Мария Дьяченко
Сынок (Сугроб 2)
Теперь его стандартное "не помню" казалось мне подозрительным. Я пристально вглядывалась в глаза сына, пытаясь уловить обман, но его искренность была безоговорочной. А может, он действительно ничего не помнил? Так притворяться шестилетнему невозможно. Или возможно? Эмоциональные качели преследовали меня весь день. Я не могла отделаться от навязчивой гадкой мысли, вспоминая его ночной мутный взгляд. Мне надо было разобраться во всем, не отмахиваться, не отрекаться, сделать все и даже больше для его благополучия.
Вечером, когда сынок уже спал, мы с мужем сидели в тишине, такой вязкой и мрачной, которую страшно нарушить. На кровати были разбросаны листы с «хорошими» анализами, заключениями и явно ошибочным вердиктом «здоров». Каждый из нас пытался найти хоть какие-то разумные объяснения его поведению. Раздоры в семье, перегулял на площадке, съел много сладкого на ночь – все эти моменты, озвучиваемые врачами, не про нас. Да и история с отверткой, уж точно и ряда вон выходящая, ни в какие ворота не лезла в сравнении со «старыми, добрыми» кошмарами.
Что могло спровоцировать последний приступ? Отвертка в руках ребенка над спящей матерью – это вам не шутки, пугающая надпись в кладовой. Сумасшествие какое-то, по другому не скажешь. Мы оба понимали, что следующий шаг – психиатр. А вдруг последует страшный диагноз (а если ошибочный?), принудительное лечение, смирительная рубашка, уколы, четыре белые стены, от которых кто угодно сойдет с ума, став именно тем, о ком написано в медкарте? Похоже на приговор на всю жизнь, а ему всего лишь шесть. Как можно такое сотворить с собственным ребенком, который по анализам – здоров?
Следующей ночью мне было страшно оставлять сына одного. Покончив с черновой шпаклевкой надписи в кладовой, на цыпочках, чтоб не разбудить, я тихонько легла рядом с ним и обняла со спины. Дыхание сыночка было размеренным и еле слышным. Надо сказать, приступы повторялись в одно и то же время: через два часа после того, как он шёл спать, поэтому я всегда знала время, но не знала день. Так, я, на всякий случай, лежала рядом с ним в обнимку, считая про себя минуты, когда услышала, что он начал чаще дышать. Началось! Неужели опять? Я застыла, боясь шелохнуться.
– Я тут! Я тут! – громко произнес он.
Что мне было делать, заговорить с ним или продолжать слушать? Может, удастся узнать что-то важное. Меньше, чем через минуту он резко подорвался, перепрыгнул через меня и устремился из комнаты в сторону кладовой, открыл туда дверь, присел. Я за ним:
– Ложись в кровать! – строго произнесла я, стоя в коридоре.
Он цыкнул, а потом резко встал, повернулся и пошел на меня. Я испугалась. Испугалась так, как ни разу в жизни. Не зная, чего от него ждать, я почти закричала, но не успела или не смогла, а может, сердце матери боялось ранить сына, который был во сне. А он уверенно шагал мне навстречу, расстояние между нами стремительно сокращалось. Все происходило в какие-то мгновения, но время в особых ситуациях течет по своим законам. Я лихорадочно, сквозь тьму старалась вглядеться, есть ли что-то у него у руках. Что-то точно было. Он стукнулся лбом о меня и замер. Будто б уснул стоя, с открытыми глазами, часто дыша. Я не знала, что делать, он пугал меня очень.
Простояв таким образом вечность и еще немного, я решилась задать вопрос, самый простой и первый, что пришел на ум:
– Может, ты пить хочешь!
Сынок зашевелился, как механическая заводная игрушка, поднял на меня глаза, выражение которых у сумеречном коридоре квартиры мне было не разглядеть, и ответил быстро и четко:
– Нет! Вы меня поймали! – на этом он развернулся, обогнул меня и направился прямиком в свою комнату. В руках у него был Чудик.
До жути напуганная, я последовала за ним. Он лежал в кровати, на боку, с Чудиком в обнимку. Мое сердце так и норовило выскочить из груди, унять животный страх мне было не под силу. Но он был моим сыном, моим чудом, моим всем. Поэтому я осторожно, как на иголках, пристроилась рядом, слегка приобняла со спины. И тут мне стало ясно, что его бьет крупная дрожь. Все тело сыночка дергалось в моих руках без единого звука, бесшумно и беспомощно. В каких-то немыслимых конвульсиях, хрупкий организм истощал нечто, что было вне его контроля. Он затих также внезапно, как встал. Просто замер и обмяк, задышав спокойно, размеренно, буднично. Комната сразу превратилась в уютное обволакивающее пространство с милыми животными на занавесках. Дом спал. Не спала только я – мать особенного ребенка, который пугает. Услышанные слова смерчем метались по моим мыслям. Кто тут? Кого поймали? Где мне взять силы, чтоб пережить всё это? Я совсем не готова к подобному.
Странно было ожидать, что на утро, когда взойдет ласкающее солнце, запоют птицы, проснется шоссе, я, как обычно, почувствую себя лучше. Мысли впряглись в бесконечную карусель из обрывков случившегося, не дававая ни минуты покоя. Моя нервозность достигла апогея. Я с ужасом представляла себе новую ночь, ходила по дому кругами. Сынок же, наоборот, был спокоен, ел хлопья, просил с ним поиграть. Я глядела на этого загадочного мальчика, тихого ребенка, и не могла поверить, что он дневной и ночной – один и тот же человек.
Муж же смотрел на новый приступ (свидетелем которого он не был), как на вполне безобидный инцидент. Его спокойствие постепенно перешло и ко мне. Ведь действительно, если посудить здраво, чего я так разошлась: прошлой ночью ничего особенного не случилось (словесный бред не в счет). Ребенок всего лишь сходил в кладовую за игрушкой. А все эти мои идеи с судорогами – преувеличенное ночным страхом дрожание во сне.
Тем не менее, к вечеру того же дня мы решили, что сын временно не будет ходить в детский сад, а я ненадолго уйду с работы, чтоб уделять ему больше внимания, присмотрюсь к нему дневному, прощупаю раздражители. К психиатру на учет мы встать всегда успеем.
На волне таких изменений, не долго думая, мы запланировали отпуск на море, так сказать, сменить обстановку, развеяться, дать сыну максимум нашей заботы, увезти оттуда, где ему страшно, где его по какой-то причине мучают кошмары. Сынок воспринял новости с неподдельной радостью: быть почаще с мамой, вдали от стресса, плюс отпуск на море, куда он давно просился – одно сплошное счастье. Наше маленькое семейство с нетерпением ждало предстоящей поездки, по всему обещающей стать панацеей от всех бед.
До отъезда оставалось всего ничего, приступы не повторялись. Мы снова расслабились: гуляли с парке, вместе готовили обеды и ужины, много играли, смеялись. Кажется, мы нашли причину стресса. Я убедила себя, что дело было в детском саде, который, возможно, ему не подходил, провоцировал кошмары. Шла ночь за ночью, всё вроде бы наладилось.
