Мария Летова
Будь моей. Книга 2
Глава 6
Влад
Кофе в чашке остыл. Пью его мелкими глотками и смотрю на отца, который сидит напротив.
Молчание между нами затяжное, но я не сопротивляюсь. Это не та встреча, которая требует смол-тока.
Он постарел.
Много седины и новых морщин, но вид в целом бодрый, здоровый и привычный.
Завтрак в этом ресторане годный, я здесь уже был пару дней назад. Этот завтрак портит только неловкость, которая сквозит в каждом отцовском слове и в моих словах тоже.
Нам обоим трудно.
Не знаю, о чем с ним говорить. На протяжении последних лет мы почти не поддерживали связь. Сейчас это ощущается особенно остро.
Его тарелка нетронута. Моя тоже.
Зову официанта и прошу себе свежий кофе. Наверное, здесь уместнее коньяк, но я три года не прикасался к спиртному, отвык и просто не охота.
– Будешь еще что-то заказывать? – перевожу взгляд на отца, пока официант здесь.
Беседа у нас не клеится, но к этому не привыкать. Мы всю жизнь общались, как слепой с глухим, так что ничего нового.
На отце неизменный пиджак с рубашкой под ним и сильно поношенные джинсы. Он никогда одеждой не заморачивался, с годами и здесь ничего не изменилось. Ничего, кроме нас самих.
– Для коньяка еще рановато? – то ли спрашивает, то ли утверждает.
Киваю, вертя пальцами вилку по скатерти.
– Так откуда ты приехал? – Он ведет шеей, будто она у него затекла, и его поблекшие серые глаза пытаются поймать мой взгляд.
Смотреть ему в глаза нетрудно. Трудно демонстрировать отсутствие во мне бурных эмоций от этой встречи. Ничего не прятать, показывать все как есть, хотя другого он, наверное, и не ждал.
– Сингапур, Джакарта, Бали… – перечисляю свои перемещения за последние два месяца.
– Ты посмотрел мир, – кивает он. – Многие мечтают, но не у всех получается.
Вряд ли это было моей мечтой, скорее необходимостью. Мне нигде не было места. Дома тоже не было. Лондон вышел временным пристанищем. Дом я так и не обрел. Это мало похоже на реализацию мечты, хотя мечты с годами меняются, но у меня и здесь проблема. Мечты у меня нет.
– Это опыт, – говорю ему. – В любом случае… везде с собой берешь себя.
Он переваривает мои слова, глядя в собственную кофейную чашку. Качает головой, кивая, будто понимает, о чем я.
Общаться вот так – спокойно – для нас непривычно. Я много чего вытворял в юности, а он… всегда закрывал глаза и давал денег. Наверное, именно это и бесило меня больше любых пиздюлей, которые мог бы от него получить. Скорее всего, он не хотел усугублять и без того сложную ситуацию между нами, я же считал, что ему просто было не до меня.
Он спас больше детей, чем вмещает один средний детский сад. Закрывался в операционной и оперировал с утра до ночи, оставляя меня сначала на попечение бабушки, своей матери, которой, в силу возраста, было тяжело справляться с бунтующим подростком, а потом… потом я был предоставлен сам себе, но насаженные с детства принципы не давали творить что-то действительно необратимое вроде тяжелой наркоты.
Если это была его попытка справиться с нашей семейной драмой и потерей младшего сына, я его не виню.
Просто сам не знаю, чего от него жду. Слов «прости меня»?
Наверное, нет.
В какой-то момент эти слова перестали быть мне нужны, но за этим моментом я гнался очень долго.
Мне было десять, когда мой пятилетний брат пропал без вести на крытом центральном рынке, пока мать выбирала овощи, а мы болтались рядом и, кажется, играли в прятки. В такой же летний день, как сейчас, но тот день я почти не помню. Какие-то пестрые картинки без единого целого. Я забыл тот день, единственное, что от него осталось, – тупая пожизненная боль в груди от осознания, что пропавший без вести человек совсем не равно мертвый человек. Именно это не дает покоя, наверное, не мне одному, но я научился с этой правдой жить. Она со мной навсегда. Глядя на отца сейчас, я понимаю, что он научился этому гораздо раньше меня и у него были свои методы, о которых я ничего не знаю и вряд ли хочу узнать.
В нашей истории каждый сам за себя. Точно так же, как и моя мать. Глушить свою правду она отправилась на другой континент в тот год, когда стало понятно, что в семье нас навсегда останется трое. Мне было одиннадцать. Теперь у нее другая семья, двое детей и муж-американец. Ее я тоже не виню. Мне просто на нее плевать, самое дерьмовое в моем отношении к ней то, что осознание – болезненная штука.
– Ты насовсем? – спрашивает меня.
– Нет.
Я не знал, надолго ли сюда еду, но в любом случае теперь не сомневаюсь, что задержусь.
Отец опять кивает и проводит ладонью по лицу.
Прочистив горло, доводит до меня информацию, которой я и так уже владею:
– Я снова женился. Вот так… в шестьдесят лет…
– Поздравляю, – говорю искренне.
Он поджимает губы, хмурит брови и считает нужным объяснить:
– Мы ровесники. Ольга коллега. Хирург, очень хороший. Так вышло, что мы решили жить вместе… уже два года живем. У нее дети, сын – на год тебя моложе, и дочь… студентка… Все медики.
– Не то что я, – кривовато улыбаюсь.
– Я твой выбор уважаю, – говорит слишком громко. – Ты отличный специалист в своей… области.
Снова улыбаюсь сам себе.
Уверен, он и не рассчитывал получить от меня какой-то толк по части династической профессии. Бабушка тоже была хирургом, заслуженным, а я просто трахался и бухал весь выпускной класс школы, и следующий год тоже. Я поступил в университет с опозданием на год. И только потому, что он оплатил обучение.
– Ты бы стал отличным хирургом, – говорит он вдруг.
– Мы никогда этого не узнаем.
Кивок. Седые брови опускаются. Он стучит ложкой по кофейной чашке, говоря:
– Я бы хотел познакомить тебя со своей семьей. Приезжай на ужин. Может, даже не один. Я бы тоже хотел познакомиться с кем-то важным для тебя.
– У меня никого нет.
– Это дело поправимое. Твои годы молодые. Тогда приезжай один.
Предложение бросает меня на стену, которая стоит между нами даже сейчас, спустя годы. Я понимаю, что это лишнее. Мне незачем знакомиться с людьми, с которыми я не собираюсь поддерживать общение. Сближение с ним самим больше чем на пару совместных завтраков в месяц мне тоже ни к чему. Моя жизнь не здесь. Не рядом с ним, а где… я все еще не уверен. Я все еще ищу свое место, но теперь в состоянии полного контроля над собой.
– Спасибо за предложение, я подумаю, – отвечаю с ободряющей улыбкой.
В его глазах я вижу понимание, что мой ответ означает отказ. Ему придется смириться. Я ненавижу, когда меня к чему-то склоняют против моей воли, поэтому надеюсь, что делать этого он не станет, но ошибаюсь.
– Сын, – смотрит на меня исподлобья. – Пожалуйста, соглашайся. Я бы… очень этого хотел…
– Я подумаю, – обрубаю, проверяя время на своих смарт-часах. – Мне пора. Нужно в банк заехать. Созвонимся на неделе.
– Влад… – Он встает вместе со мной и выглядит так, будто я просачиваюсь у него сквозь пальцы, и сделать с этим он ничего не может.
Я тоже не могу. Я ему не мщу, просто считаю, что наши отношения уже ничто не спасет.
– До встречи. – Хлопаю его по плечу. – Счет я оплатил.
Выхожу из ресторана, предпочитая не оглядываться. Надеваю солнечные очки, двигаясь по парковке к своей арендованной машине. Я особо не выбирал, это черный «БМВ» прошлогоднего выпуска, в который сажусь и сразу запускаю климат-контроль.
Не трогаясь с места, смотрю на свой телефон, который приклеил к панели.
Сверлю его глазами, сжимая и разжимая кулак на бедре.
– Блять…
Возвращение в Москву далось мне непросто. В этом городе слишком много триггеров, на которые я угробил бесконечные часы в компании с психоаналитиком, но сейчас меня штормит.
Штормит с тех пор, как четыре дня назад я увидел девушку, образ которой, как галлюцинация, преследует меня в любой точке мира все эти гребаные пять лет.
Арина Беккер. Моя Моцарт.
Пять лет назад она залетела в мою жизнь и выбрала для этого самый неподходящий момент, хотя подходящих для нее в моей жизни и не было.
Свалилась на голову.
Юная влюбленная девственница, которая за неделю траха без обязательств просочилась под кожу, как самый опасный яд.
Я не знаю, когда и как пустил ее туда. Я… не должен был принимать ее провокации, и в то же время понимаю, что принял бы их при любом раскладе снова.
Она будто всю жизнь была где-то рядом. Сначала тощим подростком с огромными голубыми глазищами, потом девушкой с таким же наивным взглядом и принципами, чистейшими, как слезы младенца. Любовь до гроба. Фанфары и белые, твою мать, свадебные голуби, не меньше.
Я не мог ей дать того, что она так отчаянно хотела от меня получить. Не мог!
Я не мог оставаться в Москве. И не хотел здесь оставаться. Не мог строить какие-то отношения с двадцатилетней влюбленной, витающей в розовых облаках девчонкой, потому что ни хрена не мог ей дать, кроме дерьма, которое тянулось за мной, как вытоптанный след. Тем более не мог делать этого с младшей сестрой лучшего друга, который был со всем моим дерьмом знаком, как никто другой.
Она кричала о своей любви и гордо несла ее как знамя, не зная обо мне ни черта. Я молчал в ответ. Пускать кого-то значимого в свою жизнь я был не готов. Я ни хрена не мог ей дать. Ни-хре-на.
Я знаю, почему вернулся.
Потому что меня тянуло сюда магнитом последние пару лет, но даже тогда я понимал, что из этого ничего хорошего не выйдет, а теперь у меня просто срывает клапан оттого, что за пятнадцать проведенных в ее обществе минут я, блять, не смог ни разу оторвать от нее глаз.
Я помню все. Каждый проведенный с ней день. До мелочей. И меня бесит, что я не понимаю ее новую. Закрытую от меня и от всех. Все, чего мне хочется с тех пор, как увидел ее снова, – до нее дотронуться. С гребаным голодом, на который, я думал, давно неспособен.
Глава 7
Влад
Вид из окон отельного номера вызывает только одну мысль: я отвык от мегаполисов.
От этого и от любых других.
Память должна была сработать молниеносно, но у меня она запаздывает.
Продолжительная жизнь на тропическом острове имеет свои подводные камни. Один из таких – время. Там оно растягивается, и это расслабляет так, что в какой-то момент возникает угроза стать ленивым и на все забившим.
Меня спасла работа и новые проекты. Слишком много проектов, чтобы я мог позволить себе быть ленивым.
Отворачиваюсь, застегивая платиновую запонку на манжете рубашки.
В моем отеле закрытое мероприятие по пригласительным: вручение премий для российских предпринимателей по итогам прошлого года. Меня пригласил один из постоянных клиентов, можно сказать, наши взаимоотношения отдаленно напоминают дружбу, потому что вышли за рамки исключительно рабочих контактов.
Ключи от моей квартиры уже давно у меня. Они хранились здесь, в Москве, в банковской ячейке вместе с кое-какими документами, но переезжать в нежилую квартиру пока нет желания. Я знаю, что меня там ждет: затхлый воздух, укрытая чехлами мебель и пустой холодильник. Мне привычнее и удобнее жить в отелях, когда я меняю свою локацию, но в этом городе все летит к чертям.
На тумбочке рядом с зеркалом в полный рост заряжается телефон.
Уже минут пять я трахаю и потрошу его глазами с одним единственным желанием – напомнить о себе.
Набрать номер и поинтересоваться у своего менеджера, как обстоят дела с обещанной мне подборкой домов. Проверить и прощупать своего менеджера собственными руками. Без посредников и предположений. Напрямик.
Мне по хер на эти дома. Я решил частично осесть на Бали, но этот вопрос не срочный. Сейчас я никуда не бегу. Не тороплюсь. Я уже пару лет никуда не тороплюсь, но конкретно последние четыре дня это не мешает мне получать под дых каждый раз, когда перед глазами встает лицо, упрямо швыряющее в меня равнодушием.
Моя Моцарт выросла.
Работает риелтором и позволяет мужику, от которого когда-то шарахалась, себя трахать.
Делаю вторую попытку завязать галстук, узел опять похож на херню.
Распускаю и упираюсь руками в комод, снова глядя на свой телефон.
На хер.
Я выждал достаточно. Почти два дня.
Смахиваю блокировку и вызываю абонента, номер которого все эти годы хранил в своем справочнике как неприкосновенный. Включаю громкую связь, слушая затянувшиеся гудки.
Ну давай, Моцарт…
Я же сказал, что не кусаюсь.
Хочу, чтобы ты сама меня укусила. Показала зубы, показала, как выросла.
Она сказала, что я теперь ничего о ней не знаю. И это так.
Андрей не поставил меня в известность о моем менеджере, но я могу понять, почему заочно он выписал мне именно этого сотрудника. Свою сестру. Это дружеская забота. Качество, которое я всегда в нем ценил. За эти годы я не раз интересовался делами его семьи, но их дела мы никогда не обсуждали так детально, как будто я ее член. Он никогда не грузил меня их проблемами. Делать это в короткие встречи на другом конце земного шара было бы удивительно. Я получал от него общие ответы, вроде того, что у них все хорошо. Меня это устраивало. Да, твою мать, устраивало. Мои собственные дела были настолько нестабильными, что я и сам не хотел его грузить. Так совпало, что он прилетел в Лондон в ту неделю, когда я развелся. Почти три дня мы напивались и обсуждали финансовую стратегию его нового бизнеса. В следующий раз мы встретились в Сингапуре только через два года.
Тараню глазами телефон, пока знакомый звонкий голос не заполняет комнату:
– Алло.
Один звук этого голоса дает эмоций больше, чем все, что происходило со мной в последние годы. Я думал, что эмоционально сдох, но еще четыре дня назад понял, что нет.
Сдернув с комода галстук, набрасываю на шею и снова делаю попытку его завязать.
В этот раз спокойно и без истерики.
– Привет.
– Влад?
– Отвлекаю?
– Да, немного, – торопливо говорит Арина. – Ты что-то хотел?
Я много чего хочу.
Возможно, того, на что был неспособен когда-то, а сейчас… Я не собираюсь врываться в ее жизнь и ломать все к хуям, но слышать ее голос никто не может мне запретить. И думать о ней тоже.
На заднем плане у Арины тонкий детский визг, и я жду, пока он утихнет. Надеюсь, параллельно с риелторством она не устроилась в няни. Хотя я бы не удивился. Сезон экспериментов у нее явно открыт.
– Хотел узнать, как продвигается твоя работа.
– Отлично. Все под контролем. – Теперь ее голос плавает в фоновой вакуумной тишине, наверное, она вышла из комнаты. – Что-то еще?
Усмехаюсь, просовывая конец галстука в петлю и делая аккуратный узел.
– Пожалуй. Ты слышала про Балеганджур?
– Это район на острове? Что-то новое? Я посмотрю информацию…
Кладу руки на пояс, глядя на телефон.
Хочу видеть ее лицо. Ей идет новая прическа. Хочу видеть ее голубые глаза и чувственные губы. Ощутить на себе ее взгляд. Желание жжет где-то под ребрами, снова лупит меня под дых.
– Это балийские песнопения, – объясняю. – Духовная музыка. Рождается из бардака разных музыкальных инструментов, странная вещь. Ты бы оценила.
В динамике наступает короткое молчание, я слышу шум дыхания Арины и сжимаю губы.
Давай.
Реагируй.
– Музыка меня не интересует.
Я ей не верю.
Я знал, что меня здесь не ждут. Знал, когда садился в самолет. Я готов сесть в него снова, только одна маленькая деталь не дает мне спокойно убраться из города: я, твою мать, ей не верю.
– С каких пор тебя не интересует музыка, Моцарт?
И хоть о ее жизни я ничего не знаю, это я хочу знать. Мне важно знать, как можно отказаться от того, чем живешь и дышишь. Этот чёртов вопрос засел в моем мозгу гвоздем. Она не должна была бросать музыку. Она должна была и дальше разговаривать с цветами, музицировать и улыбаться, как гребаное солнце, какому бы дерьму я ее ни учил.
Арина молчит.
Слушаю эту тишину, чувствуя, как мышцы деревенеют, а сердечный ритм ускоряется.
Не бросай трубку, Беккер. Поговори со мной еще…
– Каталог домов будет у тебя в почте завтра. Пока, Влад.
Ее голос сменяют короткие гудки.
Я смотрю на телефон еще несколько секунд, в течение которых сжимаю и разжимаю кулак.
Я не верил в то, что ее чувства ко мне могут быть чем-то большим, чем юношеская влюбленность. Твою мать, ей было двадцать, а наши отношения начали скатываться во что-то неконтролируемое уже тогда, когда я лишил ее девственности.
Как-то в университете, на одной из факультетских попоек, мы с ее братом трахали одну девушку на двоих. Он бы втоптал мне в глотку кулак, если бы узнал о том, что я трахаю его сестру…
Но я все равно эгоистично это сделал. На нее было легко подсесть.
Дергаю с вешалки пиджак и надеваю его на ходу, попутно забирая телефон с комода. Хлопаю дверью, когда выхожу из номера, срывая на ней свой неудовлетворенный голод, с которым теперь не расстаюсь.
Внизу у лифта вижу своего клиента. Это мероприятие негласно в его честь. Это часть маркетинговой стратегии, которую он разработал, в том числе и при моем участии.
– Вечер добрый. – Протягивает мне руку Роман Гец, один из самых успешных инвестиционных стартаперов страны.
Глава 8
– Движение перекрыто, ближе не подъедем, – объясняет таксист, пытаясь припарковаться у тротуара.
– Хорошо. – Егор смотрит в свой телефон, набирая какое-то письмо в почте.
На улице накрапывает дождь, но о сохранности прически я волнуюсь меньше всего, мои внутренние терзания посвящены другим вещам. Я перевариваю истерику дочери, которую она устроила, узнав, что я опять ухожу из дома и неизвестно когда вернусь. Сегодня среда, по средам мы обычно смотрим мультики и что-нибудь готовим, и мой уход не привел ее в восторг.
Егор притащил меня на мероприятие, посвященное вручению каких-то премий в области предпринимательства. Он должен был присутствовать на нем вместе с Андреем, но брат застрял в Китае на переговорах, и мы даже не уверены, успеет ли вернуться к моему дню рождения.
Я собиралась в спешке.
Здесь заявлен вечерний дресс-код, и у меня оказался единственный подходящий наряд, который не нужно было отглаживать и приводить в порядок, – белое шелковое платье в пол на бретельках с открытой спиной. У меня не было времени подобрать под него подходящее белье, только серьги. Платье слишком тонкое, поэтому пришло выйти из дома вообще без белья. Я не сказала об этом Рязанцеву, со стороны это все равно выглядит так, будто на мне что-то бесшовное и незаметное.
Егор предупредил в последний момент. Ни он, ни мой брат ни на что не номинируются, здесь номинанты немного из другой плоскости доходов. На пару ступеней выше. Значительно выше. Но на таких мероприятиях всегда лучше засветиться, чем нет.
– Выходим. – Егор открывает дверь, подхватывая мою руку.
От суматохи, которую два часа назад посеял в моих мыслях Градский, и от капризов дочери мне тоже хочется закричать! Мои волосы снова сырые, я снова не успела до конца их высушить, и они начали закручиваться на концах и пушиться у корней.
– Сейчас! – истерично выкрикиваю, пытаясь забрать свою руку назад.
Мне нужно собрать платье, чтобы оно не волочилось за мной по мелким лужам, которые остались после дождя.
Выбираюсь из такси, испытывая дикое желание сесть обратно и убраться отсюда подальше. Мне кажется, что сейчас я просто взорвусь.
На Рязанцеве костюм, который сидит исключительно отлично. Даже идеально. Егор выглаженный и причесанный, в отличие от меня. Подает мне руку, терпеливо дожидаясь, когда я наконец-то выберусь из машины, и поддерживает за локоть, пока идем ко входу люксового брендированного отеля.
Швейцар открывает нам дверь, мы заходим внутрь вместе с группой других гостей. На входе охрана обследует нас металлоискателем и сверяется со списками приглашенных.
Боже, сколько народа.
Вспышки фотоаппаратов мигают со всех сторон. Над головой огромная люстра с хрустальными подвесками, мраморный пол отражает все эти блики, ослепляя глаза.
Когда-то… в другой жизни, я играла на сцене для нескольких сотен человек, и теперь мне кажется, что это было в разы проще, чем сейчас, а может, я просто забыла, каково это было…
В лобби я пальцами зачесываю волосы назад и проверяю свой макияж в одном из зеркал в полный рост. Рядом стоит огромный вазон с белыми пионами, не удержавшись, протягиваю руку, касаясь кончиками пальцев своих любимых цветов.
– Арина… идем…
– Мне нужна минута! – срываюсь, отворачиваясь обратно к зеркалу, и выверенным движением наношу на губы красную помаду.
Мой макияж тоже на скорую руку. Спасает то, что сейчас лето и легкий тон, румяна и тушь на ресницах можно засчитать как уместный вечерний образ. Я надеюсь.
Здесь будто весь город собрался, но я не вижу ни одного знакомого лица. Просовываю руку под предложенный Егором локоть, прижимаясь к нему, чтобы увереннее двигаться на новых шпильках.
Делаю вдох поглубже, успокаивая дыхание.
Я хочу шампанского. В горле пересохло.
– Побудь здесь. – Рязанцев подводит меня к основанию большой лестницы в центре. – Узнаю, где наши места в зале.
– Ладно.
Он уже разворачивается, чтобы уйти, но в последний момент сжимает ладонью мой локоть и шепчет на ухо:
– Ты, как всегда, отлично выглядишь.
– Спасибо…
Провожаю глазами его широкую спину, пока она не скрывается из вида за телами других людей.
Мимо проходит официант с подносом, на котором высокие бокалы с игристым.
Торможу его и беру один, двумя глотками выпиваю половину, и только после этого достаю из сумки телефон, чтобы набрать маму и узнать, как у них с Софийкой дела.
Номер Градского висит в списке последних вызовов.
Несколько секунд испепеляю взглядом эти одиннадцать цифр, которые когда-то я стерла из памяти своего телефона.
Чем дольше он в городе, тем сильнее меня скручивает в узел тревожными мыслями и сомнениями, они и сейчас давят изнутри.
Что будет, если он решит остаться навсегда?
Я не буду думать об этом сейчас.
Отсутствие на мне трусов под сквозняком кондиционеров ощущается так, будто у меня на лбу алая буква. Мне уже не кажется, что это было такой хорошей идеей.
– Мы собираемся в ванную… – мама без предисловий вводит меня в курс дела. – У нас все под контролем.
– Хорошо… – Прижимаю фужер к пылающей щеке. – Там в шкафчике есть бурлящие шары с игрушкой внутри. Возьмите один, но не показывай ей, где лежат остальные.
– Отдыхай. Я тебя дождусь.
Когда я была беременна, никто не предупреждал меня о том, что кризисы у детей случаются не по расписанию, составленному психологами – то есть в год, два и три, а чуть ли не каждую неделю.
Моя беременность протекала легко. Настолько легко и хорошо, что я обнаружила ее наличие только через два месяца после возвращения из Турции.
Первой реакцией был шок. Паника.
Я была растеряна, не знала, что делать. Кристина пошла со мной на первый прием к врачу, и только потом я рискнула признаться родителям. Они были в недоумении. Их лица были такими ошеломленными, что мне хотелось истерически смеяться! Но через какое-то время все стали счастливы, и я тоже…
Вначале они часто спрашивали меня про отца ребенка, а потом просто перестали. Моя легенда их вполне удовлетворила.
А я… решила оставить его в покое… как он того и хотел…
– Спасибо. Люблю… – Мой ответ внезапно застревает в горле.
Забываю, что хотела сказать, цепляясь глазами за фигуру прямо по курсу в пяти метрах от себя.
Черный вечерний костюм, белая рубашка, оттеняющая ровный балийский загар… прямая спина, широкие плечи и узкие бедра.
Впиваюсь глазами в затылок Влада и, кажется, даже отсюда слышу его смех.
Его лицо обращено к высокой и стройной, как статуэтка, брюнетке в красном платье, к которому ни один стилист не посмел бы придраться.
Она настолько яркая и экзотичная со смоляными волосами, собранными в прическу, что у меня слепит глаза.
Красивая.
Ее губы шевелятся, и Влад снова отрывисто смеется, а потом предлагает ей свой локоть.
Я испытываю чувство дежавю, от которого мне становится трудно дышать.
Градский и другая женщина.
Она цепляется за него, улыбаясь, пока они совершают плавный разворот к лестнице.
Сталкиваюсь глазами с Градским, и кадык на его шее резко дергается.
Он опускает взгляд с моего лица ниже по телу, и я чувствую, как от этого взгляда волоски на руках встают дыбом.
Развернувшись на шпильках, ныряю в ближайший коридор, собираясь найти туалет.
– Арина! Ты где? Все хорошо? – голос мамы, напоминает о том, что мы все еще разговариваем по телефону.
– Мам… Поцелуй Софи… мне пора. – Сбрасываю вызов.
