Мария Клименко
Безумные рубиновые очерки
– Так чего вы хотели? – спросил я, едва мы оказались на улице. Моутер посмотрел на меня деловито и как-то агрессивно.
– Предложить сотрудничество.
– Хотите вызнать, что мне сказал следователь? – я усмехнулся.
– Мы могли бы обмениваться информацией, – ответил Моутер, не моргнув и глазом. – Я умею находить её всюду.
– Вперёд, – я небрежно ткнул пальцем через плечо – в здание полиции.
Моутер скрипнул зубами. Я посмотрел на время. У меня ещё были планы, в которые не входило раскрытие конкурентам редакционных секретов. Даже если они были не очень секретными. По сути, Дастин мне ничего не сказал, но Моутеру об этом знать было необязательно. Пусть помучается.
– Хорошо. Сколько?
Я точно врос в землю, настолько резко Моутер это сказал.
– Что – сколько?
Я тупо посмотрел на него, пытаясь прогнать заново весь диалог: может, я выпал из реальности и пропустил пару-тройку фраз?
– Сколько вы хотите получить за эти маленькие секреты?
Я открыл рот и уставился на Моутера как умственно-отсталый на задачку с интегралами. Со мной бывало всякое. Мне совали взятки, мне угрожали и, чего таить, пару раз даже избивали и сильно, но в основном это были люди, которые находились по ту сторону баррикады. Коллеги плату за информацию мне ещё не предлагали. Я смотрел на него долго, и, вероятно, с каждой секундой мой взгляд тупел всё сильнее. Но Моутер понял это по-своему.
– Ну так как? Все просчитали?
Я поморгал, возведя очи к небу, и покачал головой: любимая реакция моей матери на очередной мой заскок.
– Послушайте, Моутер, – я вздохнул. – И постарайтесь запомнить, потому что это самая ценная информация, которую вы от меня получите. Возможно, самая важная за всю вашу жизнь. Если вы думаете, что закон на вашей стороне, когда вы пытаетесь добыть информацию, вы ошибаетесь. Если вы думаете, что я или кто-то другой с радостью поделится с вами ценными сведениями и даже чьими-то контактами, во всяком случае, за просто так, вы ошибаетесь. Если вы думаете, что всё и всех вокруг можно купить, вы ошибаетесь. Если вы думаете, что известность – это то, за чем стоит гнаться, вы ошибаетесь. И, наконец, если вы считаете, что ваш подход поможет вам сделать имя – во всяком случае, честное, вы ошибаетесь. Поэтому вот вам бесплатный совет: бросьте это дело и откройте бизнес. Там это всё работает безотказно.
Я не хотел его унижать, но наивность вкупе с наглостью в лице Моутера меня порядком рассердила. Отчасти потому, что я всегда работал сам и редко (практически никогда) контактировал с коллегами из других редакций. У нас были разные цели, разное понимание о том, как и что нужно писать. И, уж конечно, мне бы и в голову не пришло покупать информацию. Когда речь заходит о взятках, я просто зверею.
Моутер поджал губы. Он хотел сказать мне что-то ещё, но я его прервал.
– С неудовольствием поговорил бы с вами ещё, но мне нужно работать, – бросил я ему.
– Вижу, мы не договоримся, Николас, – всё, этот парень убил последнюю надежду на наши с ним хорошие взаимоотновшения. – Но, надеюсь, мы ещё встретимся. Я бы хотел познакомиться с вами поближе.
– Не могу сказать, что это взаимно.
Моутер опять скорчил недовольное лицо, а я зачем-то протянул ему руку на прощание. Он сделал паузу, прежде чем пожать её.
– До встречи, мистер Мерри.
Он ушёл, оставив меня в недоумении. Не то чтобы я чувствовал себя побеждённым, просто такие люди как Моутер меня нервируют: от этих скользких типов не знаешь, чего ожидать. И что-то мне подсказывало, что Моутер – тот самый кусок мыла, на котором можно легко оступиться в ванной.
10
Машину Хоука я увидел мельком – она свернула направо на перекрёстке напротив полицейского участка. Чёртов Моутер! Выругавшись как следует, я уселся за руль. Тащиться за ним вслепую я не решился. Если бы Хоук узнал, что я за ним шпионю, со злости бы пристегнул меня наручниками в своей «Хамри» (однажды он это сделал!). Что ж, на этот раз удача попытала меня – отвечу ей тем же чуть позже. Мне пока есть чем заняться. Я с ужасом подумал об огромной записи, которую надо расшифровать и превратить в пристойное и, главное, понятное обывателю интервью. Что ж, Никки, пора подтягивать свои знания по квантовой физике!
Прокрастинация бывает осознанная – это когда ты намеренно тянешь время, оттягивая момент прикосновения к неприятному занятию, и неосознанная, когда тело против твоего желания пытается сделать всё, чтобы не страдать, как ему кажется, ерундой. Может поэтому после закусочной, закинув в себя пару сэндвичей с кофе, я свернул на центральную автостраду. И тут же застрял в пробке.
Зато я знаю, чем займусь в ближайшие полтора часа. В наше время хватаешься за любую возможность хоть на пару минут приостановить бешеный поток событий и просто выдохнуть.
Нервно постукивая пальцами по рулю, я добавил радио.
– …с магией, правда, профессор? А вообще, такое уже случалось? Я имею в виду вспышки и вот эти магнитные штормы.
Голос Гарри атаковал уши картавой дробью.
– Лет… Пятьдесят назад, – раздался вдруг голос, что бывает у людей, которые, не подозревая, что им за семьдесят, продолжают жить жизнью двадцатилетних. Всем бы такой настрой! Я не переключил только по этой причине.
– Да, примерно в то время. Вы вряд ли помните, вы ещё не родились. И слава богу. Жуткие были штормы!
Неизвестный профессор проговорил это так мечтательно, будто хотел вернуть то прекрасное время, когда мир стоял на грани очередной катастрофы.
– А что тогда происходило? – вклинился в разговор Мик.
– Купол немного ослаб, – отозвался профессор. – Но, друзья мои, я не хочу, чтобы вы думали, что сейчас нам что-то грозит. И тогда не грозило. Случается, что количество квазигравитонов со временем уменьшается.
– Как это?
– Если совсем кратко, то представьте: квазигравитоны, составляющие основу Купола, подвергаются… Ммм… Своего рода обстрелу со стороны крафт-частиц и… Ммм… Исчезают. Так вот, когда квазигравитонов становится меньше, поле немного ослабевает, но электромагнитка никуда не девается, она продолжает удерживать поле, просто Купол слегка оседает.
– Но вероятность того, что поле ослабнет до такой степени, что больше не сможет сдерживать поток частиц, есть? – спросил Мик.
– Друзья мои, скажу вам страшную правду, которую говорю всем своим студентам: всегда везде есть вероятность того, что что-то случится. Но если бы надвигалась катастрофа, мы бы уже давно это поняли. Квазигравитонами Купол насыщается постоянно, так что, скоро, думаю, всё прекратится.
Я задумался. Это было очень похоже на то, что говорил мне Райтмен. Кстати, ведь это он должен был давать интервью Гарри и Мику. Может, дело в погибшей девочке? Если она была студенткой, в вузе наверняка переполох. Надо бы заглянуть туда. Я сделал пометку в дедовской книжке.
– Получается, если квазигравитоны вдруг начали разлетаться в таком количестве, давление маг… То есть крафт-частиц усилилось?
– Сила потока, друзья, это константа.
Я усмехнулся. Вот что бывает, когда хочешь казаться умнее, чем ты есть. Иногда игра в глупца помогает раскрутить собеседника на такие ответы, которые он ни в жизни не произнёс бы, задай ты «правильный» вопрос. То есть с его точки зрения «правильный». Я тоже часто подставлялся, но, в конце концов, понял, что изображать дурачка на публику для репортёра смерти подобно – запомнят не информацию, а то, как ты сел в лужу. Пусть даже по своей воле и ради читателя. Чужие неудачи люди просто обожают – это помогает закрывать глаза на собственные несовершенства… Стоп. Я вдруг нахмурился. Не Райтмен ли говорил, что одна из причин такой погодной аномалии – изменение силы потока? Или кто-то из них ошибся, или Райтмен со Станкевичем живут в разных мирах.
– Тогда почему происходят такие мощные вспышки? – не унимался Гарри.
– Погодные условия, мой дорогой, влияют на стабильность системы. В последнее время, например, мы могли наблюдать солнечную активность. Отмечу, что подобные казусы происходят во время магнитных бурь.
– То есть вы утверждаете, что бояться нечего?
– Абсолютно нечего. Выглядит необычно, но это всего лишь разряды. Если сравнивать с грозовыми тучами, хотя это не совсем корректно, то это… Гм… Разряды типа «облако-облако». Они практически не опасны. Ну, если, конечно, вы не будете стоять где-нибудь на вершине высотки с магнитным штырём в руках. В остальных случаях… Просто возьмите камеру и сделайте пару снимков на память, такое, как вы уже понимаете, бывает раз в пятьдесят лет.
Я вспомнил, что действительно где-то читал об электромагнитном шторме, но тогда всё закончилось парой-тройкой вспышек, происхождение которых так и не смогли установить. Может, и сейчас всё не так страшно?
– Что ж, профессор, спасибо за увлекательную беседу, за то, что нашли время, чтобы приехать к нам! – Радостно сказал Гарри, завершая эфир. – Что ж, друзья, с нами был профессор нашего любимого Уэйстбриджского университета, ведущий преподаватель факультета общей физики, преподаватель теории поля, Михал Станкевич! Мы благодарим вас и…
Гарри хотел сказать что-то ещё, но вдруг это случилось.
11
Говорят, что когда это случилось в прошлый раз, весь мир на мгновение превратился в огромный пучок света, а потом пришёл в движение. Он колыхался, смазывался и растекался, точно не в состоянии определиться, чем ему быть – волной, материей или чем-то ещё. Квантовый всплеск, пространственно-временное искажение – как только не называли это явление, возникшее настолько внезапно и резко, что люди даже не успели сделать самое важное в экстренной ситуации – включить камеры. Если бы кто-то оказался расторопнее, у него бы тоже ничего не вышло: техника, электричество, радиочастоты – всё разом помахало человечеству ручкой. Те, кто выжил после этого пароксизма вселенной, рассказывали, что это было похоже на очень яркую вспышку, а потом природа сошла с ума, будто бы поменяв местами все основные силы, включая гравитацию. Когда всё пришло в относительное спокойствие, человечество не досчиталось доброй половины населения Земли. Оно просто исчезло. Вместе с кучей других материальных объектов, частицы которых резко определились как со скоростью, так и с местонахождением, и Земля у них явно была не в приоритете.
Каково это, когда твой организм мечется между двумя состояниями: существовать и не существовать? Что в этот момент происходит с сознанием, которое пытается постичь непостижимое?
Эти вопросы я успел задать себе, в тот миг, когда перед глазами всё полыхнуло ослепительно-белым светом. Мир точно погрузился в бесконечно-светлую комнату без стен и потолков. Абсолютная белизна, слепящая и… до спазмов в животе пугающая. От неожиданности я резко крутанул руль в сторону. Завизжали тормоза. Машина ушла в занос. Сильно тряхнуло. Я больно ударился локтем об дверь, лбом – об руль. Чёртова подушка безопасности опять не сработала.
А потом всё стихло. Всё, кроме кошмарного звона в ушах.
Сердце бухало где-то в горле, за окном кричали водители, но я едва их слышал. Мне повезло, я умудрился ни в кого не врезаться и просто вылетел на обочину. Но главное – сам не разлетелся на атомы. Или на что помельче.
Я отодвинул сиденье и, откинувшись на спинку, уставился в небо сквозь лобовое стекло. Только через несколько секунд я понял, что тяжело и глубоко дышу.
Вспышка, залившая весь мир белизной, мелькнула на какую-то триллионную секунды (как и в прошлый раз, если верить воспоминаниям очевидцев), а потом так же быстро рассеялась, показав зрелище, от которого по спине побежали мурашки. Купол над всем городом покрылся сетью маджентовых молний. Они грянули одновременно, озаряя небо багрово-пурпурным светом, задержались на пару секунд, сливаясь в одну огромную паутину, а потом исчезли так же резко, как появились, оставив за собой только тонкие полосы – как следы от лыж на снегу или шрамы после глубоких порезов.
– Воу, – наконец шепнул я сам себе, и собственный голос показался мне слишком громким. За свою недолгую жизнь я повидал всякое – и вспышки, и грозы, и радуги безумных цветов. Облака, зависшие посреди улицы, когда ты отчётливо видишь человека перед собой, но чуть выше его шляпы точно разлили молоко. Кажется, что ты попал в детский рисунок, где оставили слишком много белого пространства между счастливыми человечками и синей полоской неба. Иногда летом шёл снег, а порой после вот таких магических бурь вместо дождя сыпалась белая крошка, похожая на стеклянный порошок. Купольная пыль. Она противно хрустела под ногами и плохо вымывалась из волос. Это было бы ужасно, если бы спустя сутки она не исчезала сама по себе. Но чтобы такое…
– Вы видели?
От неожиданности я дёрнулся всем телом, резко надавив на гудок, ещё раз треснулся рукой об дверь и чуть было не дал по газам. Коллапс бы его побрал, этого Гарри! Впрочем, я тут же порадовался, ведь радиоволны были на месте, за окном всё ещё горели вывески, а вокруг бешено сигналили машины. Органы чувств начали приходить в норму.
– Это было… Невероятно! – продолжил он дрожащим голосом. – Вот это безумие! Вот это да! Профессор! Что скажете?
В эфире снова раздалась тишина.
– Я с вами согласен, Гарри, – проговорил Станкевич. Его голос уже не был таким бодрым, он немного дрожал. – Это невероятно. Я так же впечатлён, как и вы.
– Что-что-что?! Боги, скажите, вы, как человек науки, что это было?! – крикнул Мик.
Снова пауза. Мне показалось, или я слышу кликанье кнопок коммуникатора?
– Полагаю, – объяснение то же… – профессор блеял как студент на зачете. – Это ещё раз демонстрирует нам, что… Потокам ма… Крафт-частиц противостоят мощные гравитационные поля… Купол борется… Ничего страшного не случилось, хоть и выглядело… Необычно.
Необычно? Коллапс! И тут до меня дошло: Станкевич читал текст, набранный диджеями. Я шумно выдохнул, негодуя не то на профессора, который пошёл на поводу у Мика и Гарри, не то на себя – за то, что до сих пор не определился с тем, как реагировать на ложь во благо. То, что с Куполом происходит какая-то чертовщина, ясно как божий день, но если бы профессор сказал это в эфире на десятимилионную аудиторию, Гарри и Мику оторвали бы головы. Профессору – тоже.
Я вышел из машины и подобно паре сотен человек на улице, посмотрел в небо. Оно по-прежнему пылало огнём. Прошло ещё несколько секунд, прежде чем мой внутренний репортёр очухался от потрясения. Я наконец вытащил коммуникатор. И тут хлынул такой ливень, точно сверху включили поливочную систему. Под ногами захрустела белая крошка – купольная пыль.
– «И Он снял шестую печать…», – пробормотал я, садясь в машину.
Да чтоб я знал, откуда я это помню!
12
С самого детства не мог усидеть на месте: меня постоянно где-то носило, а уже будучи взрослым, я, случалось, не появлялся дома сутками. Не скажу, что при этом я занимался общественно-полезными делами, но и закон не нарушал (во всяком случае, сильно), скорее, просто пробовал жизнь на вкус. В юности он, чаще всего, алкогольный. Мать не уставала повторять, что я не умру своей смертью, хотя сама вбивала мне в голову, что движение – это жизнь. Я и теперь не могу представить каково это: жить спокойно. То есть не носясь по городу в поисках тем с утра до ночи, не общаясь с людьми, не ругаясь с власть имущими. И все же к своим годам главному я научился: ценить такие вечера, как этот. Даром что за окном разверзлись хляби, молнии – грозовые и магические – летали из одного конца Уэйстбриджа в другой, крася небо в немыслимые цвета, а дождь лупил по стёклам как из кольта. В моей кухне было тепло и тихо, а зрелище развернулось куда более завораживающее.
Хитер сидела на своём любимом месте – за столом у окна, на мягком стуле, закинув ногу на ногу. Небрежно запахнутый голубой халатик чуть сполз с плеча, две светлые прядки слегка растрепанных после душа волос касались щеки. Одной рукой она держала кружку с чаем, другой листала ленту новостей: оттопырив три пальчика, проводила указательным по экрану, будто смахивала пылинки с крыла бабочки. Такими видели женщин да Винчи и Бугро. Я ничего не понимаю в живописи, но если бы мог, написал бы что-то в стиле Герхартца – легкое, светлое, родное.
– Коллапс!
– Да прекрати ты это читать, – я отхлебнул чаю, глядя, как Хитер морщит носик, и едва сдержал улыбку и желание пощекотать ей переносицу – она б меня убила.
Я поехал в редакцию сразу же после попытки мира снова коллапсировать, и застал всех ровно в таком же состоянии, в котором пребывал сам. На девчонок из Экспресс-отдела было жалко смотреть – круглые глаза и побледневшие лица. Эфирщики, напротив, радовались, оправдывая своё гордое звание сумасшедших – этим ребятам чем страшнее, тем лучше – картинка ведь шикарная. В этом плане я был солидарен скорее, с ними, чем с Экспресс-отделом, поэтому я переслал им всё, что наснимал на улице, кинул ссылку на подкаст с профессором на радио и, оставив новостные шестерёнки крутиться под началом Молли, почти силой уволок Хитер домой.
– Всё равно уже ничего не исправишь. Что толку переживать?
Хитер швырнула коммуникатор на стол. Он жалобно пискнул и выкинул вертикальную голограмму с рекламой зубной пасты.
– Да чтоб тебя!
– Детка, это просто очередная новость, – я выключил рекламу. – Не последний труп на нашем веку… Что? – Я поймал ее укоризненный взгляд. – Репортёр должен быть циником!
Хитер покачала головой, а я наконец позволил себе улыбнуться.
– И всё-таки, как они узнали? – спросила она задумчиво.
Я пожал плечами.
– А как обо всём узнаю я?
– Думаешь, там есть свои инсайдеры, настолько готовые рисковать должностью?
Хитер закуталась в халатик и прижалась спиной к стене, куда была встроена труба отопления.
– Скорее всего. Причём не бесплатные. Один из их репортёров пытался мне заплатить.
Хитер округлила глаза.
– Да брось!
Я пересказал ей разговор с Моутером. Хитер выслушала, задумчиво глядя в одну точку. Признаться, Моутер – это последнее, что мне хотелось обсуждать. Есть такие люди, на которых жаль тратить мысли, не говоря уже о словах и времени.
– В общем, скотина, – резюмировал я.
– Скотина с деньгами, – задумчиво отозвалась Хитер. – Видимо, они получают больше, чем тратят на подобные сделки.
Я усмехнулся.
– Ты бы хотела так же?
– Ник, – она вздохнула. – Деньги нужны всегда. Если я скажу, что мне всё равно, я совру. И ты прекрасно это понимаешь. Но это меня огорчает, не более. Я отдаю себе отчёт в том, где и как работаю.
Я закусил губу.
– Было бы круче, если бы Хоук разрешил нам выдвинуть эту версию с мулдаси, – отозвалась она.
Я задумался.
– Не знаю, детка, – я хлебнул чаю. – Если спросишь меня, то я считаю, что всё это притянуто за уши.
– Почему?
– Во-первых, это было так давно, что неизвестно, там ли они ещё. Во-вторых, цыгане не дураки. В прошлый раз они де-факто развязали гражданскую войну, но их самих чуть не перебили. Думаешь, они бы стали снова рисковать, пролезать за Стену и устраивать непонятные диверсии? И ведь если бы они убили кого-то важного, я бы понял, но двадцатилетняя девочка… – я покачал головой. – Глупости.
– Но у Хоука есть причины так считать?
Я поморщился и отвёл глаза. Я не был уверен, что хочу говорить об этом прямо сейчас. Есть мысли, которым лучше отбывать пожизненное где-нибудь на задворках памяти.
– Да. Личные, я бы сказал. Печальный опыт и главный аргумент – магия крови. Но мулдаси – не единственные, кто ей могут владеть. Смерть от магических всплесков – не такая уж редкость. Сколько раз эффекты срабатывали, как динамит? Сто раз? Сто тысяч раз? Может, у девчонки все же были скрытые способности – кто знает, где она могла эту ерунду подцепить? Может, напоролась на какого-нибудь магика-ублюдка. Может, нашла артефакт – у неё, кстати, было какое-то странное украшение, и никто так и не сумел понять, из чего оно сделано. Да все что угодно может быть правдоподобнее, чем цыгане. Нет повода.
Хитер посмотрела на меня задумчиво.
– Знаешь, – вдруг неуверенно сказала она, – отчасти я понимаю Хоука.
– Порой преступнику не нужен повод, Ник, – пожала плечами Хитер, вставая.
Я опешил.
– Что, прости?
– Ты опытный репортёр, ты знаешь, что не всегда всё сводится к четкому мотиву. Жизнь вообще не знает слова «сценарий».
Надо же, но на этот раз её похвала оставила меня равнодушным.
– Дастин как-то сам сказал: сегодня пятьдесят процентов преступлений совершаются из-за денег, сорок – из-за ревности, девять – из-за глупости. Остальное – из-за принципов и самозащиты, и приходится оно на подобных Нику Мерри хороших парней. Поэтому я и не верю в эту теорию. У мулдаси сейчас нет ни единой мотивации устраивать ещё один террор. Даже у такого хобби, как убийство должна быть причина, – не унимался я. – Месть, ненависть…
– Или психопатия, – ввернула Хитер, наливая чай. – И другие психические заболевания. Например, нездоровое желание доказать свою правоту, бороться со всем миром за собственные идеалы.
– Или та… Постой, ты что, меня имела в виду?
Хитер хмыкнула.
– Не надо так шутить, – буркнул я.
– Тебе надо было идти в адвокаты, Никки.
– Я их не защищаю, Хитер, – я немного разозлился. Ну как она не поймёт? – Я говорю о том, что убийство какой-то девчонки для горстки цыган, пытающихся выжить на пустоши, просто нерационально. Раньше убийства были массовыми, показательными, и имели вполне понятную причину! А вот это вообще похоже на какое-то недоразумение.
Хитер покусала губу. Это меня немного отвлекло.
– Ладно, – я вздохнул. – Хоук следователь, а не я, ему виднее. Закончит, там и будем решать, кого казнить, кого миловать. – А сейчас…
– Главное, чтобы у него это не заняло слишком много времени. Иначе эти стервятники могут снова увести у нас…
Я поморщился.
– Детка, мы правда так сильно хотим говорить о работе прямо сейчас?
Я подошёл к ней и обнял за талию, слегка прижав спиной к кухонной тумбе.
– Я могу говорить о работе всегда.
Она ткнула меня пальцем в нос. Терпеть этого не могу, но Хитер я этого никогда не скажу, иначе запретит мне делать то же самое с ней.
– Может, изменим традиции? Я хочу найти твоим губкам другое применение. Помнишь, что ты обещала мне утром?
Я резко подхватил её на руки и закружил по кухне. Хитер засмеялась, обхватив меня коленками, а у меня внутри точно отпустили натянутую до предела резинку. Нервное напряжение не замечаешь ровно до того момента, пока организм не решит расслабиться. С Хитер у меня это получалось мгновенно. Я усадил её на стол и, помедлил одну только секунду – взглянуть ей в глаза.
– Что, прямо здесь? – тяжело дыша, спросила Хитер, когда я добрался с поцелуями до её уха.
Не отрываясь от дела, я пожал плечами. У нас бывало всякое, но в этот вечер мне хотелось чуть большего, чем развлечение на кухне, поэтому я снова подхватил Хитер на руки и направился в спальню. Она всегда смеялась, когда я таскал её на руках. Ей было неловко, я же, напротив, испытывал отдельный вид блаженства – она была со мной, касалась только меня, улыбалась только мне. И, чёрт возьми, никуда не могла деться из моих объятий!
Ещё громче она захохотала, когда я в темноте врезался в угол на повороте из кухни.
– Никки, что ты творишь?!
Хитер покрепче обхватила меня коленками. От её улыбки хотелось дышать ещё глубже и чаще. Полумрак, задернутые шторы мерцали в такт бушующим за окном молниям. Я опустил Хитер на кровать и приступил к избавлению самого прекрасного, что могла создать природа, от нелепых человеческих штучек вроде халатиков и нижнего белья.
– Сама или помочь? – шепотом спросил я, расстёгивая рубашку.
Даже в темноте я увидел, как она улыбнулась и закусила губку, потянулась к пуговицам. А через пару секунд опять захохотала: я запутался в руках и рукавах.
– Ты невозможен! – она тихонько посмеивалась, пока я неуклюже расправляюсь со своей одеждой.
Может, я и смутился бы, но это были цветочки по сравнению с тем, что порой происходило в этой комнате.
– В следующий раз надену что-нибудь полегче. Например, ничего, – я, наконец, добрался до кровати, снова обнял Хитер, притянул к себе и прижался губами к её шее.
Да, бывают те, кто не теряет время, но мне всегда казалось, что те несколько минут, наполненные приятным тяжёлым и прерывистым дыханием, прикосновениями и поисками ещё не покрытых поцелуями дюймов тёплого тела, приносят не меньше, а то и больше удовольствия. Как ночь перед днём рождения, как ощущение весны, когда впереди – каникулы. Приятное ожидание, лишённое первобытных инстинктов – только желание подарить друг другу то, что стоит между нежным первым чувством и звериной страстью.
Я провёл губами по её груди, взял Хитер за руку, переплетя её пальцы со своими. Я, конечно, терпеливый, но не настолько.
– Никки… Подожди… – прошептала она, тяжело дыша.
– Кого? – невнятно пробормотал я.
Она снова замолчала, продолжая тихонечко постанывать. Я же…
– Ты слышишь? – вдруг спросила она чуть громче.
Я замер на мгновение и прислушался. Только ночная тишина, наше дыхание, стук моего сердца, автомобили и апокалипсис за окном.
– Не важно, – с выдохом проговорила Хитер, снова расслабляясь по самое не хочу.
Я даже не стал осмыслять этот эпизод – мне самому в такие моменты сносит крышу, чего говорить о женщинах.
Она закрыла глаза, я почувствовал, как её – о боги, холодные! – ножки коснулись моих лодыжек, схватил ее за обе руки и…
– Стой.
– Ты что, издеваешься?
Я завис над ней, не зная, то ли злиться, то ли смеяться.
– Ты ничего не слышишь? – спросила она.
– Детка, только твой голосок. Замечу, чересчур серьёзный для момента.
Я снова поцеловал её в шею.
– Да подожди ты!
Она нервно отпихнула меня в сторону и села, прикрывшись одеялом. Я упал лицом в подушку и зарычал.
– В дверь стучат, Ник.
Я нашарил у кровати коммуникатор. Свет от экрана коммуникатора ударил по глазам.
– Хитер, два часа ночи. Кто может…
И тут я действительно услышал стук в дверь.
– Какого?.. Ты кого-то ждёшь?
– Да, конечно. Забыла тебе сказать, я пригласила в гости маму. Конечно, я никого не жду, Ник!
Я нахмурился и по-солдатски быстро натянул джинсы.
– Сиди тут, – скомандовал я Хитер.
– Никки, – сарказм из её голоса куда-то испарился. Вместо него – волнение. – Может, ну его, пусть стучат?
Я задумался. В общем-то, почему нет? Скорее всего, люди за дверью ошиблись. У нас никогда не бывает незваных гостей. Хоук не вламывается без предупреждения. А больше у нас гостей не бывает, но всегда существует это чёртово «а вдруг?».
Я направился в коридор, представляя, что я сделаю с мерзавцем, который всё громче колошматит в мою дверь.
С мгновение я тупо смотрел на двух копов, стоявших на лестничной клетке. Одного я знал, другого видел впервые. О том, что этот парень безоговорочно предан своему делу, вовсю кричало его лицо, смахивающее на рябой, покрытый шрамами кирпич, украшенный вдобавок кривым носом.
– Николас Мерри? – спросил урод.
– Он самый, – сказал я, поморщившись. – Какого чёрта вам надо?
– Вы арестованы.
