Марк Мэнсон
Комплект книг «Тонкое искусство пофигизма»
Внимательно смотрите, во что верите
В 1988 г., проходя терапию, журналистка и феминистка Мередит Маран осознала страшную вещь: когда она была маленькой, отец совершил над ней сексуальное насилие. Она была потрясена: ее память начисто вытеснила этот кошмар, и большую часть своей взрослой жизни Мередит пребывала в неведении о нем. Но в возрасте 37 лет она поговорила с отцом, а также рассказала о случившемся своей семье.
Новость привела в ужас всех ее близких. Отец категорически отрицал свою вину. Одни члены семьи встали на сторону Мередит. Другие – на сторону ее отца. Семья раскололась. Боль, давно уже ощущавшаяся Мередит в отношениях с отцом (задолго до этого обвинения), расползлась, как плесень, во все стороны. Она разъединила всех.
А в 1996 г. Мередит осознала другую неожиданную вещь: сексуального насилия не было. (Можете себе представить ее чувства.) Как же она так ошиблась? А вот как: с помощью благонамеренного терапевта она попросту выдумала свои воспоминания. Истерзанная чувством вины, она предприняла колоссальные усилия, чтобы помириться с отцом и остальными родственниками. Постоянно извинялась и пыталась объясниться. Но было уже поздно. Отец вскоре умер, а прежние отношения в семье вернуть не удалось.
Но оказалось, что Мередит не одинока. Как она рассказывает в автобиографии под названием «Моя ложь: Подлинная история о ложной памяти» (My Lie: A True Story of False Memory), в 1980-е гг. многие женщины обвиняли родственников-мужчин в сексуальном насилии, а годы спустя сознавали свою ошибку. В то же десятилетие масса людей заявляли о сатанинских культах, совращающих детей. Полиция проводила расследования в десятках городов, но не нашла никаких подтверждений тому, что описанные безумные оргии и впрямь имели место.
Почему же люди стали внезапно выдумывать воспоминания о жутком насилии в семьях и культах? И почему все это произошло в 1980-е гг.?
Возможно, вам доводилось играть в детстве в «Испорченный телефон». Вы шепчете фразу в ухо соседу, тот шепчет ее своему соседу, и так фраза проходит через цепочку человек в десять. Потом последний в этой цепочке встает, произносит фразу вслух, и выясняется, что она не имеет никакого отношения к сказанному вначале. В целом, так и работают наши воспоминания…
Мы переживаем некоторое событие. Уже через несколько дней мы помним о нем не вполне точно: словно нам шепнули на ухо, а мы не все расслышали. Затем мы рассказываем о нем собеседнику, заполняя пробелы домыслами (чтобы история имела цельный вид, а мы не смотрелись глупо). Затем мы сами уверуем в эти маленькие дополнения к сюжету и в следующий раз повторяем их. Тут вкрадываются еще некоторые модификации. А год спустя мы рассказываем по пьяной лавочке эту историю так, что в ней выдумок еще больше… скажем откровенно, она на треть выдумана. Еще через неделю протрезвев, мы не хотим признаваться, что наврали с три короба, а потому следуем модифицированной версии, попутно внеся еще некоторые коррективы. А еще через пять лет рассказ будет верен от силы наполовину, но мы готовы божиться и клясться могилой матери, что все так и было.
Мы все так поступаем. Вы так поступаете. И я так поступаю. Какими бы честными и благонамеренными мы ни были, мы постоянно вводим окружающих и себя в заблуждение по той простой причине, что наш мозг нацелен на эффективность, а не на точность.
Мало того что у нас худая память – настолько худая, что очевидцам не всегда верят в залах суда, – еще и наш ум чрезвычайно предвзят.
Почему? Наш ум всегда осмысляет текущую ситуацию исходя из наших взглядов и нашего опыта. Каждая новая информация соотносится с ценностями и выводами, которые мы уже имеем. В результате мозг постоянно предвзят в пользу того, что мы считаем истиной на данный момент. Если у нас отличные отношения с сестрой, мы интерпретируем большинство воспоминаний о ней в позитивном ключе. Если между нами пробежала черная кошка, мы зачастую смотрим на те же воспоминания иначе, объясняя ими свой нынешний гнев на нее. Ее подарок на прошлое Рождество кажется уже не теплым, а снобистским. А тот случай, когда она забыла пригласить нас в свой домик у озера, выглядит уже не невинной ошибкой, а вопиющим пренебрежением.
Выдуманный Мередит рассказ о сексуальном насилии становится понятнее, если учесть ценности, из которых проистекали ее верования. Во-первых, большую часть жизни ее отношения с отцом были натянутыми и непростыми. Во-вторых, у нее была серия неудачных интимных отношений с мужчинами, включая несчастливый брак.
Одним словом, если говорить о ее ценностях, она настраивала себя так: от близких отношений с мужчинами не жди ничего хорошего.
Затем в начале 1980-х гг. Мередит стала радикальной феминисткой и взялась исследовать насилие над детьми. Она сталкивалась с одной кошмарной историей за другой, без конца общалась с людьми (обычно женщинами), в детстве пережившими инцест. Она читала сообщения о новейших научных исследованиях – как впоследствии выяснилось, неточных и существенно завысивших частотность покушений на растление. (Самое знаменитое исследование утверждало, что треть взрослых женщин в детстве были жертвами таких покушений. С тех пор доказано, что эта цифра ошибочна.)
Мало того, Мередит влюбилась. У нее начались отношения с женщиной, которая сама была жертвой инцеста: отношения нездоровые, ибо Мередит находилась в сильнейшей зависимости от подруги, да еще постоянно пыталась «спасти» ее от травматического прошлого. А та использовала свои былые травмы как оружие, обвиняя других, чтобы обрести сочувствие Мередит (подробнее об этом и о границах в отношениях см. в главе 8). Отношения же Мередит с отцом ухудшились еще сильнее (он был не в восторге от ее лесбиянского увлечения), и она зачастила к психотерапевтам. Психотерапевты, чье поведение определялось их собственными ценностями и убеждениями, снова и снова уверяли ее, что она несчастлива не только из-за стрессов на журналистской работе и неудачной личной жизни: есть что-то еще, что-то более глубокое.
Примерно в это время в моду вошла так называемая «терапия подавленной памяти». Психотерапевт вводит клиента в трансоподобное состояние с целью заново пережить забытые случаи из детства и убрать негатив. Зачастую такие воспоминания позитивны, но идея состоит в том, что среди них есть и воспоминания о травмах.
Что же вышло? Бедная Мередит, несчастная и погруженная изо дня в день в истории инцеста и насилия над детьми, сердитая на отца и имеющая опыт одних лишь негативных отношений с мужчинами, казалось, обрела единственного человека, кто понимал и любил ее: женщину, которая сама пережила инцест. Да еще Мередит угодила в лапы психотерапевта, который снова и снова требовал вспомнить то, чего она не могла вспомнить. И вуаля: перед вами идеальный рецепт выдуманного воспоминания о сексуальном насилии.
Когда наш ум обрабатывает какой-то опыт, он пытается согласовать его с прежним опытом, прежними чувствами и убеждениями. Однако зачастую мы попадаем в ситуации, где прошлое и настоящее противоречат друг другу. Новый опыт бросает вызов всему, что мы привыкли считать верным и правильным. И тогда в попытке достичь когерентности наш ум подчас выдумывает ложные воспоминания. Увязывая нынешний опыт с воображаемым прошлым, он позволяет нам сохранить смысл, который мы уже отыскали.
Как было отмечено выше, история Мередит не уникальна. Более того, в 1980-е и начале 1990-х гг. сотни невинных людей были ложно обвинены в сексуальном насилии при сходных обстоятельствах. Многие из них попали в тюрьму.
Представьте, что психотерапевт внушает подсказки человеку несчастному, да еще начитавшемуся сенсаций в СМИ: «Идет настоящая эпидемия сексуального насилия и сатанинских культов! И вы тоже можете быть жертвой!» Тут-то подсознательное и начинает корректировать воспоминания и давать такое объяснение нынешнему страданию, которое позволяет человеку чувствовать себя жертвой и избежать ответственности. Терапия подавленной памяти активировала эти подсознательные желания и придавала им форму реальных (с виду) переживаний.
Этот процесс и состояние ума, которое получается в результате, сделались настолько распространенными, что им придумали название: синдром ложной памяти. Это стали учитывать в суде. Тысячи психотерапевтов потеряли лицензию из-за судебных исков. Терапия подавленной памяти вышла из употребления и была заменена более практичными методами. А современные исследования лишь подтвердили болезненный урок того времени: наши убеждения поддаются воздействию, а наши воспоминания крайне ненадежны.
Есть масса расхожих советов вроде «доверяй себе» или «доверяй своим чувствам». И прочие приятные на слух клише.
Хотя, быть может, лучше поменьше доверять себе. Ведь, если наше сердце и наш ум столь ненадежны, надо чаще сомневаться в своих интенциях и мотивах. Если все мы ошибаемся на каждом шагу, не заключается ли единственный логический путь к прогрессу в умении усомниться в себе, решительно поставить под сомнение свои верования и предпосылки?
Возможно, это звучит пугающе и деструктивно. Но в реальности все наоборот. Этот путь не только самый надежный: он еще и ведет к свободе.
Опасность чистой уверенности
Эрин сидит напротив меня в суши-ресторане и пытается объяснить, почему не верит в смерть. Прошло уже три часа. За это время она съела четыре ролла с огурцом и выпила целую бутылку саке. (И наполовину прикончила вторую бутылку.) Это самый разгар вторника, 16 часов.
Я не звал ее сюда. Она выяснила по интернету, где я, и примчалась на встречу.
Снова.
Уже не в первый раз. Эрин, видите ли, убеждена¸ что умеет предотвращать смерть – только для этого ей нужна моя помощь. И помощь не в деловом смысле слова. Ладно бы ей нужен был совет по рекламе. Но дело зашло дальше: она хочет, чтобы я был ее бойфрендом. Почему? После трех часов расспросов и полутора бутылок саке это все еще неясно.
Не подумайте чего: с нами в ресторане была моя невеста. Эрин решила вовлечь ее в дискуссию. Эрин хотела донести до нее, что «готова делиться мной» и что моя девушка (а ныне моя жена) «не должна чувствовать угрозу» с ее стороны.
Мы с Эрин познакомились на психологическом семинаре в 2008 г. Она казалась довольно симпатичной. Да, была чуть суеверна, увлекалась нью-эйджем, но с головой на плечах; училась в одном из самых престижных вузов и работала адвокатом. Она считала меня славным, остроумным и… зная меня, вы можете догадаться, что я с ней переспал.
Через месяц она пригласила меня переехать к ней на другой конец страны. Мне это показалось тревожным сигналом, и я попытался порвать с ней. В ответ она заявила, что наложит на себя руки, если я ее брошу. Вот уж сигнал так сигнал. Я заблокировал от нее почту и все девайсы.
Это притормозило, но не остановило ее.
За много лет до нашей встречи Эрин попала в автокатастрофу и едва не погибла. То есть в медицинском плане она и «погибла» на несколько мгновений: деятельность мозга прекратилась. Но врачи совершили чудо: оживили ее. А когда она «вернулась», то увидела все в ином свете. Она стала очень духовной. Заинтересовалась биоэнергией, ангелами, универсальным сознанием и картами Таро. Она верила, что стала целителем и эмпатом, обрела способность видеть будущее. А еще по какой-то причине после нашей встречи решила, что нам с ней вместе уготовано спасти мир («победить смерть», как она говорила).
Когда я заблокировал ее, Эрин стала создавать новые электронные адреса, подчас посылая мне с десяток разгневанных писем в день. Она создавала фейковые аккаунты в Facebook и Twitter, чтобы досаждать мне и моим близким. Она создала двойник моего сайта и написала десяток статьей о том, что я был ее приятелем, лгал ей, обманывал ее, обещал жениться и что мы принадлежим друг другу. Я попросил ее закрыть сайт, и она ответила: пожалуйста – но только если я перееду в Калифорнию и буду с ней. Такой вот компромисс.
Свои поступки она оправдывала всегда одинаково: я – ее судьба, наш союз заключен на небесах. Она в буквальном смысле проснулась среди ночи от голосов ангелов, которые возвестили ей, что «наши особые отношения» станут предвестием нового и мирного века на земле. (Да, так она мне и сказала.)
К тому времени, как мы сидели в суши-ресторане, я получил от нее уже тысячи писем. Отвечал я или не отвечал, отвечал уважительно или сердито, ничего не менялось. Она стояла на своем, и ее вера была неколебимой. А ситуация продолжалась уже семь лет (и дело на этом не кончится).
И вот я сидел в этом ресторанчике и глядел, как Эрин глотает рюмку за рюмкой и часами рассказывает, как духовной энергией вылечила кота от камней в почках. И мои мысли потекли по новому руслу.
Эрин – большой фанат самосовершенствования. На книги, семинары и курсы она истратила десятки тысяч долларов. И самое безумное состоит в том, что усвоенное она старается внедрять в жизнь. У нее есть мечта, и мечту она не предает. Она занимается визуализацией, предпринимает усилия, терпит отказы и неудачи, после чего встает и делает новые попытки. Она неутомимо позитивна. Да еще чертовски высокого мнения о себе. То есть она думает, что может исцелять котов, как Иисус исцелил Лазаря. Ни больше ни меньше.
Но ее ценности никуда не годятся, поэтому все это без толку. Пусть она делает все «правильно» – у нее правоты от этого не прибавляется.
Зато уверенности хоть отбавляй. Она прямо сказала мне: да, ее главная идея иррациональна, безумна и приносит нам с ней несчастье. Но неизвестно почему, она кажется ей правильным, а потому она не может отказаться от нее и оставить меня в покое.
В середине 1990-х гг. психолог Рой Баумайстер исследовал понятие зла. Его интересовали люди, которые делают зло: зачем они это делают?
В ту пору полагали, что люди ведут себя плохо, ибо они о себе невысокого мнения, у них низкая самооценка. Одним из первых и удивительных открытий Баумайстера было, что зачастую дело обстоит иначе, а обычно и вовсе наоборот. Некоторые из самых отпетых преступников были о себе далеко не низкого мнения. И это высокое мнение, абсолютно ничем не обоснованное, оправдывало в их глазах бесчинства, пренебрежение другими людьми.
Индивиды считают мерзкие поступки по отношению к другим оправданными, когда неколебимо уверены в собственной праведности, в собственных убеждениях и заслугах. Расисты ведут себя как расисты, ибо убеждены в своем генетическом превосходстве. Религиозные фанатики взрывают себя и убивают десятки людей, поскольку твердо рассчитывают стяжать мученический венец на небесах. Мужчины насилуют и обижают женщин, поскольку убеждены в своем праве на их тела.
Злые люди никогда не считают злом себя: они считают злом всех остальных.
А вспомним нашумевшие эксперименты, ныне известные как «эксперименты Милгрэма». (Их провел психолог Стэнли Милгрэм.) Участникам экспериментов – абсолютно нормальным людям – предлагалось физически наказывать других участников за нарушение определенных правил. С каждым новым нарушением наказание усиливалось. И участники слушались, доходя до настоящего истязания. И почти никто не возражал всерьез, не отказывался. Людям развязывало руки чувство моральной правоты, внушенное экспериментатором.
Проблема состоит не только в том, что достичь реальной уверенности практически невозможно: поиск уверенности зачастую порождает новую (и более сильную) неуверенность.
Многие незыблемо убеждены в своем высоком профессионализме и в том, какую зарплату они должны иметь. Но эта уверенность отнюдь не улучшает настроение: другие люди получают повышение, а они нет. Они чувствуют себя недооцененными и непризнанными.
Даже такие простые вещи, как заглянуть в эсэмэски своего бойфренда или спросить друга, что люди говорят о вас, диктуются неуверенностью и болезненным желанием обрести уверенность.
Да, вы можете залезть бойфренду в мобильник, проверить эсэмэски и ничего не найти. Но успокоитесь ли вы на этом? В голову полезут мысли: а вдруг у него есть второй мобильник? Вы можете чувствовать, что на работе вас обижают и не ценят, а потому не повышают. Это вызывает в вас недоверие к коллегам, заставляет искать двойной смысл в их словах, сомневаться в их чувствах относительно вас. И это в свою очередь делает ваше повышение менее вероятным. Вы можете гоняться за человеком, с которым вам якобы
«суждено» быть вместе, но с каждым отказом и каждой одинокой ночью вы лишь чаще и чаще спрашиваете себя, что вы делаете не так.
В эти моменты неуверенности и глубокого отчаяния закрадывается коварная мысль: мы заслужили право на невинный обман, чтобы добиться своего; а другие люди заслужили наказание; мы заслужили взять свое, и иногда насильно.
Это закон обратного усилия: чем больше вы пытаетесь быть уверенными в чем-либо, тем чаще вас посещают неуверенность и сомнения.
Однако верно и обратное: чем больше вы открываетесь сомнению и незнанию, тем комфортнее вам осознавать свое незнание.
Неуверенность избавляет от желания осуждать окружающих. Мы отказывается от предвзятых и стереотипных мнений о людях, которых видим по телевизору, которых встречаем на работе и на улице. Мы также перестаем осуждать себя. Мы не знаем, любимы ли мы, привлекательны ли мы и какого успеха можем добиться в жизни. Единственный способ достичь желанного состоит в том, чтобы оставаться в неуверенности на сей счет. Надо не быть уверенным, а настраивать себя так: жизнь покажет.
Неуверенность – корень всякого прогресса и роста. Гласит же старая мудрость, что человек, который считает, что знает все, ничему не учится. Мы ничему не сможем научиться, если сначала не признаем пробелы в своем знании. А чем охотнее мы расписываемся в своем незнании, тем больше возможностей у нас есть для научения.
Наши ценности несовершенны и неидеальны. Считать их совершенными и идеальными могут только неадекватные и напыщенные догматики, которые не хотят брать на себя ответственность. Единственный способ решить проблемы – это сначала признать, что наши поступки и убеждения доселе были ошибочными и не работали.
Без готовности признать свою неправоту невозможны реальные изменения и рост.
Прежде чем подобрать себе здоровые ценности и приоритеты, нужно сначала усомниться в нынешних ценностях. Нужно мысленно дистанцироваться от них, увидеть их недостатки и предрассудки, их противоречие фактам; взглянуть в лицо собственному невежеству и признать его масштабы.
Закон Мэнсона
Наверняка вы слышали о законе Паркинсона: «Работа заполняет все сроки, на нее отведенные». (Он известен в разных формулировках.)
И уж точно вы слышали закон Мерфи: «Если что-то может пойти не так, оно пойдет не так».
В следующий раз, когда вы будете на крутой вечеринке и захотите блеснуть, попробуйте процитировать закон Мэнсона:
Чем больше что-то угрожает вашей идентичности, тем активнее вы избегаете этого.
Чем больше нечто угрожает вашему взгляду на себя, вашим понятиям о своем успехе или неуспехе и соответствии собственным ценностям, тем активнее вы будете избегать этого.
В знании о том, какое место вы занимаете в мире, есть нечто комфортное. Все, что тревожит этот комфорт, – даже если потенциально это может улучшить вашу жизнь, – по определению пугает.
Закон Мэнсона относится и к хорошим, и к плохим вещам. Если вы заработаете миллион долларов, это может угрожать вашей идентичности не меньше, чем потеря всех денег. Если вы станете знаменитой рок-звездой, это может угрожать вашей идентичности не меньше, чем увольнение с работы. Вот почему люди часто боятся успеха – по той же причине, по которой они боятся неудачи: он ставит под угрозу их мнение о себе.
Вы не пишете киносценарий, который давно мечтаете написать, поскольку не можете вообразить себя киносценаристом, а только оценщиком страхового убытка (кем вы и работаете). Вы боитесь предложить мужу быть изобретательнее в постели, поскольку это разрушит ваш образ добродетельной женщины. Вы не хотите говорить своему другу, что не желаете его больше видеть, поскольку жесткий разрыв противоречит вашему образу милого и прощающего человека.
Мы постоянно упускаем важные и неплохие возможности, поскольку они угрожают нашему самоощущению и самовосприятию. Они угрожают ценностям, которые мы выбрали и в соответствии с которыми живем.
Один мой знакомый без конца говорил, что надо бы выложить свои картины в интернет и заявить о себе как о профессиональном (или хотя бы полупрофессиональном) художнике. Разговоры продолжались годами. Он копил деньги, даже создал несколько разных сайтов и загрузил портфолио.
Но он так и не дал этому ход. Причины всегда находились: то разрешение плохое, то он нарисовал более удачные вещи, то не хватает времени повозиться с сайтом.
Прошли годы, а он так и не отказался от своей «рутинной работы». Почему? Несмотря на все свои мечты о заработке искусством, вполне реальная перспектива стать Художником, Который Никому Не Нравится, пугала больше, чем перспектива остаться Художником, о Котором Никто Не Слышал. С последним он уже успел свыкнуться: ему было вполне комфортно в роли Художника, о Котором Никто Не Слышал.
Другой мой знакомый был завсегдатаем вечеринок, любителем выпить и подцепить девушку. Спустя годы «светской жизни» он ощутил одиночество и уныние, да и здоровье пошатнулось. Он захотел отказаться от загулов. Со жгучей ревностью отзывался он о тех из нас, кто завел прочные отношения и «пустил корни». Но сам он не менялся. Шли годы, пустая ночь за пустой ночью и бутылка за бутылкой. И вечно находились извинения. Вечно находилась причина, по которой он не мог остановиться.
Отказ от прежнего образа жизни слишком угрожал его идентичности. Он не мыслил себя никем, кроме тусовщика. Перейти на другие рельсы значило бы совершить психологическое харакири.
У всех нас есть ценности. И мы защищаем эти ценности. Мы пытаемся жить в соответствии с ними, оправдываем и защищаем их. Даже если мы делаем это не специально, так устроен наш мозг. Как я уже сказал, у нас есть предвзятость в пользу того, что мы уже знаем и исповедуем. Если я считаю себя славным парнем, я буду избегать ситуаций, которые могут показать обратное. Если я считаю себя отличным поваром, я постараюсь, чтобы у меня был шанс доказывать это снова и снова. Все идет от убеждения. И доколе мы не изменим свой взгляд на себя, свое самоощушение, мы не сможем преодолеть инерцию и тревогу. Мы не сможем измениться.
В этом смысле «познание себя» и «обретение себя» могут быть опасными. Они могут закрепить нас в какой-то жесткой роли и обременить ненужными ожиданиями. Они могут закрыть нас от внутреннего потенциала и внешних возможностей.
Поэтому не ищите себя. И не говорите, что нашли и познали себя. Так вы продолжите искать и бороться. Так вы останетесь смиренными в своих суждениях и терпимыми к инаковости других людей.
