Марта Уэллс
Змеиное Море
Лун хотел проведать Горького, Стужу и Шипа и повидать другие выводки, так что он пошел на звук детских визгов и щебетания. Именно он нашел троих птенцов из Медного Неба в улье двеев, где Скверны держали их в плену, стремясь воплотить свой план по созданию новых полукровок-раксура. Лун не знал, почему выводок так к нему привязался – потому, что он спас их, или просто потому, что он был первым раксура, которого они увидели после уничтожения своей колонии. Какой бы ни была причина, теперь Стужа упрямо говорила всем, что они – выводок Луна.
В том, что Туман Индиго примет птенцов, никто не сомневался, ведь на данный момент при дворе не было других королевских выводков. Если в потомстве Луна и Нефриты не окажется других королев, то Стужа вполне могла когда-нибудь возглавить этот двор. Лун знал, что никто этого не хотел, но то, что такая возможность появилась, стало для всех облегчением. И потом, должно было пройти еще по меньшей мере двадцать или тридцать циклов, прежде чем Стужа станет достаточно взрослой, чтобы считаться хотя бы королевой-сестрой, так что у него и Нефриты было полно времени, чтобы обзавестись собственными выводками.
Он нашел круглый проем, арка которого была украшена резным изображением двух малышей – арбора и окрыленного, – игравших друг с другом. Лун шагнул внутрь и оказался в большом помещении с низким потолком.
В тот миг там царил кромешный беспорядок: детишки-арборы и несколько воинов-птенцов перевозбудились и наперебой меняли обличья, а учителя пытались их успокоить и уложить спать в гнезда из одеял и подушек. Глядя на них, становилось намного заметнее, что при дворе рождалось больше арборов, чем окрыленных. Оставалось надеяться, что теперь все придет в норму, ведь двор переехал в новую колонию и освободился от влияния Сквернов, которое преследовало их множество циклов.
Обойдя помещение в поисках выводка из Медного Неба, Лун миновал целый лабиринт маленьких комнатушек, выходивших в общий зал, и несколько неглубоких бассейнов с фонтанами, ныне пересохших и не работавших. В этом месте могло разместиться гораздо большее количество детей, чем то, которым мог похвастаться Туман Индиго.
– Лун, – с нотками отчаяния в голосе позвала его Кора. Ее руки были заняты рыдающим младенцем-арбором. Она кивком указала вниз – Горький в облике раксура пытался удержать одновременно и Кору, и двух малышей арборов, которые вертелись и пытались высвободиться из его хватки. – Ты не мог бы?..
Лун присел, отцепил когти Горького от юбки Коры и начал уговаривать его отпустить малышей.
– Горький, если ты хочешь взять их на руки, то тебе придется принять другой облик, иначе ты можешь их поцарапать.
Судя по тому, что видел Лун, в столь юном возрасте арборы перевоплощались туда-сюда случайным образом, но их когти и шипы были еще мягкими. В отличие от Горького – его когти уже отвердели, и он все еще учился управляться с ними.
Горький посмотрел на Луна своими большими глазами, а затем неохотно перевоплотился. В земном облике он был худым, маленьким мальчишкой с темно-бронзовой кожей и копной темных волос, одетым в рубаху, которая была ему чересчур велика.
Лун усадил сначала Горького на ближайшую подушку, затем одного малыша-арбора ему на колени, а второго – рядом с ним. Теперь, когда когти Горького больше не цеплялись за них, они уютненько прижались к нему и приняли земной облик.
– Спасибо, – с облегчением сказала Кора. Малыш, которого она держала, тоже успокоился, засопел и вонзил коготки ей в плечо. Кора кивком указала на ближайшую кучу одеял. В ней, свернувшись, спали Стужа и Шип, оба в бескрылом облике. В одной руке мальчик сжимал хвост юной королевы. – Эти двое сразу же уснули, но Горький распереживался из-за грозы. Правда, птенчик?
Горький поднял глаза, посмотрел на нее и серьезно кивнул, продолжая крепко держать маленького арбора. Лун подозревал, что дело не в грозе. Мальчика наверняка испугала бы любая суматоха. Горький, Стужа и Шип видели, как Скверны перебили весь их двор: королев и консортов, других детей в яслях, арборов, которые за ними ухаживали, – всех, кого они знали.
Когда-то нечто подобное произошло и с Луном. Он просто этого не помнил. Он сказал Горькому:
– Я буду неподалеку. Нефрита и я совсем рядом, в центральном зале. Хорошо?
Горький снова серьезно кивнул и позволил уложить себя в гнездо вместе с малышами-арборами.
Лун вышел из яслей. Горький явно слишком хорошо помнил, что произошло с его двором. Самым ранним воспоминанием Луна было то, как он жил в лесу со Скорбью и остальными, так что он, видимо, был даже младше Горького, когда его двор уничтожили.
Пройдя по коридору, он оказался в зале учителей, где нашел Звона, Цветику и Реку. Все они были в земном облике и готовили постели. Корень и Песня тоже уже спустились сюда и рьяно сушили свою чешую. Теперь, когда ракушки-светильники проливали свет на резной лес, а вокруг все наполнилось звуками и запахом других членов двора, зал стал намного уютнее.
Лун уже достаточно обсох и потому принял земной облик и потянулся, стараясь унять боль в плече. Звон, все еще красный от возбуждения, поднял голову, посмотрел на него и сказал:
– Этой ночью Нефрита останется здесь, а Жемчужина – этажом ниже, у лестницы, вместе с несколькими воинами. Так, если что-нибудь попытается проникнуть внутрь, оно сначала наткнется на кого-нибудь из нас. Из них. Ну, ты меня понял.
– Хорошо. – Даже если в древе никто не поселился, оставалась еще вероятность того, что их присутствие привлечет хищников.
Цветика подтащила к одной из чаш-жаровен корзину и вывалила в нее груду маленьких плоских речных камушков. Присев рядом с чашей, она простерла над ней руки. Через несколько мгновений от камушков начал исходить жар. Наставница со вздохом откинулась назад и подвернула подол своего халата под ноги.
– Так-то лучше.
Река кивнула, вытащила еще одеяла и передала их Песне и Корню.
– И сырость сейчас уйдет. – Она огляделась вокруг и указала на одну из корзин. – Лун, здесь часть вещей из опочивальни Нефриты. Твои мы сложили туда же.
Насколько знал Лун, у него не было никаких вещей за исключением той одежды, что уже была на нем. Все, чем он обладал, осталось в лагере корданцев. Он подошел к корзине и открыл ее.
Сверху лежали тяжелые, подбитые пухом одеяла и подушки темно-синих оттенков и цвета морской волны, расшитые золотыми узорами. Он вынул их и отложил в сторону, решив, что на них они будут спать этой ночью. Дальше лежали несколько кожаных свертков. Заглянув в один из них, он увидел, что тот полон украшений – серебряных цепочек с вплетенными в них полированными зелеными камнями и глубоководными жемчужинами. Нефрита потратила часть украшений, которые она носила на себе, во время их путешествия на восток, заплатив ими за припасы, а оставшиеся отдала Селис за то, что та им помогла. Но, похоже, драгоценностей у нее было гораздо больше. Лун начинал понимать, что раксура не считали богатством ни камни, ни даже крепкие цветастые ткани, которые делали арборы. Он даже точно не знал, что именно они считают богатством.
– Как много здесь украшений.
Цветика иронично ответила:
– Это мелочь в сравнении с тем, что насобирал Утес за многие годы.
– Я лишь надеюсь, что мы нашли их все. – Река вытащила чеканный медный чайник и беспомощно махнула рукой. – Он попрятал их по всей колонии. После всего, что произошло…
– Не переживай из-за этого, не сегодня. – Звон забрал у нее чайник и поставил его на горячие камни.
Ища другие постельные принадлежности, Лун отодвинул свертки в сторону. Под ними нашлось шерстяное одеяло, длинный мягкий ворс которого был окрашен в пурпурный тон заката. Оно показалось Луну знакомым. Он вытащил одеяло и увидел, что в него завернуты ножны с ножом и пояс из темной мягкой кожи с выдавленным на нем красным извилистым узором и круглой пряжкой из красного золота. Это были дары консорту, которые Нефрита оставляла в старой колонии у опочивальни учителей, где расположился Лун. Рукоять ножа была вырезана из рога, а клинок сделан из клыка – острого, как стекло, и крепкого, как дорогой металл. Тогда Лун не принял даров, потому что не знал, во что ввязывается, и был почти уверен, что вообще не хочет ни во что ввязываться. А теперь… «Теперь все по-другому», – напомнил он себе. К тому же он все еще очень хотел этот нож.
Он оставил его и ремень поверх драгоценностей Нефриты и кинул одеяло к остальным. Внезапно почувствовав себя неуютно, Лун огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, особенно Утес. Затем он понял, что не видел праотца с тех пор, как они прибыли сюда.
– Где Утес?
Цветика, осторожно разворачивавшая плитку спрессованного чая, сказала:
– Он пошел наверх, чтобы осмотреть королевский уровень. Причем уже давно, – прибавила она, нахмурившись.
Звон уронил на гору одеял последнюю подушку и взволнованно поднял глаза.
– Думаешь, что-то случилось?
– Нет, просто… – Цветика помедлила. – Когда-то давно это место было его домом.
Она была права – наверное, Утес чувствовал себя странно, вернувшись сюда. Лун прикрыл корзину крышкой и сказал:
– Я его найду.
Он поднялся по лестнице в приемный зал, где солдаты разложили свои постели вокруг чаши-очага рядом с фонтаном. Толк все еще был с ними, и рядом с крупными арборами он казался совсем маленьким. Толк помахал Луну, а солдаты лишь уставились на него с настороженным любопытством.
Лун переменился, прыгнул на стену и начал карабкаться по ней, находя в резьбе множество мест, на которые можно было опереться. Они были шершавыми от того, что множество поколений раксура вонзали в них свои когти. Лун поднимался по спиральному колодцу все выше и выше, пробираясь мимо открытых балконов и галерей.
Он услышал, как где-то далеко внизу один голос затянул песню, которая эхом разнеслась по коридорам древа. Лун поморщился. «Пожалуйста, только не сегодня». Он надеялся, что они слишком устали для общего песнопения.
На борту летучих кораблей двор пел лишь однажды, ночью, когда они пролетали над травянистой равниной. Это была поминальная песнь по погибшим членам двора и по колонии, разрушенной Сквернами. Сплетавшиеся воедино голоса звучали так низко и глубоко, были настолько пронизаны болью и утратой, что палуба «Валендеры» дрожала, резонируя с ними.
Тогда Лун ускользнул от Нефриты и отошел к рубке на палубе. Дверь была приоткрыта, и он сунул голову внутрь. Помещение освещалось зачарованным мхом, засунутым в стеклянные свечные лампы. На кровати, которая раскладывалась из одной из скамей у стены, сидел Ниран. Он сказал:
– Заходи уж, не стесняйся. Все остальные так и поступают.
Зная Нирана, Лун принял приглашение, как бы оно ни звучало. Он шагнул внутрь и сел на пол, скрестив ноги. Обычно в путешествии Ниран занимал каюту в трюме, но все помещения под палубой были заняты припасами и арборами. В центре этой каюты-рубки стоял деревянный постамент высотой до пояса, в котором находился кусок небесного острова, удерживавший корабль в воздухе и позволявший ему путешествовать по потокам силы, которая пронизывала Три Мира. Здесь же находились несколько глиняных сосудов с водой и корзины с припасами. На одной стояла керамическая миска и чашка. Рядом с Нираном на одеялах лежало несколько пачек бумаги, а на коленях он держал деревянный планшет для письма. Он сухо сказал:
– Я пишу заметки о нашем путешествии для дедушки. Он мне никогда не простит, если я этого не сделаю.
Лун прислонился спиной к стене, чтобы не напрягать больное плечо.
– Так ему будет легче смириться с тем, что он пропустил это путешествие.
– Надеюсь. – Ниран кивнул в сторону двери. – Ты не принимаешь участие в… концерте?
Лун помедлил, обдумал несколько оправданий, а затем сказал:
– Я не знаю как. – Не считая глупых правил и традиций двора, всему, что Лун знал о раксура, его научила Скорбь или он выяснил сам. Пение казалось ему чужим, и от него Луну становилось не по себе. В каком-то смысле оно пугало его так же, как связь королевы с каждым членом ее двора – связь, позволявшая ей удерживать раксура в земном облике или вовлекать их во всеобщий транс, в котором они чувствовали, словно у них одно сердце на всех. Эта сила была очень похожа на способность Сквернов одурманивать земных обитателей. В Нефрите такая способность пока никак не проявлялась – возможно, потому, что она не была правящей королевой. И Лун совсем не хотел, чтобы настало то время, когда она у нее появится.
Ниран приподнял брови и сделал пометку.
– Я иногда забываю, что ты присоединился к ним совсем недавно.
Лун тогда подумал, забудет ли когда-нибудь об этом хоть кто-то еще. «Да ты и сам напоминаешь себе об этом чаще других», – подумал он теперь. Тогда он даже не попытался запеть, а просто сбежал, чтобы спрятаться у единственного земного обитателя, который оказался рядом.
Карабкаясь по стене исполинского древа, он отмел эти неприятные мысли в сторону. Теперь они все прибыли на место, и пришло время начинать все с начала.
Приемный зал остался далеко-далеко внизу, и изгиб потолка наконец пошел вверх, образовав широкую круглую галерею. Лун забрался на нее и обнаружил, что за ней находился еще один зал.
В нем сияло несколько настенных ракушек, света которых хватало, чтобы разогнать мрак лишь отчасти. Круглые проемы вели из зала в соседние комнаты, а у стены находился пересохший фонтан, бассейн которого был пуст и порос мхом. Стена над ним была украшена резным рельефом, увидев который Лун восхищенно зашипел.
Рельеф изображал королеву величиной больше крылатого облика Утеса. Ее распростертые крылья тянулись по стенам и обхватывали весь зал, в конце концов пересекаясь кончиками. Ее резная чешуя едва заметно поблескивала в тусклом свете, и Лун, приблизившись, увидел, что чешуйки выложены полированными желтыми самоцветами.
Высоко над ее головой располагалась еще одна открытая галерея. Опочивальни по периметру этого уровня, должно быть, предназначались для правящей королевы и ее сестер, и Лун предположил, что прямо над ними располагался уровень консортов.
Галерея находилась довольно высоко, но Лун присел, подпрыгнул, ухватился за ребристый край и, подтянувшись, забрался на нее.
По периметру открытого пространства располагались проемы, которые вели в связанные между собой комнаты. Лун принял земной облик и начал бродить по пустым помещениям, находя кровати, чаши для горячих камней и пересохшие фонтаны с бассейнами – такие глубокие и широкие, что в них можно было плавать. Он нашел пару лестниц поменьше, которые вели на этаж ниже, в опочивальни королев, а затем еще одну, которая уходила далеко вниз и, видимо, приводила к главной лестнице в центральном колодце. Где-то рядом находился выход наружу, потому что по помещениям гулял сквозняк, влажный и свежий. Если убраться и подмести, согреть комнаты камнями, пустить воду в фонтаны и выложить все мехами и дорогими тканями, то здесь стало бы до нелепости уютно. Лун не мог себе и представить, каково это – родиться в такой роскоши.
В комнате у внешней части ствола он наконец нашел Утеса. Тот стоял у большого круглого проема, который вел наружу, и смотрел в дождливую мглу. Проем закрывался тяжелой деревянной сдвижной дверью, такой же, какую они нашли у нижнего входа. Утес, должно быть, ее открыл, потревожив пыль и гниющие листья, которые теперь разлетелись по всему полу.
Лун подошел к нему. Гигантская ветвь закрывала часть обзора сверху, но из проема открывался вид на платформы далеко внизу. Сейчас они были затоплены проливным дождем. В сумерках Лун едва мог разглядеть старые ирригационные каналы и пруды, заполнявшиеся водой и призрачным контуром очерчивавшие сады, которые были здесь когда-то.
Утес не обернулся. Как и всегда, выражение его лица оставалось непроницаемым. Он сказал:
– Ощущения… неправильные. Здесь слишком тихо.
Дождь шумел не переставая, но Утес имел в виду вовсе не это. Лун сказал:
– Внизу не тихо. – Он прислонился к стене рядом с проемом. Воздух пах дождем, черноземом и глиной. – Ты был здесь, когда они строили… то есть растили это место?
Все еще не сводя глаз с затопленных садов, Утес нахмурил брови.
– Я не настолько стар.
Послышался раскат грома, но он прозвучал не так близко, чтобы заставить Луна вздрогнуть.
– Но ты здесь жил.
– Недолго. Я был совсем мальчишкой, когда Индиго и Туман увели двор отсюда. – По его лицу было трудно понять, хорошее это воспоминание или нет. – Я был слишком юн и глуп и видел в этом только приключение.
Тогда эти комнаты были наполнены светом и жизнью, и здесь проживало так много раксура, что им пришлось уйти в поисках более свободных земель. Было так странно видеть это место таким – темным и пустым, пропахшим лишь затхлостью и стоялой водой. Лун никогда прежде не возвращался в места, где жил раньше, – если только не считать лагерь корданцев, но там он не испытывал ничего, кроме желания поскорее уйти.
Все еще погруженный в воспоминания, Утес прибавил:
– Никто никогда не думал, что меня хоть когда-нибудь примет королева, но из всех Лазурь выбрала меня.
Лун нахмурился.
– Почему они думали, что у тебя не будет королевы?
Утес постучал себя пальцем под правым глазом с бельмом. Он сухо сказал:
– Я не родился совершенным.
Лун всегда думал, что это травма, полученная в бою, как и остальные шрамы Утеса. Он знал, что консортов часто отправляли в другие дворы – Утес, например, когда нашел Луна, пытался выпросить консорта у двора Звездного Сияния. Но, наверное, другие дворы тоже не желали принимать несовершенного консорта.
– А что делают консорты, которые остаются без королевы?
Утес какое-то время поразмышлял над этим.
– Зависит от двора. Здесь… им жилось бы неплохо. Все преимущества жизни консорта, и никаких обязанностей.
Лун все еще не определился с тем, что он думал о преимуществах и обязанностях консортов. До встречи с Нефритой он был бы рад менее запутанной жизни воина, ведь всю свою жизнь он хотел лишь найти место, где смог бы остаться. Лун и не ждал, что ему так повезет и он найдет такое место, да еще и то, где ему не приходилось скрывать свою суть. Но консорты, которых растили с мыслью о том, что они должны стать спутниками королев и производить на свет выводки, наверняка смотрели на это совсем по-другому, и Лун это понимал.
– Какая-то… бессмысленная жизнь получается.
Утес не отвел взгляд от заброшенных садов.
– Зависит от того, как ты сам ее проживешь.
Гром грянул так близко, что деревянный пол под их ногами задрожал и Лун отшатнулся от вспышки молнии.
Утес взглянул на него, приподняв бровь. Лун приготовился к тому, что он сейчас что-нибудь скажет, но Утес лишь положил руку Луну на загривок и тряхнул его – ласково, а не так, что у него клацнули зубы.
– Пойдем.
Утес поставил дверь на место, задвинул засовы, и они снова спустились вниз. Поскольку праотцу, похоже, не хотелось перевоплощаться, они пошли по длинным лестницам, минуя тихие помещения. Некоторые ракушки-светильники были зажжены и освещали балконы-опочивальни, нависавшие над круглыми колодцами, пересохшие фонтаны с бассейнами и резьбу. Там были изображения окрыленных и арборов, растений и животных, как диковинных, так и знакомых. Многие рельефы были инкрустированы полированными ракушками, блестящими камнями или прозрачными кристаллами. Пение стихло. Большинство членов двора наверняка улеглись спать.
Когда они добрались до приемного зала, Набат вместе с другими солдатами сидел у очага. Он кивнул Утесу.
– Охотники расположились у лестницы прямо под опочивальнями учителей. Жемчужина и воины там же. Нефрита под нами, рядом с яслями.
Утес задумчиво оглядел зал.
– Я вернусь позже и устроюсь на ночь здесь.
Лун заметил, как по лицу Набата промелькнуло облегчение. Единственный незапертый вход, который они пока что нашли, находился здесь, и если какой-нибудь твари не понравится их присутствие, то, скорее всего, она полезет именно сюда. А Утес станет существенным сдерживающим фактором.
Они спустились по лестнице в зал учителей. Вьюн, Флора и Песок присоединились там к остальным и, приняв земной облик, устроились на груде одеял с другой стороны зала. Корень, которому по молодости явно не хватало выдержки, уже свернулся калачиком и спал.
Песок всегда был верен Нефрите, но Луну казалось, что Вьюн и Флора были близки с Жемчужиной. Либо они переметнулись на другую сторону, либо просто пришли сюда, чтобы помочь охранять ясли и опочивальни арборов с этой стороны. Не зная, что и думать, Лун немного занервничал.
Лун сел по одну сторону очага, Утес занял противоположную и со стоном опустился на пол. Цветика налила им обоим по дымящейся чашке чая и спросила Утеса:
– Ты в порядке?
Он кисло посмотрел на нее.
– Я стар.
Цветика улыбнулась.
– Мы заметили.
Из коридора вышла Нефрита, и Звон спросил ее:
– Все устроились?
– Наконец-то да. – Нефрита тряхнула гребнями на голове и перевоплотилась в арбору. – Все решили, что лучше закончить осмотр уже при дневном свете. А еще нужно отдохнуть, прежде чем мы сможем начать строить планы и спорить, где все разместить.
Песня сказала:
– Твой консорт приготовил тебе постель.
Лун, поднимавший чашку, замер, вдруг почувствовав себя неловко. Он даже не задумывался, когда готовил место для сна. Когда он и Нефрита летали вместе на восток, они делали это по очереди – пока один готовил постель, второй охотился, – и это вошло у них в привычку. На борту летучего корабля он оправлялся от травм и оставался в каюте с наставниками и Звоном, и они же за ним ухаживали. Он вдруг осознал, что не представляет, как жить с Нефритой в колонии, ведь он до сих пор продолжал сталкиваться с различными тонкостями поведения раксура и не знал, как на них реагировать. Он заметил, что остальные смотрят на него, и заставил себя отпить чаю, сделав вид, что все в порядке.
Нефрита чуть склонила голову набок и задумчиво посмотрела на Песню. Глаза Песни расширились, и она поспешно сказала:
– Я же просто поддразнила!
– Хм-м, – сказала Нефрита. Она подошла к корзинам, открыла одну и стала в ней рыться.
Звон недовольно посмотрел на Песню, а затем повернулся к остальным, явно собираясь сменить тему.
– Сколько у нас осталось еды?
– Хватит на несколько дней, плюс осталось свежее мясо с утренней охоты, – ответила Река. – У нас еще есть примерно половина вяленого мяса, потому что окрыленные отказывались его есть. А вот сушеные фрукты, корешки, савовая мука и сушеная сава почти закончились.
Утес сказал:
– В этих местах растет много всего съедобного. Поскольку плоды уже много циклов никто не подъедал, их должно быть предостаточно.
Нефрита села рядом с Луном и наклонилась, чтобы положить что-то на пол перед ним. Вещица из красного золота блестела на дереве, отражая свет, – это был браслет, который Утес брал с собой в Звездное Сияние, дар, предназначавшийся новому консорту. Лун взял его в руки. Будучи уже чуть более знаком с творениями рук арборов, он теперь понял, что два волнистых, похожих на змей силуэта на самом деле были двумя переплетенными раксура. Он поднял глаза и увидел, что Нефрита смотрит на него, от волнения чуть морща чешуйки на лбу.
Лун надел браслет, защелкнув его чуть повыше узловатой косточки на запястье. Нефрита наклонила его голову и ласково куснула за ухом.
Цветика прокашлялась и слегка улыбнулась.
– По крайней мере, дичи здесь тоже должно быть немало.
Утес поставил чашку на пол.
– Нужно будет заново обозначить нашу территорию. Думаю, я смогу найти старые границы.
Нефрита подняла голову.
– Нашу территорию? Не думаю, что нам стоит беспокоиться… – Она внимательнее посмотрела на Утеса. – Разве что здесь поблизости есть еще один двор?
– Даже несколько. Этот лес – наша родина, место, откуда произошли наши рода. Когда-то здесь повсюду были колонии. Даже чересчур много колоний. – Утес пожал плечами. – А теперь места здесь предостаточно.
