно что-то случилось. Мистика это была или не мистика, но что-то очень уж похожее начало случаться с нею с ужасающей регулярностью.
Особенно в этой ее замечательной новой элитарной кооперативной квартире. Особенно по ночам, хотя и днем было не передохнуть.
Словом, жизнь была у нее нескучная. Даже слишком нескучная. Я на ее месте предпочла бы хоть слегка поскучать, чтобы остаться в живых.
Дома у нее уже успел взорваться газ на кухне из-за утечки от неплотного присоединения плиты к газовой трубе, как ей позже объяснили в аварийной службе горгаза. Произошло это в полночь, когда она стояла под душем в душевой, той, что рядом со спальней, на другом конце коридора, метрах в десяти от кухни. И это опять-таки спасло ей жизнь, так как от взрыва перегородка между кухней и вторым санузлом, находившимся рядом с кухней, разрушилась, и, если бы она была в нем, неизвестно, что с ней тогда стало бы. Вернее, известно, конечно, но тогда на этом история и закончилась бы, едва начавшись.
Ее преследовали не только слуховые, но и зрительные, и обонятельные галлюцинации. Она теперь постоянно ощущала запах газа. Ночью в окнах ей мерещились какие-то тени. Это на одиннадцатом-то этаже!
Впрочем, ее преследовали не только галлюцинации. Один случай можно было однозначно истолковать как покушение на ее жизнь. Однажды, услышав звонок в дверь, она, осторожно к ней подойдя, посмотрела в «глазок» – без этого она теперь никогда дверь не открывала, – но, никого не увидя, открывать не стала. Едва она отошла на три шага, как в коридоре за дверью раздался сильный взрыв. Обе соседские двери повыбивало с петлями, а ее «Кайзер» устоял.
На улице рядом с ней падали с крыш кирпичи, идущих рядом с ней людей сбивали машины, в троллейбус, в котором она ехала, врезался на большой скорости бензовоз и взорвался. Уж тогда бы ей, казалось, не выбраться – выплеснувшимся из цистерны бензином облило полтроллейбуса, и люди сгорели заживо.
Но с Людочкой, как всегда, случилась вещь невозможная. Во время столкновения ее выбросило через разбитое окно троллейбуса, и, порядком ободрав себе локти и коленки, Людочка отделалась в остальном легким испугом и прогрессирующей с каждым днем манией преследования.
История с бензовозом случилась всего пять дней назад, и Людочка все никак не могла от нее отойти и успокоиться. Время от времени она пугливо озиралась и дергала головой, вызывая смутные ассоциации из глубокого детства – неуловимые мстители, корона Российской империи, капитан Овечкин… На локтях и на коленках у нее красовались не зажившие еще царапины, что придавало ей весьма пикантный вид. Особенно в глазах мужчин, наверное.
– Ну что ж, – сказала я, как только мы вышли из автобуса на конечной остановке в центре города, – ведите меня в эту нехорошую квартиру.
– Конечно, Танюшка, – волновалась Светка, – ты должна посмотреть на все это своими глазами. Ты сама все поймешь. Я верю в твою интуицию…
Что верно, то верно. Соглашусь без ложной скромности. Моя интуиция меня еще никогда, ни разу не подводила. Скорее всего пойму. Хотя не могу сказать, что мне этого очень хочется.
Интуиция не подвела меня и на этот раз. Едва мы вошли в квартиру, как я поняла, что что-то не так. Существует какая-то опасность для нас всех.
Выйдя из лифта, я несколько приостановилась, так как была удивлена и заинтересована планировкой одиннадцатого этажа. Пока Людочка и Светка возились с ключами, пытаясь справиться со слегка покореженной взрывом металлической дверью известной фирмы «Кайзер», я рассмотрела подробно странное помещение, в которое мы попали.
Просторный холл на одиннадцатом этаже заменял собою, вероятно, лестничную площадку. Размеры этой площадки были таковы, что на ней вполне можно было бы устраивать соревнования по волейболу и бадминтону, если бы не некоторая ограниченность высотой потолка – он был всего метров пять или шесть.
Холл был овальной формы, впрочем, в этом он повторял очень странную форму самого дома. Всего в доме было два подъезда, но одиннадцатый этаж был общим на оба подъезда. И потому еще холл оказался таким огромным, что находился посередине между этажами и в него выходили квартиры обоих подъездов. Двери расположены были как-то кучками по три. Высота же холла складывалась из высоты одиннадцатого этажа и надстроенного над ним чердака или технического помещения. Причем над самим холлом чердака не было, над ним была непосредственно крыша, бетонные плиты, замаскированные фальшивым потолком.
Двенадцатый чердачный, или технический, этаж представлял собою, таким образом, широкое кольцо вдоль периметра дома. Часть чердака занимали солярии и вторые уровни квартир одиннадцатого этажа, не занятое ими пространство составляло собственно чердачное помещение.
Ту сторону холла, в которой была расположена дверь в квартиру Людочки, я угадала сразу, впрочем – что там было и гадать: следы взрыва указывали на это безобразными пятнами на стенах вокруг трех дверей. Средняя вела, очевидно, в Людочкину квартиру.
Людочка разобралась наконец с дверными замками. Дверь оказалась запертой всего на один из трех существующих в ней замков, хотя Людочка уверяла, что, уходя, запирала ее на все три. Говорила она об этом очень уверенно, но странным образом в ее голосе одновременно присутствовали и нотки неуверенности.
Это меня сразу насторожило. Я поняла уже, что на слово Людочке верить нельзя. То есть ни одно произнесенное ею слово нельзя принимать на веру, потому что разобрать, когда она врет, а когда говорит правду, не было никакой возможности. На лице у нее постоянно присутствовала какая-то подвижная маска независимой невозмутимости, даже в тех случаях, когда она сообщала вам заведомую ересь, странную даже ей самой.
Я взяла Людочку за плечо, впрочем, почувствовав негодующий Светкин взгляд, тут же отдернула руку, как от горячей сковородки, хотя плечо было прохладное и кожа у Людочки упруго-податливая, нежная на ощупь. У меня надолго осталось приятное ощущение.
– У кого еще есть ключи от квартиры?
Людочка ответила мне кристально чистым, по-детски честным взглядом:
– Только у меня.
– Что, комплект ключей с самого начала, со дня установки двери был один?
– Нет, вторые ключи были у мамы, но после ее смерти я их не нашла.
Мы все еще топтались перед дверью, никак не решаясь войти.
– А где еще один? «Кайзер» всегда выдает три комплекта ключей.
– «Кайзер» выдает только два, – бросилась спорить со мной Людочка, – я сама разговаривала с представителем фирмы, он сказал, что, если нам будет мало двух комплектов ключей, мы можем заказать еще, хоть десяток, хоть два. Нужно только доплатить. Но нам больше двух и не надо было. Мне и маме.
Я поняла, что переспорить ее не смогли бы и кайзеровцы. Она стала бы уверять самого директора фирмы, что полгода назад, когда ей ставили дверь, у него в фирме были другие порядки.
Ладно, черт с ней, придется работать в условиях неопределенности и логической нестабильности. И, наверное, нужно поменьше задавать Людочке вопросов. Чтобы окончательно не запутаться в том, как она хочет выглядеть, и в том, как ей удается выглядеть. На самом деле и то и другое одинаково далеко от истины.
– Стойте здесь, – приказала я Светке и Людочке. – Я посмотрю, что там.
Я осторожно открыла металлическую дверь и шагнула в квартиру.
Первое, что я почувствовала, – необычный неприятный запах.
«Опять утечка газа? – подумала я. – Сколько же можно устраивать взрывы?»
Впрочем, на запах пропана было похоже мало. Это было что-то органическое или строительно-технологическое. Впрочем, не могу утверждать наверняка, по запахам я не большой специалист.
Но вот присутствие сигаретного дыма я уловила очень четко. Разве может пахнуть сигаретами в квартире, в которой несколько часов никого не было? Это наблюдение встало в один ряд с сомнениями, рожденными Людочкиной возней с ключами.
Сомнений у меня уже абсолютно не было, в квартире находился посторонний человек. Если хотите, назовите это интуицией – внутреннее ощущение, подтвержденное внешним наблюдением.
Я огляделась в прихожей, пошарила глазами по углам в поисках чего-нибудь увесистого, чтобы чувствовать себя увереннее.
И тут же обнаружила в углу за дверью целый склад каких-то палок и железок неизвестного предназначения и происхождения. Кучу разномерного и разновесного бытового и строительного мусора.
Все ясно – Семка и Темка перед отъездом к бабушке позаботились о том, чтобы я имела возможность как следует вооружиться.
Я выбрала полуметровый никелированный металлический прут, похоже, от спинки старой пружинной кровати. Не бог весть какое оружие против пистолета, например. Но в рукопашном бою он дал бы мне серьезное преимущество перед любым противником.
Прихожая отделялась от комнат плотно обитой дверью, и возню с ключами у наружной двери квартиры вряд ли кто мог услышать, если, конечно, в ней действительно кто-то находился.
Взяв прут обеими руками наподобие бейсбольной биты, я приоткрыла дверь из прихожей и двинулась вперед по коридору.
Полы и двери в новой квартире не скрипели, и продвигалась я практически бесшумно. Заглянув на кухню и не обнаружив там никого, я ужаснулась черным после взрыва газа стенам в обгорелых клочках обоев, разрушенной наполовину перегородке между кухней и ванной и с трудом узнанному мною покореженному чайнику, стоящему на удивительно белой газовой плите. Чайник принял какую-то угловатую непредсказуемую форму, дающую представление, что произошло бы с головой того человека, который находился бы на кухне во время взрыва этого самого пропана.
Не обнаружив никого в трех огромных комнатах, в которые я заглянула, осторожно шагая по широченному коридору – по нему, наверное, свободно прошел бы средний танк, если бы не крутил башней по сторонам, – я была несколько озадачена. Неужели мое чутье меня на этот раз обмануло? Но ощущение опасности не проходило, и я с прежней осторожностью двигалась дальше.
Наконец я увидела первое подтверждение того, что в квартире находится кто-то посторонний. В необъятной, метров на пятьдесят, Людочкиной гостиной, мебели в которой было всего ничего – диван да пара кресел, отчего возникало ощущение пустоты то ли офиса, то ли нежилого помещения, на полу у дивана стоял предмет, который никак не мог принадлежать хозяйке квартиры. Просто не в ее стиле был. Это был старый, потрепанный пузатый портфель с двумя кожаными ремнями-застежками; судя по его раздутым бокам, чем-то плотно и заботливо набитый.
Симпатичный такой портфельчик, килограммов на семь-восемь тротила. Такой заряд разнесет не только Людочкину гостиную, но и еще пару этажей под нею. И весь одиннадцатый этаж заодно.
Едва увидев его, я не стала медлить и раздумывать, а тут же бесшумными скачками ускакала за ближайший угол и перевела дух.
Взрывчатка? Вполне может быть. Сомнения вызывает только один вопрос. Если это и в самом деле взрывчатка, какой же это умник вышел на такого кролика, как Людочка, с такой медвежьей рогатиной. Она же все-таки не директор банка и не главарь преступной группировки, не авторитет криминального мира.
Да и стоит портфельчик слишком уж на виду. Может быть – специально. Чтобы, увидев его, Людочка тут же в него полезла поинтересоваться, что внутри. И если застежки соединены с детонатором…
Я выглянула из-за угла коридора. Портфель стоял как прежде, не выказывая абсолютно никакого намерения тут же взорваться.
«Может быть, и нет в нем никакой взрывчатки? – засомневалась я. – Может быть, тут его хозяин где-то бродит? Ведь я еще не все осмотрела. В этой квартире столько всяких закоулков».
Осторожно, стараясь держаться подальше от подозрительного портфеля, я прокралась вдоль стены к двери в спальню. Она была закрыта неплотно, и сквозь щель между дверью и косяком я увидела сидящего на кровати лысого мужчину в очках. Он сосредоточенно смотрел в стену и о чем-то, видно, глубоко задумался.
Я решила поберечь его лысину и не стала размахивать своим никелированным оружием. Он не показался мне серьезным противником в рукопашной схватке. Но он мог быть вооружен, а перспектива получить свеженькую дырку в животе или во лбу меня вовсе не устраивала. И потом – мне нужно было с ним хотя бы немного поговорить. Например, о том, как он сюда попал. Поэтому мне очень не хотелось, чтобы он видел, как я вхожу в комнату. А вдруг он и в самом деле выхватит пистолет?
Отворив дверь чуть пошире, я тщательно примерилась и запустила своим железным прутом через всю комнату в окно. Благо спальня у Людочки оказалась нормальных размеров, рассчитана, видно, была на одну женщину, а не на гарем. Так что в широченное окно я своей железякой благополучно и точно попала.
Тишину нарушил резкий звон рассыпавшегося оконного стекла. Мужчина, сидевший на кровати, вздрогнул и уставился на окно. Этого мне, собственно, и нужно было. Через секунду я была рядом с ним, свалила его носом в подушку, заломила руку за спину и, удерживая ее одной рукой, другой стала вытаскивать тонкий, но достаточно прочный кожаный пояс из его брюк.
– Позвольте, что вы делаете? – До меня едва доносился его голос, приглушенный подушкой. – Не трогайте меня! Я не хочу!..
Не знаю, что уж он там подумал по поводу моих действий, но мне просто нужен был его ремень, чтобы связать ему руки, что я в результате и сделала. Стянув ему за спиной запястья, я наконец перевернула его на спину и внимательно рассмотрела его лицо.
Очки с него слетели, в усах застряло перышко из подушки, остатки волос над ушами взъерошились, глаза испуганно-возмущенно бегали, губы взволнованно пытались что-то выговорить.
– Что все это значит? – закричал он на меня, но как-то не очень уверенно. – Кто вы?
– Это твой портфель стоит там в зале? – спросила я, не обращая внимания на его вопросы. – Вопросы, извините за банальность, задаю я.
– Мой портфель. А в чем дело? Кто вы? Что вам от меня надо?
– Что в портфеле?
Он тут же прекратил ругаться и посмотрел на меня настороженно.
– В портфеле лежат необходимые для моей работы документы. Вам они совершенно ни к чему. Они не представляют никакой ценности.
Теперь мужчина отвечал совершенно спокойно и даже как-то вкрадчиво. Его, видимо, очень беспокоила перспектива утраты своего портфеля. Отлично, значит, нужно познакомиться с его содержимым. Но сначала нужно было впустить в квартиру торчавших у ее двери, и, наверное, порядком скучающих уже дамочек.
– Полежи здесь, – бросила я, не обращая внимания на его возмущение. Светка и Людочка все еще стояли перед дверью и встретили мое появление, как истомившаяся публика встречает появление долгожданной примадонны во время затянувшегося до бесконечности начала спектакля.
– Пошли, – скомандовала я им коротко, ничего не объясняя.
Они послушно двинулись за мной, как цыплята за наседкой. Не останавливаясь, я повела их прямо в спальню, к своей добыче.
Мужчина, лежащий на кровати, едва нас увидев, вновь начал возмущаться:
– Позвольте, Людмила Анатольевна! Что все это значит? Ведь это просто какое-то разбойное нападение! Она вам окно расколотила. Бандитка какая-то…
Он наконец выдохся. Мы со Светкой смотрели на Людочку. Она молчала, что-то обдумывая. Ее брови поднялись выше обычного, придав лицу еще более удивленное выражение.
– Валентин Петрович, – произнесла наконец она, – как вы здесь оказались?
– Я пришел проверить… Мне сообщили ваши соседи, что опять появился запах. Вы же помните тот взрыв. А вас не было дома…