Мария Фомальгаут
Осень в розыске
Как стать признанным гением
– Вы. Гений, – говорит он.
Вздрагиваю. Нет, я-то, конечно, знаю, что я гений, но другие-то об этом не знают, чтобы вот так откровенно… Или это он всем говорит, чтобы… чтобы не знаю что, такими словами только огорошить можно.
– Вас. Не. Признают, – добавляет он. Говорит, тщательно чеканя каждое слово, видно, слова для него слишком непривычны, вот он и старается отчеканить каждое слово до блеска, чтобы видно было из соседней галактики.
Киваю. Уж с этим-то я смело могу согласиться, не то что с первой фразой.
– Вы. Непризнанный. Гений.
Снова киваю. Кажется, он понимает, все понимает, он, кто он, эфирный, бестелесный, невесомый, чуть-чуть трепещущий на ветру на вершине своей башне, которая неведомо как держится на пустоте посреди пустыни. А может, все это только иллюзия для таких вот гостей, как я, а на самом деле он совсем и совсем не такой…
– Вы. Пишете…
Киваю. Вспоминаю исполинские свитки, которые никто кроме меня даже не разворачивал, свитки, свисающие с деревьев, которые я бережно взращивал год за годом…
– Они. Не. Читают.
Мне ничего не остается кроме как снова кивнуть. Спохватываюсь, а понимает ли он кивок, или для него это наоборот знак отрицания, или для него это вообще ничего не значит. Кстати, видит ли он меня, или говорит в пустоту, сам себе…
– Вижу. Понимаю. – Кивок… – Они не такие, как вы.
Киваю. Не такие. Пускающие корни в землю, расправляющие легкие паруса, на которых они летят по бескрайним равнинам, когда вынимают из земли корни. Они вообще не понимают, что значит быть тенью, скользить по стенам заброшенных замков в свете какой-нибудь из трех лун, а иногда и всех трех.
– Вы. Хотите…
Пауза. Он ждет. Договариваю за него:
– Быть признанным.
– Это. Возможно. Прямо. Сегодня. Прямо. Сейчас.
Настораживаюсь. Не нравятся мне эти разводилы, которые вотпрямщас…
– Это знают все. Давно. Все. Вам. Только… придется…
Настораживаюсь еще больше, понимаю, что если он скажет мне понять и познать тех, корнисто-парусных, проникнуть в их мысли, начать думать, как они, стать ими – я исчезну прежде чем он начнет свою тираду.
– …огнем. Владеете?
Понимаю, что уже устал кивать, но что я еще могу сделать…
– Лесной. Пожар.
Меня передергивает, это еще зачем…
– Пожар. Горят. Корни. Горят. Паруса.
Мне становится не по себе, это еще зачем…
– …остаются. Стены. Остаются. Камни. Остаются. Тени. Ваш. Мир. Мир. Теней. Тени. Разворачивают. Свитки. Свитки. Свитки…
Понимаю, к чему он клонит, – мне становится не по себе от того, как все, оказывается, просто, проще некуда…
– …вы. Гений, – начинает он.
Начинаю понимать, что это какая-то особая форма приветствия, он говорит так всем. Мне даже становится не по себе, какой-то укол ревности, и правда, сколько их, таких, как я…
– Вас. Не. Признают.
Киваю, что мне еще остается.
– Почему… Почему?
– Ну… как вам сказать…
– Лесной. Пожар?
– Нет… еще нет.
– А когда?
– Не знаю… право же, не знаю… я думаю… успеется… все успеется.
– Поторопитесь.
– Да, да, конечно же…
– Почему… почему нет?
Этого он уже не спрашивает, этого уже никто не спрашивает, я смотрю на бесконечный список гениев, которым рукоплещет мир, каждому свой. Спрашиваю, почему среди них нет меня, спрашиваю ни у кого, даже не у себя самого.
Снова перевожу взгляд на бескрайние равнины, над которыми парят корни на парусах, паруса на корнях.
Вспоминаю про огонь в очаге, почему я не хочу про него вспоминать, почему, почему…
Смотрю на бескрайние равнины, на деревья, увешанные свитками, мне показалось, или я вижу корни под парусом, парус с корнями, который осторожно отогнул лист…
Теория Книги
Я не ожидал увидеть её здесь – то есть, нет, её-то я увидеть как раз ожидал, ещё бесконечно издалека в темноте ночи я почувствовал запах непорочной девушки, – но я никак не ожидал, что она окажется прикована к стене в комнате высокой башни, а длина цепи позволяет ей обойти комнату, но не более того. Она даже не испугалась, увидев меня, хотя прекрасно поняла, кто я такой – слухи обо мне ходили по всему городку, люди вечерами запирали ставни и вешали обереги, стараясь спасти своих дочерей.
– Вы… – начал я неуверенно, и сам испугался своего голоса: мне еще не доводилось говорить со своими жертвами.
– Вы можете вытащить меня отсюда? – она бросилась ко мне, сжала мои плечи, от неожиданности я понял, что больше не могу владеть собой и вонзил клыки в её пульсирующее горло, вытягивая жизнь по каплям. Сам не знаю, как я нашел в себе силы отпустить её, ещё живую, что было совершенно не в моих правилах.
– Боюсь… у меня нет при себе ни напильника… ничего такого…
– Вы можете сообщить в полицию?
Эта просьба вызвала у меня невольную усмешку – хорошо же будет, если в полицию придет тот, кого считают умершим, да вдобавок тот, кого разыскивает весь город, чтобы вбить мне, наконец, в сердце осиновый кол.
– Гхм… я постараюсь что-нибудь сделать…
– Постарайтесь обязательно… а теперь поторопитесь, скоро рассвет… вам ведь нужно вернуться на кладбище?
– Ну да… в фамильный склеп…
Время поджимало, но я все-таки спросил то, что нужно было спросить с самого начала:
– Как вас зовут?
– А я думала, вы знаете Бекки Трис… – она чуть смутилась.
Её имя показалось мне очень и очень знакомым, но я никак не мог вспомнить, где именно его слышал. И только когда я оставил попытки что-то припоминать и уже собрался вылететь в раскрытое окно, озарение пришло само собой.
– Бекки Трис, конечно же! Ваша могила… ваша надгробная плита рядом с моей…
– Ну вот, – она вздрогнула, я прямо-таки почувствовал, как холодок пробежал по её телу, – меня, оказывается, похоронили… отец хочет, чтобы меня считали мертвой…
– Ваш отец… Тэд Трис, не так ли? Я тоже что-то про него слышал…
– Теория Книги вам ни о чем не говорит?
– Гхм… что-то припоминаю, но не могу припомнить, что именно.
Я чувствовал, что готов стоять здесь целую вечность и даже несколько вечностей подряд – но рассвет приближался неумолимо, поэтому мне не оставалось ничего кроме как покинуть высокую башню и заторопиться в сторону кладбища…
…я все еще опасался выходить в ненастоящие ночи – не в те ночи, когда наша земля отворачивала наш городок от солнца, а в те ночи, когда какая-нибудь из лун закрывает солнце. В нашем городке упорно называли остальные шесть земель лунами, – в отместку за то, что они называли нашу землю седьмой, самой последней, еще и оправдывались, что семь – счастливое число…
– …напомним, ежегодная премия вручается тому, кто сможет объяснить феномен астероидов – почему наши семь ничтожно малых планет находятся на постоянном расстоянии друг от друга, как им удается удерживать атмосферу. Ежегодную премию в этом году по-прежнему никто не получил – хотя общественность требует дать приз зрительских симпатий Тэду Трису, который на полном серьезе уверял, что уникальную планетарную систему можно объяснить только одним способом – если весь наш мир не существует на самом деле, а является вымышленным миром какой-то книги…
В ночь, когда Бекки должна была вырваться на свободу, расправить черные крылья и сжечь дотла весь город, в домах не зажигали огней – на всякий случай, а мало ли. Девушка (мы привыкли называть это чудовище девушкой даже когда узнали, что она чудовище) потребовала на полном серьезе запереть её в башне и приковать кандалами – опять же на всякий случай. Старый Трис протестовал, но его дочь была непреклонна, она не хотела, чтобы с городком случилось несчастье.
Тщательно штудировали книгу, вернее, те обрывки книги, которые доходили до нас в снах, проверяли, какие дома охватит пожар, а какие чудом уцелеют. Больше всех волновался бакалейщик, он прямо-таки замучил народ вопросами, сгорит его дом вместе с лавкой на первом этаже, или нет, и сгорит ли он сам. Ему отвечали, что какая в самом деле разница, не сгорит же он по-настоящему, а волнуется так, будто должен и правда поджечь себя и свой дом.
Пережидали опасную ночь, молились не знали, кому, наутро выходили из домов, дружно праздновали спасение…
– …боюсь, у меня плохие новости…
Начинаю осторожно, понимаю, что за этим может последовать взрыв негодования, а ведь последует, за Картером не убудет.
Картер смотрит на меня с вызовом:
– А у вас бывает что-нибудь кроме плохих новостей?
Не выдерживаю, отвечаю тем же тоном:
– Бывает. И еще как. Но сегодня новости далеки от хороших…
– И… и что же?
Начинаю издалека, так проще, начинать издалека:
– Итак, вы просили меня установить, в какой книге мы существуем… является ли наша история дешевым бульварным чтивом, или представляет собой не меньше чем бессмертную классику на века…
– Именно так. И вы, конечно же, ничего не нашли?
Меня передергивает, еле сдерживаюсь, чтобы не дать ему промеж глаз:
– Если бы я ничего не нашел, стал бы я приглашать вас сюда?
– Так что же… надеюсь, у вас хорошие новости? Ах да, вы уже сказали, что плохие… Ну что же… небольшое утешение, что мы по крайней мере в величайшем из романов…
– …к сожалению, нет.
– Ну, если это бульварная книжонка, то у нас с Бетти есть шансы…
– К сожалению, нет.
– Тогда что же…
– …боюсь вас огорошить… но мы находимся в реальности.
– Простите?
– В реальности.
– Это, разумеется, розыгрыш?
– Отнюдь…
– То есть, вы отвергаете теорию Триса…
– Ни в коем случае… Трис был совершенно прав… и все-таки…
– И все-таки что случилось?
– Вот именно, случилось… когда мы стали поступать наперекор законам книги… мы её разрушили… она перестала быть книгой…
– …а, господин Картер… что-то вы зачастили… ну неудивительно, все понимаю, у вас с Бекки…
– Да, я по поводу Бекки.. я… гхм…
– Говорите, говорите, Картер… понимаю, это волнительно, я сам когда делал предложение Элен…
– Да нет, вы поймите… Бекки не сожгла город, и…
– …ничего себе… и вы хотите сказать… что теперь наша книга стала реальной… и это значит…
– Это значит только одно, уважаемый Трис… я скажу только одно – планетоиды в потоке не могут лететь вечно, не падая друг на друга, и не теряя атмосферу… и когда это случится, это лишь вопрос времени… и боюсь, у нас есть только один способ спасти мир…
– И какой же?
– Бекки должна сжечь город… и чем быстрее, тем лучше.
– Вы же сами понимаете, что об этом не может быть и речи.
– Вы хотите, чтобы погиб весь мир?
– Послушайте, Картер… честное слово, должен быть какой-то другой выход…
– И какой же?
– Ну… я не знаю… например…
– То-то и оно, что никакого другого варианта нет… только один…
– …но мог ли знать Картер, стремясь освободить девушку, что Бекки в тысячи раз опаснее самого Картера, и недаром отец объявил её мертвой и приковал в башне…
– …Бекки, Бекки, ну вы же сами понимаете, если вы не сделаете этого, мир не выживет…
Сегодня я пришел ненастоящей ночью, потому что шестая земля закрыла своей тенью нашу землю, а значит, можно прятаться в тени, затаиться от беспощадного солнца.
Бекки не отвечает, как будто вообще не видит меня, – она все еще в кандалах, хотя могла бы снять их в любой момент.
– Вы что… не понимаете… наш город уже окружают…
– Кто… окружает?
– Да все, все, как вы не понимаете, никто не хочет, чтобы мир погиб…
Бекки опускает голову, я понимаю, что она не сделает того, что должна сделать – ни за что на свете…
– …почему… почему ничего не происходит? – предводитель восстания (я узнаю булочника) оторопело смотрит на исполинские луны, все так же парящие в небе. Я тоже оторопело смотрю на луны, мы все оторопело смотрим на луны, одна из которых закрывает солнце, а остальные тускло подсвечиваю ночь полумесяцами.
Чувствую, что разгадка близка, что вот-вот, сейчас-сейчас, только бы ухватить её за самый кончик, а вот…
– …ну, конечно же!
– Что такое?
– Когда Бекки отказалась жечь город… Когда вы пошли войной на город… вы создали новую историю на месте реальности… Так что мы продолжаем жить…
Не договариваю – из-за шестой земли показывается краешек солнца, еще успеваю почувствовать, как нестерпимый огонь испепеляет меня на месте…
Землепорт
…нам повезло, или, наоборот, не повезло жить в портовом городе – дело в том, что наш славный городок расположился на возвышенности, где космос опускался к самой земле, изгибался почти спиральной дугой и касался каменистой пустоши. Именно там, в изгибе космоса и появился наш городок со всеми его улицами, домами, башенками, фонарями и проспектами. История городка до сих пор не знала точно, то ли город построили уже в те времена, когда прокладывали космические пути, то ли поселение бесконечно давно возвели пастухи, привлеченные хорошими местами для пастбищ. Так или иначе, мы еще детьми бегали смотреть, как на землю плавно опускаются космические корабли, придерживаясь русла космоса, а потом так же плавно поднимаются в небо. Разумеется, мы и сами любили искупаться в космосе, даже устраивали нешуточные состязания, кто заплывет как можно дальше, – это-то и обернулось однажды непоправимой бедой, когда мы с Марком поспорили, что тот, кто заплывет дальше всех, будет ухаживать за Ритой – но Рита оказалась проворнее нас обоих, она поднялась по руслу космоса так высоко, как мы и не могли себе представить. На нашу беду мы слишком поздно спохватились, что Рита плывет, уже не по своей воле, а подхваченная волнами, – и не успел я и ахнуть, как светлые волосы Риты мелькнули в последний раз и исчезли где-то в черной пустоте. Может, это трагическое событие и определило мой дальнейший жизненный путь – я твердо решил стать матросом на космическом корабле, да не на таком, который поднимается в небо до луны, а на огромном, под бесчисленными парусами, который плывет по космосу до самых далеких звезд. Я спрашивал у ученых мужей, есть ли у человека шансы выжить в бесконечных просторах вселенной – и когда кто-нибудь уклончиво отвечал мне, что да, в общем-то, если зацепится за какой-нибудь астероид, – мое сердце радостно прыгало в груди…
..любопытно… – он свернул мою рукопись, – очень оригинально вы придумали – жизнь на земле… впрочем, больше ничего такого нового вы и не написали, потеря любимой женщины, потом он будет искать её всю книгу… Но вы пишите, пишите, только тему какую-нибудь другую возьмите… талант у вас определенно есть…
Он еще раз посмотрел на безжизненную землю, которая лежала у подножия нашего городка, где космос опускался к самой земле, и бесчисленные вереницы землеходов то возвращались в порт, убирая колеса и поднимаясь в пустоту, то отправлялись в путь, выпуская колеса или причудливые ходули. Несмотря на его критику, я твердо решил довести рукопись до конца…
Отчет об отчете
Сообщаю вам…
(зачёркнуто)
Довожу до вашего сведения, что…
(зачеркнуто)
Вынужден сообщить…
(зачеркнуто)
Вечером…
(зачеркнуто)
В 23:30 по местному времени был получен сигнал бедствия…
(зачеркнуто)
Сигнал о помощи…
..из района северо-северо-востока.
(зачёркнуто)
Из района…
(примечание – вспомнить название района)
Силой двенадцать с половиной баллов
(сверху над строкой приставлено – сигнал)
На место происшествия…
(зачеркнуто)
…в место расположения сигнала
(зачеркнуто)
Туда…
(зачёркнуто)
Был направлен отряд в составе меня…
И…
…и все.
(примечание – все, все зачеркнуто, все по новой, все сначала)
На месте происшествия…
(зачёркнуто)
На месте сигнала оказалась…
(зачеркнуто)
Была обнаружена
(зачеркнуто)
Была найдена девочка лет пяти, плакала навзрыд
(зачеркнуто)
Плакала, говорила, что потеряла маму. Возражение, что мам не существует, что это сказка, выдумка, в её возрасте можно бы уже и знать – не приняла.
В ответ на вопрос
(зачеркнуто)
Отвечая на вопрос, что случилось, сказала, что потеряла шарик. При просьбе описать шарик сказала, что он разноцветный, синий, с зелеными и коричневым узорами, и покрыт облаками.
Приношу свои извинения…
(зачеркнуто)
Признаю свою вину…
(зачеркнуто)
…что тратил время на поиски шарика…
(зачеркнуто)
…делал вид, что ищу шарик, когда возникла чрезвычайная ситуация, требующая действительно серьезного вмешательства, сигналы бедствия…
(зачеркнуто)
…сигналы о помощи со всех сторон, потому что земной шар…
(запись оборвана)
Плачущая сказка
…больше всего я был возмущен даже не тем, что меня похитило созвездие, а тем, какое это было созвездие – ну что такое Центавр, что такое Центавр, почему вообще Центавр, а не Кентавр, он и сам не знает, почему. Нет, ладно бы что-то зодиакальное, ну хоть не Стрелец, но… ну как не Стрелец, если я стрелец, значит, и похитить меня должен был Стрелец, ну хотя бы скорпион какой или дева, но уж никак не Центавр, который даже не Кентавр…
– Вы поможете мне – не то говорит, не то просит Центавр.
– Э-э-э… простите… я бы, конечно, рад, но…
– Моя звезда уходит от меня, – признается Центавр.
– Ничего не понимаю, на всякий случай сочувствую.
– Проксима… она уходит… скоро она совсем перестанет быть моей…
Наконец, понимаю, о чем идет речь.
– Скажите… – не отстает Центавр (да почему Центавр, а не Кентавр?) – как это у вас получается?
– Что… получается?
– Ну, вот вы меняетесь, молекулы покидают ваше тело, на смену им приходят другие… а вы по-прежнему остаетесь самим собой, и никем больше…
Смотрю на него, и думаю, как ему объяснить, что он – это он, а я – это я, и быть мной у него не получится…
…вот такая сказка у меня получилась, но когда я пришел с ней в редакцию, мне сказали, что такие сказки сейчас не нужны.
– Ну, вы же сами понимаете… – сказали мне, – ну какие созвездия, какие созвездия? Да вам любой читатель рассмеется в лицо и скажет, что звезды объединяются в кластеры, а не в созвездия. Да и вообще, самому-то не смешно? Мы думаем, как расшевелить разум космоса, а вы несете нам какие-то сказки!
Мне не оставалось ничего кроме как в гневе хлопнуть дверью и выйти на улицу, чуть подернутую дождем, ведя за собой сказку. Я боялся, что сказка расплачется, но она держалась удивительно спокойно, и даже спросила меня:
– А что они там хотят расшевелить, какой разум космоса?
– Ой, ну это долго объяснять…
– Так объясните… – сказка поежилась под дождем и ускорила шаг – у нас еще много времени…
– Ну, понимаете… скопления звезд напоминают скопление нервных клеток… строение нервной системы…
– Как удивительно, – сказка даже захлопала в ладоши.
– И вот кто-то из наших ученых голов установил, что через какие-то там миллиарды лет всякие там энергетические импульсы от звезды к звезде сложатся в настоящий разум…
– Невероятно, – сказка даже подпрыгнула от восхищения.
– …но на это нужно слишком много времени, больше, чем проживет вселенная…
– Ну вот, – сказка, кажется, по-настоящему загрустила.
– Вот наши ученые головы и пытаются что-то сделать… отправлять какие-то экспедиции, слать какие-то сигналы… чтобы ускорить все это… понимаете?
– Как интересно… а меня возьмут в экспедицию?
– Ну что вы… вы же… сказка…
– Ну вот… – и вот теперь сказка действительно расплакалась, горько и безутешно.
– Ну что вы, что вы, – заволновался я, – вы… а вы попробуйте, правда… сходите в этот центр… где космонавтов берут… может… может, у вас получится?
– Получится, обязательно получится!
Сказка захлопала в ладоши и убежала куда-то в никуда. Мне казалось, что её не возьмут, её не могли взять, и еще мне почему-то казалось, что именно она, сказка, могла решить этот вопрос, как расшевелить вселенную, но её не возьмут, поэтому она ничего не решит, и у нас ничего не получится…
Гроза, бегущая от грозы
…бежим – во весь дух, со всех ног, во весь опор, перескакиваем через овражки, через канавки, кто-то спотыкается, падает, тут же подскакивает, чтобы скорей-скорей поспеть за остальными.
Бежим – со всех ног, во весь дух, во весь опор, обгоняя самих себя, скорей-скорей успеть домой под крышу – до грозы, до темноты, до неминуемого страшного.
Бежим – во весь опор, со всех ног, во весь дух, через лес, через поле, через крохотную речушку, кто-то споткнулся, промочил ноги, ай, ах, – некогда, некогда, скорей-скорей успеть до грозы, вон она уже громыхает…
А дома мама смотрит в окно, а дома все мамы смотрят в окно, ждут, когда мы вернемся, быть не может, чтобы не вернулись, не успели до грозы, скорей же, скорей…
Бежим – через Европу, через Африку, через Америку, через континенты и океаны, скорей-скорей боимся не успеть, а в небе уже громыхает…
Бежим – кого-то подхватываем на бегу, кого-то ведем с собой, скорей, скорей, да чего мешкаешь-то, бежим через поле, над которым уже вспыхивают молнии.
Бежим – ветер свистит в ушах, через лес, через темную чащу, кто-то кричит, кто-то зовет на помощь, ищем кого-то, нам кричат – бросьте, бросьте, и никого не найдете, и себя загубите – все-таки ищем, находим, вот она плачет под деревом, хватаем её за руку, тащим её с собой скорей-скорей к дому, на бегу спрашиваем, тебя как зовут, отвечает – гроза…
Кто-то спотыкается, кто-то падает, кто-то не успевает, кто-то на бегу подслушивает ваши мысли, ну не спешите, ну спрячьтесь от грозы где-нибудь под деревом, а что, так можно, да, да? – прячутся под деревьями в густом лесу, только не под самым высоким, добавляют ваши мысли не слушая вас.
Бежим – во весь опор, из галопа в карьер, вздымая копыта, слышим приближающийся гром и грохот, уже над нашими головами, скорее, скорее, скорее, вот уже огни дома мелькают на горизонте, он кажется бесконечно далеко, не на другой стороне поля, а через мириады и мириады световых лет…
Бежим – галопом, во весь опор – к распахнутой двери, мама встречает на пороге, все мамы встречают на пороге, удивленно смотрят на грозу, а это кто с вами, говорим – гроза.
Ой, какие вы молодцы, что грозу привели, говорит мама, а то мы уже всех собрали, всякой твари по паре, и солнце, и луну – а грозу не нашли, думали, она погибнет. Скорей, скорей, говорят мамы – и мы бежим в дом, и за нами захлопывается исполинская дверь толщиной с человеческий рост, и грозе пододвигают кресло у очага, наливают чашку чая. Снаружи уже грохочет, удар в сколько-то там мегатонн, выжженная земля под выжженным небом. Мама спрашивает у вас, а вы моих не видели, ну трое их, еще быстро бежать не могут, вы им что-то про лес и дерево говорили – и вы не знаете, что ответить…
