Майкл Салливан
Эра Мифов. Эра Мечей
Глава 2
Мистик
«Далль-Рэн был травянистым холмом, приютившимся возле Серповидного леса. На холме стоял бревенчатый сруб и пара-тройка сотен глиняных, крытых соломой круглых хижин, укрывшихся за высоким, присыпанным землей частоколом. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было крошечное, отсталое поселение, по которому свободно разгуливали куры и свиньи, однако там же проживал и управлял кланом Рэн его вождь. И оно было моим домом».
«Книга Брин».
Персефона знала всех жителей далля, поэтому чужака определяла с первого взгляда, а уж эта девушка казалась совсем чужой. Невысокая, юная и стройная гостья смахивала на мальчишку благодаря коротким, неровно обрезанным волосам. Было непонятно, то ли на ее лице лежал загар, то ли просто грязь, из-под которой виднелись затейливые татуировки: изящно закрученные шипы, вьющиеся по щекам, минуя глаза и рот. Выглядела она весьма таинственно. Покрывавшие лицо татуировки придавали ей выражение лукавое и в то же время весьма внушительное. Одета девушка была в замызганный шерстяной плащ, жилет из кожи и меха, юбку из выделанной кожи и странный пояс, похоже, из зубов диких зверей. Возле ног гостьи свернулся калачиком белый волк. Внимательные синие глаза следили за движениями каждого, кто направлялся в их сторону. Таких было немного.
Чужачка стояла снаружи ворот рядом с Коббом, который спустился с поста на стене и держал копье так грозно, как мог. Получалось у него плохо. Обычно Кобб кормил свиней и не давал им забираться в общинный огород – прежде этим успешно занималась восьмилетняя Тэя Уэддон. Дозор на стене несли почти все мужчины. В то утро наступила очередь Кобба, и справлялся он ничуть не лучше, чем с присмотром за свиньями.
– У нас гость, госпожа, – сообщил он Персефоне, указывая на девчонку копьем.
Кобб кивнул на бараний рог, висящий у него на шее, и расплылся в улыбке, словно протрубить в него уже было достижением, достойным похвалы, и Персефоне следовало признать, что за воротами он наблюдает лучше, чем за свиньями.
– Сказала, что она мистик и хочет говорить с вождем клана.
Вряд ли девчонка старше двенадцати, и хотя выглядит она так, будто провела большую часть жизни в глуши, для мистика слишком молода…
– Я Персефона, Хозяйка Чертога. – Она подождала, пока гостья сообразит. Девчонка молчала, и ей пришлось пояснить: – Я жена вождя Рэглана. Муж сейчас на охоте, поэтому можешь поговорить со мной.
Девчонка кивнула и ничего не сказала. Она стояла, покусывая губу, и оглядывалась на каждый удар мотыги, крик или стук молотка.
При ближайшем рассмотрении стало ясно, что девчонка явно голодает, а слово «грязный» далеко не описывало масштабов бедствия. В ее волосах запутались сосновые иголки и листья, ноги покрывала черная корка, на руках царапины, колени сбиты, и на лице вовсе не загар, а слой грязи.
– Могу я тебе помочь?
– На кого он охотится? – спросила девчонка.
– Что-что?
– На кого охотится вождь?
Персефона заколебалась. В тот день ей удавалось не слишком об этом задумываться, отгоняя ужасное событие в темный угол до возвращения мужа. Вопрос девчонки осветил его ярким светом, и Персефона с трудом сохранила самообладание.
– Тебя это не касается! – оживился Кобб, сделав угрожающий шаг вперед. Угроза была не в копье, про которое он позабыл и держал как обычную палку, а скорее в голосе, полном неподдельной свирепости.
– На медведя, – ответила Персефона, переведя дух и выпрямившись. – На ужасную медведицу по прозвищу Бурая.
Девочка хмуро кивнула.
– Ты ее знаешь? – спросила Персефона.
– О да, оскал Бурой Грин известен всему лесу, госпожа. И там ее не любят.
– Оскал Бурой Грин?
– Она скалится на всех и вся. Я даже видела, как она скалится на солнце, а кому не нравится солнышко?
– Эта медведица убила моего сына, – сказала Персефона, и слова дались гораздо легче, чем она ожидала. Она впервые произнесла это вслух, хотя раньше сомневалась, смогут ли их выговорить губы…
– Он убил и семью Минны. – Девочка посмотрела на волка. – Я нашла ее в Серповидном лесу, как когда-то Тура нашла меня. Взяла ее к себе, потому что мы с ней, разумеется, сестры. Кто же отказывается от семьи? Тура тоже так подумала.
– Ты знаешь Туру?
– Она меня вырастила.
И сразу стало понятно, откуда у девчонки пояс из звериных клыков, татуировки на лице и видавший виды ясеневый посох.
– Значит, тебя прислала Тура?
Девчонка покачала головой.
– Тура умерла. Я сама предала ее огню.
– Что ты сделала?!
– Таким было ее желание, госпожа. Ей не нравились черви. Думаю, она хотела улететь. Да и кто бы не хотел?
Персефона пристально посмотрела на девочку.
– Ясно, – кивнула она, хотя ничего ей не было ясно. Персефона понятия не имела, что все это значит, но это было и не важно.
– Как тебя звать?
– Сури.
– Ладно, Сури. – Персефона посмотрела на волка. – Я хотела бы пригласить тебя внутрь, однако у нас есть куры и свиньи, поэтому – Минна, правильно? – не сможет войти в далль.
– Минна их не обидит! – с оскорбленным видом воскликнула девчонка. Завитки вокруг глаз сгустились.
– Волки едят кур и свиней.
Девчонка ухмыльнулась и сложила руки на груди.
– Людей они тоже едят, но ведь она пока не обглодала тебе ногу?
Персефона посмотрела на свернувшуюся клубком волчицу, невинную, как пастушья собака.
– Выглядит довольно ручной. Что думаешь, Кобб?
Бездарный смотритель за свиньями, а ныне не ахти какой сторож при воротах, пожал плечами.
– Ладно, только присматривай за ней. Если она на кого-нибудь нападет, то вполне может получить копьем в бок.
Персефона вошла в ворота.
– Не очень-то гостеприимное место, правда, Минна? – прошептала Сури ей вслед. – Интересно, понравится ли им самим копье в боку, когда они придут в наш лес охотиться на наших зверей?
Весна медлила с приходом, не спешила раскрасить бесцветный мир спутанной прошлогодней травы, голых деревьев и серых небес, но жители Далль-Рэна не ждали милостей от природы. Долгая зима наскучила всем, и первым же более-менее теплым деньком люди принялись за работу. Сыновья Киллианов, не знающие устали даже в летний зной, уже сидели на просевшей конусовидной крыше своей хижины. Они привязывали новые пучки соломы взамен унесенных зимним ветром. Бергин-пивовар колол дрова и бросал в огонь, разведенный под кипящими котлами с уже собранным соком деревьев. Остальные возделывали общинный огород – в это время года лишь жалкий клочок слякотной жижи, в которой осенняя ботва смотрелась, словно выбеленные солнцем кости.
Кобб отправился на свой пост, Персефона провела Сури по гравиевой дорожке к большому срубу в центре далля. Почти забытые птичьи песни вернулись, с солнечной стороны колодца расцвели желтые и голубые цветочки. Если верить звездам, птицам и цветам, то зима закончилась, однако в тенистых местах все еще лежал снег. Персефона покрепче запахнула шаль – в этом году весна весьма избирательна. Она пришла не ко всем.
Персефона остановилась на площадке перед крыльцом и поклонилась каменной статуе богини Мари. Сури посмотрела на нее с интересом. Двери были открыты, впуская солнце в Большой Зал, который с самой осени походил на задымленную деревянную пещеру. Зимой его освещал огонь очага, и двенадцать поддерживающих крышу колонн казались золотыми, но при солнечном свете стало видно, насколько они старые и ветхие.
Яркий свет разоблачил не только колонны: сношенная обувь, плащ, свисающий с рогов головы оленя, кубок из бараньего рога, который Освальд швырнул в Сэккета несколько месяцев назад. Деревянный настил вокруг тлеющего в яме костра был покрыт грязью и золой. Солнце раскрывало реальную действительность, которую так умело прятали тени, рождаемые костром.
Извечный огонь в центральной яме едва тлел. Хэбет, чьей обязанностью было за ним смотреть, куда-то подевался. Персефона подбросила щепок, и стало чуть светлее. Она пошла к двум стоявшим возле дальней стены креслам и присела на то, что справа.
Сури остановилась в дверях. Она покосилась на стропила островерхой крыши, где щиты прошлых вождей клана висели вместе с трофейными головами оленей, волков и медведей. Сури скривилась и с таким видом посмотрела туда, где сидела Персефона, словно между ними расстилалось озеро, а плавать она не умела. Сделав над собой заметное усилие, девочка и волк вошли в зал.
– Сколько тебе лет, Сури? – спросила Персефона.
– Не знаю… Лет четырнадцать, наверно, – рассеянно ответила девочка, не сводя глаз с балок.
– Наверно?
– Скорее всего, да. А может и больше. Или меньше.
– Ты не знаешь?
– Зависит от того, сколько я прожила у кримбалов. Тура считала, что я мэлкин.
– Кто?! Что такое мэлкин?
– Когда кримбалы крадут ребенка… Знаешь, кто такие кримбалы, госпожа?
Персефона покачала головой.
– Кримбалы – это лесные существа. Они там не живут, просто приходят время от времени. В Серповидном лесу их много, из-за деревьев там полно дверей. Живут они в Ногге, глубоко под землей, где у них великолепные залы и пиршества. Они танцуют и веселятся так, что ты даже представить себе не можешь. Короче, когда кримбалы крадут ребенка…
– Они крадут детей?
– О, Великая Праматерь, да! Постоянно. Никто не знает, почему. Просто у них так принято. Короче, когда они крадут ребенка, то уносят его в Ногг, где с ним делают невесть что. Очень редко ребенку удается убежать. Такого называют мэлкин, и он уже не станет нормальным, потому что любой, проведший хоть немного времени в Ногге, меняется навсегда. Так вот, обычно мэлкины старше – лет десяти-одиннадцати, но мне каким-то образом удалось удрать до того, как мне исполнился год. Тогда Тура меня и нашла.
– Каким же образом тебе удалось выбраться, если ты еще не научилась ходить?
Сури, к тому времени как раз перешедшая через зал, посмотрела на Персефону так, словно та спросила невесть что.
– Откуда мне знать, госпожа? Я ведь была младенцем.
Персефона недоверчиво подняла брови и кивнула.
– Понятно, – сказала она, хотя на самом деле поняла другое: каким бы простым ни был вопрос, для девочки с поясом из звериных зубов и в компании ручного волка простых вопросов не существует. – Ладно, Сури, чего тебе нужно?
– Как понять – нужно, госпожа? – спросила девочка.
– Зачем ты пришла?
– А, ну да… Я пришла рассказать вождю, что мы все умрем. – Девочка проговорила это быстро и непринужденно, словно объявила, что вечером солнце сядет.
Персефона прищурилась.
– Повтори-ка еще раз. Кто именно умрет?
– Мы все.
– Кто – мы?
– Мы. – Вид у девочки стал недоуменный, и вряд ли в этом были виноваты татуировки.
– Ты и я?
Сури вздохнула.
– Да. Ты, я, смешной дурачок у ворот – все мы.
– Все в Далль-Рэне?
Девочка снова вздохнула.
– Не только в Далль-Рэне – везде.
Персефона рассмеялась.
– Ты говоришь, что умрут все живые существа? Так ведь это не новость.
Сури посмотрела на Минну с мольбой в глазах, будто волчица могла помочь с объяснениями.
– Не все живые существа, только люди – как ты и я.
– Ты говоришь про рхунов? Умрут все рхуны?
Сури пожала плечами.
– Видимо, да.
– Погоди-ка… Начни с того, когда и как это случится.
– Не знаю как, но скоро… Думаю, все случится еще до разгара лета. Точно до прихода зимы. – Она замолчала и задумалась, потом кивнула. – До того, как пойдет снег. К следующей весне наступит самое худшее время. Мы окажемся на лезвии ножа, посреди бури.
– Значит, надвигается буря?
Девочка нахмурилась и покачала головой.
– Не обычная буря, нет, просто что-то плохое… – Она пожала плечами. – Впрочем, может, и буря.
– И ты понятия не имеешь, что ее вызовет?
– Нет, не знаю. – Мистик сказала это с таким видом, будто причины столь ужасного события не важны вовсе.
Персефона откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на девочку. Бедняжка, одинокая, напуганная сирота…
– Зачем ты пришла на самом деле, Сури? Ты голодна? После смерти Туры тебе стало одиноко?
Сури смутилась.
– Не бойся. Я попрошу кого-нибудь выделить тебе место для ночлега. И хлеб у нас найдется. Хочешь хлеба?
Мистик задумалась.
– Хлеб – это здорово.
– Хочешь пожить здесь, в далле?
Глаза Сури округлились, она с опаской отшатнулась, глядя на увешанные трофеями балки, и замотала головой.
– Нет, госпожа! Я здесь жить не смогу. Я пришла лишь потому, что Тура велела так сделать, если я увижу что-нибудь. Пойти на холм посреди большого поля в центре леса и сообщить вождю. Так она велела… Прямо сейчас больше ничего не сделаешь. Нужно поговорить с деревьями. Они могли бы рассказать нам куда больше, но они еще спят.
Персефона вздохнула. Разговаривать с Турой было куда проще, несмотря на ее странности. Надо дождаться возвращения Рэглана. Может, он разберется, что к чему.
– Что ж, спасибо. – Персефона встала и улыбнулась. – Я распоряжусь насчет хлеба, остальное решишь с моим мужем, когда он вернется. Если хочешь, подожди здесь. – Увидев, что девочка снова отшатнулась, Персефона добавила: – Или на крыльце, если тебе так удобнее.
Сури кивнула и ушла. Волк следовал за ней по пятам.
Такая худенькая…
Персефона была уверена, что пророчество – обман. Умно придумано, только девчонка перестаралась. Ей следовало придумать что-нибудь попроще, вроде неурожая, мора или засухи. Она слишком мала и не рассчитала все, как надо. После смерти Туры у нее нет шансов выжить в лесу одной.
– Сури? – окликнула девочку Персефона. – Я бы на твоем месте пока не стала никому рассказывать про смерти.
Девочка обернулась, проведя рукой по трем зимним колоннам.
– Почему?
– Люди не поймут. Подумают, что ты лжешь.
– Я не лгу!
Персефона вздохнула. Упрямая девчонка.
Сури сделала еще несколько шагов к двери, остановилась и снова обернулась.
– Я не Тура, но чувствую: грядет что-то ужасное. Наша единственная надежда – узнать, что скажут деревья. Жди листьев, госпожа, жди листьев…
И тут снова прозвучал рог.
* * *
Персефона поняла, что случилось страшное, едва переступила порог. Работавшие в саду люди побросали мотыги. Братья Киллиан спустились с крыши, остальные бросились к воротам или попадали на колени, рыдая.
Словно увидев хлынувший на поле черный ливень, Персефона приготовилась к приближающейся буре. Она пережила их немало. Она помогала мужу управлять кланом в течение двадцати лет. Она не дрогнула перед Долгой зимой и последовавшим за ней Великим голодом. Она потеряла первого сына при родах, второго из-за болезни и совсем недавно последнего, который едва успел повзрослеть. Манн был славным юношей, однако боги не смогли его защитить. Что бы ни ждало ее за воротами, она выдержит это испытание так же, как и все остальные. Она обязана. Если не ради себя, то ради своего народа.
Обе створки ворот распахнулись, но обзор заслонили нахлынувшие люди. Некоторые вскарабкались на лестницы и вал, тыча пальцами за стену. Персефона вышла на крыльцо, и толпа наконец расступилась.
Вернулся отряд охотников. Уходило восемь мужчин. Назад пришло шесть. Один на щите…
Рэглана внесли в ворота – по двое мужчин с каждой стороны щита, Коннигер во главе процессии. Рукав его рубахи был оторван и обвязан вокруг головы, сбоку расплывалось красное пятно. Эдлер, обладатель зорких глаз, вернулся лишь с одним. У Хэгнера вместо правой руки болталась кровавая культя.
Персефона не стала спускаться с крыльца. Черный ливень накрыл ее, идти дальше не было смысла.
Больше всего потрясла не смерть мужа, а до боли знакомая сцена. Персефоне показалось, что она сошла с ума и переживает события трехдневной давности, когда в далль принесли ее сына. Он тоже отправился на охоту и тоже вернулся на щите. Она помнила, что стояла на том же самом месте в то же самое время суток.
Но теперь все иначе.
Когда погиб Манн, рядом с ней был муж. Он держал ее за руку, и благодаря его силе она устояла на ногах. От него исходили волны ярости, пальцы до боли сжимали ее кисть. На следующий день Рэглан ушел мстить…
Несшие щит приблизились к крыльцу. Мрачные лица смотрели в землю. Лишь один осмелился поднять взгляд. За процессией сомкнулась толпа.
– Мы возвращаем тебе твоего мужа, – объявил Коннигер. – Рэглан из рода Монт, вождь Далль-Рэна, пал сегодня в битве.
Толпа притихла. Над Персефоной захлопали на ветру стяги клана. Она должна была принять смерть мужа так же, как Рэглан принял смерть их сына. Рэглан держался с достоинством и пониманием, молча сминая в руке ее пальцы. Персефоне некого было держать за руку, и она никак не могла осознать произошедшее.
Вместо этого она спросила:
– А что с медведем?
Коннигер растерялся. Он подумал, прикоснулся к окровавленной повязке…
– Это не медведь. Существо, на которое мы охотились, оказалось демоном. Человеку его не одолеть!
Глава 3
Убийца Богов
«Его прозвали Убийцей Богов. Впервые мы услышали о нем от торговцев, ездящих по северным дорогам. Слава его росла, но сначала не поверил никто. Никто кроме меня».
«Книга Брин»
Рэйт с удовольствием сидел у костра. Ему нравился танец пламени, запах дыма и то, как лицо и грудь грелись, а спина оставалась холодной. В этой двойственности ему виделся глубокий смысл, как и в таинственном мерцании огня. Дух пламени говорил с ним, рассыпая искры и меняя направление удушливого дыма, однако значение этих знаков оставалось загадкой. В природе все так. Она говорила с ним – да и со всеми прочими – на языке, который понимали немногие. Если бы только он знал, что это означает! Подумать только, какие секреты, какая мудрость и какие ужасы ему бы открылись…
– Один из немногих духов, с которым мне удается ладить, – сказал Рэйт, бросая в пламя ветку.
– Это какой же? – спросил Малькольм.
Бывший раб, а теперь беглый сородич, сидел позади Рэйта с наветренной стороны, чтобы уклониться от дыма. Он пытался развязать одеяло, затянутое узлом. Материал был достаточно тонким, поэтому во время пути он носил его как пояс.
– Дух огня, – пояснил Рэйт, беря из кучи веток еще одну.
Он разломил ее пополам и бросил в костер.
– Думаешь, огонь – это дух?
Рэйт поднял бровь.
– А что? Ты думаешь, он демон? – Ему и раньше доводилось слышать такое, в основном от соседа, который оставил очаг без присмотра, уходя помочиться к реке. Когда тот вернулся, его хижина уже пылала вовсю. – Может, оно и так. Хотя на свободе характер у него своенравный, подчинить демона вряд ли возможно. Особенно такому, как я.
Малькольм пораженно уставился на него, что делал довольно часто. Рэйт не отличался многословием, и непонимающие взгляды Малькольма после подобных объяснений отнюдь не способствовали продолжению разговора. Похоже, раб фрэев жил очень замкнуто. Его изумляло все, что рассказывал Рэйт.
– Отец часто говорил, что огонь становится опасным, если заскучает, – продолжал Рэйт. – Оставь его одного, он рассердится и встанет на путь зла. Лучший способ задобрить огонь – готовить на нем еду и рассказывать сказки.
Малькольм по-прежнему таращился, приоткрыв рот.
Бывший раб явно выбился из сил. Замерз, тоскует и очень напуган. Вполне объяснимо, учитывая ситуацию. Сам Рэйт пытался бодриться. Кто бы мог подумать, что лес окажется еще более скупым к людям, чем каменистые равнины Дьюрии?
Они ночевали в Серповидном лесу уже восьмой раз, и деревья-великаны были настроены отнюдь не гостеприимно. Троп почти не было, и беглецам приходилось пробираться сквозь колючие заросли ежевики, еды хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. В этот день они подкрепились шестью черными жуками размером с ноготь на большом пальце, семью личинками, обнаруженными под отставшей корой, соком, текшим по стволу дерева с широкими листьями, и парой сосновых шишек, которые пришлось поджарить на костре, чтобы добыть семечки. В чистом ручье Рэйт попытался добыть рыбу копьем, Малькольм хватал ее руками, но после нескольких часов безуспешных усилий они сдались. Их ждала еще одна голодная ночь.
Под густыми кронами стемнело быстро. Беглецы сидели бок о бок на крошечной полянке, усыпанной коричневыми иголками. Они смотрели на огонь и слушали шум ветра в скрипящих ветвях. Огромные вечнозеленые деревья раскачивались, касаясь макушками неба и мешая звездам сверкать. Если бы не листва, Рэйт легко бы сориентировался. Без звезд он будто ослеп и подозревал, что они ходят кругами…
– В Алон-Ристе сейчас подают вечернюю трапезу, – мечтательно протянул Малькольм, заворачиваясь в одеяло. – Пожалуй, оленину… Жареную на малом огне, чтобы стала помягче. И еще сыр, мясо птицы вроде куропатки или перепелки, разумеется, свежий хлеб, пудинг и, конечно же, вино! Наверняка прямо сейчас они уже едят! Вечерние трапезы прекрасны… – Он словно вспоминал потерянную возлюбленную. – Знаешь, что такое вечерняя трапеза? Это когда ты что-нибудь кушаешь вечером. – Он вздохнул. – В бытность свою рабом я принимал участие в этом ритуале, но теперь я свободен, слава всем богам!
Настал черед Рэйта изумленно таращиться.
– Извини! Я просто проголодался.
Рэйт продолжал смотреть.
– Что?
– Он тебя бил?
– Кто? Шегон?
Рэйт кивнул.
– Потому что если бил, то я его вполне понимаю.
Малькольм нахмурился.
– Нет, не бил. Фрэи обращаются с рабами хорошо. Куда лучше, чем ты.
– Ты мне не раб!
– И слава всем богам! – Малькольм отмахнулся от пары крошечных букашек, летавших перед лицом. Насекомые появиться успели, хотя настоящее тепло еще не настало.
– Если фрэи такие замечательные, то почему ты шарахнул старину Шегона по голове? – поинтересовался Рэйт. Конечно, спрашивать надо было раньше, но смерть отца, страх погони и постоянные поиски пищи вытеснили все другие мысли.
Малькольм поднял коричневую сосновую иголку, которых тут было без счету. Он потер ее между пальцами и пожал плечами.
– Даже при хорошем обращении любой раб предпочитает быть хозяином своей судьбы. Я увидел выход из положения и воспользовался. Все бы обошлось, если бы ты не озверел. Шегон разозлился бы, но не до такой степени, чтобы пускаться за нами в погоню. Не стал бы он утруждаться. Однако теперь он мертв, и месть – дело чести. – Бывший раб замолчал, огляделся и спросил: – Как насчет тебя? Почему ты это сделал?
– Почему убил?
Малькольм кивнул.
– Не знаю… Зря я так. Когда он убил отца, я не раздумывал. Просто действовал. Так поступил бы и Херкимер. Самое смешное, что я никогда не мечтал быть на него похожим. Не хотел участвовать в войнах. Не хотел ни славы, ни почестей. К этому стремились отец и братья… Я хотел жить простой жизнью, жениться и завести детей. Отец же все эти годы учил меня драться и таки преуспел! Понимаешь, о чем я?
Рэйт посмотрел на Малькольма и увидел, что тот ничего не понял. Не таращился удивленно, как прежде, а именно не понял. Что ж, это было ясно любому из клана Дьюрия, однако Малькольм слишком много времени провел с фрэями и утратил почти все человеческое.
– В свое оправдание могу сказать одно: я сделал это ради отца. Ведь сыновья так и должны поступать, верно? Мстить за отцов. По крайней мере, так принято в Дьюрии.
– Надо думать, Дьюрия не очень-то хорошее место.
– По большей части голые камни да пыль. И много тонкой, ломкой травы. Для коз лучше не придумаешь.
– А какие там люди?
– Дрянные.
– Ты не дрянной!
Рэйт поднял бровь.
– Ты не знаешь ни меня, ни мой народ. Клан Дьюрия славится агрессивными мерзавцами, которые работе предпочитают выпивку, разговорам – драки, и являются источником всех зол в мире.
– Будь вы такими, ты убил бы Мэрила и меня, забрал лошадь и не стал бы возиться с погребением отца.
Рэйт развел руками.
– Я – позор клана. Сын Медного Меча, ни разу не побывавший на войне. В Дьюрии воюют все. Фрэям требуются воины, и все поднимают руки. Так мы обеспечиваем себе пропитание, потому что мы не козы. Представь, что у нас за жизнь, если я завидую козам. – Рэйт нахмурился, бросил ветку в огонь и вздохнул. – Отец хотел лишь клочок плодородной земли! Переправа через реку стала его первым разумным поступком.
– Напротив, твой отец повел себя безрассудно! Потащил тебя туда, куда путь вам заказан: все вожди рхунов подписали пакт и обязались оставаться на своих землях.
– Шегон тоже повел себя безрассудно! Одно дело – велеть нам уйти, и совсем другое – приказать мужчине выбросить свой меч. Должно быть, в Алон-Ристе мечей полно, а по эту сторону реки они большая редкость.
– Ничуть! Одно дело просто нарушить пакт, и совсем другое – сделать это с оружием в руках. Наткнись на вас с отцом патруль инстарья, они бы вас сразу убили. Шегон принадлежал к племени асендвэйр и предложил выход из положения. Оставить вам меч он не мог – это было бы безответственно. Если бы вы задержались или вернулись после его отъезда, и вас нашли инстарья, они сочли бы ваше присутствие с оружием в руках вторжением или приняли вас за разведочную группу. Инстарья двинули бы на Рхулин. Шегон поступил вовсе не безрассудно, он хотел сделать доброе дело.
Об этом Рэйт даже не подозревал. Лучше бы он и дальше не знал.
– Не ты один виноват в случившемся, – мягко добавил Малькольм. – Шегон мог бы растолковать гораздо лучше, вот только фрэи не станут ничего объяснять тем, кого считают чуть выше животных.
– Ничего бы это не изменило. Отец гордился своим мечом и берег его. Такой уж он был. Отдать меч для него все равно, что добровольно сложить голову. Или даже хуже – как душу потерять.
– Теперь этот превосходный клинок твой.
– Уж какой есть. – Рэйт достал медный клинок из ножен и осмотрел обломок. – Меч Шегона перерубил его словно палку, а ведь это лучшее оружие нашего клана… Оно передавалось от отца к сыну на протяжении многих поколений. По легенде, его выковал для моего прапрапрадеда один дхерг за то, что мой предок спас ему жизнь. – Рэйт сунул обломок обратно в ножны. Потом он покусал губы и глубоко вздохнул. – Я забыл тебя поблагодарить.
– Не стоит. Я ничуть тебе не помог, – заверил Малькольм.
– Если бы не ты, я бы погиб!
Малькольм поднял голову и с любопытством уставился на Рэйта.
– Ты все равно погибнешь. Только перед этим побегаешь по лесу с пустым желудком и стертыми ногами. Впрочем, нет худа без добра: твое имя запомнят. Нельзя убить бога и остаться незамеченным.
Крак!
В темноте, за пределами круга света, отбрасываемого костром, раздался треск дерева. Не просто хрустнула сломанная ветка, хотя тогда бы они тоже встревожились – им уже приходилось слышать, что в ночи бродят звери неизвестно какого размера. Под звуки леса засыпать трудно. Но на этот раз было что-то другое. Не треск, скорее удар – странный глухой звук. Оба вскочили на ноги. Беглецы стали всматриваться в сумрак, потом Рэйт подкинул в костер побольше дров.
– Что это? – прошептал Малькольм.
– Не знаю, – так же тихо ответил Рэйт. – Может быть все, что угодно.
– Например – что?
– Пожалуй, худший вариант – рэйо.
– Худший?! Почему начинать надо с худшего? Почему бы не предположить, что одно дерево упало на другое?
– Расслабься. Вряд ли это рэйо. Будь это он, мы уже наткнулись бы на человеческие кости, да и сами были бы давно мертвы.
– Спасибо, утешил. Итак, что же это может быть?
Рэйт посмотрел на него и улыбнулся.
– Упавшее дерево.
Малькольм усмехнулся.
– А если серьезно?..
Рэйт оглядел заросшие мхом камни, потом посмотрел на деревья.
– Лешие.
– Кто это?
– Лесные духи. Судя по всему, они заделывают нашу тропу, чтобы с утра мы не знали, в каком направлении идти. Они любят пошалить, но для взрослого человека не опасны.
Костер разгорелся, и Малькольм отошел подальше от жара. Беглецы смотрели друг на друга отчасти скептично, отчасти с надеждой. Рэйт кивнул.
– Да-да, мне приходилось видеть их весеннее сборище. Такие маленькие огоньки, что носятся над травой.
– Это светлячки.
– Ну, некоторые из них действительно светляки, самые яркие – лешие. Их излюбленное развлечение – заманивать детишек подальше от дома. Иногда к быстротечной реке, иногда к глубокому озеру, чтобы те утонули.
– Повеселее историй ты не знаешь? – скривился Малькольм. – Хватит расстраивать духа огня.
Рэйт пожал плечами и бросил в костер еще одну ветку.
– Я родом из Дьюрии, такие уж у нас сказки.
Малькольм покосился на темный лес и покачал головой.
– Вряд ли это лешие…
Для человека, который без Рэйта наверняка бы погиб, Малькольм слишком явно сомневался в познаниях своего проводника.
– Хм, я почти в этом уверен, – заявил Рэйт. – Они прячут наши следы – хотят, чтобы мы заблудились в их треклятом лесу.
Малькольм не успел и рта раскрыть, как по лесу снова разнесся странный глухой звук. На этот раз сперва заскрипело, потом протяжно заныло, и послышался глухой удар. Более того, вдалеке зазвенел смех и поющие голоса.
Беглецы пораженно уставились друг на друга.
– Пахнет едой! – заметил Малькольм.
Рэйт покивал. Он тоже почувствовал приятный запах. Ветер переменился, и в их направлении потянуло дымом и жареным мясом.
– Похоже, ты прав – это не лешие. Вероятно, кримбалы. Они, как известно, устраивают грандиозные пирушки.
– Пирушки? – Малькольм вскочил. – Может быть, мы…
– Нет! Не надо! – Рэйт схватил его за руку.
– Но еда… Помнишь, что это такое? Я про настоящую еду!
– Так они и заманивают людей. Проходы в деревьях ведут в их волшебную страну под названием Ногг. Там они укладывают человека на перину, играют на музыкальных инструментах и угощают жареной кабаниной, олениной, говядиной и ягнятиной в сметане и меду – ешь сколько влезет.
Малькольм облизнулся.
– Потом поят элем, вином и медовухой, кормят пирогами.
– Да ты что? А с чем пироги?
– Неважно, с чем, потому что выбраться оттуда ты уже не сможешь. Стоит тебе войти, попробовать их еду, и ты останешься в Ногге навечно!
Малькольм моргнул.
– Ну и что?
– Как это – что?
– Еда у них хорошая?
– Говорят, неимоверно вкусная.
– Постели мягкие и теплые?
Рэйт кивнул.
– Значит, либо мы остаемся здесь, – Малькольм обвел полянку широким жестом, – и голодаем в жутком лесу, либо живем до конца дней в стране чудес, изобилия, музыки и веселья. Звучит отвратительно! Пошли!
Возражать было бесполезно. От таких доводов Рэйт растерялся.
– И еще, – Малькольм поднял палец, – каковы шансы, что фрэи найдут нас в этой волшебной стране Ногг?
Теперь наступил черед Рэйта изумленно таращиться. Он вгляделся в темную чащу, откуда доносились смех и пение.
– Помоги-ка потушить костер.
Они разбросали ветки и затоптали огонь. Рэйт пошел первым. С каждым шагом шум становился все громче. В ночном воздухе разносились голоса и собачий лай. Темнота отступала, из-под редеющего купола листвы проглянули звезды. Они очутились на краю леса. Впереди лежала освещенная половинкой луны равнина, по которой змеилась хорошо утоптанная дорога. Вдалеке в окнах бревенчатого дома горел огонь.
– Это страна Ногг? – спросил Малькольм.
– Нет, – ответил Рэйт. – Это придорожная таверна, где останавливаются путники.
– Мы – путники! – воскликнул Малькольм, не помня себя от радости. – Как думаешь, нам дадут покушать?
Рэйт пожал плечами.
– Есть только один способ это узнать…
