Мария Фомальгаут
Выключатель тьмы
Ценный груз
– Это до Москвы дорога?
– Ась? – сухонький старичок подносит ладонь к уху.
Выбираюсь из машины, подхожу к старичку, ору ему в самое ухо.
– До Мос-квы до-ро-га?
Не умею я орать, не умею, сколько живу, столько не умею, а в нашем деле без ора никак…
– Не-е… эт до Алябьевки, а до Москвы во-о-он…
Киваю. Тут же спохватываюсь.
– А в Алябьевке что?
– А… да ничего, так…
– Как всегда?
– Ну… по мелочам… А потом будет смерть в пьяной драке…
Брезгливо морщусь.
– Не надо.
Дедулька пожимает плечами, не надо, так не надо, мне-то что говоришь…
Возвращаюсь к машине, прикидываю, как бы половчее добраться до Москвы. А то груз ценный, а я с ним уже вон сколько мотаюсь, будто так и надо. Потеряю груз, мне потом голову мою потеряют, мало не покажется.
Димка тоже возвращается к машине, садится за руль, жмет на газ. Вижу, устал парень, да мы оба устали, ничего, потерпи, скоро и Москва…
Отзваниваюсь боссу.
– Чего такое?
– Груз доставлен…
– Куда доставлен?
– В Москву.
– Вы мне что теперь из-за каждой вехи звонить будете?
Отключается. Чувствую, что краснею. Вот так, дождется босс, случится тут что-нибудь серьезное, и фиг я ему позвоню…
Выхожу из дома, где снимаем квартиру. Окликаю прохожего.
– Скажите, эта дорога куда ведет?
– А в Бизнес-Дом. Карьеру хорошую сварганить можно…
– М-м-м… а эта?
– Да вон, в кабак.
– Это не надо…
– Да зря вы так, весело у нас там…
– Без меня как-нибудь веселитесь… А эта дорога?
– У-у-у, длинная…
– Да я не спрашиваю, длинная-короткая, куда ведет-то?
– Квантовые технологии. Институт…
– А дальше?
Прохожий машет рукой, показывает что-то запредельно-высокое. Хочу расспросить еще, не успеваю. Димка выходит из подъезда, садится в жигуль, устраиваюсь на сиденье рядом. Нужно что-то делать, нужно куда-то доставить груз, выбрать бы еще, куда…
Выруливаем со двора, ну же, ну…
Потихоньку подталкиваю руку Димки, он меня не видит, не замечает, только чувствует.
Тихонько выворачивает руль. На дорогу до института…
– Уважаемые пассажиры, просьба пройти…
Проходим. Думаю, зачем летит Димка, по делам, или так, к очередной пассии. Ладно, не мое дело, мое дело – доставить груз.
В целости и сохранности.
Входим в самолет, как всегда прикидываю обстановку, как всегда кажется, вроде бы нормально. Самолет, конечно, не первой свежести, и даже не второй и не третьей, ну да это про все самолеты можно так сказать…
Сажусь рядом с Димкой, на то же место садится необъятная тетка, устраиваюсь у неё на коленях. Разносят ужин, раскрывают столики, смотрю на пюре с курицей, вроде ничего страшного, курица, конечно, не чистенькая-здоровенькая, по подворью бегавшая, ну тоже не смертельно…
Груз будет доставлен.
В целости и сохранности.
Самолет вздрагивает, клюет носом, кто-то вскрикивает в салоне, кто-то молится…
Уважаемые пассажиры, просьба пристегнуть ремни…
Так, началось, думаю про себя, ты мне еще в океан упади, железяка чертова…
А ведь упадет.
Звоню боссу, что еще делать, только боссу звонить…
– Ну что у вас там?
– Самолет… падает.
– А какого вы в самолете делаете?
– В Чикаго летим.
– А какого вы в Чикаго летите?
– Да… по делам… по квантовым технологиям…
– А какого вы квантовыми технологиями занимаетесь?
– Ну… я так решил…
– А какого вы так решили, я вас на хрена послал груз доставить? Это называется, в целости и сохранности? Да его там на тридцать три раза укокошат…
– А сейчас-то что делать?
– Снимать штаны и бегать! Не знаю, сами как хотите, выкручивайтесь, если вы мне груз загубите, я уже не знаю, что я с вами сделаю…
Отключается.
Выкручиваюсь. Как хочу. Пробираюсь в машинное отделение, ни черта не понимаю в технике, а надо понимать, надо что-то делать… Пытаюсь прочувствовать, где что не так, ну же, ну… вижу, вон там дрянь какая-то перегорела, мне-то от этого не легче, не умею я чинить перегоревшую дрянь…
Выбираюсь из самолета, расправляю крылья. Подхватываю на свои крылья крылатую машину, ну ты только не падай, не падай, держись, ты же сам не хочешь падать, сам не хочешь оказаться на дне морском…
Теперь, главное, посадить самолет… не умею я сажать самолеты, в жизни не пробовал, а здесь никто не спросит, пробовал или нет…
Самолет опускается резко, вот-вот клюнет землю носом…
Поднимаю самолет, иду на второй круг…
Ну же…
Шасси больно вжимают меня в асфальт, крылатая машина несется по взлетной полосе.
Обошлось…
Больно… ладно, это мои проблемы, что больно, главное, груз доставлен…
Выхожу из машины, смотрю на развилки дорог.
– Это докуда?
– Чего-о? – спрашивает бомжара у обочины.
– Дорога докуда ведет?
– Да нидокуда.
– Я серьезно.
– И я серьезно… там мост на хрен развалился…
– Я-аснго… а эта?
– В кабак.
Сплевываю. Вот, блин, куда ни плюнь, все дороги ведут в кабак… ну, не все…
– А та?
– Ой, не надо…
– Та дорога куда ведет, я спросил?
Говорю командным тоном, у Димки выучился, да у какого Димки, он теперь Дмитрий Игнатьевич, птица важная…
– Это на мировое господство.
– Пойдет.
– Да вы что, это ж для… всяких там…
– Вот мы и есть всякие там. Или директор Квантаскопа по-твоему не всякий там?
Бомжара охает, шарахается от меня, как черт от ладана. Чего вытаращился, человека не видел, что ли…
Забираюсь в машину, на заднее сиденье рядом с Димкой. Для меня он как был Димкой, так Димкой и остался, будь он хоть президентом планеты. Тихонько поворачиваю руку шофера.
Едем. Чувствую, цель близка, повезет, груз доставлю… Через города, через континенты, через трассы, через станции и перегоны…
Вижу впереди громадину делового центра…
Дорогу подрезает джип, еще не понимаю, что к чему, закрываю собой Димку…
Автоматная очередь…
Боль…
Кровь на крыльях…
Закрываю собой, только не в Димку, не в Димку, не в Димку…
– Ну все… молодец, доставили…
– Р-рад стараться…
Даже нет сил говорить, ни на что нет сил…
– Век не забудем… ну что… новый заказик примете, или отдохнете пару деньков?
– От… от… дох…
– Понятно все с вами…
Спохватываюсь.
– А… с этим… что?
Показываю на Димку.
– А все… молодец, доставили…
Кто-то большой, невидимый и неведомый бережно сворачивает человеческую судьбу, которую я выстраивал так тщательно. Сворачивает. Прячет в сейф, в ячейку под каким-то там номером. Все еще не могу понять, а что же человек, человек…
– Ну что такое? Идите, отдыхайте…
– А Димка?
– Кто?
– Человек!
– А-а, ну да… человек…
Подхватывает человека, подошедшего к концу пути, бросает в бездну.
Все еще не понимаю, ошибка акая-то, насмешка какая-то над здравым смыслом, так не бывает, так не может быть…
– Ну, все… отдохнешь с месяцок, и вот заказик, женщина одна, проведешь её по жизни, чтобы там все при всем, ну, не то, чтобы совсем тишь да гладь, но чтобы без бурь…
Не слышу его, не понимаю, не верю себе, смотрю в бездну с обшарпанной надписью у-ти-ли-за-ци-я – быть не может, это ошибка какая-то, что же там, там…
2014 г.
Девичья фамилия принцессы Турандот
– Давай живее… битва на Мамаевом кургане какая была?
Данька оборачивается ко мне, смотрит отчаянно, глаза блестят, ясное дело, время-то поджимает. Вон оно тикает, четыре минуты с чем-то там…
– На Мамаевом кургане… – кусаю губы, – стой, дай вспомнить… да там, где хан Мамай сражался, так, вроде…
– Куликовская? – Макс хмурится, – нет, что-то не то говоришь…
– Что не то, Мамаев курган, хан Мамай, что ещё надо-то?
Показываю на время, поджимает, поджимает, некогда тут турусы на колесах разводить…
– Нет, не то говоришь… Мамаев курган… это в Волгограде… бывшем Сталинграде. Значит, Сталинградская битва! – Макс хлопает меня по спине, – эх ты… историк… Геродотиха долбанная…
– Нет, не то говоришь, точно тебе говорю, Мамай! – Данька косится на третью дверь, – айда…
– Да ты рехнулся, жить надоело, или как?
Смотрим друг на друга. Первый раз случился раскол между нами, вот такой, явный, когда одни в одну сторону, другие в другую.
– Иди, иди, посмотрим, как тебя там хан Мамай зарубит, – отмахиваюсь, киваю остальным, – айдате, ребята, в левую дверь.
Данька идет в третью дверь. Вот так. Внезапно. За ним увязываются еще четверо, в их числе Витек, что-то торкает в сердце, Витька терять не хочу…
– Стой!
– Айда с нами… – хватает меня под локоть, сердце делает сальто.
Дергаю его на себя что есть силы, оба падаем на пол, Витек оторопело смотрит на меня, ты че, а, чего попутала…
Остальные уходят в дверь с надписью – Куликовская битва. Дверь захлопывается, как-то нехорошо захлопывается, быстро.
Таймер на стене отсчитывает секунды, мы про него уже не помним…
За дверью кричат, крик переходит в сдавленные хрипы…
– Аминь, – шепчет Макс.
Спохватываемся, подскакиваем, бросаемся в двери с надписью – Сталинград, хорошо хоть дверью не ошиблись, если не ошиблись, если…
Ждем.
Ничего не происходит. Комната как комната, большая, со множеством дверей, холодные лампы под потолком.
Обошлось.
Переводим дух. Спохватываемся, потеряли троих, вот так, внезапно, да мы всегда теряем кого-то внезапно.
Разворачиваем скромные пожитки. Поминаем погибших. Земля им пухом, и все такое. Почему говорят, земля пухом, земля, это же небесное тело, если в астрономии, или сложный комплекс из органических и неорганических элементов, если говорить про геологию…
Мы это знаем.
Здесь это нельзя не знать…
– Ты меня спасла, – Витек сжимает мою руку.
Даже нет сил ему ответить. Ни на что нет сил, вот, черт, сколько наших теряли, до сих пор привыкнуть не могу, нервы ни к черту…
– Естественный отбор, – говорит Макс, – кто знает ответы, тот живет, кто не знает, тот вот так… за закрытыми дверями…
Смотрим на Макса. Испепеляюще. Идиотина такая, мог бы и не говорить. Так-то оно так, отбор-то он отбор, только это где-то там, в учебниках, а тут, с живыми людьми…
Делаем привал. Переводим дух. На всякий случай оглядываем комнату, нет ли чего. Нет, здесь ловить нечего, ни еды, ни учебников, ни одежды никакой. Перебираемся к дверям, здесь посложнее, здесь нет вариантов ответа, на двери написано коротко – Блок.
И клавиши.
Блок… какой блок, почему блок, откуда блок, черт пойми…
– Это из механики что-то…
– Не-е, блок питания…
– Не-е, это блок-схема есть такая…
Спорим. А что спорить, если не знает никто…
Спохватываюсь.
– Мы все идиоты.
– Думаешь? – Макс косится на меня, ох, не любит Макс признавать себя идиотом, не любит…
– Я не думаю, я знаю… – иду к клавишам, черт, какие мы все дебилы…
– Чш, куд-да понесло, в ловушку хочешь? – Макс пытается перехватить меня, не успевает, добираюсь до клавиш, выстукиваю:
По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух…
Парни смотрят. Не верят. Сомневаются.
– Думаешь?
– Знаю.
Жму на ввод. Кто-то еще успевает прошептать, если из-за тебя сдохнем тут все, я тебя убью…
Дверь открывается. Кто-то подталкивает меня, раз такая умная, иди первой.
Иду. Уже не чувствую себя такой умной, сейчас напорюсь на какие-нибудь штыри, из стены лезущие, мало не покажется…
Ничего не происходит. Восторженно оглядываюсь, нда-а, не прогадали мы, жратвы здесь, в комнате, всерьез и надолго хватит, и не только жратвы, тут и одежды, и всего, всего…
– Ну ты, Ирка, вообще гений… здесь надолго останемся…
– Если нам дадут здесь надолго остаться. А то сами знаете, только обустроишься, и на тебе, или потолок на бошку попрет, или еще чего…
– Сплюнь.
Сплевываю. Смеемся. Короткая передышка. Которой нужно воспользоваться с умом, – читать книги, книги, какие тут есть книги, перечитать все, проштудировать, чтобы не стоять перед дверями потом, не смотреть, как баран на новые ворота…
Противоположная дверь распахивается.
Резко.
Внезапно.
Вздрагиваем, это новенькое что-то, кого тут напустят на нас в этот раз, бешеных собак или танки, или…
Откуда парни успели оружие вытащить, вот это реакция, уже сжимают какие-то кольты, парабеллумы, кто что достал в лабиринте…
Визг.
Стайка девчонок выходит из двери, тут же с визгом разбегаются, ай-й, не надо, не надо… бежим за ними, да вы постойте, девки, не боись, ничего вам не сделаем. Сами не понимаем, как оказываемся в соседнем зале, за нами захлопывается дверь. Макс колотит в дверь кулаками, распахивает, там уже другая комната, ощерившаяся экранами, вопросами, введите дату Ледового побоища, назовите девичью фамилию принцессы Турандот…
– Продрали жратву, – шипит Макс.
– Да будет тебе при девчонках-то, – пытаюсь его урезонить, знаю, бесполезно.
– Да ты-то уже привычная…
– Я-то привычная, а они?
Показываю на девчонок: драные джинсики, юбочки по самое не балуй, розовые топики, сумочки с какими-то очередными супергероями, модными в этом сезоне. Накрашенные губы дрожат, вот-вот заплачут, это я про девчонок, а не про супергероев…
– Не боись, девки… – шепчет Витек.
– Мы… мы не виноваты…
– В чем?
– Ни в чем…
– Тоже верно…
– Не… не убивайте…
– Делать нам больше не фиг, девчонок убивать. Меня Максом зовут.
– А… Алина, – одна из моднявок робко протягивает руку, черт, что у нее там, на ногтях нарисовано, не-е-е, я в её возрасте и то так не изгалялась…
– Саюри.
– А настоящее имя как? – смеюсь, – ладно, не называй…
– А… а вы нас когда отсюда выпустите?
– И ты у меня спрашиваешь? Будь моя воля, так хоть сейчас.
– А… а чья воля?
Фыркаем. Знакомая история, те, кто недавно сюда попали, вот так вот и бегают, и спрашивают, а когда нас отсюда выпустят, а кому жаловаться, а во-о-он той стенке жалуйтесь, может, выслушает…
– А вы как сюда попали? – спрашиваю.
– Мы… мы не нарочно.
– Мы не хотели…
– Еще бы вы попасть сюда хотели… Я спрашиваю, попали как?
– Не… не помню…
– А ты?
– Не…
– Ты?
– Это… меня машина сбила.
Вздрагиваем. Вот черт, первый человек, который что-то помнит, хоть что-то…
– Машина сбила… и?
– И… – девчонка мотает головой, она так свое имя и не назвала, какая-нибудь Рейнбо Дэш или Маюми-Киимоното-Недошито, – не… не помню.
Сбила машина, сбила машина… пытаемся понять, что это может значить. На загробный мир что-то не похоже, да что значит, не похоже, можно подумать, кто-то знает, как должен выглядеть загробный мир…
– Не помнишь? – Макс наклоняется к девчонке, у той губы дрожат, только не разревись, мы сами тут все скоро разревемся, – ну… повспоминай потом… это важно, очень важно…
Спохватываемся, что так ничего и не успели взять из зала с едой, вот что значит, мозгов нет. У кого мозгов нет, тот здесь не выживает, мы это давно поняли, с ранних лет, когда еще ревели в пустых комнатах, звали маму, а на экранах высвечивалось – сколько будет два плюс два умножить на два, и кто писал шесть, тот проходил в комнату, где стояли тарелки с едой, а кто писал восемь, тот уходил в другую комнату, откуда не возвращался больше никогда.
– А… а кормить когда будут? – спрашивает Саюри.
Фыркаем. Сами так когда-то спрашивали.
– Как только, так сразу, вон, в колокольчик позвони, тебе омаров в белом вине принесут.
– Где… колокольчик?
Парни хохочут, хороши ржать, забыли уже, как сами маленькие были, по ночам всхлипывали, к маа-а-аме хочу-у-у!
– А вот… на двери задачка, решим, значит, дальше пойдем, в соседнюю комнату, а там еда, – показываю на экран.
– От-ку-да-ро-дом… ав-стра-ло-пи-тек…
Чуть не фыркаю, вот, блин, девке лет тринадцать, читает по складам, я в ее годы… ладно, не судите, да не судимы будете. Откуда фраза? Надо вспомнить, а то еще вопрос попадется.
Австралопитек… Питек, питек, обезьяна, это что-то из теории эволюции, разбитые черепа таращат глазницы, Дарвин почесывает бороду, ученые до хрипоты спорят, к какому виду отнести только что найденные останки, это еще обезьяна, или уже человек…
– Из Австралии, – выдает Саюри.
Хочу согласиться, тут же спохватываюсь, маячит перед глазами картинка из учебника, расселение человека по планете, и все-все стрелочки расходятся из Африки…
– Почему… из Австралии?
– Ты дура, что ли, австрало-питек, из Австра-лии.
Вздрагиваю. Думаю, что ослышалась, как-то не принято у нас было оскорблять друг друга, уж на что спорили до хрипоты, до отчаяния, русским по белому тебе говорю, Торквемада и Грозный в одно время жили. Не знаю, что отвечать, когда вот так оскорбляют, этому нас компьютеры не учили, они нам не говорили – ты дура, что ли…
– Точно, из Австралии, – Витек кивает, – ну ты голова, Саюри, в жизни бы не догадался, Австрало-питек… обезьяна, то бишь… австралийская.
– Да нет же, они все из Африки, – говорю, меня никто не слышит. Вот это первый раз, когда я говорю, меня не слышат, парни буквально пожирают глазами девчонок, Витек смотрит на Саюрину юбку, вернее, на то, что под юбкой.
Кто-то из девчонок набирает на клавишах – Афстралия, кто-то поправляет, да ты вообще долбанутая, Ав-стралия пишется, пошла отсюда на хрен, дай я наберу…
Как-то быстро кончилась моя власть, да была ли она, – единственную девчонку среди парней, оберегали, слушались, соображали что-то на восьмое марта, в темноте вечера бледнея и краснея признавались в самом сокровенном…
Все уходят в открывшуюся дверь, Саюри хватает под руку Витька…
Австрало-питек…
Будто током шибает, Австралия, южная земля, австрало-питек, южная обезьяна, ни разу не из Австралии…
– Стойте!
Не слышат.
Исчезают.
Смотрю, как закрывается дверь…
Тишина. Короткие смешки за дверью, потом отчаянный визг, крики, от которых хочется плакать.
Набираю на клавишах – Австралия, сама не знаю, зачем.
Дверь открывается, за дверью уже все кончено, никого нет, электронно-вычислительные чистильщики смывают с пола свежую кровь, мечется в кровавых потоках кулончик с чьей-то шеи.
Отскакиваю от двери, как только не перешагнула порог…
Набираю на клавишах – Африка.
Дверь распахивается, меня встречает уютный диванчик, стол, сервированный на одного, вот сволочи, откуда они уже знают, что один человек живой остался?
Они.
Кто они?
Не знаю.
Потолок чуть вздрагивает. Хорошо знаю это вздрагивание, когда потолок начинает ме-едленно но верно опускаться.
Оглядываю двери, на одной какие-то интегралы, это Максик у нас знал, я в интегралах как свинья в апельсинах. На второй двери задача из области квантовой механики, еще хуже. Третья… к кому Пушкин обращался здравствуй племя молодое, незнакомое?
Это знаю.
Хорошо знаю. Варианты ответов – к подросткам, к соснам, к девушкам, к потомкам…
Лешка тогда ответил – к потомкам. Шагнул за дверь. Я шла за ним, еще успела отпрыгнуть, до сих пор помню лешкину кровь, брызнувшую мне в лицо.
Димулька ответил к подросткам, Димулька провалился в бездну, это я хорошо помню. И Эвелину помню, которая ответила – к девушкам. Аминь.
Потолок опускается все быстрее.
Отвечаю – к соснам.
Вхожу в комнату, уже нисколько не сомневаюсь, что сейчас мне отрубят голову.
– Пришла?
Вздрагиваю. Больших мужчин не видела никогда, ну как никогда, был у нас один раз взрослый мужичище, Антон, о нем никаких воспоминаний не осталось, только как он с пеной у рта доказывал в какой-то задаче, клиновидная это кость, клиновидная, потом набрал на клаве – клиновидная, шагнул за порог…
Больше его не видели.
А этот незнакомец… глаза с хитрецой, волосы с сединой, губы с усмешкой.
– Пришла?
– Ага…
– А давай я тебе чаю соображу, раз ты молодец такая, пришла…
– Ирина.
– Чего?
– Ириной меня зовут.
– А-а, а я Фей Феич.
– Фея, она же женского рода.
– То фея. А я Тимофей Тимофеич, вот.
Задаю протокольные вопросы.
– А вы давно здесь?
– А… с самого начала.
– С начала чего?
– Всего.
– А как сюда попали?
– Да… как все это построил, так и попал.
– А там, снаружи что?
Фей Феич делает какой-то неопределенный жест, мол, лучше и не знать.
– Молоток, девка, молоток, вырастешь, кувалдой будешь…
– А это что значит?
– Узнаешь… узнаешь… Вон, выучу миром управлять, – кивает на скопище экранов и клавиш, – далеко пойдешь…
Начинаю понимать. Фей Феич отворачивается, хлопочет над чайником, бормочет что-то, бли-ин, есть-то нечего, я ж гостей не ждал. Ничего, счас со склада чего-нибудь притараканим…
Осторожно вытаскиваю свой парабеллум, в жизни не стреляла в живую мишень…
– …пирог… или курочку какую принести, гриля будешь?
Разряжаю парабеллум. Нехорошо получилось, он как раз обернулся, пули его как-то наискосок прошили, Макс бы сказал – грязно сработано.
Шмякается на линолеум. Бросаюсь к нему, может, еще живой, не хотела я так, не хотела, счас встанет, наподдаст, мало не покажется.
Нащупываю жилку на шее.
Понимаю, что уже не встанет. И не наподдаст.
Перебираю клавиши, знать бы еще, что к чему, теперь я этого никогда не узнаю, опен, опен, только бы не ошибиться, жму на опен…
ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ ОТКРЫТЬ ЛАБИРИНТ?
Понимаю, что нажала правильно.
Выхожу из лабиринта. Наверное, последняя. Все пленники уже разбежались. Оглядываю громадину того, что было нашей тюрьмой, почему-то изнутри она казалась гораздо больше, чем снаружи. А может, так и есть, изнутри она больше. Кто знает, сколько измерений там понатыкано, четыре, пять, десять, миллион…
Выхожу. Надо куда-то идти, надо вспоминать, как жила до того, как, если вообще жила. Идти куда-то, в полицию, а к вам лет пять назад не обращались, что девочка пропала, какая, ну такая, ну не знаю, какая…
Лабиринт шевелится, изгибается причудливой дугой, закручивается мертвой петлей на самом себе, что-то происходит в нем, сталкиваются какие-то пространства, эпохи, времена, измерения.
Вижу девчонку, идущую к лабиринту. Куда идет, дуреха, жить, что ли, надоело, или как? Окликаю, не слышит, задним числом понимаю, что между нами протекает время, какое-то не наше время, – полгода разницы во времени между нами, не меньше.
Еще задним числом понимаю, что вижу себя. Вон она, то есть я, идет к лабиринту, кусает губы, ревела, что ли, очень похоже… Почему-то человек в петлях времени никогда не узнает своего двойника, не привык видеть самого себя.
Входит в лабиринт… Что она там забыла, или умереть решила от несчастной любви, да поздно умирать, вроде бы умерла ее несчастная любовь еще в лабиринте.
Идет, кусает губы, точно ревела, поднимается по лестнице в кабинет Фей Феича, что она там забыла, да много там чем поживиться можно.
Входит, садится за клавиши, снова кусает губы.
ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ АКТИВИЗИРОВАТЬ ЛАБИРИНТ?
Она действительно хочет.
Активизирует.
Лабиринт оживает, выставляет ловушки: ярко раскрашенные бутики, Макдональдсы, киношки, распродажа, сейл, сейл, сейл, семьдесят процентов, только сегодня, только у нас.
Глазам не верю, когда она, то есть, я, готовит ловушки. И капканы. И еще что-то страшное, Фей Феич бы застрелился в гробу, если бы увидел.
Перевожу дух.
В конце концов, это только один из вариантов реальности. Не всегда правильный.
Смотрю на себя за пультом, на два тела Фей Феича, одно свежее, убитое только что, другое пролежавшее полгода, изъеденное муравьями.
Я вторая жму на клавиши.
Я первая же ухожу от лабиринта, я знаю, что не вернусь сюда, не вернусь, что это ее, то есть меня, сюда потянуло…
2013 г.
