Майн Рид
Пиратский остров; Молодые невольники

Полная версия

Глава XIII. Отвергнутый

Я не могу высказать всех мыслей, которые пришли мне в голову по поводу Ната Брэдли и его странных действий. Я помню только, что эти мысли были мрачны и горьки. Не раз я чувствовал приступы страшной злобы против этого человека, который покушался меня убить и который, вероятно, нашел средство заставить мисс Корнелию Вудли полюбить его. Я не мог не чувствовать, что эта мысль причиняет мне особенную боль.

Я легко нашел объяснения для исчезновения Брэдли, мне не нужно было расспрашивать о нем, я уже знал, что он вернулся в дом Вудли. Я почувствовал это, сразу же как убедился, что его среди нас нет. Мисс Вудли оставалась дома в одиночестве, и неудивительно, что этот подлец не упустил такого случая.

Тем более не удивительно, что охота на голубей потеряла для меня всякую привлекательность, и я сам задумал пойти домой и посмотреть, что делается у Вудли. Не сообщив никому своего намерения, я вышел из леса и двинулся по направлению к дому.

Я шел медленно, раздумывая, имею ли я право прервать это свидание, одна мысль о котором приводила меня в бешенство. Мне не хотелось так неожиданно вторгаться к ним, словно захватчик. Но мое негодование и даже это опасение обостряли мое любопытство, и я пошел дальше с видом человека, самовольно решившего принести себя в жертву.

Около дома была небольшая площадка, сплошь засаженная зеленью и напоминавшая своим видом плодовый сад. Но плодовых деревьев там не было, росли только декоративные. Площадка эта была огорожена. Тропинки пересекали ее во всех направлениях, а в самых густых и тенистых местах были поставлены скамеечки.

Через этот садик проходила дорога, шедшая от вязовой рощи к дому. Бесшумно отворив калитку, я направился к нему, но вдруг услышал два голоса и сразу узнал их. Первый голос принадлежал Брэдли. Я остановился и прислушался. То, что он говорил, было настолько интересно, что мне даже не пришло в голову устыдиться своей роли соглядатая.

– Так это решено окончательно? – говорил он.

Я пропустил начало разговора, но было ясно, что он скорее напоминал допрос, нежели обыкновенную беседу, это подтвердили и последующие фразы.

– Да, – ответила мисс Корнелия. – Это бесповоротное и окончательное решение.

– Вы находите меня недостаточно богатым? Вы хотите выйти замуж за крупного землевладельца с громадным состоянием, который мог бы окружить вас той роскошью, какой вы достойны? Поэтому вы мне отказываете?

– Позвольте вам сказать, мистер Брэдли, что это как раз и не имеет никакого отношения к моему отказу.

– Ну, скажите правду, Корнелия! Если вы отказываете мне из-за этого, то я, может быть, сумею вас разубедить, может быть, я могу обещать вам кое-что…

– Всякие обещания бесполезны. Я была честна с вами. Бесполезно возобновлять этот разговор. Я сказала и повторяю: Нат Брэдли, я никогда не буду вашей женой.

Молодая девушка так энергично подчеркнула эти слова, что мое сердце радостно забилось.

Наступило молчание. Я с волнением дожидался ответа моего соперника.

Он заговорил наполовину угрожающим, наполовину умоляющим тоном:

– Не говорите так, Корнелия, не говорите!

Несколько секунд он помолчал.

– Так вы не хотите? Не хотите? – заговорил он снова. – Хорошо же! Но клянусь небом, пока я жив, вы не будете женой другого, а если и будете, то сразу же овдовеете. Клянусь Богом, что, даже если это будет стоить мне жизни, я все-таки убью того, кто на вас женится, в тот самый день, как он станет вашим супругом. Теперь выбирайте: или вы моя жена, или вдова какого-нибудь безумца. Если бы я думал, что это может быть тот щенок, что гостит у вашего брата, я бы немедля с ним покончил, черт возьми… Еще до заката солнца…

– Нат Брэдли, – прервала молодая девушка дрожащим от негодования и презрения голосом, – я не собираюсь выслушивать подобное! Ступайте вон, или мой брат узнает, какие вольности позволяете вы себе со мной в его отсутствие.

На эту резкую отповедь ответа не последовало. Слышны были только легкие удаляющиеся шаги да шуршание платья.

Я понял, что мисс Вудли сразу же положила конец разговору, уйдя к себе.

Что касается меня, то я был рад, что мне пришло в голову последовать за моим соперником. Окончательно успокоившись, я хотел пойти опять в лес, чтобы до наступления ночи убить хоть несколько голубей. Однако слово «щенок» так и раздавалось в моих ушах, и при воспоминании о нем я снова слышал свист пули Брэдли. Я пошел к тому месту, где он разговаривал с мисс Вудли и столкнулся с ним лицом к лицу.

Если бы это был мой призрак, клянусь, он бы не смог ужаснуться еще больше. Он был, по-видимому, убежден, что убил меня, это и стало причиной его ужаса и смущения, когда он увидел меня целым и невредимым. Во всяком случае, нахальство на минуту оставило его. Голос негодяя слегка дрожал, и он боязливо смотрел на меня.

– Позвольте осмотреть ваше ружье, господин Брэдли, – сказал я.

– Ружье?! – воскликнул он с наигранным удивлением. – С удовольствием. Но позвольте узнать, зачем оно вам?

– У меня в кармане лежит пуля, пролетевшая в дюйме от моей головы. Мне хотелось бы узнать, не из этого ли ружья она послана.

– Боже мой! Как вы можете даже думать об этом?

– Черт возьми! – ответил я, приставив пулю к дулу ружья Брэдли и убедившись, что она к нему подходила. – Вы-то как раз и оказались так неловки. Позвольте же попросить вас: когда будете снова охотиться, стреляйте по дичи, а не по таким «щенкам», как я.

И, не ожидая ответа, которого, впрочем, и не последовало, я круто повернулся и, выйдя из калитки, присоединился к охотникам и стал палить с таким усердием и увлечением, что сам себе удивлялся.

Никто ничего не знал о случившемся, и я счел бесполезным рассказывать Вудли, какой малости не хватило для того, чтобы завтра ему пришлось готовить мне гроб.

Возвратившись домой, мы застали мисс Вудли одну.

– Где Нат Брэдли? – спросил ее мистер Генри.

– Не знаю, – ответила она.

Расспросив слуг, мы узнали, что, вернувшись на плантацию, Брэдли приказал оседлать лошадь и уехал, ни с кем не простившись.

Генри не увидел в этом ничего странного. По его мнению, Брэдли был вообще человеком, привыкшим действовать свободно и по собственному усмотрению. Меня же этот неожиданный отъезд удивил еще меньше. После разговора с хозяйкой дома Брэдли только и оставалось уехать, а после разговора со мной – и подавно. Вскоре этот отъезд перестал занимать нас. Я понял, что мисс Вудли и не подозревала о моем присутствии при ее свидании с Брэдли.

Я решил не говорить об этом даже ей. И до тех пор, пока соперник мой не потребует у меня ответа, я решил не поднимать никаких вопросов. Я стал думать о том, как теперь поведет себя этот негодяй. Подчинится ли он воле мисс Вудли и примет ли мою угрозу, которую он, без сомнения, понял? От такого головореза я мог ожидать, что он вызовет меня на дуэль, что в здешних суровых краях означает ожесточенный поединок на ножах, ружьях или револьверах. Я не понимал даже, почему он бездействовал в прошлый раз. Правда, его ружье не было заряжено, потому что он разрядил его, стреляя в меня, а пистолетов он, вероятно, не взял с собой. Ни для голубиной охоты, ни для того, чтобы делать предложение, они ему не были нужны.

Однако я рано или поздно ждал от него секундантов или, по крайней мере, письма.

Но следующий день, а за ним и целая неделя прошли без всяких последствий. О Нате Брэдли не было ни слуху ни духу.

Я заключил из этого, что между нами все кончено и что Брэдли не только подлец, но еще и трус.

Глава XIV. Угрюмый шкипер

Несколько дней спустя состоялась большая медвежья охота, о которой мне уже говорил мистер Генри, и я принял в ней деятельное участие.

Для меня это было настоящим праздником, тем более что Брэдли не было на охоте и мне не было нужды беспокоиться, что меня примут за медведя и подстрелят.

Однако мой хозяин получил за это время несколько писем, и мне почему-то показалось, что эти письма были от Брэдли.

Однажды я узнал негра, который принес письмо – тот сопровождал Брэдли в его последний приезд.

После этих писем хозяин мой казался расстроенным и подавленным. Я догадался, в чем дело. Видно, Брэдли требовал немедленной уплаты карточного долга, о котором мне говорил Джейк. Конечно, это огорчало меня, но больше всего меня мучило, что я должен скоро уехать от этих милых людей, с которыми свел меня случай.

Мои планы сильно изменились. Насколько до этих пор я старался ускорить свой отъезд, настолько теперь я силился придумать какой-нибудь приличный предлог, чтобы задержаться.

Вскоре мне подвернулся один, хотя и немного странный, повод остаться. Я сообщил, что мне вдруг вздумалось плыть в Новый Орлеан на барже. Таким образом я мог лучше рассмотреть эти края и даже поохотиться. Лошадь мою можно будет прислать потом на пароходе.

Мне и раньше приходило это в голову, но я бы вряд ли решился на подобное, не будь причины, которая заставила меня применить эту маленькую хитрость. Я знал, что баржа, нагруженная хлопком мистера Вудли-старшего, вышла из Теннесси и теперь медленно плывет вниз по реке. Она должна была прибыть сюда лишь через пару дней и выгрузить на плантацию корзины с яблоками, орехами и другими плодами, которые не росли здесь из-за тропической жары. Взамен же на нее должны были погрузить звериные шкуры, которые охотник ежегодно посылал в Новый Орлеан на продажу.

До прибытия баржи оставалась еще неделя или две, и я мог выиграть время.

Таков был мой план.

Благодаря ему я продолжил свое приятное пребывание в обществе мисс Корнелии и ее брата.

* * *

Прошла неделя, хотя, как мне показалось, пролетел один лишь день, и вот сообщили, что баржа из Теннесси подошла к пристани.

Первым моим побуждением было пожелать вслух, чтобы она находилась отсюда еще за тысячу миль. Но что было делать? Настало время уезжать.

* * *

Шкуры, которые отправлял мой хозяин, а также и мои собственные трофеи и съестные припасы, заготовленные на все время путешествия, были уже отправлены на баржу, а я все еще собирался.

Попрощавшись с мисс Вудли, но вовсе не так, как прощаются навсегда, я отправился к пристани. Мистер Генри сопровождал меня.

Я был удивлен и даже более огорчен тем, что капитаном баржи был не кто иной, как подозрительный мистер Блэк, грубые манеры которого некогда произвели на меня весьма неприятное впечатление. Стингер тоже был здесь в качестве помощника. Экипаж составляли четверо негров мистера Вудли-старшего.

Это открытие заставило меня раскаяться в своей опрометчивой выдумке: проплыть три тысячи миль в подобной компании, согласитесь, не слишком приятная перспектива! Но отступать было поздно, хотя капитан, кажется, тоже был недоволен тем, что я еду.

Все было уже погружено – и шкуры, и сундук с моими охотничьими трофеями, но мой собственный багаж и провизия лежали еще на земле под наблюдением негра, которому было поручено их сюда доставить. Экипаж, казалось, не обращал на них внимания и собирался уже убрать сходни.

– Мистер Блэк… так кажется? – сказал Вудли, обращаясь к капитану. – Я привел вам пассажира. Надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы его путешествие было приятным. Пожалуйста, позаботьтесь о нем, как позаботились бы обо мне самом.

– Пассажира?! – воскликнул Блэк с притворным удивлением, так как негры должны были уже сказать ему, что я еду на барже. – Но у меня нет места для пассажира!

– Как это нет?

– Ей-богу, нет!

– Ну, найдите где-нибудь, очистите от груза…

– У нас только и есть что маленькая комната, но в ней едва хватает места мне и Стингеру. А негры вынуждены кое-как ютиться между тюками.

– Вынесите тогда несколько тюков на помост. Вы скоро приплывете, да и, наконец, если пойдет дождь, можно их накрыть брезентом…

– У нас нет брезента.

– Тогда используйте шкуры.

– Но…

– Никаких «но», мистер Блэк! Вы слишком много себе позволяете!

Это было сказано тоном, не допускающим возражений.

Впрочем, если капитан и не желал принимать меня на борт баржи, у него не было для этого никаких серьезных причин. Почему же он так этому противился? Я не мог этого понять так же, как и Вудли, и его удивление перешло наконец в гнев.

– Послушайте, мистер Блэк, – сказал он. – Это баржа моего отца. Мой друг захотел воспользоваться ею для поездки в Новый Орлеан, и я ему обещал. Поэтому требую, чтобы вы приняли его на борт. Не смейте возражать и прикажите людям выкатить несколько тюков на палубу.

Блэк ответил, что хлопок намокнет и от этого могут произойти затруднения при его продаже.

– Да вам-то что за дело?! – окончательно взбесился Вудли. – Я за это отвечаю, а не вы!

Я никогда не видел Генри Вудли в таком гневе. Эти возражения в ответ на его приказания в моем присутствии и в присутствии слуг привели его в бешенство.

В таком состоянии я не решился сказать ему, что был бы не против остаться на плантации. Это походило бы на то, что я хочу избежать столкновения между Генри и капитаном. Впрочем, и мне самому вовсе не хотелось уступать этому субъекту. К тому же я и так загостился у Вудли; нельзя же мне было оставаться все время у них. «Уезжать так уезжать», – решил я и предпочел бы теперь скорее разместиться под открытым небом на палубе, чем вернуться на плантацию Генри.

Капитан перестал наконец ворчать и протестовать и согласился принять меня как пассажира.

Тогда оказалось, что места было даже больше, чем нужно, и не было никакой надобности трогать тюки. В каюте хватило места даже для моего чемодана и провизии.

Генри Вудли извинился за то, что произошло; я обещал навестить его весной. Мы обменялись дружеским рукопожатием, и баржа пустилась по течению «Отца вод»^[4].

Глава XV. Необщительные спутники

Благодаря странным действиям рулевого, которым первые шесть часов был Стингер, мы продвигались весьма медленно. Вместо того, чтобы держаться течения, он его как бы нарочно избегал. То мы плыли вдоль одного берега, то вдруг сворачивали к другому.

Около десяти миль ниже плантации Блэк приказал причалить к берегу и, выйдя на берег с одним из негров, привязал судно к большому дереву. Здесь не было ни пристани, ни какого-либо жилья – ничего, кроме густого леса.

Прежде чем выйти из лодки, Блэк прошептал что-то на ухо своему помощнику, мне же не сказал ни слова. Выйдя на берег, он сразу же скрылся за деревьями, оставив экипаж на съедение москитам.

Он пропадал добрых два часа. А по его возвращении мы снова принялись тыкаться от одного берега к другому.

Может быть, это делалось из осторожности, ввиду водоворотов, которых мой неопытный глаз мог не заметить, а может быть, и по иной причине, не понятной для меня.

Однако это меня заинтересовало. А так как мои отношения с капитаном были не из дружеских, то я не стал добиваться от него объяснений ни по поводу этого удивительного управления баржей, ни по поводу его прогулки по берегам реки.

Я обратился к негру, которого помнил по плантации Вудли-отца. Но он понимал не больше, чем я.

– Не знаю, чего это масса Стингер так правит, – сказал чернокожий. – Вероятно, так надо. Может быть, тут водовороты или крокодилы.

Мое собственное предположение было правдоподобно, но тоже не оказалось правдой. Я думал, а не хочет ли мистер Блэк наказать меня за мое насильственное вторжение на баржу. Он, может, нарочно будет делать столько объездов и остановок, что я сам попрошусь сойти с баржи в Натчезе или в Пойнт-Купе, или на какой-нибудь другой пароходной пристани.

Будь его план таков, то он, без сомнения, имел бы успех. Не прошло и дня, как мои спутники вместе с их судном так мне опротивели, что я решил сойти на первой же пристани, где мог бы дождаться парохода.

Я подумал об этом еще до отъезда, но ничего не говорил Вудли, чтобы не огорчать его. Теперь же, когда я был один, не было причин продолжать такое неприятное и скучное путешествие. Мне оставалось выйти в Натчезе, и только, а Вудли потом уже не будет до этого дела.

Это путешествие зигзагами продолжалось бесконечно. Очевидно, хлопку моих прежних хозяев придется сильно опоздать на место назначения. Продолжая так плыть, мы не могли прибыть в Новый Орлеан ранее середины зимы.

Солнце уже село, а мы не удалились от плантации и на двадцать миль. Я заключил это из того, что мы не миновали еще того острова, где я убил белоголового орлана. Впрочем, может быть, я проглядел его, хотя смотрел довольно внимательно.

Днем, чтобы скоротать время, я брал ружье и занимался тем, что стрелял в птиц или в крупных рыб, которые плыли за баржей. Раз даже я убил довольно большого ястреба, но он упал в воду, а капитан не захотел отвязывать лодку, и я вынужден был оставить свой трофей. Тем не менее эта бесполезная охота очень развлекала меня. Это было ведь одной из причин, почему я выбрал такой способ путешествия.

С наступлением ночи поневоле пришлось прекратить это занятие и поискать другое. Но его не было. Разговаривать с такими спутниками было невозможно, книгами я забыл запастись, да и читать нельзя было при коптящей лампе, горевшей в так называемой каюте. Я не мог дольше оставаться в этой вонючей дыре в компании четырех болтливых и глупых негров, которым почему-то приказали не выходить на палубу. Двое белых, капитан и его помощник, остались наверху, и я вышел, захватив с собой одеяло и решив провести на палубе большую часть ночи.

Днем было очень жарко, а теперь стало довольно свежо, и нужно было укрыться. Я завернулся в плащ, надев капюшон на голову. Эта предосторожность была не лишней, так как с болот дул сильный ветер. Закурив сигару, я стал ходить вдоль и поперек по круглой палубе судна, но скоро почувствовал, что в этой прогулке не было ничего приятного. Ночь была темна, пол плохо сколочен, и я ежеминутно рисковал провалиться или, споткнувшись, упасть в воду.

Я остановился на краю баржи и стал смотреть на темные волны реки, на светлячков, которые, точно падающие звездочки, носились вдоль заросшего кустами берега.

Я забылся на некоторое время, вслушиваясь в эти голоса природы, симфония которых словно охватывала меня со всех сторон. До меня доносился вой волков, слышалось как бы рыдание, похожее на мяуканье кошки – это был голос ягуара.

А ближе, вместе с пронзительными звуками сверчков, раздавались голоса ночных птиц: громкий, как труба, голос дикого лебедя, жалобный призыв совы.

Я долго так простоял, и ни одно человеческое слово не помешало мне вслушиваться в этот ночной голос природы. Четыре негра остались в глубине каюты, двое белых на палубе были молчаливы и неподвижны, как призраки. Они стояли рядом, держась за длинную рукоятку руля, и разговаривали, но так тихо, что до меня не долетало ни звука.

Я стоял как можно дальше от них, не имея ни малейшего желания присоединиться к их разговору или дать им повод думать, что я дорожу их обществом. Однако, хотя и не слыша их, я видел, что они очень оживленно обсуждали что-то. Я понял это по их жестам. Не обо мне ли они говорили?

Несмотря на темноту, я видел, что они обернулись в мою сторону. Я знал, что они недовольны моим присутствием на судне, но почему – это было мне совершенно неизвестно.

Кроме их обычной грубости и свинства, которое они демонстрировали на каждом шагу, я не мог ничего от них ждать.

Мне казалось смешным думать, что их общество грозило мне какой-либо опасностью.

Но теперь эта мысль внезапно пронеслась у меня в голове. Я вспомнил рассказы о лодочниках Миссисипи, способных на все, даже на убийство.

Но зачем им убивать меня? Багаж мой не имел ни малейшей ценности. У них не было основания предполагать, что у меня есть с собой деньги в таком количестве, чтобы из-за них стоило совершать преступление.

Наконец, здесь было четыре негра с плантации сквайра Вудли – подобное преступление невозможно будет скрыть. Нет, эта мысль была просто смешна, и я ее отогнал. Однако мне все казалось странным, чего это они так долго разговаривают. Ни направление движения баржи, ни дела в Новом Орлеане не могли вызвать беседы с такой оживленной жестикуляцией.

С наступлением ночи они даже перестали пересекать реку, руль закрепили намертво, и баржа неслась по течению со скоростью около десяти миль в час. В этом месте течение было чрезвычайно быстрым.

Думая об этом, я успел выкурить сигару. И сунул руку в карман, чтобы взять новую, но вспомнил, что оставил портсигар в каюте. Идя за ним, я прошел близко от того места, где стояли Блэк и Стингер. Один держал руль, другой стоял рядом.

Сигара – окурок превосходной «гаваны» – еще была у меня в зубах и не потухла. Мне захотелось взглянуть на их лица, и, проходя мимо, я несколько раз сильно затянулся; огонек сигары разгорелся. Никогда еще свет не освещал двух более свирепых лиц. На них лежала печать какого-то гнусного или преступного замысла. И если бы я мог предположить, что у них есть расчет убить меня, я поверил бы этому в данную минуту, я даже не сомневался бы, что они сделают это.

Они молча посмотрели, как я прошел, и не пошевелились.

Я тоже не проронил ни слова.