Мария Малухина
Минимум багажа
«Зато никаких мук выбора с завтраком. Завтракать будем в месте с зарядкой», – подумала Аля и, вытащив чемодан из номера, заперла комнату на ключ.
Горничная еще не вернулась к своим обязанностям – видимо, ждала чек-аута постояльцев, поэтому тележка так и стояла рядом с дверью номера 24. Аля положила пачку на то же место, предварительно вложив внутрь монету в два лева.
Она потянулась, покрутила головой из стороны в сторону, похрустела пальцами.
«Вместе с зарядкой в месте с зарядкой», – Аля улыбнулась своему дурацкому каламбуру и повезла чемодан к лестнице.
* * *
Место с зарядкой нашлось прямо на соседней улице – небольшое кафе с огромными порциями на простой белой посуде, именно ухваченные краем глаза горы салата на тарелках посетителей заставили Алю, шедшую быстрым шагом мимо, притормозить и зайти внутрь. Розетка, что удивительно, нашлась прямо на веранде. Аля села у стены под навесом из виноградных листьев, включила телефон, заказала шопский салат, картошку фри, большую чашку капучино и ледяную минералку.
Картошку фри в Болгарии подавали совершенно, как ей показалось в первый день, варварским образом – под шубой из мелко натертого белого сыра сирене. Гоша ради эксперимента заказал странное блюдо. Конечно же, оказалось, что оторваться от него невозможно.
Ей принесли еду, и она накинулась на нее так, как будто не ела целые сутки – учитывая ночной инцидент в душе, почти так оно и было. В салате под той же бело-сырной шубой давали сок розовые помидоры «Бычье сердце». Аля прикончила салат за пять минут, не отрываясь. Перевела дух. Надо было притормозить, растянуть удовольствие от оставшейся картошки. Она поворошила вилкой в картофельной тарелке, перемешивая сыр. Ломтики были нарезаны неровно – какие-то больше, какие-то меньше, значит, картошка домашняя, резали прямо тут, а не вытряхивали из готовых замороженных пакетов.
Ей принесли кофе. Отношения с напитком, подаваемым в кафе, ресторанах и прочих кофешопах, были раз и навсегда испорчены одной московской знакомой – татуированной и титулованной баристой Лизой, которой Аля как-то одолжила тампон в туалете на концерте Игги Попа. Выйдя из туалета, они разговорились, свели воедино группки друзей, с которыми пришли на концерт, и на следующие выходные отправились вдвоем гулять по набережным.
Лиза рассказывала про то, как за несколько лет ушла из финансов, начала варить кофе, работала официанткой, баристой, учила персонал и сама училась разбираться в еде и в людях, участвовала в соревнованиях и занимала места, а потом завела блог и начала консультировать владельцев новых заведений.
Лиза разбиралась в своем деле – такая одержимость деталями восхищала. От нее-то Аля и узнала про кофе-тест.
Суть кофе-теста была крайне проста – в хорошем заведении кофе посетителю должны приносить правильной температуры. Не остывающим, не обжигающим – а идеальным для того, чтобы вот прямо в тот же момент сделать первый глоток. Лиза долго рассказывала, как этого добиться – задача напоминала детскую дилемму с козой, капустой и волком и включала в себя умение баристы пользоваться кофе-машиной, расторопность и организованность официанта и прочие логистические мелочи, создающие механизм, при тонкой отладке способный доставить правильный кофе к вашему столику в предельно короткий срок.
С тех пор Аля, как это бывает, уже не могла отключить в себе полученное знание и не обращать внимание на температуру приносимого ей кофе. В большинстве заведений он, действительно, ударялся в температурные крайности, и, быстро выпивая полухолодный напиток, чтобы не остыл окончательно, или, наоборот, обжигая язык и дуя на пенку, Аля каждый раз вспоминала борца с несовершенством мира в отдельно взятой кофейной чашке – Лизу – и вздыхала.
В этот раз кофе оказался слишком горячим, поэтому Аля, отставив в сторону чашку и положив в рот несколько картофельных ломтиков, открыла в телефоне почту.
Первый имейл – от мамы, с вопросом «как дела?» – почти заставил Алю тут же выйти из почты. Ответа для мамы у нее не было. Описывать ей в деталях всю ситуацию не хотелось, но надо было как-то сообщить, что в ближайшие три месяца она не вернется.
Аля быстро набрала на клавиатуре: «Все ок. У меня тут назрел интересный проект, так что думаю задержаться здесь, пока есть виза – на пару месяцев. Гоша прилетит вовремя, как изначально планировалось. Созвонимся по вайберу на выходных».
Загадочный «интересный проект» должен был занять маму до выходных, а за четыре дня Аля надеялась подкопить достаточно душевных сил, чтобы выдержать часовой разбор полетов (преимущественно состоящий из маминого монолога), случавшийся у них после финала каждых Алиных отношений.
Второе непрочитанное письмо было от одного из ее учеников – сорокапятилетнего галериста с практически нулевой способностью к языкам, компенсируемой излишком энергии, блестящего экстраверта и балабола, от часового занятия с которым у Али частенько лопалась голова. У него, правда, было два плюса – бесплатные пропуски для Али на все крупные московские выставки и неплохая платежеспособность, которой Аля с удовольствием пользовалась, беря с него в полтора раза больше, чем с менее обеспеченных учеников.
Галерист только что вернулся из отпуска и очень хотел продолжить занятия. При всем желании отказываться от него сейчас было бы просто глупо, поэтому Аля написала, что, хотя она и не в Москве, она с удовольствием позанимается с ним онлайн (галерист часто ездил в рабочие поездки за границу, поэтому они периодически практиковали скайп-уроки), только вот пока не знает когда – тут Аля опять ввернула спасительный «проект» и предложила списаться на следующий день, чтобы назначить точное время.
Даже когда речь шла об онлайн-занятиях, не говоря уже об обычных уроках, Аля всегда старалась организовать максимально приятную для себя обстановку. Внешний комфорт – как попытка уравновесить постоянный внутренний «дис-» – всегда стоял для нее во главе угла. Она любила работать в абсолютной тишине, в непроходном помещении и с чайником под рукой – так что варианты преподавания из кафе сразу отметались.
Конечно, ей не хотелось просидеть все три месяца на одном месте, но то, что между перемещениями по карте придется делать паузы в несколько дней или даже недель, было очевидно. Она даже обрадовалась вовремя всплывшему из отпускного безвременья галеристу. Он установил первый дедлайн – завтра, а значит, решать, куда двигать дальше, надо было прямо сейчас.
Из Созополя надо было уезжать сегодня – вчера случайной встречи с Гошей удалось избежать, но Аля прекрасно знала, что случайные встречи на то и случайны, чтобы рано или поздно все-таки случаться.
Кофе как раз остыл до нужной температуры, и, отхлебнув из белой чашки с красным профилем турецкого мальчика в феске, Аля открыла «Карты». Надо было двигаться к центру страны, но Але показалось, что будет легче справиться с незнакомыми болгарскими маршрутами, добравшись сначала до Бургаса – большого приморского центра к северу от Созополя, в который, если верить карте, упиралось большое транснациональное шоссе А1, начинавшееся где-то далеко на западе, в Софии, почти у границы с Сербией.
Поиск в гугле выдал, что из Созополя в Бургас регулярно ходит автобус. Расплатившись за завтрак, после пары часов, проведенных в кафе, плавно превратившийся в ланч, и выяснив у официанта, где находится автовокзал – до него предстояло пилить по жаре минут десять, – Аля выдернула зарядку из розетки, кинула в рот последний картофельный ломтик и зашагала вниз по мощеной улочке.
* * *
Междугородний автобус довез ее до Бургаса всего за полчаса.
Народу было немного, поэтому Аля с радостью заняла подходящее место у окна.
С раннего детства у нее были свои четкие представления о том, каким должно быть правильное автобусное путешествие (она их любила и, если была возможность, всегда выбирала в поездках долгие автобусные переезды из города в город) – во-первых, она должна была сидеть у окна – места в проходе даже не обсуждались, – и в редких случаях, когда у окна сесть не получалось, Аля расстраивалась на всю поездку и даже чуть-чуть после – весь смысл от такого путешествия терялся напрочь. Во-вторых, не каждое место у окна подходило – идеальным считалось то, что оставляло взгляду перспективу, равнявшуюся в обычном автобусе длине обзора с кресла перед ней – так она ощущала себя в выигрыше, ведь ей доставался не только свой кусок окна, но и участок соседа спереди.
Дорога из Созополя в Бургас почти целиком пролегала по побережью, поэтому, вставив в уши наушники и покрутив колесико старого айпода, Аля прислонилась лбом к холодному автобусному стеклу и не меняла положения до самой остановки автобуса на бургасском вокзале.
Вокзал – или, как прочла Аля при въезде – «Автогара Юг» – находился на самом стыке с огромным черноморским портом. Перед тем как автобус въехал под пластиковые тенты стоянки, Аля успела ухватить краем глаза разноцветные грузовые контейнеры и желтые жирафовые шеи подъемных кранов.
В самом здании вокзала было шумно и людно, и поначалу Аля немного растерялась. Все вывески и указатели были на болгарском, и, хотя она улавливала общую направленность близкого славянского языка, быстро разобраться, в какие кассы идти за билетами, было довольно сложно.
Найдя зону ожидания, Аля присела на пластиковое сиденье и снова открыла «Карты». Ее план действий заканчивался на Бургасе, и куда, собственно, отсюда ехать дальше, было пока неясно.
Названия ничего не говорили – о на слышала про Пловдив – крупный город прямо в центре Болгарии, но ехать сразу в середину было как-то неинтересно – все равно что перемотать фильм с десятой минуту на сороковую.
Аля переключилась на поисковик и вбила «10 лучших туристических мест Болгарии». Открыв навскидку несколько статей, она погрузилась в изучение, периодически сверяясь с картой. Если отсечь остальные приморские города – оставаться на побережье она не хотела, – ближайшим любопытным местом казался Казанлык – город роз. В идее города роз было что-то незнайкинское – такой топоним мог вполне оказаться где-то рядом с Цветочным или Зеленым городом, и поехать туда, где каждый человечек ростом с небольшой огурец, не могло быть плохой идеей.
После пятиминутного диалога на смеси русского и английского – кассирша толком не знала ни того, ни другого – Але удалось понять, что в Казанлык она может уехать с другого – Западного – вокзала, добраться до которого можно было городским автобусом, отправляющимся прямо отсюда.
До следующего рейса оставалось несколько минут, и Аля вышла на парковку. Отсюда моря было не видать, но сильный ветер бил в лицо так, что соленые брызги почти ощущались на губах. Здесь был другой воздух – наполненный запахами порта, машинного масла и водорослей, налипших на металлические борта кораблей. Аля подняла глаза вверх и увидела указатель, на котором большими буквами значилось «ПРИСТАНИЩЕ».
Позже она узнает, что это слово означает «порт», а болгарское «щ» и вовсе читается как «щт», а пока Аля восприняла это как хороший знак – пока что все, включая случайные сигареты, козырное место у окна и вынырнувшего в почтовом ящике галериста, складывалось как нельзя лучше.
Глава 3
Всю дорогу до Казанлыка Аля проспала – на Западном вокзале в Бургасе пришлось ждать нужного рейса целых три часа, и к тому моменту, как автобус тронулся со стоянки, Аля выпала из реальности в странный, родившийся из духоты вокзала сон, в котором она бесконечно залезала на шаткую табуретку, чтобы достать что-то с верхней полки Гошиного кухонного шкафа. Ножки у табуретки дрожали, и Аля дергалась от панического чувства неизбежного падения, которое часто накатывало на нее во сне.
Она открыла глаза, когда автобус причалил к обшарпанной станции с сереющими за ней невнятными блочными домами. Этот вид вызвал у нее зудящее воспоминание о спальном районе на востоке Москвы, где она выросла. Потом она переехала ближе к центру, жила в нескольких добротных, идущих квадратом сталинских домах с огромными дворами-садами внутри и успела отвыкнуть от страшноватых панелек, которые легко можно было встретить, отъехав на 6–7 станций от кольца. Она старалась не отъезжать.
Аля быстро кинула плеер и бутылку воды в сумку, выпрыгнула из автобуса и приняла чемодан из рук вылезшего помочь с разгрузкой водителя. Автобус шел дальше, и в Казанлыке, как оказалось, выходила только Аля и средних лет расплывшаяся женщина в плотных, несмотря на жару, черных лосинах. Женщина быстро удалилась куда-то в сторону блочных панелек, автобус уехал, а Аля осталась стоять, зевая, на пустынной станции.
Она зашла в здание автовокзала, нашла советских еще времен туалет с мутно-розовым кафелем, пописала, умылась, посмотрела на себя в зеркало. Вчерашнее вино, видимо, решило не покидать ее так просто и осталось мешками под глазами. Нос начинал облезать, губы потрескались. Надо было приходить в себя.
На выходе из туалета обнаружилось, что телефон опять почти разрядился, но его тусклого сияния в экономном режиме как раз хватило на то, чтобы сориентироваться в окружающем ландшафте и примерно понять, в какую сторону двигаться к центру.
С пространственной ориентацией дела у Али обстояли неважно – она могла с легкостью потеряться где угодно. Когда-то в Нью-Йорке она оценила бездушные номерные названия манхэттенских улиц – они были сделаны для таких, как она. Ее хватало на то, чтобы понять, что за 66 идет 67 стрит, и, соответственно, в другую сторону будет 65. Во всех других случаях спасал телефон или, если повезет, лежащие в гостиницах обычные бумажные карты городов с мультяшными изображениями главных достопримечательностей. Даже в родной Москве она умудрялась теряться в самом центре, нарезая круги до какого-нибудь нового бара, пока ее друзья, теряя терпение, орали в телефонную трубку, что они уже заказали салаты и будут начинать без нее.
Выйдя из здания вокзала – телефон к этому моменту умер окончательно, – она посмотрела по сторонам и решила шагать направо. Слева виднелись какие-то бесконечные заправки, возможно, это значило, что в ту сторону намечается область.
Аля покатила чемодан по неровному асфальту, сплошь покрытому трещинами. Пока что город роз был безумно похож на родную провинцию – правда, без обаяния все еще оставшихся где-нибудь в районе Золотого кольца грязных улиц с деревянными особнячками двухвековой давности.
«Ничего, – подбодрила себя Аля, – мы пока не в центре. Будут мне еще особнячки».
Народу на улицах, несмотря на спадающую к вечеру жару, почти не было. Аля катила чемодан мимо трех-четырехэтажных домов, маленьких и редко раскиданных забегаловок и шиномонтажей, пока, наконец, не приблизилась к огромному красному кубу знакомого по Москве гипермаркета. Она обрадовалась – гипермаркет сулил близость цивилизации, и действительно, прямо за ним обнаружилась эстакада, поднявшись на которую, Аля оказалась на бульваре Розовая Долина. Розовой долиной там, конечно, и не пахло, но улица выглядела довольно оживленной, мимо проезжали машины, а вдали белели неблочного вида дома с магазинами – где-то за ними, по расчетам Али, должен был быть центр.
Через пятнадцать минут Аля докатила свой чемодан до местного туристического центра – тот, конечно, был уже закрыт, но само его наличие предполагало, что центрее ей уже не оказаться. На улице совсем стемнело, и Аля вдруг поняла, что она очень устала. Сегодняшнее утро с ленивым созопольским завтраком казалось невозможным – оно могло, конечно, произойти с ней в какой-то далекой системе координат, но не имело ни малейшего отношения к текущей версии Али.
Она присела на бортик тротуара, мимо проходили парочки, выползшие из душных квартир на вечерний забег по барам. У Али кололо в лопатке и совсем затекло плечо. Надо было просто найти какой-нибудь отель, но на такой серьезный квест у нее попросту не было сил.
* * *
Аля пришла в себя в ближайшем баре, когда официантка со слишком очевидным декольте поставила перед ней большой бокал пива и то, во что она наугад тыкнула пальцем в полностью болгарском меню. «Пилешки хапки», слава богу, оказались всего лишь местной версией куриных наггетсов. Заглатывая кусочки мяса почти не жуя, Аля думала, что этот день прошел практически зря – она ела, и пила, и глядела на мир из окна автобуса, но не сделала решительно ничего полезного.
Она ухмыльнулась собственным мыслям – пара встреч с московским психологом, в общем-то, бесполезных (на подходе к третьей она молча сбежала, так и не заставив себя позвонить психологу и сказать прямо, что она от него уходит), все-таки научили ее ловить себя на глубоком, берущем корни откуда-то из мутного позабытого детства чувстве вины за ничегонеделание. Аля в целом совершенно не умела расслабляться – хотя, конечно, до этого осознания за две часовых сессии она не добралась.
Со своим вечным, идущим по кругу чувством вины перед собой и окружающим миром (за безделье, за недостаточные усилия, которые она прилагала в достижении чего она точно и не знала сама, за мнимую слабость и за все то, что казалось ей непростительным, а на деле было всего лишь простым свидетельством того, что она – живой человек) Аля напоминала собачку, прыгающую через обруч под лихое «Алле-оп!» дрессировщика. С той только разницей, что если раньше ей казалось, что она делает трюк потому, что искренне любит ощущение полета в прыжке, то теперь она начала замечать в левой руке у дрессировщика тоненький хлыст, а в правой – вкусный кусочек мяса.
– Извинявай, свободна ли тази седалка? – прилетевший откуда-то сверху вопрос выдернул ее обратно в барную реальность.
Она подняла глаза – на нее с гримасой вежливого ожидания (полуулыбка в уголках губ, брови вопросительно приподняты, извините, но на самом деле – нет) смотрел темноволосый молодой человек.
– Sorry, come again? – Аля моментально переключилась на другой язык, подумав, уже слыша свой голос, произносящий английскую фразу, что здесь могут и не понять.
– Простите… можно мне тут сесть? – молодой человек ответил на довольно уверенном английском с сильным балканским акцентом и, не дожидаясь ее ответа, опустился на стул напротив Али.
– Эхм… ну, вы как-то сами решили, что вам можно. До того, как я успела вам ответить, – буркнула она себе под нос.
– Можете сказать еще раз? Погромче? Я не расслышал, – молодой человек отпил из большого бокала пива и выжидательно посмотрел на Алю.
– Да нет, неважно.
– Посмотрите сами, вокруг нет ни одного свободного столика. Я вижу, что вам не очень-то нравится, что я тут сижу, но я просто допью пиво и уйду.
Аля не знала, что на это ответить. Раздражало то, что он моментально понял, что ей было некомфортно – вывел на чистую воду. Хотя Аля ужасно не любила «маленькие разговоры», как это называют англичане, с незнакомцами, она всегда держала лицо и была предельно вежлива, надеясь, что собеседник не уловит ее внутреннего отторжения. А этот вот уловил. Молчание затягивалось, ей становилось все более неловко.
– Вы из Англии? – Она была почти благодарна, что он заговорил первым.
– Нет, но я там часто бываю.
– Вы не любите новые знакомства, – это был не вопрос, молодой человек произнес это с безапелляционностью диагноза.
– Так очевидно?
– Вы вся сжались, когда я присел, – он сделал паузу, чтобы подобрать правильное слово для «сжались», но в итоге в его исполнении получилось «сморщились», и Аля невольно улыбнулась.
– А сейчас я вас рассмешил, и вы расслабились. Какое-то неправильное слово сказал, да?
– Да. Но это неважно, по смыслу все понятно было, – Аля скрестила под столом ноги. Прямолинейность собеседника начала раздражать ее еще больше.
– Так откуда вы приехали?
– Из России, – Аля положила в рот очередной кусочек мяса.
Молодой человек внезапно потянулся к ее тарелке, взял два наггетса и закинул их себе в рот. Аля обалдела от такой наглости и уже готова была выразить вслух свое возмущение, когда болгарин, проглотив украденную курицу, расплылся в широкой улыбке.
– О-о-о-о, так вы любите водку!
– Серьезно? Первое, что пришло в голову, да?
– Что же еще? – молодой человек лукаво посмотрел на нее исподлобья и указал пальцем на ее бокал с пивом. – Или вы любите делать «иорш»? Мешать все вместе?
– Откуда ты про ерш-то знаешь? «Йорш» произносится.
– Йорш! Хорошо звучит. От папы знаю – он в Москве в институте учился на химика. Много мне про йорш рассказывал, столько историй! Ты, например, знаешь, что существует крио-йорш?
– Это как? – Аля на секунду забыла, насколько ее раздражает молодой человек, и включилась в разговор.
– Смотри, тут все дело в технологии. Шаг первый – получаешь мороженую водку. В… такие пластиковые коробочки, куда кладешь лед…
– Форма для льда?
– Да! Наливаешь туда водку, а потом наверх льешь жидкий азот.
– И где брать жидкий азот?
– Ну, так это если ты студент-химик, у тебя есть жидкий азот. Потом водка затвердеет, превратится в кубики. А кубики кидаешь в пиво!
– А почему нельзя просто в морозилке водку заморозить?
– Ну не получится крио тогда. Как это? «Херня» получится, – «херню» он сказал по-русски и радостно улыбнулся, вспомнив правильное ругательство. – А если азотом слишком заморозить, то может весь стакан пива замерзнуть.
– То есть весь кайф в пропорциях?
– Весь кайф в точности.
– Ты тоже химик, да? – Аля потянулась за последним кусочком курицы, но захватила пальцами пустую тарелку.
Молодой человек тем временем подозвал официантку и сделал какой-то заказ.
– Не волнуйся, – заверил ее болгарин. – Через десять минут все принесут – много всякой еды. Я у них все время бываю, знаю, что тут лучше всего. И да, я тоже химик. Как догадалась?
– У тебя была такая безуминка в глазах, когда ты об азоте говорил. Всегда видно, когда человек говорит о том, что любит.
– Тебя как зовут?
– Аля.
– Это Алина?
– Нет, это Александра. Но мне не нравится «Саша», поэтому я Аля.
Официантка принесла огромную тарелку, занявшую все пространство стола между ними, и еще два бокала пива. На тарелке лежали всех мыслимых форм и видов колбасы, колбаски, сосиски и прочие мясные штучки, для которых у Али совсем не нашлось названия.
– Только не говори, что ты веган, – молодой человек подхватил на вилку длинную колбаску и откусил половину.
– На вегана можно и обидеться, – Аля поймала кусок местной салями и отправила его прямиком в рот. Остро, но вкусно.
– Ты так и не спросишь, как меня зовут?
Аля с преувеличенным интересом уставилась в тарелку, выбирая, что бы попробовать следом.
– Сашко, – представился Алин собеседник, не дожидаясь вопроса. – Мы… это… не помню слово. Одинаковые!
– Тезки.
– Тезки!
Сашко поднял в воздух бокал с пивом, и Але пришлось чокнуться. Она начала второй бокал. Пиво было таким холодным, что от стакана сводило пальцы.
– Cheers!
– Cheers!
* * *
– Секса у нас не будет, да? – голос Сашко из-за двери.
Испугала мальчика.
– Ты как вообще? Все нормально? Можно я зайду?
– Подожди снаружи! Все ОК. У тебя йод есть? Или какой-нибудь спирт?
– Открой зеркало – там за зеркалом шкафчик, на второй полке снизу афтершейв. Нашла?
– Да, спасибо.
– Ты точно ОК?
– Ага.
Аля посмотрела на свое всклокоченное отражение. Окей-окей. Вдох-выдох. Спокойно. Губы распухли – конечно, целовались в такси всю дорогу, продолжили уже на кровати, продолжили, правда, не очень удачно. Левый Алин сосок покраснел и, кажется, почти начал кровоточить.
Вообще, идея проколоть сосок была совершенно спонтанной. Более того, любые телесные модификации воспринимались Алей без особого восторга – конечно, кроме с детства проколотых двух дырок в ушах, – тут у нее вопросов не возникало. У нее никогда не было желания сделать тату – она боялась, что выберет какую-нибудь ерунду, которая через пару лет ей надоест, и придется долго, болезненно, да и не факт, что успешно, сводить картинку.
Когда-то на послешкольном кружке по танцам в ее группе была девочка – красивая, тонкая блондинка, дочка кого-то ужасно богатого – яростный, полыхающий изнутри трудный (а бывают они вообще легкими?) подросток.
Она совершенно упоительно хамила преподавателям, уборщице танцевальной студии, трамвайным контролерам – в общем, всем взрослым, пытавшимся хоть как-то упорядочить ее буйное существование. Аля, никогда с ней близко не общавшаяся, тихо ей завидовала – у нее была кишка тонка так себя вести, хотя, конечно, ужасно хотелось.
Однажды эта Алина или Алиса (она точно не помнила) появилась с выражением такого чистого триумфа на лице, что ее тут же, безо всякого дополнительного приглашения, окружили девчонки. Алиса (пусть будет Алиса) открыла рот, и все замерли. Им было по четырнадцать, они все еще ходили в школу со здоровыми рюкзаками, а не с сумочками, только начинали краситься блесками для губ и уже год как гордо носили лифчики.
Содержимое Алисиного рта они видели только на разворотах Cool Girl. Это была здоровенная серебристая штанга с двумя шариками на концах, продырявившая язык прямо по центру. Алиса шепелявила, штанга болела, язык кровил, родители не знали ничего. Статус Алисы в танцевальной группе был после этого недосягаем и непоколебим. Стоило кому-то в нем усомниться, как она довольно отвратительным движением высовывала наружу один кончик штанги и медленно проводила им между обсыпанных розовыми блестками помады губ. Вопросов ни у кого больше не возникало.
Аля про нее и помнить не помнила до того момента, как за несколько недель до отъезда в Болгарию не оказалась в тату-салоне. Ее давняя подружка работала там администратором, и после вечера в баре они вдвоем завалились к ней на работу – благо тату-салон, он же барбершоп в самом центре, был в тот день открыт круглосуточно.
Забитый по самую шею татуировщик Иванятка, как он сам себя называл, выводил контуры масштабной японской гравюры на спине очень белого и рыхлого мужчины средних лет, который тихо кряхтел при каждом прикосновении машинки. Странно, но на белом жире спины вырисовывающийся Иваняткиными усилиями огромный карп обещал выглядеть даже изысканно, как будто его обладателем был не успешный начальник какого-нибудь офисного звена, а дебелая хозяйка борделя, воспитывающая выводок юных гейш где-нибудь в средневековой Осаке.
Аля с подружкой пили пиво и хохотали над Иваняткиными шутками, белый мужик кряхтел и не участвовал в общем веселье, на телефоне копились сообщения от Гоши, на которые Аля периодически выдавала с опечатками «бду поздно непержвай я с подругойвсеок».
Через полтора часа Иванятка обмотал оформившегося карпа прозрачной продуктовой пленкой и отправил мужика восвояси до следующего раза, а еще через десять минут Алина подружка вместе с татуировщиком взяли ее на слабо, и, поскольку она была не настолько пьяна, чтобы согласиться на тату, было решено делать пирсинг.
Поломавшись десять минут, Аля как раз и вспомнила про девочку Алису – после этого выбора уже не было, в двадцать семь лет Аля могла себе наконец позволить ее уделать или, по крайней мере, приблизиться к этому ментальному призраку четырнадцатилетней умопомрачительно наглой сопли. На язык она, правда, не решилась – все-таки ставить ученикам английское произношение с хромированной палкой во рту было сомнительным удовольствием, поэтому решено было колоть невидное – сосок. Почему левый? Тут у Али никакого объяснения не было, просто левый.
Когда Иванятка взял в руки странного вида ножницы с петлями на концах, у нее возник порыв натянуть лифчик и рубашку и рвануть из тату-салона к чертовой матери, но она закрыла глаза, покрепче вжалась в спинку кресла и перенесла следующие пять минут довольно стоически.
По дороге домой она купила в круглосуточной аптеке хлоргексидин и исправно обливала им заживающий прокол и торчащую из соска маленькую штангу – выбор формы сережки был, конечно, запоздалой пикой девочке Алисе.
Гоша к пирсингу отнесся довольно спокойно, но старался лишний раз к левой груди не прикасаться, и все было прекрасно, ранка почти полностью зажила, но пять минут назад этот дурной болгарский Сашко – красавчик, конечно, с его темными глазами и улыбкой слишком большой для худого лица, – выдернул пирсинг практически с мясом. Случайно увлекся в темноте. И вот теперь Аля, стоя в одних трусах в его ванной комнате и закусив губу до черных кругов перед глазами, лила на ранку афтершейв с сильным «мужским» одеколонным запахом. Щипало нечеловечески.
* * *
– Точно все в порядке? Не болит? – Сашко насыпал в турку кофе и поставил его на плиту.
– Болит. Но пройдет. Не беспокойся, в общем, – Аля сидела на угловом диване на его небольшой кухне, укутавшись в вытянутую Сашко откуда-то из недр шкафа безразмерную толстовку.
– Я не хотел, правда. Даже не заметил, что у тебя там… Круто, кстати. Очень сексуально. Никогда ни на ком вживую не видел до тебя. Хм, ну и на тебе как раз не увидел.
Сашко достал с верхних полок пару упаковок с печеньем, высыпал их в большую глубокую тарелку и выставил на стол перед Алей.
На кухне, да и везде, где Аля успела побывать в его небольшой квартире, было очень чисто. Это была определенно мужская квартира – не было никакого намека на женскую руку, и в душе на полочке сиротливо стоял один темно-синий шампунь и один не менее темно-синий гель для душа. И все же здесь было уютно. Аля с любопытством уставилась на батарею баночек с приправами, выстроившихся ровным рядком на вытяжке.
– Ты любишь готовить?
Сашко, помешивая кофе, обернулся.
– Да, очень. Я же химик.
Аля улыбнулась.
– Ах да. Ты же химик.
Сашко снял турку с плиты и достал из шкафчика две расписных коричнево-желтых чашки с национальным болгарским узором – Аля пару раз видела такие в ресторанах, но ни разу пока не натыкалась на них в продаже.
– Молоко? Сахар?
– Молоко, без сахара.
Сашко поставил перед ней чашку с кофе и сел напротив на табуретку. За окном светало. Окна квартиры выходили в сад, и ветки массивной яблони были так близко к открытому окну, что Аля могла разглядеть капли росы, медленно падающие вниз с наливающихся яблочных эмбрионов.
Перехватив Алин взгляд, Сашко встал, перегнулся через подоконник и сорвал два кислых крошечных яблока. Он кинул одно из них Але, но, испугавшись быстрого движения, она не смогла вовремя подставить руки, и яблоко упало на диван рядом с ней.
– Извини, проблемы с координацией.
– Ты, наверное, дико уставшая – всю ночь не спала, – по его тону было сложно понять, дразнит он ее или нет.
– Ну, ты же тоже не спал всю ночь.
– Не, я бодр! Я бодр как никогда! – Сашко вдруг доверительно наклонился в Алину сторону и перешел на драматический шепот. – Я не могу быть уставшим, мне через час на работе надо быть. Если я сейчас расслаблюсь, я себя от кровати не отскребу.
