Мария Фомальгаут
Низушка айсберга
Иллюстратор Мария Фомальгаут
© Мария Фомальгаут, 2018
© Мария Фомальгаут, иллюстрации, 2018
ISBN 978-5-4490-8775-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ка-Эс
Задавит на хрен…
Рюха падает на обочину – еле успел, жигуленок проносится мимо. Да что б тебе в столб врезаться ко всем чертям… Не-ет, в первые дни последних дней так не было, тогда было – один за всех, все за одного, и только посмей не остановиться, если кто-то вот так стоит на дороге… женщин вперед, детей вперед, все при всем… Только это было в начале, а ближе к концу…
Проносится битком набитый автобус, Рюха бессильно стучит по корпусу, откройте, гады, откройте, хоть до деревушки какой довезите… Хватается сзади за лестницу, лестницы нет, ну еще бы, это же тебе не троллейбус…
Пыль на дороге.
Первый колючий снег.
Падают в ночи последние звезды.
Шоссе выпускает еще одну машину, матерый джипище, Рюха обреченно вытягивает руку, да тут хоть под колеса упади, не остановится…
Джип тормозит, делает в снегу лихой пируэт, в окошке светлеет холеное лицо.
– Слушаю вас, молодой человек.
– У меня это… машина сломалась…
– Ничем не могу помочь, я не механик.
– Да нет… это… подвезите…
– Куда?
– Ну… куда сами едете. К Цели.
– С чего вы взяли, что я к Цели еду?
– А сейчас все к Цели едут, куда еще-то…
– Тоже верно… ну что же… садитесь.
Екает сердце. Вот что последние дни с людьми делают… Месяцок назад дядька бы этот переехал Рюху, не остановился бы.
– Ага… я только… подругу свою приведу…
– И еще человек двадцать… – холеный смеется, – знаем этот трюк…
Рюха спешит к разбитой Оке, на обломках стекла еще светлеет – Очень Крутой Автомобиль. Даже слишком.
– Тю-юш!
Из темноты машины показывается человеческий череп.
– Чего, Рюха, свет не без добрых людей?
– Ну… давай скорей.
Тюша бежит за Рюхой, на бегу теряет что-то, вот, надо же, руку потеряла… Да запахнись, запахнись ты в плащ, а то этот холеный тебя увидит, выгонит нас в три шеи…
Джип мягко трогает с места, вдоль дороги тянутся мертвые пески, растрескавсшаяся земля, подернутая инеем, черный высохший лес. Рюха вспоминает эти места – медленно, неловко, вроде бы Новосибирском попахивает, вот он, за холмом должен быть… Рюха ищет Новосибирск, не видит, вот те на…
– Вот те на, целый город пропал… был, и нету… – кивает холеный, будто в ответ Рюхиным мыслям.
– Ну… а я как бы это… видела, как целая деревня пропала… вот так… в небо взлетела… и пропала, – верещит Тюша.
Рюха сжимает зубы. О-ох, помолчала бы, и так несет от тебя, как с помойки, а изо рта и вовсе…
– Да, вас как звать-то… молодые люди? – холеный недовольно щурится.
– Рюха он, а я Тюша.
Рюха мысленно хлопает Тюшу по тощей спине.
– Это что ж за имена такие?
– Катюша она… Катерина Степановна… а я Кирюха… Кирилл Семенович…
– Вот оно что… а я, значит, Константин Сергеевич буду… оч-ч приятно…
Брезгливо поводит рукой, намекая, что не очч-ч-то ему и приятно. Рюха кусает губы, нда-а, что мой эту Тюшу, что не мой, один хрен… еще и духами напрыскалась…
– Ка-Эса не видели? – глухим шепотком спрашивает Константин Сергеевич.
Рюха вздрагивает, Тюша пугливо крестится. Надо же, крестится….
– Да… вроде нет, как бы… – бормочет Тюша, – черт его пойми…
– Это точно, только черт его и пойми…
– Вроде в Москве он, говорят…
– Москвы нету уже.
– А что так? – у Рюхи холодеет спина.
– Земля поглотила.
– Да он во всех городах… крупных. Ка-Эс этот.
– Это верно… к Цели, значит, едете… про Цель-то откуда узнали?
– Ну… – Рюха смущается, сам не знает, откуда – просто… знал…
– Это точно… Все мы… просто знаем…
И даже не так. Рюха не знал – Рюха верил, в последние дни только и оставалось, что верить, когда уже никто ничего не знал. Не может быть, чтобы никто не предвидел, что будет так, последние дни, звезды, падающие с неба, не может быть, чтобы никто ничего не делал, не может… Рюха искал – когда никто уже не искал и не веил, искал то, что нельзя было найти, покупал втридорога из-под полы какие-то карты, координаты, которые через пару дней оказывались ложными…
Джип мягко притормозил на повороте.
– Парень… как тя там… Рома… Вон, озерцо какое-то, хоть водички принеси…
Рюха поплелся к озерцу, по груди снова разливался холодок, вот сейчас спровадит Рюху, вышвырнет Тюшу из машины, поедет дальше… или еще что сделает… На берегу обернулся – джип все так же чернел в темноте вечной ночи, поблескивал фарами. Рюха зачерпнул рукой воду, вздрогнул, отряхнул руку.
– Ну чего там? – Константин Сергеевич посмотрел на Рюхину руку, поморщился.
– Кровь.
– Ага, вижу, кровь… задолбали… и треть воды на земле… обратится в кровь… Реки, озера… Байкал… Волга… хоть бы лужа какая, чтобы не кровь…
– А я как бы это… видела… люди в храме молились… А тут из-под земли демоны вылезли… и рвать их начали…
– Эта легенда еще со времен инквизиции ходит. – фыркнул Константин Сергеевич.
– Да я видела…
– О-ох, ч-ч-ч… Ну кто так строит… в России две беды…
– А вы… – Рюха почувствовал, как голос его не слушает, – вы… точно знаете… где Цель?
– Еще спрашиваешь…
Рюха посмотрел на холеного дядьку. Да, такой знает, где Цель, такой давно уже все знал, вкладывал активы, миллионы, миллиарды, парни, вы мне к последним дням все сделаете, или я вас самих так сделаю… Такой давно уже купил билет, одно странно, почему он до сих пор здесь, на земле, которая еще не умерла, но уже не живет.
– А у меня координаты есть, – ляпнул Рюха, зачем ляпнул, можно подумать, у этого холеного своих координат нет…
– А это, – холеный посмотрел на бумажку, – можешь в туалет с собой взять. На большее не тянет. Блин, в переходе напокупают невесть чего, и верят. Еще бы этот… оберег купил, кто наденет, тот спасется.
Рюха чувствует, что краснеет. Так и знал, ерундой занимался… Дядьку бы этого не встретили, вообще бы не туда приехали… на пустое место… да и теперь на пустое место можем приехать…
Может, и нет никакой Цели…
Мертвые заросли шуршат, шевелятся, сами, без ветра, что там опять за дрянь… Рюха не любит, когда шевелятся заросли, вот так же шевелились, когда шел мимо кладбища, тогда еще без Оки, без всего, вот так, сам по себе, еще думал, заночевать где-нибудь, да какое заночевать, пока ночевать будешь, Цель и уйдет, и небо обрушится на землю, и…
Ну да. Шел мимо кладбища, тогда еще не знал – что мимо кладбища, просто догадывался – нечисто что-то, когда слышал в черных зарослях вздохи, шорохи, шепотки… Спохватился – когда на дорогу выпало нечто, грязное, наполовину истлевшее, стряхивающее с себя комки земли.
– Мол-чел-ловек… – костистые руки потянулись к Рюхе, – р-рубля не будет?
Рюха поморщился, мертвые, а туда же… Вспомнилось что-то давно забытое, дедов говорок – из прошлого, из детства:
– …это когда мертвые из могил встанут…
– Ой, хватит на ночь глядя… про мертвых из могил… – мать протирает стол, косится на Рюху, как бы ему голову вымыть сегодня, Рюха бочком пробирается к двери, как бы удрать, потому что не надо ему голову мыть, ни сегодня, ни вообще никогда…
Было… когда эта тварь плелась за Рюхой, мертвая, смрадная, и не побежишь, нет сил бежать, идти уже и то – нет сил. И главное, знает Рюха, не помогают тут никакие серебряные пули и ладанки, нет спасения. Кончилось время людей, и так долго земля терпела… и поздно уже – исправляться, замаливать, просить прощения, обнимать врагов и переводить бабушек через улицу… На всякий случай шептал что-то, Отче Наш, а как там дальше, Рюха не знал.
Вспомнил – когда что-то темное, мохнатое свалило Рюху на дорогу, откуда столько прыти у этой твари, а, это не та тварь, это собака, много их тут, голодных, вот черт, ножичек где, ножичек… Хватка ослабла, пес кинулся на кого-то там, в темноте, бежать, бежать, пока он рвет эту мертвечину… И сама собой тянется рука к ножу, и сама собой – клинком по мохнатому горлу…
– А гляди, как она мне ногу, – нежить показывает глубокую трещину на бедренной кости.
– До свадьбы заживет, – кивает Рюха, – спасибо… ловко ты псину эту…
– Это ты мне предложение делаешь? Про свадьбу?
Рюха смотрит на лохмотья на трупе, остатки платья, когда-то атласного, вот черт…
– А ты куда, в Томск идешь?
– В него, – кивает Рюха.
– Не ходи, там нечисто… лучше крюк сделать…
Рюха кивает. Тварь плетется за Рюхой, ну что тебе надо-то, иди в свою могилу… или повыгнал вас всех Ка-Эс этот…
– А тебя как зовут?
– Рюха я. Кирюха.
– А я Тюша…
– Это что за имя такое?
Было… Черт принес Рюхе эту Тюшу, да кто как не черт… Сколько уже отмывал ее, все без толку, моешь, с нее куски гнилого мяса падают…
Джип замирает, Рюха смотрит вперед, морщится, через дорогу, щелкая по асфальту, вереницей скачут кладбищенские кресты.
– Давай живее… тут вообще перехода нет, на хрена поперлись, – шипит холеный.
– Ой, не кричите на них, а то на нас еще кинутся…
– Вы меня, молодой человек, еще строить будете?
Рюха кусает губы, на хрена ляпнул… Джип набирает скорость, вот это машина так машина… Чш, чш, не про машины надо думать, машину с собой туда все равно не возьмешь… хотя кто знает, этот, может, договорился, и джип свой туда, и яхту, и виллу… Фыркает радио, давится собственным звуком, плюется новостями, шипит.
– По последним… ш-ш-ш-ш-ш-население пла-ш-ш-ш-ш-сократилось на треть… Как сообща-ш-ш-ш-ш-ш-яркость солнца умен-ш-ш-шш-шестьдесят про-ш-ш-ш-…
– И треть людей умрет, и солнце на треть померкнет… – бубнит холеный, – о-ох, продрали землю… продрали… Думали, после нас хоть потоп… а вот не после нас… все поколения так думали…
Рюха сжимает зубы. Какая-то злость берет, неужели все, неужели ничего не сделать… Ладно бы там война какая или эпидемия, там еще можно, воевать, лечить людей, восстанавливать разрушенные города… а тут что… Что тут сделаешь, когда людей не осталось… Вон, Тюшу подобрал… хотя нет, за Тюшу Рюха в аду будет гореть, с нежитью связался…
С-суки…
Рюха не понимает – что случилось, что там клацает по стеклам, почему дядька швыряет Рюху на дно салона, пригнись, мать твою, пригнись, Рюха успевает заметить откуда стреляют – из матерого джипа, вот он, за легким туманцем…
Люди замирают. Все, как один, смотрят на север, на север, где болотце, что там шевелится, что оттуда лезет… рогатое… мохнатое… сверкает кошачьими зрачками…
– Рогатое, хвостатое, рогом проткнет, хвостом починит, – голос дедушки из детства, – это что?
– Черт, – лопочет Рюха.
– Тьфу на тебя, черт, иголка с ниткой.
Черти выбираются из болота. А вот не иголка, а вот не с ниткой, а вот черт… Рогом проткнет, и не починит…
Мохнатые твари с визгом бросаются на людей…
Память…
Рюха ее не зовет, она сама приходит, наваливается… Короткий привал в пустом доме, в пустом городке, скрипучая кровать, что-то черное проносится за окнами…
– А я это, как бы… видела… машины по проспекту едут, а из земли лапища такая черная, и хоп, машины хватает…
– Ты спать будешь, или нет?
– Да мы-то не спим… отоспали свое уже…
– А мы еще нет, мы живые еще…
– А-а-а, прости, я и забыла… а я это… я же как, такая иду вечером домой, а в переулке шпаны до хрена… и сумочку дергают… а у меня там зарплата, восемь штук…
– Нехило получаешь…
– Тьфу на тебя, сама знаю, деньги позорные… Мне бы сумочку отдать, а я, дура, схватила, ору… они меня ножичком и по горлу…
И что?
– И все… знаешь, страшно так, как со стороны смотришь, как гроб твой несут, мама плачет, Тюша, Тюша, я ее дергаю, да вот же я, она меня не видит…
– Ты мне спать не дашь, я тебя убью.
– А-а, попробуй… убивали уже.
Рюха чувствует, что краснеет.
– Родителей, что ли, поискать… – вспоминает Рюха, – тоже в сырой земле… Это в Питер переться…
– Да брось ты, сейчас все там… к Цели идут. Там и встретитесь…
К Цели… Рюха вздыхает. Если есть она, эта Цель…
Рюха не понимает – что случилось. Рюха смотрит – как демоны догрызают что-то, что осталось от больших людей с большими деньгами, зыркают в сторону джипа, не подходят. Вот так, холеного этого увидели, разбежались…
– Это… к-как?
– Это т-так… – холеный посмеивается, сжимает три иконки, – знать надо… чего встали, поехали… или с этими останетесь…
Джип чихает, фыркает, дергается, замирает.
– Приехали, блин… – шипит холеный.
– Бензин?
– Какой на, хрен, бензин… все, откатали свое машинки…
– А как? – не унимается Тюша.
– Так… Свет есть? Нигде уже не горит. Компы сдохли? Сдохли. Телеки сдохли? Ну. Теперь и машин черед пришел… последние дни. Чего расселись, пешком пошли…
Рюха не понимает, как пешком, почему пешком, это же сколько идти… Рехнулся он, что ли, этот… холеный… Константин… Сергеевич… или как его… Пока идти будут, все и кончится…
Что-то проступает в тумане, Рюха видит, не понимает… бежит – к тому, в тумане, как в детстве, когда дед возил куда-нибудь, и Рюха выскакивал из машины, бежал вперед, зоо-па-а-а-арк, или там – ци-и-и-рк! – или там еще что…
Цель.
Вот она какая, Рюха ее по-другому представлял, да какая разница, какая она, Цель… Матерая ракетища, отсюда даже не видно, что ракетища – огромный цилиндр, множество входов, толпятся люди, интересно, здесь очередь, или как… сейчас проломится Рюха к двери, а ему – вас тут не стояло…
Да никого тут не стояло… столпились люди, смотрят на качков с автоматами, надеются – непонятно на что, что те, в Ковчеге, откроют двери…
Рюха подбирается к двери.
– Билет ваш.
Ага, по билетам все-таки…
– А… я… инженер.
– Очень рад, а я офицер запаса.
– Да вы не поняли, я там… если что… ковчег чинить могу…
– У нас есть кому ковчег чинить.
– Ну… не лишний буду…
– Гуляй, гуляй…
Люди, ободренные Рюхой, бросаются к дверям, трещит автомат, толпа рассыпается. Вот с-суки, хоть бы поверх голов стреляли… а тут нате вам, на поражение…
Ковчег… Знал Рюха, знал, давно уже все предвидели – по каким-то пророчествам, выстроили Ковчег – и не как в Роскосмосе строят, сегодня взлетело, завтра упало, а все при всем, долетит… только некуда уже долетать… звезды все попадали… Ах да, он же в Рай полетит… или куда там… на Землю Обетованную…
Как всегда… давно уже знали… где-то там, в Бейдельбергском клубе, или как он там называется, все эти Рокфеллеры, Ротшильды, Мердоки, сэр, а вам какую каюту, с джакузи или с бассейном, а-а, с аквариумом у нас два было, уже Вандербильды забрали…
А нам как всегда… шиш… этим вот… Кто тут… женщины, дети ревут, женщины тоже ревут, старушонка какая-то с пушистым котом, кота-то зачем… Там уже все есть… всякой твари по паре… Рюха как во сне смотрит, как Константин Сергеевич роется по карманам, выуживает билет, охранники недоверчиво вертят цветную бумажку… девушка в форме вытягивается в струночку, разрешите, покажу ваш номер…
– Чего встал-то? Айда! Чего спишь, тебе говорю!
И Рюха не сразу понимает – говорят ему, машет рукой холеный, зовет…
– Со мной парень.
– Это… к-как?
– Это т-так… читать умеешь? Русским по белому в билете – сын мой, Лешка, Алексей Константинович…
– А-а… а он все… инженер…
– И что, и инженер… не всем же на сцене плясать, кто-то и думать должен… О-ох, хоть бы причесался, огород, что ли, охранял? Как там у Петросяна… сам ты пугало, я директор огорода…
Рюха идет за холеным, тут, главное, не забыть, что он теперь не Рюха…
– Сын-то мой помер, этот Ка-Эс никого не щадит… а билет на троих… там жена еще, жена тоже сгинула…
– А-а… Тюша?
– Охренел? Кто сюда нежить пустит… еще демона какого приволоки, их тоже жалко…
– А… к-куда летим?
– А он Ка-Эса подальше. Не боись, сюда не просочится… охрана следит… говорят, они на-днях парня какого-то застукали, у него на виске родинка, три завитушки, как шестерочки… его на клочки порвали.
– Охренеть можно.
– Не можно, а нужно…
Падают минуты, тают на мертвой земле.
Тюша ждет – где-то там, за холмами, за лесом, затаился Ка-Эс. Интересно, какой он… Говорят, на человека похож… Может, вон там, ходит вокруг Ковчега, ищет, куда бы забраться – Ка-Эс. Или вон припадочная какая-то тащит за руку чумазую дочурку, бьется кулаками в стальной корпус, ревет белугой, пя-а-а-ать лет, пя-а-а-ть лет, да откройте же, да сердца у вас нет… Или вон тот, сидит у дороги, тощий, как зубочистка, раскачивается из стороны в сторону.
Спускается ночь – может, последняя. Так непривычно, когда небо беззвездное. Тюша, дуреха, еще желания загадывала, когда звезды падали…
Ничего не сбылось.
И когда луна упала – тоже.
Народ потихоньку отползает от Ковчега, чует беду. Закрываются шлюзы, припадочная бьется о стены, кто-то сбивает ее точным выстрелом…
Вспыхивают огни.
Вздрагивает земля.
Тюша отползает назад, назад, ладонью в лужу, ч-черт, опять кровь… ч-черт, помянула всуе… Все стихает, даже демоны затаиваются – где-то там, там, даже кресты перестают стучать по дорогам.
Грохот рвет воздух, Тюша зажимает ладошками, что осталось от ушей. Лопаются истонченные перепонки, крови нет, какая-то мутная слизь… Рокот не утихает, видно, мертвец как-то иначе слышит, не ушами…
Ковчег рвет напополам небо, уходит – в беззвездную даль. Тюша смотрит, будто пытается разглядеть там Рай и Землю Обетованную…
– Красиво ушли.
– Ага…
Кто-то стоит рядом, за Тюшей, тоже чего доброго мертвечина, другой на Тюшу и не позарится…
– А то пойдем… там избенка какая-то притулилась… Айда, заночуем, пока там не занял никто…
– Ага…
– А то сейчас сама знаешь… кто первый хапнул, того и будет…
Тюша встает из дорожной пыли, оборачивается…
– Рюха, ты какого…
– Да такого…
Машет рукой.
– Чего… выперли, что ли?
– Да нет… сам я…
– Ты чего, с дуба рухнул, сам? На хрена тогда все?
– Да не знаю я… как-то… ты тут… земля тут… свалить-то оно… проще простого… так…
– Пьяный, что ли?
– Пьяный. Да я не поэтому… а вообще…
– С Ка-Эсом, что ли, сражаться будешь, супермен хренов?
– А что… – широко зевает, скалит желтые зубы, – ты мне скажи, кто-нибудь пробовал?
– Да пробовали, говорят… Люди в него стреляют, замертво падают… мне одна девка рассказывала, как бы всей деревней его ловили, как бы все окаменели…
– Как бы… если бы… да кабы…
– Земля не родит…
– А засеять кто-нибудь пробовал? Вы хоть что-нибудь сделать пробовали, чтобы Ка-Эса этого не было? Хоть что-то… хорошее?
Рюха в бессильной злобе колотит по земле – по земле, на которой затаился Ка-Эс. Смотрит – в беззвездные пучины, где скрылся Ковчег. Рюха не знает, где Ка-Эс. Он еще не знает, как Ка-эс вошел в Ковчег, предъявил билет, выбирал себе каюту, а тут у вас холодновато что-то, а вот это ничего, вот можете же подготовить, когда хотите… Рюха не знает – как ехал в джипе Ка-Эса. Рюха не знает – как Ка-Эс войдет в каюту и пристегнет ремни. Рюха не знает – как в первый день треть людей в Ковчеге умрет, и треть воды обратится в кровь, и треть батарей выйдет из строя. Рюха не знает – как в одну ночь на корабле исчезнут все…
Рюха не знает. Он никогда не узнает этого. Он идет к заброшенному дому, крутит ворот колодца – так, просто, наугад, надо же, вода, вроде бы еще утром здесь кровь была… Рюха смотрит из окна в холод ночи, за темные горизонты, где-то там затаился Ка-Эс – Конец Света.
Мы платим за ваши мозги
Рустам еще раз оглядел ряды сосудов, чем-то похожих на глиняные кувшины. Чего ради хранить это в кувшинах, как джиннов, ей-богу, еще бы печать какие-нибудь восточные-арабские прилепили.
Почему-то Рустам представлял себе все это иначе. Не так, но… какие-нибудь колбы, на худой конец – банки, да и вообще, странно как-то.
Ладно. Не его, рустамово, дело. Двадцать, двадцать пять, тридцать… сто пять. Сто пять штук. Это еще и бонус выпадет. Если у них только по-честному все. Без обмана.
Заверещал, надрываясь, телефон, этот единственный звук в тишине зала был почему-то пугающим.
– Компания ВИП слушает.
– День добрый….я тут… по объявлению.
Рустам тихонько кивнул. Ага, стесняется. Ничего… разговорим.
– Та-ак, очень хорошо, продолжайте.
– Вам тут… работники нужны.
– Нужны. Очень нужны.
– У меня незаконченное высшее… два курса…
– Гхм… ну вы же умный человек, верно?
– Да как вам сказать… мои работодатели так не считали.
Рустам снова тихонько кивнул. Уволили, не иначе.
– Много они в людях понимают… Сами виноваты, такой кадр потеряли… Вы это… чем в свободное время занимаетесь?
– Ну-у… всякое…
– Стихи пишете?
– Пишу.
– Вот видите, как… а говорите, не умный… все бы такие неумные были. Мы заплатим за ваши мозги. Очень хорошо… Офис наш на проспекте Ленина видели?
– Приходилось.
– Ну, вот и славненько, туда и подъезжайте к часу. Будем очень рады вас видеть. Нам нужны ваши мозги. Как вас зовут?
– Игорь.
– А меня Рустам, очень приятно. До встречи.
Короткие гудки. Кажется, что-то не так сказал. Ладно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Рустам посмотрел на часы, присвистнул, что-то засиделся, ехать надо, туда на этот проспект пока доедешь, состаришься к чертям и зубы выпадут.
Рустам волновался. Он всегда волновался перед этим… этим… А казалось бы, всего и делов, встретиться, поговорить, день добрый, Рустам, очень приятно, и главное, слоган этот не забыть, мы платим за ваши мозги…
Еле-еле успел – до того, как собрались люди, как сбились в кучу в коридоре, их же там еще подержать надо, строго процедить сквозь зубы – я вас позову, еще… Еще разложить на столе книги, развесить картины, пусть думают, что живем в этом офисе с самого сотворения мира, еще Адама принимали на работу, подписывали с Авелем контракт…
– День добрый. Проходите.
Широкая улыбка. Вот это главное, широко улыбаться, люди это любят… Заходят – бочком-бочком, все какие-то потрепанные, побитые жизнью, как будто стесняющиеся самих себя. Вот у этого сто пудов высшее, этот вообще на аспиранта похож… А вот женщина сидит, ногти кусает, так и кажется, что два высших, не меньше… А у Рустама девять классов и коридор, вот и смотрите теперь, кто кем рулит…
– День добрый, – широко улыбаемся, – меня зовут Рустам, буду вашим непосредственным начальником, надеюсь на долгое плодотворное сотрудничество.
Ага, притихли… как будто их по холке погладили.
– В наше время интеллектуальная собственность приобретает все большую ценность. Книги… картины…. Произведения искусства… за них отдают все большие и большие суммы.
– Вашими бы устами да мед пить, – кивнула женщина в первом ряду, – кто бы отдал.
– А вы предлагали?
– Да сплошь и рядом. Не берут.
– Да ну? – выражаем искреннее удивление, – много они понимают. Мы бы с вами пораньше встретились, вы бы уже в золоте ходили… Вы… стихи пишете?
– Картины.
– М-м… можно взглянуть?
– А что, приносить надо было?
– Конечно, в объявлении же сказано… Ну ничего страшного, завтра принесете, я вам верю. А пока, – поворачивается к присутствующим, – разрешите… посмотреть ваши работы.
Пробегает пытливым взглядом рукописи, рисунки. Вот это отстой, графоманство чистой воды, вот в этом что-то есть… ух ты… новый талант вытащили… навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно. Этот… так себе, ладно, сойдет. Эта…
– Ну что же… – Рустам оглядывает присутствующих, – вы и вы… подойдете завтра на Волокамскую десять.
– Тю, это же за тридевять земель…
– Ну а вы как хотели… Не бойтесь, это только один раз вам туда подъехать, заказы взять. Вы в десять тридцать, вы в два часа дня…
Рустам оглядывается, женщина, которая не принесла рисунки, поникает, как плакучая ива. Так, это не к добру…
– И вы. Часика в четыре подойдете? Рисунки свои покажете. Поговорим.
Та-ак, кажется, переборщил, кажется, насторожились люди, уж сильно все хорошо, сильно гладко. Почуяли бесплатный сыр.
– А оплата?
– Достойная. Как сказано, десять тысяч за раз. Мы платим за ваши мозги.
Вот это самое главное. Напомнить. Платим за ваши мозги. Не за что-нибудь. За ваши мозги.
Где они все… неужели не сработало… Рустам смотрит на часы, представляет себе, как люди – трое – тоже смотрят на часы, берут пальто, снова вешают… Ну давайте же… идите… идите… марш ко мне, кому сказал! Вызываю людей… вызываю людей… просто силой мысли вызываю людей. Тех троих… как зовут, не знаю… ничего не знаю… Вызываю… людей…
Не вышел номер… Вроде бы и в деньгах не потерял, и проезд оплатят, все равно – обидно. Перед этими тоже… Вроде бы слова не говорят, когда Рустам приходит ни с чем, да кто их знает… раз слова не скажут, два не скажут, а на третий раз… Были до них у Рустама два начальника, один все орал, Рустам от него ушел, другой все молчал, вежливенький такой был, Рустам накосячит, он ни-ни, ни словечком не обмолвится. А потом – спасибо, вы не подходите.
Было… и эти вот теперь… что от них ждать. Вроде тихонькие, ласковые… А вот так провалишь задание, и устроят… публичное наказание. А может, где что не так, думают, ну наняли тупую скотину, что с него взять…
Заверещал звонок. Да неужели они… ну пожалуйста… ну не надо…
– Компания ВИП…
– Здравствуйте… вы тут просили подойти…
– А, день добрый, очень рад… входите, входите, открываю…
Та самая, которая пишет картины. Заходит, бочком, бочком, чего они все так боятся… сами не могут объяснить, чего боятся.
А человек такая тварь, всегда всего боится…
– Здравствуйте… еле вас нашла…
– Да я уж подумал, надо было вас встретить. Проходите, располагайтесь… чаю?
– Нет, спасибо.
Боится… крепко боится. Вот это плохо. Рустам даже представил себе ее мысли, вот, думает, сидит один на один с незнакомым мужчиной, что от него ждать… И-и, не надейся даже, Рустам на такую и не посмотрит…
– Вот… пожалуйста…
Женщина раскладывает альбомные листы. Вспомнить бы еще, как ее зовут… не помню. Да это и неважно. Здесь все неважно. В голове крутится одно-единственное – нашел. Ту самую – за мозги которой…
– За ваши мозги дадут миллион долларов, не меньше.
– Ну, это вы загнули.
– Не загнул. Правда… Где ж вы раньше-то были… Вот так вот, лет десять в какой-нибудь шарашкиной конторе просидели, думали, все это не нужно никому…
– Я в школе работала.
– Во-во, еще хуже, с дебилами этими…
– Никакие они не дебилы, нормальны ребята. И вообще… мне нравилось.
Черт, опять не то сказал. Как это у других получается, у того же Андрея, вот уж людей убалтывает, как под гипнозом, ей-богу… Пылесосы свои продавал, у тетки какой-то ковер почистил, открывает пылесос, там шерсти с полкота дохлого… Ничего, и Рустам выучится, и к нему будут толпами ходить…
– Давайте я вам все-таки… чаю налью.
Заходит за спину женщины, щелкает чайником. Засуетилась… чш, чш, только не оборачивайся…
Рустам взводит курок…
Рустаму страшно.
Первый раз по-настоящему страшно.
Нет, всякое, конечно, бывало… сколько раз ходил на краю пропасти, сколько раз уже ждал звонка в дверь, день добрый, вы арестованы…
Но такого…
Такого еще не было.
Сидит, смотрит на кровавую кляксу на полу, теребит в руке револьвер. И ведь не скроешь, вот они, белесые кусочки мозга…
А сейчас придут эти… эти…
И что им Рустам скажет. А говорить что-то надо будет. Грязно сработано. Очень грязно. И ведь до чего обидно-то, сколько стрелял быдло всякое, графоманов, поэтиков мелкого пошиба, бумагомарателей… всегда чистенько, без сучка, без задоринки. А тут на тебе…
Такой мозг испортил…
Или спрятать женщину эту совсем, зарыть где-нибудь, типа, ничего не знаю, вот, двое приходили, двоих ухлопал… Уж патроны-то в пушке проверять не будут…
Хлопнула дверь. Они не звонят. Они приходят… вот так…
Рустам вытягивается в струночку, кланяется. Кланяться никто не просит, но все-таки… начальство, все-таки… а как еще, руку им не пожмешь…
Заходят. Что заходят, заползают, что-то членистоногое, членисторукое, кольчатое, извивается, хлопает по линолеуму.
– Вот… пожалуйста. Сто восемь сосудов…
Сто восемь… черт, надо было сказать – сто семь…
Они смотрят. И странно, что смотрят непрозрачные сосуды, и видят, черт возьми, видят, что в них… Как они вообще делают, чтобы мозги не портились… формалином, вроде, не пахнет…
Кольчатый-перепончатый замирает перед последним сосудом. Рустам холодеет. Стучит по клавишам битого жизнью компа.
Черт…
В сто восьмом мозг поврежден.
Рустам вздрагивает, как от пощечины.
– Ну… да.
Кольчатый еще раз считает сосуды. Разворачивает мешок на груди, отсчитывает пятитысячаные банкноты. Черт, и за эту заплатил, поврежденную… Во народ… Спросить бы, чего они потом с мозгами делают… лучше не спрашивать. Меньше знаешь…
Вы молодец, Рустам.
– А-а… рад стараться.
Лучший работник.
– Неужели…
Вот оно как… мучился, сомневался, терзался… Чувствовал себя никчемным… все, наверное, через это проходят, кажется, что у тебя ничего не получается, все испортил… а тут – лучший работник.
Чаю им предложить… какого чаю, для них тут какую-нибудь серную кислоту держать надо… или плутоний обогащенный…
Снова кольчатый червь присасывается к клавишам, выщелкивает:
У нас к вам деловое предложение.
Так… хватаемся за предложение, не выпускать ни за что.
Когда вам удобно с нами встретиться?
А разве мы сейчас не встречаемся? – так и хочется спросить. Не спрашивает. Отвечает:
– Хоть сейчас.
Членистоногие грузно поднимаются, невнятным жестом зовут за собой. Рустам идет – медленно, как по воздуху, не оступиться бы, не… Черт, чего ради я всего бояться начал, не маленький, чай… нет, Андрейка наглее… пробивной… Ничего, наглость – дело наживное… Уж медведей на мотоцикле учат кататься, а человек и подавно всему научится…
Входите.
Первый раз Рустам входит в святую святых, в темный шар, зависший над поляной в лесу. Боязно. И опять же боязно – как войти, как сесть, как лечь… свернулся в какую-то немыслимую позу, ничего, вроде, молчат, терпят…
Знать бы, что они с этими мозгами делают… Жуткая все-таки картина, это же, получается, цвет человечества вырубаем… а что цвет, он бы так и зачах у нас, этот цвет, можно подумать, кому-то это надо все… стишочки, картиночки… Так что это не к Рустаму, это вон… к людям… ко всем…. К…
Выходите.
Рустам не выходит – выпадает, тело не слушается, становится непомерно тяжелым. Черт… Нет уж, с вашего разрешения я лягу… вытягивается на полу, и снова никто слова не сказал… делай, что хочешь.
Мы хотим… предложить вам новую должность. Начальник отдела.
– Сочту за честь.
Повторяет мантру – я смогу, я сумею, у меня получится.
Вы самый лучший работник. Мы хотим наградить вас.
– А-а… большое спасибо.
Что вам хочется?
Что мне хочется… все мне хочется. Квартиру хочется, надоело по съемным углам жить. Машину… чтобы приличную, а не это вот горе, на котором езжу. Потом…
Ох ты черт…
Только сейчас понял. Сидят. Записывают. Слушают… мысли Рустама.
А раньше не говорили, что мысли читают… Да чего ради они должны перед работягой своим отчитываться…
Хорошо, Рустам. Мы все сделаем. Пройдемте…
Рустам идет – кто-то уже сует ему в руки пятитысячные банкноты, много, кто-то распахивает перед ним двери… нет, что-то здесь не так… Рустам бросается назад – движимый каким-то инстинктом, не успевает, мир рассыпается болью…
Готово?
Готово.
Сердце мое в радости. Надежного взял?
Надежного.
Сердце мое в радости. Покажи оружие.
Вот оружие. Хорошее оружие. Знатное оружие.
