Марина Серова
Свадебный кастинг
Глава 2
Квартира Максимова находилась в центре города на третьем этаже четырехэтажной «сталинки». Он открыл дверь и пропустил меня внутрь. В большой коридор тут же вышла симпатичная женщина сильно за пятьдесят и немного смущенно со мной поздоровалась.
– Люся! Это Татьяна Александровна Иванова, – представил меня генерал.
– Здравствуйте, Людмила Алексеевна! – кивнула я.
– Она частный детектив и будет искать ту мерзавку, которая тебе с Анечкой жизнь изуродовала и бабушку раньше времени в гроб свела, – продолжил генерал. – Ты расскажи ей все, что знаешь или думаешь по этому поводу, и ничего не скрывай! А я пока у себя в кабинете посижу.
Женщина кивнула и предложила мне:
– Пойдемте на кухню.
– Люся! Я не понял! – сердито сказал Максимов. – У тебя что, здесь своей комнаты нет?
– Так мне привычнее на кухне, Василий Васильевич! – начала оправдываться она.
– Опять? – грозно спросил он.
– Простите, Василий, – пролепетала она, но, увидев, как он нахмурился, поспешно поправилась: – Извини, Васенька!
– То-то же! – внушительно сказал генерал. – И перестань себя вести в этом доме как прислуга!
– Хорошо, Васенька! – покорно согласилась она и повела меня в свою комнату, а генерал ушел в кабинет.
Войдя в апартаменты Людмилы Алексеевны, я с интересом огляделась: комната была довольно большой и светлой, с дорогущей обстановкой – гарнитуром из карельской березы. Судя по ее поведению, она чувствовала себя здесь не совсем уютно. Людмила Алексеевна явно нервничала.
– Присаживайтесь, Татьяна Александровна! – радушно, но как-то неуверенно предложила она.
Поняв ее состояние, я заговорщицки посмотрела на нее и предложила:
– А пойдем-ка мы действительно на кухню, Людмила Алексеевна, потому что мне там тоже привычнее!
Она обрадовалась и повела меня на кухню, оказавшуюся длинной – не менее двадцати квадратных метров. Плита и огромный двухдверный холодильник терялись где-то вдалеке.
Людмила Алексеевна быстро приготовила чай – о кофе я даже не заикнулась, потому что его здесь явно не было, – и села напротив меня.
– Что же вам рассказать, Татьяна Александровна? – спросила она.
– Зовите меня просто Таня и расскажите мне все-все-все! – предложила я. – Но сначала подумайте и ответьте, кому, на ваш взгляд, было выгодно совершить это преступление?
– Да мы уж с дочкой чего только не передумали, да ничего так и не пришло на ум! – вздохнула она.
– Тогда давайте начнем с того самого дня, – попросила я.
– Это 31 мая 1994 года было, – начала она. – До конца жизни этот день не забуду! Я, как всегда, к восьми часам на работу ушла – я на заводе тогда работала.
– На каком и кем? – спросила я.
– На станкостроительном. Это его потом развалили и в цехах рынок устроили, а тогда он еще работал, хотя дела шли ужасно! Время-то какое было! Зарплату нам месяцами не платили! А! – махнула она рукой. – Чего теперь об этом! А была я в то время заместителем начальника планово-экономического отдела. Начальником-то я уже потом стала, – объяснила она.
– Значит, на момент трагедии вы были заместителем? – быстро уточнила я.
– Ну да! У нас в июле начальник отдела на пенсию ушел, вот меня и назначили, – ответила она.
– Минутку! Значит, звонок был в конце мая, а место освободилось уже в июле, – медленно проговорила я и спросила: – А были еще претенденты на эту должность?
– Наверное, были, – пожала плечами Людмила Алексеевна.
– Василий Васильевич мне говорил, что ваша мама была очень больным человеком, – сказала я.
– Да! – грустно покивала она. – Она в последнее время и по квартире-то с трудом ходила, да и с сосудами головного мозга беда была – у нее временами очень сильно голова болела и кружилась, а уж волноваться ей ни в коем случае было нельзя.
– А у вас на работе знали, что ваша мама так серьезно болела? – спросила я.
– Конечно! Я же там всю жизнь проработала. Как после института пришла, так до самой пенсии! Да за столько лет я и подружиться со всеми успела, чуть ли не сродниться! Так что все знали. Мы же там делились каждый своим: и радостями, и бедами!
– Поня-я-ятно! – протянула я и добавила: – Простите, а ваш муж?..
– Я как раз Анечкой беременна была, когда он погиб. Он тоже у нас на заводе работал – авария в цеху. Потому-то дочка у меня раньше времени и родилась. Она очень слабенькая была. Мама ее выходила, подняла, потому что я работала – жить же на что-то надо было. Мне временами казалось, что она Аню больше, чем меня, любит, – грустно усмехнулась она. – Просто надышаться не могла!
– Значит, некто, позвонив и сообщив эту гнусную ложь, мог предполагать, что она вызовет у вашей так любящей свою внучку мамы настолько серьезную реакцию, что вы вынуждены будете оставить работу и, таким образом, уже не сможете занять место начальника отдела? – предположила я.
– Вы думаете, это мог позвонить кто-то из моих сослуживцев? – воскликнула Людмила Алексеевна и уверенно заявила: – Да быть такого не может!
– Увы! Еще как может! – вздохнула я. – Василий Васильевич мне сказал, что вы с Анной очень добрые люди. Естественно, вам трудно поверить в такую подлость, потому что вы сами на это не способны. Да только не стоит судить о других по себе. На кону стояла должность начальника отдела, а это и оклад совсем другой, и положение.
– Все равно не верю! – твердо сказала Людмила Алексеевна. – Да хоть кого спросите, не было у меня в отделе таких мерзавок!
– И спрошу! – пообещала я. – Только вы мне скажите, кто в то время мог быть в курсе этой подковерной борьбы?
– Кто? – она задумалась. – Да, наверное, замдиректора завода Михаил Григорьевич Гринберг – от него же зависело это назначение.
– А вы не подскажете мне, как его найти, если он, конечно, еще жив? – спросила я.
– Жив, – кивнула она. – Я его недавно с днем рождения поздравляла, и он вроде ни на что не жаловался. Запишите его домашний телефон. – Она продиктовала мне номер и добавила: – Только он вам скажет то же, что и я – никто из заводских этого сделать не мог.
– Посмотрим, – неопределенно пожала плечами я и напомнила: – Вы остановились на том, что ушли в тот день на завод.
– Да-да! А Аня должна была днем пойти на консультацию к своему руководителю дипломной работы, так что дома оставалась одна мама. Мы с дочкой потому и ключей с собой никогда не брали, что мама всегда могла нам дверь открыть. Ну, сижу я на работе, время к обеду, и тут Аня звонит. Плачет навзрыд, голос срывается, я и поняла-то с ее слов только то, что с мамой плохо. Отпросилась я у начальника и бегом домой, благо недалеко было. Прибегаю, а там уже «Скорая». Мама на кровати лежит, – ее голос дрогнул, – а врачи ее смотрят. Оказалось, что у нее левая половина отнялась – спазм сосудов головного мозга. Врачи хотели ее в больницу забрать, а она заплакала и отказалась, сказала, что лучше дома умрет, рядом с родными. А! – махнула она рукой. – Какие в то время в больницах лекарства могли быть? Тогда врачи сказали, чтобы мы участкового терапевта вызвали, и уехали, а мы остались. Не знали, что и делать! А с Аней еще Виктор был!
– Кто такой Виктор? – спросила я.
– Жених ее! – вздохнула Людмила Алексеевна. – Они тогда только-только заявление в ЗАГС подали.
– А что он собой представлял? – насторожилась я.
– Военфак он в нашем мединституте оканчивал. Сам он из Пензы, семья самая обычная, да я с его родными и познакомиться не успела – свадьба-то расстроилась. Аня с Виктором тогда так подгадали, чтобы пожениться прямо перед самым его выпуском и в его место назначения уже вместе ехать, а то где бы они в нашей квартире жили, если бы раньше расписались? – объяснила она.
– Людмила Алексеевна! А ведь вполне возможно, что кому-то очень не хотелось, чтобы они поженились, – предположила я.
– Да кому? – удивилась она.
– Какой-то влюбленной в Виктора девушке или влюбленному в Анну парню, – объяснила я.
– Да что вы! – отмахнулась женщина. – У Анечки и парней-то никогда не было, она, кроме учебы, ничего и не видела. А на праздники они всегда своей школьной компанией собирались, никак расстаться не могли!
– Но ведь мог же кто-то быть в нее влюблен? – не унималась я. – И потом она могла вам просто что-то не рассказать.
– У нее никогда от нас с мамой секретов не было! Она и с Виктором-то начала встречаться только после четвертого курса и всегда все нам рассказывала! – стояла на своем Людмила Алексеевна.
– А у нее есть близкая подруга? – спросила я, решив, что разговор с той, возможно, поможет мне прояснить этот вопрос.
– Есть, да только после той трагедии они почти и не виделись. Ну когда, скажите на милость, Анечке было куда-то ходить, если она за целый день с мамой так успевала намаяться, что только дожидалась меня с работы, ужином кормила и падала как убитая! Не до подруг ей было. И к нам тоже никто не приходил – какие уж тут гости, когда в доме лежачий больной? Одноклассницы звонили ей первое время, а потом перестали, вот так она и осталась у меня одна-одинешенька! – вздохнула Людмила Алексеевна.
– Понимаю, но телефон и адрес этой подруги вы мне на всякий случай все-таки дайте, – попросила я.
– Да бога ради! Света Ермакова. Они с Аней с первого класса за одной партой сидели. Адрес ее я вам не скажу – не знаю. В смысле, показать бы могла, а так – нет. А вот телефон, пожалуйста!
Записав номер, я спросила:
– Людмила Алексеевна! Уж если Аня вам все-все рассказывала, то не говорила ли она о какой-нибудь девушке, которая была у Виктора до нее? Наверняка ведь он с кем-то встречался.
– Я поняла, о чем вы, – кивнула она. – Только не знаю я ничего. Вы сами подумайте, какой же нормальный мужчина будет своей девушке рассказывать о ее предшественнице? Расстраивать ее…
– Знаете, умные мужчины встречаются довольно редко, а вот самовлюбленные дураки – гораздо чаще, – заметила я. – Ну да ничего! Это я сама выясню. А как фамилия Виктора?
– Чернов он, а по отчеству Александрович, – ответила женщина.
– Так, с этим ясно, – подытожила я и попросила: – Рассказывайте, что там дальше было. Вы остановились на том, что с Аней в тот момент был Виктор.
– Да-да. Значит, Виктор Аню около университета встретил, и они решили пойти погулять – погода в тот день была замечательная. А по дороге она захотела книги и тетради дома оставить, чтобы с собой не таскать. Ну, подошли они к двери, дочка позвонила, а мама ей не открывает. Аня решила, что бабушка просто уснула и поэтому не слышит, и начала громко в дверь стучать, но без толку. Тогда Аня пошла к соседям, чтобы позвонить по телефону, а в трубке услышала короткие гудки. Тут уж она всполошилась всерьез и позвонила в домоуправление, а оно у нас прямо во дворе. Пришел слесарь и вскрыл дверь. Аня с Виктором влетели в квартиру и увидели на полу мою маму, а рядом с ней телефонный аппарат. Аня сказала, что когда бабушка ее увидела, то с трудом выговорила: «Внученька! Живая!» – и заплакала. Это уже потом, когда они «Скорую» ждали, мама Ане рассказала, что ей по телефону наговорили.
– И носит же земля такую гадину! – не выдержала я.
– Да! – горько проговорила Людмила Алексеевна. – И ведь еще счастливо живет небось!
– Что же было дальше? – спросила я.
– Да у Виктора друг был – учились они вместе, а у того отец – профессор медицины, Витя еще через него лекарства для своей мамы доставал. Вот он за ним и поехал, за профессором то есть. Мы его как бога ждали, надеялись, что он нам поможет. Вот тогда Аня и сообщила мне то, что успела у бабушки узнать. Оказывается, ей позвонила какая-то женщина и сказала, что Аню машина насмерть сбила, причем говорила это таким злорадным голосом, с такой ненавистью, что маме стало плохо: голова закружилась – и она упала, а когда очнулась, то поняла, что сама встать не может.
– Эта гадина все правильно рассчитала, – зло сказала я. – Если бы она о вас что-то соврала, то ваша мама могла бы тут же позвонить вам на работу и перепроверить, а вот насчет Ани – нет, потому что сотовых телефонов тогда в Тарасове еще не было. Но пока ясно одно – эта мразь очень хорошо была осведомлена о том, что происходит в вашей семье, а именно: что ваша мама больна и, кроме всего прочего, без памяти любит свою внучку.
– Наверное, так и есть, – согласилась Людмила Алексеевна и продолжила: – Неизвестно, сколько бы мама так пролежала, если бы Аня с Виктором не пришли. Мы ее спрашивали, не узнала ли она голос этой гадины, а она только головой в ответ качала – не узнала. Ну, Виктор профессора быстро привез. Тот посмотрел маму, успокоил ее, сказал, что она скоро поправится, а нам с дочкой в коридоре прошептал, что при мамином состоянии здоровья она уже не встанет, а главное, нам надо готовиться к худшему, к тому, что и вторая половина ее тела отнимется. Так потом и произошло, – с болью в голосе сказала она и попросила: – Вы извините меня, пожалуйста, Таня, но мне надо валерьянки выпить. Я знала, что разговор будет для меня тяжелым, но не предполагала насколько.
– Конечно-конечно! – торопливо ответила я.
Людмила Алексеевна встала, накапала себе лекарство, выпила его и, снова сев, сказала, горестно качая головой:
– И зачем только Василий Васильевич решил старую историю ворошить? Все уже быльем поросло!
– Потому что не хочет оставлять эту подлую тварь безнаказанной!
– Бросьте, Таня! – вздохнула она. – Что мы теперь-то сделать сможем?
– Поживем – увидим, – ответила я и спросила: – А что было потом?
– Ну, мы с Аней мамой занялись, а Виктор тем временем дверь починил. Тут-то Аня его домой и отправила, хоть он и возражал, говорил, что, может, еще чего-то сделать потребуется. А она его все-таки спровадила, сказала, мол, нам с ней кое-что обсудить нужно. Ушел, значит, он, мы маме успокоительное дали, и она уснула, а сами на кухню пошли и стали думать, как нам дальше жить. Я уговаривала Аню, чтобы она на нас не оглядывалась, выходила замуж и уезжала, а я уволюсь и какую-нибудь надомную работу себе найду. А она наотрез отказалась и все по полочкам разложила – у нее вообще голова светлая.
– И характер, как я поняла, тоже имеется, – добавила я.
– Да! Это она в отца пошла! – покивала Людмила Алексеевна. – Она мне тогда так сказала: «Неужели ты думаешь, что я смогу быть счастливой вдали от вас, зная, как вы здесь вдвоем мучаетесь? Так что ни о каком замужестве речи больше быть не может! Я остаюсь дома! А теперь давай решать, кто станет работать, а кто за бабушкой ухаживать. Думаю, будет разумно, если я стану сидеть дома, потому что сразу же после университета я хорошую денежную работу не найду. А вот тебе бросать работу ни в коем случае нельзя, тебе до пенсии доработать надо, тем более что тебя собираются повысить».
– Да-а-а! – покачала головой я. – Повезло вам с дочерью! Все при ней: и ум, и характер, и совесть, и чувство долга. А главное, что она вас очень любит!
– Да, но только свою жизнь она этим решением тогда поломала. Ведь как она Виктора любила! – Женщина покачала головой. – Она же рядом с ним вся светилась! А тут решила – как отрезала! Потом Аня Виктору позвонила и о своем решении сказала, а еще попросила, чтобы он ей больше никогда не звонил и не писал и, вообще, пусть, мол, считает себя свободным и устраивает свою жизнь как хочет. Он ей, наверное, пообещал, что ждать ее будет, потому что она ответила: мол, тогда, получается, он будет ждать смерти ее бабушки, а она этого не хочет. Пожелала она ему счастья с другой женщиной и трубку положила. Он ей через пару минут перезвонил и не знаю уж, что говорил, только, если раньше она с ним твердым голосом разговаривала, то тут слышу, чуть не рыдает, но стоит на своем: «Нет!» – и все, а потом шепотом просить начала: «Витенька! Ну не мучай ты меня! Не звони! Забудь! Если действительно любишь и счастья мне желаешь, то оставь меня в покое! Мне сейчас силы нужны, нервы крепкие, а если ты мне постоянно звонить будешь, то я же с ума сойду! Пожалей ты меня! Нет у нас с тобой будущего! Понимаешь? Нет!» – а в голосе слезы. Трубку бросила. Успокоила я ее, как могла, да разве тут утешить, ведь у нее в один момент вся жизнь рухнула. – Она горестно махнула рукой. – Я на работу побежала и отпуск себе оформила, чтобы дать Ане возможность диплом нормально дописать. А потом у нас началась совсем другая жизнь.
– И Виктор так и ушел из жизни Ани? – спросила я.
– Да. Видно, понял он, что Анечке его видеть и слышать больно, вот и исчез, словно и не было никогда. Она даже фотографии его порвала и выкинула, чтобы душу себе не травить, не думать, что могла быть счастливой, да не стала. С тех пор они больше никогда и не встречались!
– Ну и характер! – восхищенно сказала я.
– Характер характером, да только знали бы вы, как она ночами рыдала, закрывшись подушкой, – мы же с ней в одной комнате спали, – тихо проговорила Людмила Алексеевна. – Наверное, думала, что я ничего не слышу. А иногда ночью уйдет, бывало, в ванную, воду там на полную пустит и плачет. Мама очень переживала, что своей болезнью сломала Анечке жизнь. Все обещала долго нас не мучить, говорила, что это скоро кончится, а мы ее утешали и врали, что она обязательно поправится.
– И это продолжалось целых восемь лет! – вздохнула я.
– Да. Представляете себе: бесконечной чередой идут похожие друг на друга дни, они складываются в месяцы, потом в годы, а молодая девчонка, вместо того чтобы радоваться жизни, любить и быть любимой, рожать детей, проводит все время практически взаперти, ухаживая за бабушкой, – со слезами в голосе, как-то отрешенно говорила Людмила Алексеевна. – Знали бы вы, как я проклинала себя за то, что согласилась с Аниным решением остаться! Вы не представляете себе, как больно видеть на лице своей дочери первые ранние морщины и знать, что они появились из-за твоей собственной бесхарактерности!
– Вы все равно не смогли бы ее отговорить, – возразила я.
– Да. Но я могла бы немедленно уволиться и поставить Аню перед фактом, – ответила Людмила Алексеевна. – А я смалодушничала!
– Ничего подобного! Вы с ней поговорили, разложили все по полочкам и приняли единственно возможное в тот момент решение – вам же нужно было на что-то жить! У вас ведь, как я понимаю, была довольно большая зарплата, когда ее вам выплачивали, конечно?
– Да, на жизнь нам хватало, – согласилась она. – Только доченька моя за эти годы сильно изменилась! Раньше-то она веселая была, а стала… – И она обреченно махнула рукой.
– Не стоит расстраиваться, Людмила Алексеевна, – попросила я, осторожно кладя свою руку поверх ее. – Сделанного все равно не воротишь! Тем более что вы до конца выполнили свой долг перед бабушкой, и вам обеим не в чем себя упрекнуть.
– Спасибо за сочувствие, – слабо улыбнулась женщина. – И вы совершенно правы: для моей мамы мы сделали все, что было в наших силах, чтобы она продолжала жить полноценной жизнью: поставили рядом с ней приемник, а напротив ее кровати – телевизор, и пока у нее еще действовала правая рука, она могла сама переключать каналы. На заводе мне сделали специальную подставку, на которую она клала книги. А вот потом… – Она даже закрыла глаза.
– Потом произошло то, о чем вас предупреждал профессор, – тихо сказала я.
– Да, – кивнула Людмила Алексеевна. – Тут уж Ане совсем тяжко пришлось. Счастье великое, что речь у мамы сохранилась, хоть и невнятная. Но это продолжалось всего год, а что это такое по сравнению с предыдущими семью? – горько усмехнулась она. – И знаете, мама ведь умерла за неделю до того, как мне уходить на пенсию!
– И Анна устроилась в Центр социального обслуживания населения, – продолжила я.
– А куда ей еще было идти? Диплом ее давно уже ничего не стоил – она же ни дня не проработала по специальности, – пожала плечами женщина. – А я сама устроилась вахтером: сутки через трое – чего мне, я подумала, дома-то сидеть?
– Потом Анна познакомилась с Василием Васильевичем и наставила его на путь истинный, – улыбнулась я.
– Ой, Таня, и не говорите! – сокрушенно покачала головой Людмила Алексеевна. – Мне Аня в тот вечер все рассказала, и я тут же подумала, что больше ей в центре не работать! Стала утешать ее, говорить, что она себе обязательно другую работу найдет, лучше прежней, там, глядишь, и мужчины холостые или разведенные будут, вот она свою жизнь и устроит. А она только отмахнулась – кому, мол, я нужна!
– Так, с этим мы разобрались, – сказала я, резко переводя разговор на другую тему, чтобы отвлечь собеседницу от грустных мыслей. – А теперь скажите мне, не мог ли кто-нибудь из подружек Анны или приятельниц, ну там знакомых всяких завидовать ей в чем-то и постараться сорвать ее свадьбу?
– Не думаю, – покачала головой Людмила Алексеевна. – Она же в основном со своими одноклассницами общалась, а никто у них, насколько я знаю по ее рассказам, на Виктора не зарился – у всех свои пары были, хотя он красивый был парень, высокий такой, статный.
– А в университете?
– Так там если он и появлялся, то всего несколько раз и уже после того, как они заявление подали. Мы с мамой посоветовали ей не знакомить его с однокурсницами – так как-то спокойней, ведь действительно кто-нибудь мог бы попытаться его отбить – Анечка же в женских хитростях мало что понимает. Вот она его на университетские вечера и не приглашала.
– А она сама в его мединститут ходила? – быстро спросила я.
– Да. Они такой красивой парой были! – вздохнула женщина.
– А как звали того его друга, который сын профессора? Как я поняла, это был его очень близкий друг? – поинтересовалась я.
– Звали Николаем, а фамилию не знаю, – развела руками она.
– Ничего, я это сама выясню, – пообещала я. – Итак, с работой разобрались, с друзьями-подругами тоже, остаются у нас соседи. Кто из них мог ненавидеть вас настолько, чтобы совершить такую подлость?
– Да вы что?! – удивилась она. – Я же в этом доме с самого своего рождения жила! Я со многими из соседей вместе выросла!
– Это еще ни о чем не говорит, – возразила я. – Некоторые люди годами ждут возможности отомстить! А что может быть для человека страшнее, чем болезнь или горе его близких, а о предстоящей Аниной свадьбе и слабом здоровье вашей матери, наверное, все знали?
– Конечно, знали, но… – Она решительно помотала головой. – Не верю!
– Хотите – верьте, хотите – не верьте, но подумайте как следует и постарайтесь вспомнить, кто из ваших соседей мог желать вам зла, – стояла на своем я. – Или вашей дочери. Или вашей матери. Думайте! – почти приказала я.
– Да мне и думать нечего! – возмутилась она.
– Значит, мне придется проверять все самой, – сказала я и добавила: – Диктуйте адрес.
Записав его, я решила, что для начала я работой обеспечена, а если возникнут какие-то вопросы, то их я задать всегда смогу.
– Ну вот и все! – произнесла я, вставая, и напоследок спросила: – А что случилось с Анной? Почему мне нельзя с ней поговорить? Она что, больна?
– Тьфу-тьфу-тьфу! – суеверно поплевала через левое плечо Людмила Алексеевна. – Не больна она, а беременна! Тройня у нее будет, вот она и лежит на сохранении. И врачи строго-настрого запретили нам ее волновать. Так что вы уж ее не беспокойте!
– Только в самом крайнем случае и только с вашего разрешения, – пообещала я.
Записав их домашний телефон, я пошла попрощаться с генералом. Войдя в его кабинет, я увидела, что он, сидя в большом кожаном кресле, читает газету, и решила осмотреться – когда мне еще представится случай побывать в таких апартаментах? Обстановка была прямо-таки барской: в углу стоял кожаный, под стать креслу диван, огромный двухтумбовый письменный стол располагался у окна, а вдоль стен высились буквально забитые книгами шкафы. Тут Максимов оглянулся и спросил меня:
– Ну, каковы ваши первые впечатления? Узнали, что хотели?
– Кое-что, – неопределенно ответила я. – Но уже сейчас могу сказать, что дело это очень непростое и трудоемкое.
– Понимаю, ведь прошло уже много лет, – согласился он и уточнил: – Но разрешимое?
– Сделаю все, что в моих силах, – заверила его я.
– Благодарю! – кивнул он и протянул мне конверт, сказав: – Это ваш аванс, Татьяна Александровна, а если потребуется какая-то помощь, то я и мои связи к вашим услугам.
– В случае необходимости непременно обращусь, – пообещала я и вышла.
Когда Людмила Алексеевна провожала меня до двери, я, не сдержав любопытства, тихонько спросила у нее:
– А кто отец детей Анны?
– Это Васенька, – просто ответила она.
Вышла я из квартиры Максимова в полном обалдении. «Непостижимы дела твои, господи! – думала я, спускаясь по лестнице. – Ну ты, генерал, и ходок! И ведь ни словом не обмолвился о том, что у Анны от него дети будут! Да… Странные в этой семейке отношения! Василий Васильевич с Анной не расписался, но перевез Людмилу Алексеевну в свою квартиру и требует, чтобы она чувствовала себя там как дома и обращалась к нему по имени и на „ты“, так же как он обращается к ней. Хотя… Она его ненамного моложе, но… Нет! Это выше моего понимания, так что незачем себе и голову забивать!» Спохватившись, я заглянула в конверт и даже присвистнула – каким бы человеком генерал ни был, скупость точно не была его недостатком!
