Маша Малиновская
Его заложница
Глава 4
– Пап… – обращаюсь к отцу первой и кусаю губы, пока едем. Быть в ссоре с отцом для меня тяжело. Словно камень на груди. – Слушай… прости, что не сказала тебе, что всё же приняла решение проходить практику в следственном изоляторе.
Отец продолжает смотреть чётко в лобовое. Челюсти напряжены, губы поджаты. Только цифры на спидометре растут. Потом он, словно осознав, что начинает слишком разгоняться, негромко вздыхает и чуть сбавляет скорость. Но молчит.
Ладно. Помолчим.
Но когда мы проезжаем мост, отец делает музыку тише и, не оборачиваясь ко мне, заявляет:
– Сегодня отработаешь день практики, а потом напишешь заявление о переводе на другой объект. Хочешь практику в СИЗО? Выбери другое.
Внутри появляется пульсация и поднимается горечью к горлу. Начинаю жутко злиться на отца. А казалось же, что он принял мой выбор!
– Я этого делать не буду, – недовольно складываю руки на груди и тоже впериваюсь взглядом в ленту дороги через лобовое.
– Будешь, Алиса, – тон отца непреклонный. – Иначе это сделаю я.
Капец. Ещё не хватало, чтобы на последнем курсе университета отец ходил и решал за меня что-то. Со стыда сгореть можно.
– Папа, да в чём проблема? – буквально взрываюсь, всплеснув руками. – Что такого в этом СИЗО? В чём проблема, если я хочу хоть что-то разузнать про дело Шторма?!
Из меня ключом бьют эмоции, а вот отец выглядит словно скала – спокоен и нерушим. Хотя я знаю, что внутри у него сейчас фонтанирует ярость. Алексей Шевцов прекрасно умеет владеть собой, когда ему это нужно. И именно этим контролем и давит.
– Тебе не следует ничего разузнавать. Держись от всего этого подальше, Алиса.
– Да почему?!
– Потому что это очень опасно, – рявкает отец, повернувшись ко мне. И я понимаю, что он не шутит. Не говорит это лишь для того, чтобы вразумить меня. Не пугает – констатирует факт. Я слишком хорошо его знаю, чтобы понимать, когда он преувеличивает, а когда определяет реальные масштабы.
Замолкаю и смотрю вперёд на дорогу, переваривая его слова и то, как он это сказал. Сомнения ворочаются в груди.
– Ты что-то знаешь об этом, да, пап? – поворачиваюсь и внимательно всматриваюсь в его профиль, пытаясь в его мимике и поведении найти подтверждение своим догадкам. – Что-то помимо официального дела?
Отец хмурится. Вижу, что колеблется, говорить мне или нет.
– Тут что-то нечисто, да?
– Лиса, просто не лезь, ладно? – голос отца немного смягчается. – Я разбираюсь. И обязательно разберусь. Но ты, пожалуйста, не мешайся под ногами. Ты же сама понимаешь, что это может связать мне руки.
Конкретики никакой, но уже что-то. Хотя бы какой-то конструктив.
– Ты можешь мне сказать, пап.
– Давай без твоих психологических штучек, Лиса. У меня иммунитет к ним, помнишь? Мама взрастила.
Блин. Эх. Ну, я попробовала хотя бы.
– Я не шучу, Алиса. Отойди в сторону, тогда я попытаюсь. А потом мы уже поговорим, почему тебе вдруг так интересно стало дело Шторма.
Ой. Вот тут надо осторожнее. Открыто заявить отцу, что я с подросткового возраста втрескалась в его воспитанника, я не решалась очень долго. И сейчас не готова. И обсуждать это тоже.
Поэтому киваю и замолкаю. Кажется, мой отец нашёл способ заткнуть меня.
Он тормозит на парковке возле СИЗО, но мотор не глушит.
– Ты до которого времени на практике?
– До двенадцати.
– Заберу тогда. И, Лиса… – смотрит внимательно прямо в глаза. – Без выкрутасов давай, хорошо?
Закатываю глаза и, скинув ремень, дёргаю ручку машины. Конечно, папочка, куда уж мне, глупенькой.
Штатного психолога изолятора сегодня нет и, как сказал крыс Борьков, не будет. Что-то там по семейным. Поэтому практикантов распределяют по конторе помогать с бумажками разбираться. Удобно, чего уж. Но практикант на то и практикант – бесплатная рабсила.
Меня отправляют в кабинет начальника изолятора и поручают очень важную работу – вносить данные из архивных документов в программу для оцифровки. Пять лет вуза, пять лет ожиданий ворваться в профессию, пять лет романтики – и вот. Вбивай циферки с пожелтевших документов.
Но делать нечего. Сижу и выполняю то, что поручили. Говорить с начальником и с куратором практики в универе о переводе не спешу. В конце дня сделаю это. А пока пытаюсь эмоционально проглотить это соглашение с отцом.
Начальник занимается своими делами. В кабинете бывает редко, так что я тут практически одна постоянно сижу. Часа два точно. А потом он врывается злой и возмущённый, разговаривая по телефону. Меня, сидящую в углу за столом с дополнительным компьютером, игнорирует.
– Ляна Борисовна, какого хрена? – Кажется, гнев его обращён на штатную психологиню СИЗО. – Ты сказала, что всё сделано, поэтому тебе нужен отгул! Ни хера не сделано! С меня прокурор результаты психологического тестирования Шторма трясёт уже сутки. Ему срочно! Дело громкое! Пресса и вся прочая фигня как собаки голодные.
Я перестаю печатать и прислушиваюсь.
– Да какие практиканты, блять, они желторотые! Давай езжай. Мне плевать, что ты там занята. Свадьба не свадьба там у твоих родственников – с меня прокурор штаны снимет и поимеет, если я не предоставлю документы!
Он швыряет выключенный телефон на стол, обозвав сквозь зубы психологиню козой.
– Нахера я вообще держу эту бабищу, – бубнит под нос. – Только и знает, свои дела решать. Работать не хочет.
Меня он замечает будто случайно. Хмурится сначала – видно, что не особенно рад, что у его эмоций есть свидетель.
– Извини, девочка, – говорит негромко. – Бесят эти тунеядцы.
Мысль о возможности простреливает резко. Откашливаюсь, встаю и со всей серьёзностью профессионала смотрю на начальника.
– Лев Вениаминович, я могу взять на себя обязанности Ляны Борисовны сегодня. Я завершаю обучение на практического психолога и как раз прохожу у вас практику. И, в принципе, собираюсь связать свою профессиональную деятельность с пенитенциарной системой.
Ладно, последнее уже я придумала прямо сейчас.
Он смотрит внимательно, поставив руки в бока, а я с достоинством выдерживаю его взгляд, приняв деловой вид.
– Там ничего сложного, – пожимаю плечами, показывая, что справлюсь с лёгкостью. – У Ляны Борисовны есть стандартизированные формы опросников, есть инструкция. Я проведу тестирование подозреваемого и потом обработаю результаты. Всё займёт не более двух часов.
Он думает. Решается. Но я уже вижу, что «снятые прокурором штаны» не сильно прельщают Льва Вениаминовича.
– Девочка, а ты вообще в курсе, какая статья у Руслана Шторма?
– Да, – киваю, стараясь не выказывать заинтересованности больше, чем должно быть у горящего энтузиазмом молодого специалиста. – Я изучала его дело.
– Не боишься?
– Я осознанно шла в профессию, Лев Вениаминович, – отвечаю важно.
– Ладно. Готовься. Возьми на вахте ключ от кабинета Ляны Борисовны, посмотри, где там эти бумажки. Через двадцать минут тебя будет ждать конвоир у ворот в режимный корпус, чтобы сопроводить на встречу с заключённым.
Сил приходится приложить немало, чтобы не взвизгнуть от представившейся возможности и пройти к выходу степенно и важно. Пока спускаюсь к вахте, меня едва ли не лихорадить начинает.
Да, папочка, я переведусь. Прямо сегодня, как и обещала. Но сначала сделаю хоть что-то из задуманного – я встречусь со Штормом.
Глава 5
У Ляны Борисовны действительно в кабинете чёрт ногу сломит. Не знаю, как она находит нужное. Журналы учёта и регистрации стоят в разных местах, бланки для опросников просто вперемешку навалены в лотки, на столе под стеклом бессчётное множество всяких разноцветных заметок с настолько старыми датами, что уверена, если я сейчас выброшу бо́льшую часть этих листочков – Ляна Борисовна и не заметит. Приходится хорошенько постараться, чтобы найти нужные бланки.
Плюс я ещё жутко нервничаю. Пытаюсь успокоиться, ведь именно к этому моменту я и стремилась. Даже с отцом на конфликт пошла! А теперь руки дрожат и кожа на ладонях влажная. Не хватало ещё, чтобы это сочли за неуверенность.
– Нашла! – Вытаскиваю файл с распечатанными первичными личностными опросниками.
Но это оказывается настоящий «винегрет». Один лист от опросника на диагностику депрессии по шкале Бекка, другой по Спилбергу на тревожность, по Томасу на конфликтность. А комплексного первичного нет!
Приходится включить компьютер и хорошенько поискать, чтобы найти стандартизованный первичный. В компьютере, к слову, ситуация ещё хуже. Абсолютно все файлы и папки разбросаны на рабочем столе. Они такие мелкие, что приходится на каждый наводить курсор, чтобы выпало название.
Наконец, нахожу нужный файл, распечатываю и всё складываю в стопку. Смотрю на себя в большое зеркало, что висит возле двери. Боже, у меня глаза сверкают, словно я температурю. Хотя, может, так и есть.
Сколько мы не виделись? Лет десять. Это ведь я наблюдала за ним со зрительских трибун и с экрана телевизора. А он меня в последний раз видел ещё подростком, когда после его первой победы мама настояла на праздничном ужине у нас дома.
Я тогда сидела почти всё время молча и едва дышала. Даже есть не могла. Мне казалось, что Шторм тогда собой занял всю нашу огромную гостиную, вытеснив всё остальное и все мои мысли из головы. И, конечно же, он не отнёсся тогда ко мне серьёзно. Да и как бы это могло быть? Мне было тринадцать… Заметил ли вообще?
Переплетаю пучок на голове и поправляю жакет. Не сдерживаюсь и немного покусываю губы, чтобы выглядели слегка припухшими. Ох, видел бы меня сейчас папа… Но лучше, конечно, не надо.
Беру документы и иду к воротам в режимный корпус, где меня уже ждёт сопровождающий. Он даёт короткие инструкции, а потом велит следовать за ним.
Иду уверенно, чеканя шаги. Но сердце грохочет в груди так, что мне кажется, его бой слышен на весь коридор.
Шторм уже в допросной. Руки скованы наручниками. Сердце ёкает, когда вижу его таким. Не на ринге в лучах славы, а вот так… В клетке, словно он зверь, а не человек. Но тем не менее он не выглядит удручённым или унылым. Всё такой же прямой твёрдый взгляд, всё так же гордо поднята голова и расправлены плечи.
– Добрый день, Руслан Русланович, – говорю, незаметно прочистив горло, пока конвоир занимает место за спиной Шторма. – Меня зовут Алиса Алексеевна, я замещаю штатного психолога и должна провести стандартное психологическое диагностирование.
– Добрый, – окатывает меня равнодушным взглядом. – Надо – значит, проводите.
Он меня не узнал. На имя внимания не обратил, да и мало ли Алис Алексеевен. Предполагаю, что он, в отличие от меня, все эти годы совершенно не думал обо мне. С чего бы ему вспоминать малолетку какую-то? Пусть и дочку его тренера.
Опускаюсь на стул напротив, ощущая жуткое напряжение в мышцах, будто лом в спину вставили. Словно на гвозди я села, а не на стул. Приходится хорошенько себя одёрнуть, чтобы не пялиться на него во все глаза.
– Вот здесь есть вопросы, на которые вам нужно ответить, – протягиваю по столу первый лист. – Пожалуйста, прочитайте внимательно и ответьте максимально честно. Пишите разборчиво. Если что-то будет непонятно – спрашивайте.
Руслан кивает и подтягивает к себе листок. Берёт ручку и начинает отвечать на вопросы. Пишет размашисто, быстро выводя ровные буквы.
В полной тишине слышен только лёгкий скрип ручки о бумагу. Ну и мой пульс, наверное.
Я рассматриваю его. Резкую линию тёмных бровей, прямой, немного с горбинкой нос, волевой подбородок, покрытый лёгкой щетиной, плотно сжатые чётко очерченные губы.
Боже, Алиса, сейчас не тот момент, чтобы сидеть и пялиться на его губы!
– Я здесь закончил, – вскидывает на меня глаза, обжигая кожу, и протягивает листок обратно.
– Вот тут ещё нужно заполнить, – подсовываю ещё два листка.
Шторм подвигает листок и задерживает на мне взгляд на пару секунд. Всматривается прищурившись, заставляя кровь бежать быстрее по моим венам, а потом снова опускает глаза к бумаге и продолжает писать.
Я зависаю, будто под действием какой-то магии. А потом вдруг этажом выше что-то глухо падает на пол, и в это же мгновение Шторм вскакивает и бьёт локтем под дых конвоира. Наручники оказываются не закреплёнными, он их сбрасывает и защёлкивает на запястьях охранника. Ещё одно молниеносное движение – и тот оседает на пол, придерживаемый Русланом. Всё происходит так быстро, что я и понять толком не успеваю.
Внутренности мгновенно сковывает льдом от страха. Я пытаюсь вскочить со стула, но Шторм бросается ко мне, хватает за руку и резко дёргает на себя. Развернув спиной, крепко прижимает к груди, закрыв ладонью рот.
– Тише, детка, не кричи, – его негромкий голос так близко, что я чувствую тёплое дыхание на своей коже. – Всё будет хорошо, если будешь послушной девочкой.
Мне кажется, я сейчас умру от страха. Чувств уж точно лишусь – голова начинает кружиться. Трудно поверить, что всё это реально, что это не розыгрыш.
– Что ты творишь? – тихо шепчу, когда он убирает ладонь, позволяя мне судорожно вдохнуть, а сам к чему-то прислушивается.
– Сбегаю, – шёпот в ухо, от которого по всей спине бегут мурашки. – Сваливаю отсюда. Ты можешь мне не верить, но я не совершал того, в чём меня обвиняют.
– Суд разберётся, – ещё я хочу добавить «и мой отец тоже», но не решаюсь. – Ты сейчас можешь совершить большую ошибку. Потом точно будет хуже.
– Хуже уже точно не будет. Пока суд разберётся, я уже буду мёртв. К завтрашнему утру точно. Так что прости, но мне пора уходить. И ты пойдёшь со мной.
– Что?! – едва ли не задыхаюсь от шока.
– Да, малыш, мне нужна гарантия. Поэтому теперь ты – моя заложница.
Сжав моё запястье в стальном кольце своих пальцев, Шторм подаётся к двери, увлекая за собой и не оставляя выбора.
Глава 6
– Эй, стой, – пытаюсь выдернуть руку. – Куда ты меня тащишь?
Забрав ключи у конвоира, лежащего без сознания, Шторм открывает замок и, крепко сжав моё запястье, тащит за собой по коридору.
– Ты меня слышишь? – Я предпринимаю вторую попытку.
Он резко останавливается и прижимает меня к стене всем телом, заставляя задохнуться от его близости. Я слишком долго была влюблена в него на расстоянии, и сейчас от такого резкого наплыва эмоций вот-вот случится передоз.
– А ну тихо, я сказал, – говорит негромко, но грозно, приблизив своё лицо к моему. – Я не буду цацкаться с тобой. Сказал идти – и ты идёшь, девочка. Молча.
– Ты совершаешь ошибку, – пытаюсь вразумить его. – Побег – не выход. Остановись сейчас, иначе последствия будут катастрофические.
– Ты меня плохо услышала? – кладёт ладонь рядом с моей головой на стену и наклоняется ближе, заставляя вжаться в стену. – Оставь свои штучки при себе, психологиня. Я сыт по горло болтовнёй.
Я вдруг понимаю, что мне становится страшно. Я боюсь его. Это не шутки, и он сейчас – не далёкая идеальная подростковая мечта.
Настоящий. Из плоти и крови. Опасный. Злой. И он не на прогулку по набережной меня зовёт – он взял меня в заложницы. Это, мать его, совсем не шутки.
– Там десятки вооружённых охранников. Двери, замки, камеры. Как ты собираешься всё это преодолеть? А если и сможешь, то что дальше? Будешь в подворотнях прятаться?
– По-твоему, я идиот? – прищуривается. – Я всё это знаю. А ещё я знаю, что твари, которые подставили меня, сделали это не просто так. Но сейчас некогда. Пошли.
Он снова больно сжимает мою руку и дёргает на себя, понукая бежать за ним.
Удивительно, но следующая решётка по коридору оказывается незапертой. И все последующие тоже. Ни сигнала тревоги, ни сирен – ничего. Тишина.
Значит, ему помогают.
В одном из коридоров Руслан сворачивает направо, и мы спускаемся вниз на несколько пролётов. Мне кажется, это уже подвал. Шторм несколько раз негромко стучит в низкую, покрытую многолетними слоями серой краски железную дверь. Через секунду та открывается. За ней явно человек, но он остаётся в тени, пропуская нас в тёмное душное помещение.
Ритм пульса в моих жилах бешеный. Сигнал опасности на максимум. Я потрясена происходящим до такой степени, что у меня ноги подкашиваются. Волоски все на теле дыбом встают.
Я могла бы ему сейчас сказать, кто я и кто мой отец. Уверена, Шторм бы меня отпустил сразу же. Но… куда он пойдёт? Что будет делать? Где мы с отцом потом будем искать его?
– Пригнись, – командует Шторм, продолжая крепко удерживать меня за руку.
Он зажигает фонарик и светит перед собой. Вдоль стены видны несколько идущих параллельно толстых труб. Они уходят в стену, но возле них есть проход. Ну как проход… Скорее шахта. Пригнуться надо, и тогда получится протиснуться.
– Я туда не полезу, – упираюсь, пытаясь высвободить запястье.
– Темноты, что ли, боишься? – спрашивает с сарказмом.
– Вообще-то да, – отвечаю серьёзно. – И замкнутого пространства тоже.
И не просто боюсь, а до паники. Я и сейчас сплю с ночником, а уж в детстве, помню, до истерики доходило, когда нужно было ночью в туалет встать и идти самой по темноте. Поэтому у нас в доме всегда ночные лампы в коридоре горели.
– Не бойся, детка, ты со мной, – Руслан иронично выгибает бровь, а потом тащит в эту жуткую тёмную нору. – Тем более у нас есть фонарик.
Я предполагала, что он может быть засранцем, но, признаться, не думала, что таким.
Пока мы пробираемся в этой шахте, я считаю шаги, чтобы хоть как-то отвлечься от грохочущего пульса и нарастающей паники. Уже не только Шторм крепко сжимает мою руку, но и я вцепляюсь в его. Кажется, что воздух вот-вот закончится, и я попросту задохнусь.
– Долго ещё? – шепчу, ощущая, как под волосами выступает испарина.
– Нет, – негромко отвечает.
– А что ты дальше со мной собираешься делать? Кино насмотрелся и думаешь обменять на вертолёт и сто тысяч долларов?
Шторм негромко смеётся. Надо же, в такой ситуации он ещё и смеётся!
– Могу отпустить. Хочешь?
– Правда?
– Да. Но только здесь и сейчас. Потом – нет.
По рукам мурашки бегут, стоит представить, что он тут сейчас бросит меня. И даже если найдут скоро, я быстрее с ума сойду. Тут же сыро, темно, душно и, думаю, крысы водятся.
О господи, ну зачем я об этом подумала?
– Нет-нет, тут не надо.
– Я так и думал, – снова ржёт, и мне хочется его стукнуть.
Вообще, ситуация странная. Он – беглый заключённый, преступник для всех, насильник, хотя его вина ещё не доказана. Но обществу ведь не всегда нужны доказательства. Хватит и громких фраз и лозунгов, чтобы человека на всю жизнь заклеймить.
А ещё он взял меня в заложницы при побеге и тащит по какой-то шахте. Но при этом мы беседуем и смеёмся.
Что может быть ещё более странным?
– Ты же не собираешься меня убивать? – спрашиваю его, сама не понимая, в шутку или всерьёз. – Отпустишь потом?
– Отпущу, конечно. Когда гарантии получу. Но если будешь много болтать, то кто знает.
– Поняла. Молчу, – пищу в ответ.
По шахте мы идём долго. Минут через тридцать этого жуткого кошмара мы, наконец, выбираемся наружу и выходим из двери какой-то небольшой кирпичной будки. И стоит она прямо в поле… Ну то есть не то чтобы совсем в бескрайнем, а скорее в пустыре. Достаточно далеко виднеются высотки в процессе стройки. Один из новых районов растёт, что в нашем городе происходит со скоростью света.
А возле будки стоит машина. Без водителя и, как оказывается, с ключами в замке зажигания. Кто-то помогает Шторму бежать, явно же он не сам всё это провернул. Открытые замки, отсутствие тревоги, машина… У меня даже возникает мысль, а не мой ли отец к этому руку приложил?
Но я тут же её отметаю. Папа всегда был на стороне закона, он бы не позволил Шторму так себя запятнать. Особенно если тот невиновен.
– Садись, – тащит меня к тачке и заталкивает в неё. – И смотри, чтобы без фокусов, поняла меня?
– Поняла, – закатываю глаза, за что получаю в ответ убийственный взгляд.
Ну прости, друг, ты меня похитил, а я ещё что, радоваться и мило улыбаться тебе должна?
Сам он плюхается на водительское и заводит мотор, а потом направляет машину на грунтовку вдоль реки.
– Слушай, как там тебя зовут, ты сказала?
– Алиса.
– Алиса, ты уж прости, ничего личного, ладно? – Мне кажется, или я различаю едва уловимые виноватые нотки? – Меня подставили, потому что я мешал кое-кому дотянуться до звезды. А точнее, до чемпионского пояса. Попытались грязно слить, но не всё у них вышло гладко. Поэтому решили шлёпнуть прямо в СИЗО. Мне пришлось дёргать оттуда, чтобы выжить. А разбираться, что к чему, буду позже.
В ответ я лишь качаю головой. Не знаю, что ему ответить. Если всё так, как он говорит, – а зная Шторма, я не вижу причин не верить ему, – то выбора у него особенно и не было. А может, и был – расскажи он всё моему отцу.
Хотя, может, папа этим и занимался? В курсе был, что Руслану угрожает смертельная опасность. Не просто же так он сказал мне всё это сегодня в машине.
В кармане джинсов вибрирует телефон. Достаю и вижу на экране, что звонит отец. Лёгок на помине.
На часах двенадцать. Он как раз ждёт меня у входа, вот и звонит.
Внутри поселяется дрожь, стоит только представить, как его тряхнёт, когда он узнает, что меня похитили.
Ой, кстати, теперь Шторму не надо будет бояться тех, кто хочет его убить. Мой отец сделает это первым.
– Эй! – возмущённо вскрикиваю, когда Руслан выдёргивает у меня из рук телефон.
– Папочка… – Он поднимает брови, глядя на экран. – Отец или папик?
– Отец, конечно! – пытаюсь выхватить телефон. – Отдай!
– Прости, детка, но я не могу себе позволить, чтобы нас срисовали.
А потом он открывает окно и выбрасывает мой смартфон прямо в мутную зеленоватую воду Кубани.
– Ты вообще нормальный? – сердито всплёскиваю руками.
– Потише тут, – рявкает на меня, напоминая, что мы не развлекаться едем и что мне отведена определённая роль. – Потом извинишься перед папочкой за меня, что заставил поволноваться.
Засранец. Сам потом и извинишься. А я на это посмотрю.
– Куда мы вообще едем? – спрашиваю, глядя, как он сворачивает под мост.
– В лес.
В лес?! Ну вообще супер.
