Мария Летова
Будь моим. Книга 1
Глава 4
Шум дождя в моих наушниках поставлен на полную громкость. Я вижу, как шевелятся губы моего художественного руководителя, но его слов не слышу, у меня «минута тишины».
Он в сотый раз вбивает в наши головы, какое важное это мероприятие и как серьезно мы должны к нему относиться. Это его методы психологической подготовки к концерту, и они явно морально устарели.
Вокруг меня напряженные и серьезные лица.
Я боюсь потерять концентрацию.
Отхожу в сторону, к стене, чтобы помедитировать.
Убиваю в голове все мысли. Ни одну туда не пускаю. Если потеряешь концентрацию, тебя «несёт», и ты уже себя не контролируешь. Творишь фигню, руки не слушаются и голова тоже. Полный аффект.
У меня такое было. Словить это состояние самое отстойное из того, что может случиться на сцене с пианистом.
Меряю шагами коридор рядом с выходом на сцену и разминаю пальцы, сжимая и разжимая кулаки.
Сегодня заключительный концерт фестиваля в честь юбилея консерватории. Он уже полтора часа длится. В зале моя семья и Кристина, и еще человек двести гостей, в том числе министр культуры и мэр Москвы.
Это накладывает ответственность!
Сейчас на сцене хор с партией фортепиано, но через мои наушники ни единого звука не пробивается. Сначала меня поставили к ним, но потом перебросили в другую партию.
Сердце начинает скакать, когда хористы высыпают из зала в коридор, а техники начинают менять инвентарь.
Тру вспотевшие ладони о бедра. На мне черное шелковое платье в пол с узкими рукавами. Полностью закрытое спереди и с вырезом до середины спины сзади. Мне в нем комфортно, даже несмотря на то, что на мне нет лифчика. Соски спрятаны под гладкими силиконовыми накладками, поэтому мне не угрожает опозориться распущенностью. Мои волосы забраны назад и скручены в гладкую улитку.
Я знаю свою партию наизусть. Я готовила ее к экзамену, плюс за неделю репетиций вызубрила ее так, что смогу сыграть даже в следующей жизни.
По голой коже спины пробегает сквозняк. Окно открыто нараспашку.
Ребята с дирижерского раздают пластинки жвачки. Мне тоже предлагают.
Отрицательно качаю головой. В консерватории есть своя «богемная» тусовка, из которой я выбиваюсь.
Пальцы покалывает.
Эти минуты перед выходом самые ужасные и прекрасные в жизни музыканта. Прекрасные – потому что только на сцене получаешь внутреннее удовлетворение от момента, к которому столько готовился. Ты отдаешься музыке, доставляешь удовольствие аудитории. В этом суть моей сумасшедшей профессии.
– Беккер… – Дергает меня за локоть Наташа, наша главная скрипка. – Але, выходим…
Достав из ушей наушники, высыпаю их в ладонь хориста и вручаю ему свой телефон.
– Подержи… – прошу парня.
– Удачи, – желает он беспечно.
Лучше бы я была хористкой.
– Угу… – Просовываю руку под горло платья и достаю свой кулон.
Сжимаю его в ладони и подношу ее к губам.
Это серебряный скрипичный ключ на длинной цепочке.
Я ношу его с пятнадцати лет. Градский подарил мне его на день рождения.
Он, наверное, уже давно об этом забыл. Это же не кольцо с бриллиантом. Это самая настоящая безделушка. Даже не знак внимания. Он просто вручил мне коробочку мятного цвета на пятнадцатый день рождения и с легкой ухмылкой подергал за косу.
Я слышу свою фамилию среди других, когда ведущий объявляет наш выход.
Опять будоражит мандраж. Волоски на затылке шевелятся.
Черт. Черт. Черт…
Спокойно!
Все проходит, когда оказываюсь на сцене. Концентрируюсь на рояле в центре. Не смотрю в зал. Там слишком много людей.
Я начинаю первой, поправив микрофон. Пальцы делают свое дело на автомате. Музыка заполняет пространство и, когда мелодию подхватывают скрипки, я уже ни о чем не думаю. Просто играю, забывая даже о том, что должна держать спину прямо и не хмуриться, чему учила бабушка. Отдаю инструменту часть своей души. Любовь. Эмоции и энергию.
Нас шестеро. У нас отличная слаженность, я, кажется, ни разу не налажала, но я всегда собой недовольна. Всегда!
Я закрываю партию вместе с виолончелью двумя сильными выпадами. Последний раз ударив по клавишам, замираю и выдыхаю, прикрыв глаза.
Пару секунд вокруг нас тишина, а потом я слышу абсолютно неприемлемый свист. Он сольный, и я почти уверена, что это Андрей!
Дурак.
Мне хочется смеяться.
За свистом следуют аплодисменты.
От адреналина сердце скачет еще быстрее. Глаза на секунду попадают в зал. Разбегаются по лицам. Ни одного знакомого не вижу.
Отвешиваем синхронный поклон и уходим.
В коридоре хорист возвращает мне телефон и наушники.
– Кофе хочешь? Я Антон, – улыбается, заглядывая мне в лицо.
Пытаюсь остудить пылающие щеки, прикладывая к ним ладони.
– Меня родители ждут, – говорю ему. – Может, в другой раз…
– Может, – склоняет набок голову. – Ты Беккер, да?
– Да… ну пока. – Плетусь к окну, на котором лежит мой рюкзак.
– Я тебя найду, – говорит парень мне в спину.
Достаю из рюкзака маленькую бутылку воды и жадно пью. Пара капель течет по подбородку. Вытираю их ладонью.
Свидания не входят в мои планы на лето, я и правда умру девственницей, но моя эйфория не дает этому ужаснуться.
До конца мероприятия еще пятнадцать минут, в течение которых слушаем скупую похвалу худрука, а потом я со скрипящим сердцем слушаю сольную игру приглашенного гостя. Бывшего выпускника, лауреата международных конкурсов. Лучшего из лучших.
«Мы внизу», – читаю сообщение от Крис и быстро запихиваю в рюкзак воду и телефон.
Мы все идем в ресторан прямо сейчас. Я голода не чувствую, меня все еще колбасит.
В общей толкотне пробираюсь к лестнице и спускаюсь в холл, стараясь не наступить на платье. В холле тоже толпа, но сверху я вижу русый затылок брата и Кристину, которая рассматривает потолок. Вижу седую голову отца и взбитый начес мамы. И высокого брюнета рядом с ними.
Мое сердце спотыкается, кубарем сваливаясь в живот.
На Градском костюм, как и на моем брате. Черный пиджак и брюки. Белая рубашка оттеняет загар, костюмная ткань обтягивает спину, как влитая.
Он, твою мать, как с обложки.
Что он здесь делает?! Он был в зале?!
Влад поворачивает голову, смотрит вокруг, смотрит на лестницу. Три секунды, и он меня видит. И все эти три секунды я не дышу.
Глава 5
Может, и права была Крис. Может, мне стоит носить с собой запасные трусы, когда Влад в городе! В пятнадцать у меня с трусами забот не было, а в девятнадцать они стали проблемой.
Я смотрю на Градского и вижу мужчину во всех смыслах. Сильного, живого, даже слишком. Он всегда двигается немного резко, будто любое положение в пространстве ему быстро надоедает, но, несмотря на это, мне хочется к нему прижаться. Всем телом его почувствовать. От этого теплеет в животе, грудь тяжелеет, и я радуюсь тому, что сегодня на мне спасительные силиконовые накладки.
Градский пробегается по мне непроницаемыми серыми глазами. От прически до носков открытых туфель на шпильке. И возвращается к моему пылающему лицу. Он мне салютует, приложив ко лбу два пальца, потому что видит – я тоже на него смотрю.
Наше скромное семейное мероприятие вдруг меняет весь свой смысл! Просто потому, что присоединился еще один человек. Я боюсь выдать себя взглядами или еще чем-нибудь. Мне кажется, что, когда я на него смотрю, любой может прочитать мои мысли. Поэтому я прячу от него глаза. Почти всегда. Смотрю себе под ноги, пока спускаюсь по лестнице, держась за перила. Контролирую каждое движение. Каждый вздох.
В крови опять адреналин. Только две вещи на свете так выводят меня из равновесия – необходимость выйти на сцену и Градский, и обе они мучительно-восхитительные: сначала пугают, потом приходит чокнутая эйфория. Дофамин в крови зашкаливает.
Меня подколачивает внутренняя дрожь, когда легонько обнимаю папу в полуметре от Влада.
В руках отца букет белых пионов. У Андрея тоже цветы. И у Кристины. Пустые ладони Градского лежат в карманах отглаженных брюк. Чувствую его присутствие кожей. Моя болезнь под названием «Влад Градский» очень высокочастотная и плохо поддается лечению. Я больна и признаю это.
– Я что, прима-балерина? – бормочу в ворот отцовской рубашки, намекая на то, что мне хватило бы и одного букета.
Мой отец ярый фанат спортивных марафонов, поэтому даже в шестьдесят в отличной форме. Энергии у него больше, чем у ребенка.
– Горжусь! – Он легонько хлопает меня по плечам.
Он глотает звук «эр», выдавая свой акцент.
Мой отец живет в России уже почти тридцать лет, но продолжает говорить с немецким акцентом. Родители познакомились в посольстве, здесь, в Москве. Андрей успел несколько лет пожить с родителями в Германии, а я выросла в столице. На родине отца мы бываем наездами, там у нас есть куча родственников.
– Спасибо! – Забираю у него свои любимые цветы и прячу в них нос.
– У меня нет слов… – обнимает мама. – Я помолодела на двадцать лет!
– Тогда мне сегодня грозит опасность, – замечает папа.
Фирменная выдержка его речи любую шутку делает смешной, даже самую плоскую, поэтому прыскаю от смеха вместе со всеми.
– Я тоже помолодел. – Андрей сжимает меня в руках, подкидывая вверх так, что мои ноги отрываются от пола, а ткань платья ужасно сминается.
– Стой! – смеюсь. – Сломаем букет!
– Бомбично, – описывает он мое выступление и аккуратно ставит меня на ноги.
Кристина выныривает из-за его плеча и тянет ко мне руки. Мой брат делает шаг в сторону, кладя свои руки на пояс брюк.
– Я расплакалась, – бормочет Крис мне на ухо. – До сих пор мурашки по телу бегают.
Градский стоит за моей спиной, не мешая поздравлениям.
Я не могу больше его игнорировать.
Прижимая к себе цветы, разворачиваюсь и стреляю глазами в его лицо.
Он наблюдает за нами с видом молчаливого присутствия, но от этого его не становится меньше.
Не пялиться… только не пялиться…
Жар на моих щеках можно списать на волнение. Это спасает!
Он был на концерте – для меня это важно. Он сто раз слышал, как я играю, но это было сто лет назад. Это было до того, как я решила связать свою жизнь с музыкой и сделать ее центром своей жизни.
– Привет, – быстро посмотрев в его лицо, перевожу глаза на верхнюю пуговицу его рубашки.
Над ней его жилистая шея и выпирающий кадык. На линии челюсти короткая щетина.
– Салют, – отзывается лениво. – Я не помолодел, меня размазало, – продолжает он цепочку этой «шутки».
– Понравилось? – снова поднимаю на него глаза, чтобы уловить крупицы эмоций.
– В восторге.
По его лицу ни черта не возможно понять. Может, это правда, а может, нет.
Сердце сладко сжимается от скупой похвалы, а в душе разгорается буря. Как хорошо, что я была не в курсе его присутствия в зале, иначе словила бы свой фирменный панический аффект.
– Плакал?
– Как ребенок, – он растягивает в улыбке губы.
Я тоже улыбаюсь. Не отвожу глаза. Смотрю в его лицо.
Мы пялимся друг на друга, кажется, целую вечность.
Все звуки словно меркнут. Люди вокруг исчезают.
Он такой красивый в этом костюме и рубашке, что слепит глаза. В противовес тому, каким я видела его неделю назад за городом, сейчас он слишком взрослый и серьезный. Недоступный. Это еще сильнее жалит мое либидо.
– Какими судьбами? – спрашиваю тихо.
– За компанию. Давно не видел твоих родителей.
Это отрезвляет.
Размечталась…
– Ну, круто… – говорю, шагнув от него сторону.
– Давайте фотографироваться! – объявляет мама. – Где лучше встать?
Покрутив головой, она выбирает угол между стеной и колонной.
– Альберт, иди сюда… Андрей, ты стань рядом со мной…
– Давай мне цветы. – Кристина забирает из моих рук букеты.
Я вижу, что сегодня с макияжем она заморочилась. Он вечерний. Волосы распущены, плюс она вылезла из джинсов и надела голубое атласное дизайнерское платье-комбинацию, которое я ей подарила. С ее смуглой кожей смотрится потрясающе.
– Сфотографируешь? – Протягиваю Градскому свой смартфон.
– Ага. – Забирает гаджет, задевая мои пальцы своими.
Отдергиваю руку, боясь, что он заметит мою ненормальную реакцию на свои прикосновения. Хуже всего то, что я не хочу лечиться от этой болезни. Особенно сейчас, когда он здесь, прямо перед глазами.
Десять минут мы фотографируемся, меняясь местами, как на выпускной альбом.
Влад делает пару кадров с родителями и Андреем, потом с Кристиной.
При моих родителях она всегда ведет себя как отличница. Говорит, только когда ее спрашивают, и всегда не то, что думает.
– Теперь ты. – Забирает у Градского телефон, предлагая занять ее место.
Он молча становится рядом. Даже слишком близко. Так, что мой висок касается его колючей щеки.
Я чувствую запах его терпкого парфюма на своем языке.
Не знаю, куда деть руки, ощущая себя скованно и растерянно. Рука Влада уверенно ложится на мою талию, прожигая кожу через тонкий шелк платья.
Крис поднимает телефон выше.
– Улыбайтесь, – велит полупрофессионально.
Осмелев, кладу руку на твердую мужскую грудь, чувствуя под ладонью жар его тела, каменные мышцы и ровный сильный стук сердца.
Даже когда сажусь в машину брата вместе с Крис и родителями, чувствую отголоски этих сильных ударов на своей ладони.
Глава 6
Отец просит себе слово, как только официант разливает по бокалам вино. Папа стучит столовым ножом по своему, наполненному минеральной водой, вставая и привлекая к нам внимание соседних столиков ресторана.
Под потолком горят люстры с хрустальным декором, они медленно вращаются, и от этого по белой скатерти скачут блики.
Это любимое место нашей семьи. Здесь на столик всегда благородная очередь, но это не проблема, если подумать о заказе заранее. Мы заедаем здесь все свои праздники. В отличие от других семей, наша предпочитает одно и то же из года в год. Это наше фамильное постоянство, которое никого из нас не напрягает.
– Моя девочка совсем выросла, – объявляет папа с ласковой улыбкой.
Только не это.
– Папа… – кошусь на него. – У меня день рождения только через две недели.
– Двадцать, – кладет на сердце руку. – Прекрасный возраст, не так ли?
– Получше, чем средний, – озвучивает свои мысли Андрей.
Откинувшись на спинку стула и вытянув перед собой руку, он крутит между пальцев тонкую ножку бокала. Крис рядом с ним притворяется глухонемой, хотя мой брат знает прекрасно – это не ее кредо.
– Глупости, сынок, – цокает мама. – Возраст моральной зрелости – прекрасное состояние души.
– Возраст половой зрелости мне больше нравится, – ухмыляется он, салютуя бокалом.
– Негодник, – цокает мама, глядя на моего брата с нежностью.
Мне немного душно, хоть мы и сидим недалеко от выхода на веранду.
Моя половая зрелость, похоже, вошла в пике.
Глажу свою шею сзади, надавливая на выступающий позвонок. В другой руке у меня запотевший бокал белого сухого вина, и рядом с его основанием на столе лежит рука Влада. Очень близко. Если я сдвинусь в сторону, то могу прижаться своим плечом к его плечу, и эта мысль не дает сосредоточиться на разговоре.
Он играет льдом, обхватив длинными пальцами толстый бокал для виски, а на его загорелом запястье отлично смотрятся строгие, пожалуй, даже суровые часы.
Он весь собранный и отутюженный, будто это не его буквально неделю назад я застала со спущенными штанами. Каким бы безупречным он ни был, меня этот костюм не обманывает.
Смотрю на его разведенные под столом бедра. На то, как гладкая брючная ткань обтягивает мышцы и топорщится в паху. Мне нужны не только запасные трусы. Слюнявчик тоже пригодился бы.
Отвожу глаза, как будто обожглась.
– За прекрасный вечер, прекрасную компанию и мою дочь, прекрасного музыканта! – Вскидывает вверх свой бокал папа.
– Присоединюсь, – негромко произносит Влад.
Эта интонация кажется мне интимной, и вибрацию внутри себя я принимаю как должное.
Он действительно приехал повидаться с моими родителями. Еще одно преимущество этого места – столы здесь круглые. Любовь моего отца к равноправию здесь заложена в концепцию. Под звон столовых приборов папа ведет с Градским тихие беседы, пока мама пытается вытащить из Кристины подробности ее жизни.
Дипломатия у моего отца в крови, поэтому к нему все тянутся, а в наш дом приходят с ощущением, что им будут рады.
Я мало что знаю про семью Градского. Его отец очень известный хирург, но у них, кажется, сложные отношения. Мы не встречались с его семьей, он никогда не предлагал познакомиться.
– Как дела с учебой? – интересуется у моей подруги мама.
– Отлично, – бормочет Крис, пряча лицо за волосами. – Сессию закрыла на стипендию.
– Арина говорила, ты ищешь варианты для практики?
– Эм… сейчас не до этого… работа много времени отнимает.
– В кафе, кажется? – рассуждает она. – Это не навсегда, дорогая. Андрей, ты говорил, вам не хватает светлых резвых умов в фирме?
Мой брат поднимает голову от тарелки со стейком и выгибает брови.
– Что?
– Ты мог бы помочь Кристине с практикой, – посещает маму отличная мысль.
– Звучит как факт.
– Это необязательно, – мямлит Крис. – Я сама разберусь…
На ее тарелке лежит почти нетронутая паста, в которой подруга купает королевскую креветку.
Ее щеки покрываются пятнами смущения, как у первоклассницы.
– Ему же несложно. Да, сынок? – «просит» мама.
– Угу, – жует Андрей.
– Вот и решили! Отличная спаржа. Никто не хочет попробовать?
– Позвони мне на неделе, – бросает Андрей взгляд на Кристину.
Я уверена, потом буду выслушивать от нее бредни о том, что ей не нужна помощь, но я думаю, наоборот – нужна. У нее маниакальная боязнь быть кому-то обязанной, но ведь мы это не кто-то.
В любом случае все мое внимание сконцентрировано на тихом разговоре между отцом и лучшим другом моего брата.
Мне хочется выплюнуть свой ужин на тарелку, потому что еда просится обратно.
Они говорят о Лондоне и о том, что у отца там есть знакомые. Разумеется, знакомые у него есть даже в Бангладеше, но выворачивает меня не от этого, а от того, что, в отличие от моей подруги, Градский эту помощь с удовольствием принимает.
Салатный лист у меня во рту становится картонным. С трудом проталкиваю его внутрь не жуя.
Ужин превращается для меня в пытку.
Наплевав на свою хроническую неспособность смотреть Владу в глаза, поворачиваю голову и спрашиваю:
– Ты переезжаешь?
Он смотрит на меня. Мажет взглядом по моим глазам. Я не отрываю их от его лица. На секунду опускает взгляд на мои губы, которые я терзаю зубами. На его лбу волнами собрались морщинки, потому что брови чуть сдвинуты.
Как же ему идет эта чертова белая рубашка!
– Рассматриваю такой вариант. – Отвернувшись, отпивает из своего стакана и напрягает губы, когда виски обжигает его язык.
– Когда? – Сжимаю пальцами свои приборы.
– Пока не знаю, – пожимает плечом. – Зависит от многих обстоятельств.
Многих обстоятельств. Очевидно, все уже решено!
– Там есть что-то, чего нет здесь? – продолжаю доставать его своими вопросами.
– Мир вообще большой шарик, – говорит Градский. – И он вращается. Я не люблю сидеть на месте.
– Активная позиция, – присоединяется папа. – Я давно предлагал Арине учебу в Германии. Но она папина домашняя девочка, – смотрит на меня с улыбкой.
И хотя это чистая правда, я вдруг чувствую потребность защищаться!
– Это что, плохо? – выпаливаю, заставляя всех за столом умолкнуть.
– Отец не это имел в виду… – удивляется мама.
– Извините… – бормочу, глядя сквозь свой бокал в никуда.
Градский уедет. Вопрос времени. Я почти уверена, что он выберет именно этот путь. А я… а я… так и останусь для него младшей сестрой его друга.
От последних «новостей» у меня на душе скребут кошки. Их когти до боли впиваются в мою душу, когда официант приносит счет. Градский берется оплатить его в качестве жеста доброй воли и уважения, и мне ничего не остается, кроме как покинуть ресторан вместе со всеми.
Он приехал на своем «БМВ». Машина припаркована прямо у входа, но Влад явно не планировал сегодня возвращаться за руль, иначе не выпил бы за ужином две порции крепкого алкоголя.
Придержав дверь для мамы, а потом для Крис, Андрей выходит на улицу вслед за ней и обращается к своему другу:
– Какие планы?
– Да, в общем-то, никаких, – отвечает тот. – А у вас? – переводит глаза с Андрея на меня.
На моем лице должна быть вселенская печаль, но усилием воли я придаю ему отсутствующий вид.
– Тоже, – смотрю на него искоса и пожимаю плечами.
По голой спине бегают мурашки, потому что эта неделя дождливая, а кофточку я с собой не взяла. Я не планировала гулять по улице, тем более в этих шпильках.
– Мы не собираемся ложиться спать, – подает голос Крис.
– Ну че, – Андрей смотрит на часы и обводит взглядом всех присутствующих. – Тогда предлагаю прогуляться до «Джекпота», – выбирает он бар, который находится через пару кварталов отсюда.
– На нас не рассчитывайте, – хмыкает мама. – Мы поедем домой и…
– Не продолжай, – скалится мой брат, напоминая о том, что сегодня она помолодела на двадцать лет.
Мама хлопает его по плечу своей сумочкой, а Андрей отдает отцу брелок сигнализации от своей машины, предупреждая:
– Завтра заберу.
Градский пожимает руку отцу и позволяет маме поцеловать свою щеку, а потом ведет плечами и сбрасывает с них пиджак, для того чтобы через секунду набросить его на мои озябшие плечи.
Согретая его телом ткань вместе с терпким запахом выбивает из меня тихий вздох. Не могу вымолвить даже элементарного спасибо, заворачиваясь в пиджак.
– Пошли, – выставляет для меня локоть Андрей.
