Меган Миранда
Последняя гостья
Она скованно улыбнулась:
– Рада снова видеть вас.
– Как ваши родители, Паркер? – спросил детектив Коллинз, когда все расселись за круглым столом.
– В порядке. – Паркер провел ладонью по волосам, а большим пальцем – сбоку по лицу. Нервная привычка, почесывание редкой, как тень, щетины. – Они все-таки собираются на церемонию.
– Замечательно, – хлопнула в ладоши Джастин. Будто можно было извлечь из сказанного хоть какой-то позитив. Дань памяти погибшей девушке. Приезд ее скорбящих родителей, еще недавно готовых возложить вину за случившееся на местных жителей. Я даже не замечала, что качаю головой, пока вдруг не перехватила обращенный на меня любопытный взгляд детектива.
– Но с парой условий, – добавил Паркер, вытирая ладони о брюки под столом. Я увидела, что он превратился в Паркера-бизнесмена. Раскатанные рукава наглухо застегнутой рубашки предупреждали о том, что будет дальше. Легко было бы приписать его позицию одной только клановости, но приходилось признать, что он на диво ловко убедил нас всех, что мы на одной стороне и хотим одного и того же, – и ему известно, что именно нам нужно.
От разговора я отвлеклась, когда они начали обсуждать освещение в прессе новой инициативы Ломанов. Программы профилактики суицидов, ориентированной на работу с населением и предназначенной для оказания психиатрической помощи и проведения обследований. Об этом я уже знала – читала и статьи, и отклики общественности. Каким-то образом смерть Сэди лишь сделала Ломанов более примечательными и достойными. Как будто эта трагедия облагородила их – убитых горем после смерти Сэди и постепенно восстанавливающихся, возрождающихся из пепла своей прежней жизни. Все это выглядело тошнотворно.
Я сосредоточила все свое внимание на салате с омарами, который подали всем, – легком и сытном, и пыталась вспомнить, когда в последний раз побывала здесь вместе с Ломанами.
И вздрогнула, внезапно вспомнив: в день рождения Сэди. В конце июля прошлого года. С ее родителями, Паркером и Лус. Сэди казалась рассеянной. Дерганой. У нее недавно изменились рабочие обязанности. Мне подумалось, что она чем-то озабочена. «Отчужденная и отстраненная» – так позднее назвала это состояние полиция. Как будто это был первый симптом, который мы проглядели.
– Эйвери?.. – Паркер смотрел на меня так, будто только что задал мне вопрос. – Ты возьмешь на себя статью в газете? Подыщешь подходящую фотографию?
– Конечно, – сказала я. Только теперь мне стала ясна собственная роль. Джастин привела с собой свою ассистентку, а Паркер – свою. Я работала на Ломанов, была деталью декорации, демонстрацией влияния. И даже оделась соответственно.
Мы встали из-за стола, прощаясь друг с другом.
– В ближайшее время я свяжусь с вами, – пообещала Эрика, пока мы выходили, и протянула мне свою визитку. Она спустилась по дощатым ступеням крыльца, опередив нас, всех остальных. Дойдя до своей машины, она обернулась и подняла голову, но выражение ее лица оказалось для меня загадкой.
Оставалось лишь гадать, что наговорила ей Ивлин.
* * *
Паркер стоял рядом со мной, пока остальные разъезжались. Он коснулся моего плеча, я вздрогнула.
– Расстроилась? Извини, Эйвери. Родители прислали меня сюда, считая, что я справлюсь. Но я не могу. Мне правда нужна твоя помощь.
Я перешла через улицу к своей машине, втиснутой между двумя дорогими внедорожниками, и он последовал за мной, подстраиваясь к шагу.
– Господи, Паркер, может, в следующий раз хотя бы предупредишь заранее? И потом, я понятия не имела, что детектив Коллинз тоже в этом участвует. Боже.
Он положил ладонь на крышу моей машины и склонился ко мне.
– Понимаю. Да, это нелегко.
По-моему, ничего он не понимал. К тому времени как Паркер начал давать показания, рядом с ним уже был адвокат его семьи. И, вероятно, в той же комнате находился его отец, осуществляя общий надзор. Паркер был братом жертвы, к нему относились соответственно. А я – порождением Литтлпорта, пешкой совершенно не на своем месте, и детектив Коллинз не доверял мне с самого начала.
«Кто-нибудь может поручиться за вас и за все это время, Эйвери?»
«Паркер, Лус, полный дом народу. Они видели меня. Я была там».
«Вы могли на время отлучиться. Они не в состоянии отвечать за каждую минуту».
«Но я не отлучалась. И, как я уже говорила вам, она посылала мне сообщения. С ней все было в порядке».
«А что насчет Коннора Харлоу?»
«А что насчет него?»
«Вы заметили, в каком состоянии он был прошлым вечером?»
«Ничего я не заметила. Мы с Коннором больше не общаемся».
– Это будет много значить, – добавил Паркер, – если ты поможешь мне здесь.
Поменял тактику, чтобы привлечь меня на свою сторону.
– Ты же вроде бы говорил, что твои родители не приедут на церемонию, – напомнила я, не сумев скрыть упрек в голосе.
Он смотрел в телефон, отправлял какое-то сообщение.
– Ну, это еще неизвестно. Может, и не приедут.
Внимание, уделенное лишь отчасти. Частичная заинтересованность.
– Но пусть лучше другие думают, что приедут. Так будет легче во всех отношениях.
Паркер всегда говорил людям то, что им хотелось услышать, и я не смогла определить, в расчете на кого из нас он сейчас действует.
Ложь давалась ему безо всяких усилий – как тогда, так и теперь.
И, как мне казалось, составляла всю их жизнь.
Глава 5
Я вошла в мини-отель «Мыс», и мистер Силва вежливо улыбнулся. Летом каждый из нас следил за тем, чтобы его лицо выглядело спокойным и предсказуемым – маска, деталь бесконечного фарса. Ничто в поведении мистера Силва не указывало, что мы с Фейт в детстве бегали наперегонки по здешним коридорам, смеялись в такт топоту наших босых ног, а он кричал нам вслед: «Дети, осторожнее!» Или что много лет спустя ему пришлось вызвать полицию, чтобы выдворить меня из мини-отеля.
– Добрый день, – поздоровался он. Отцу Фейт придавали сходство с рыбаками вечный загар на обветренном лице и руки, узловатые не от перетаскивания ящиков с омарами, а от плотницкой работы, но разницы никто не замечал. Все члены семейства Силва выглядели как единое целое с побережьем Мэна, отчасти порожденное им. В последний раз, когда я видела миссис Силва, ее волосы поседели на висках, но в остальном шевелюра осталась прежней, огненно-рыжей. И морщины у нее на лице обозначились глубже, будто она много лет провела на балконе лицом к ветру, глядя на океан. Оттенок волос Фейт был ближе к каштановому, но они буйно курчавились, а она никогда не удосуживалась приглаживать их – ни на йоту не изменяла себе. Люди судили по внешнему виду и с готовностью покупали все, что бы им ни рекламировали.
Я прошла прямиком к большой дубовой стойке администратора в вестибюле высотой в два этажа и выложила на стойку конверт, на котором моим неразборчивым почерком было написано: «Кевину Доналдсону».
– Здравствуйте, мистер Силва. Кажется, у вас сегодня зарегистрировалась семья Доналдсон? Вы не могли бы передать это им?
Дверь в кухню за стойкой распахнулась, Фейт замерла на пороге. За ее спиной покачивалась на петлях дверь.
– О, а я не знала, что здесь кто-то есть. – Она прокашлялась. Под «кем-то» она явно подразумевала меня.
– Привет, Фейт. С возвращением.
Ее мешковатая футболка спустилась с одного плеча, была видна выступающая ключица. Черные легинсы, черные шлепки и волосы, собранные в конский хвост. Если не присматриваться – все та же девчонка, которая пробиралась ночью в кухню за вкусненьким для гостей, оставшихся с ночевкой, носилась босиком как по дому, так и за его пределами, и каждый ее шаг был пружинистым, будто в ожидании выстрела из стартового пистолета. Но с тех пор, как я видела ее в прошлый раз, она заметно отощала. И судя по ее взгляду, видимо, тоже оценивала перемены в моей внешности.
– Спасибо. – Она поспешно повернулась к стойке. – Маме нужно знать, на сколько человек готовить обед, когда у тебя будет свободная минутка.
Мистер Силва кивнул, и Фейт снова скрылась за качающимися створками дверей. Я слышала, она закончила учебу, вернулась и должна была принять управление мини-отелем сразу же, как только ее родители уйдут на пенсию.
– Наверное, приятно снова видеть ее дома, – сказала я.
– Так и есть. Вам непременно надо как-нибудь зайти в гости, когда она будет не так занята.
– Обязательно.
Обмен любезностями. И он говорил не всерьез, и я тоже.
В коридоре наверху послышались шаги, я инстинктивно подняла голову, но не заметила ничего, кроме тени на стенах вдоль изогнутой двойной лестницы.
Этот дом был огромен и со временем только разрастался; я привыкла воспринимать его как замок. Арочные дверные проемы, укромные подоконники-банкетки, стенные шкафы внутри стенных шкафов. Поручни со стороны высокого берега, сделанные из необработанного дерева. Балконы, опасно нависающие над обрывом, с перилами в вечном налете мельчайших соленых брызг. Фейт тоже жила здесь, на чердаке, переделанном в мансарду, где все мы, когда еще учились в средней школе, впервые выпили, передавая бутылку по кругу.
На секунду мне вспомнился Коннор, каким он был в то время, когда казалось, что сохранять неподвижность он вообще не способен. Как он исчезал, стоило только отвернуться, чтобы вновь появиться, едва его отсутствие замечали. И как создавалось ощущение, что за время паузы он успевал прожить целую жизнь, а мы, все остальные, будто застревали в замедленной съемке.
Мистер Силва увидел, что я смотрю в сторону лестничной площадки, и пока шаги удалялись, придвинулся ближе и понизил голос:
– Доналдсоны уже устроились на новом месте. Честно говоря, вид у них слегка ошарашенный. Что же там стряслось, Эйвери? – И он указал подбородком в сторону домов, сдающихся в аренду. Все они находились в пределах нескольких минут ходьбы пешком, но не были видны отсюда.
– Не знаю, – ответила я, вновь вглядываясь в сторону пустого полутемного коридора. – Сейчас пойду выяснять.
* * *
Доналдсоны снимали «Голубую мухоловку» – место проведения прошлогодней вечеринки «плюс одна». Я не раз бывала там с тех пор, но никогда не задерживалась надолго. Когда дом пустовал, я старалась, чтобы мои обходы были быстрыми и эффективными. Иначе напоминаний оказалось бы слишком много.
Этот дом не был местом гибели Сэди, поэтому полиция вскоре перестала наведываться туда. Однако ему предстояло навсегда остаться местом, где я в последний раз представляла ее себе живой. Где ждала ее финального сообщения, последних слов, которые она собиралась сказать мне:
«Никто не понимает».
«Мне будет тебя не хватать».
«Прости меня».
Я так никогда и не узнаю, что именно она хотела написать. Полиция пыталась разыскать ее телефон, но GPS был отключен на нем еще до нашего знакомства – пережиток подростковых подозрений Сэди, что родители отслеживают каждый ее шаг. Полицейские обнаружили только, что телефон отключен и, скорее всего, упал в море, когда она прыгнула со скалы.
Тропа от мини-отеля до домов на высоком берегу петляла между деревьями и проходила мимо «Голубой мухоловки». Так же легко я могла бы добраться до дома на машине, только сделать небольшой крюк до следующего съезда, но мне не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал шум и заметил, что я приближаюсь, не хотелось, чтобы мою машину увидели и задались вопросом, что происходит.
Я шагала по той же тропе, по которой бежала почти год назад вслед за Паркером и Лус. Мчалась навстречу тому, что нам было не под силу остановить. Теперь, по прошествии времени, я понимала, что Паркеру не следовало садиться за руль. Как и никому из нас. Ночь имела размытые очертания – вечеринки часто действовали на меня таким образом. Обрывки и отголоски возвращались ко мне неожиданными вспышками во время допросов, трансформировались в неуклюжую хронологическую последовательность того, что я сказала, сделала, видела или слышала.
Стоя на передней веранде, я почти чувствовала по другую сторону двери людей – их возбуждение, смех – еще до того, как все переменилось.
Доналдсоны выполнили условия договора, оставив ключ от дома в конверте, а конверт – в почтовом ящике возле входной двери. Да, не самый безопасный способ, но одна из условностей спектакля. Часть истории этих мест, которую мы преподносили приезжим. В Литтлпорте насчитывалось множество очевидных опасностей, несмотря на то что мы уверяли туристов в обратном. Здесь совершенно безопасно, объясняли мы им и, строго говоря, не обманывали – если судить по статистике преступности.
Но других опасностей это не отменяло. Машину в темноте, горный серпантин. Ледяную дорожку на тротуаре. Край утеса, бурное течение, острые камни.
Горы и воду, зимний холод, летнюю беспечность.
Чудом предотвращенные трагедии, не получившие огласки: такие как ушедшие в поход и пропавшие туристы (нашлись спустя два дня), женщина, упавшая в ущелье (она ухитрилась вызвать помощь, но лишь потому, что при ней был телефон), недооценившие течение и запаниковавшие гребцы на каяках, которых ловцам омаров приходилось вылавливать одного за другим на протяжении всего сезона.
И немало других случаев, но мы делали вид, что их не было.
Когда я вошла в дом, в нем все еще витали запахи завтрака. Арендаторы оставили посуду замоченной в раковине, будто собирались загрузить посудомойку до прихода уборщиков.
Поначалу я не заметила никаких следов чужого пребывания, как и говорил детектив Коллинз. Неровно стоящие стулья в гостиной оставили скорее всего Доналдсоны. Как и грязные отпечатки пальцев на поверхностях и загнутый угол ковра в гостиной.
Но потом взгляд стал цепляться за мелкие подробности: перевернутую вверх ногами подушку на диване, будто кто-то убирал подушки с него, а потом вернул на прежнее место, но не так, как было. Ножки обеденного стола в столовой уже не совпадали с вмятинами на ковровой дорожке под ним. Вряд ли у Доналдсонов имелись причины переставлять мебель.
Я сделала круг по всему дому – проводила пальцами по подоконникам, дверным косякам, проверяла замки. Все они казались надежными. Я остановилась у второго окна, обращенного назад, за дом, – более светлого и блестящего, чем все остальные. Его заменили после той вечеринки «плюс одна», так как по стеклу разбежалась паутина трещин. Одно из последствий вечеринки, свидетельство того, как рискованно созывать пестрое сборище к себе домой.
Я сама заказывала окно на замену. И теперь провела пальцами по раме – чуть более тонкой, с блестящим замком. Он был заперт. Но не такой модели, как на других окнах, а новее, с язычком настолько тонким, что вряд ли он держался как следует. При попытке поднять раму она легко заскользила вверх, несмотря на замок. Я чертыхнулась. По крайней мере, теперь не придется тревожиться о том, что у кого-то есть ключ.
Для начала требовалось убедиться, что вся наша собственность цела; дома, сдающиеся в аренду, ценными вещами мы не украшали, но лучше было все-таки наскоро все проверить. Судя по перевернутым подушкам, тот, кто побывал здесь, искал какие-то спрятанные ценности. В съемном жилье, где не было сейфа, арендаторы обычно прятали ноутбуки между матрасом и пружинной сеткой кроватей. А драгоценности закапывали под одежду и белье, на самое дно ящиков комода.
Дверь в большую спальню в самом конце коридора осталась закрытой, но я рассудила, что именно там могло быть что-то спрятано и туда же неизвестный явился на поиски.
Едва открыв дверь, я уловила запах морской соли и лаванды. На белом деревянном комоде была оставлена зажженная свеча. Забытая Доналдсонами при выселении. Напрямую правилами это не запрещалось, но находка заставила меня задуматься, стоит ли вообще держать в доме свечи. Я задула пламя, витая струйка черного дыма поднялась в воздух, отразившись в зеркале, и рассеялась.
В ящиках комода не осталось никакой одежды, в ванной на полках не обнаружилось никаких забытых мелочей. Двуспальная кровать осталась незаправленной, на нее только накинули белое стеганое одеяло, не расправив его. Я открыла сундук в изножье кровати, где мы хранили одеяла, и запах оттуда, затхлый и землистый, напомнил мне чердак бабушкиного дома. По верхнему одеялу шмыгнул паук, я отскочила, по рукам побежали мурашки. Вероятно, эти одеяла весь сезон пролежали здесь нетронутыми. Их требовалось перестирать, а сам сундук – почистить пылесосом и протереть мебельной полиролью; на следующей неделе ожидался приезд еще одной, последней в этом сезоне семьи.
Я выгребла стопку тонких и стеганых одеял, боязливо затаив дыхание, и вдруг что-то привлекло мое внимание в дальнем углу сундука.
Это был телефон. Поначалу я предположила, что его забыли Доналдсоны – потому что спрятали здесь, как сделала бы и я. Но в верхнем левом углу экрана виднелась трещина, телефон казался давным-давно разрядившимся, вероятно, потерянным и забытым какой-нибудь из семей, отдыхавших здесь ранее в этом же сезоне. Я уже собиралась сунуть его в карман, как вдруг заметила красный мазок в углу простого черного корпуса. И сразу поняла, что это лак для ногтей. Телефон был испачкан им в самом начале прошлого лета, когда она набирала сообщения, не дождавшись, пока высохнут ногти.
Все попытки стереть лак только сильнее размазали его. Это придает ему индивидуальность, заявила она тогда.
Я села на край постели, у меня затряслись пальцы.
Я знала, что держу в руке телефон Сэди Ломан.
Лето
2017
Вечеринка «плюс одна»
21:00
Это была ошибка.
Я стояла на передней веранде «Голубой мухоловки» и смотрела, как из-за деревьев, окружающих дом, группами по двое и по трое появляются гости – смеются, несут выпивку. Лавируют между деревьями, выбираясь оттуда, где оставили машины, некоторые не удосуживаются дойти до передней двери и вместо этого заходят в дом через патио. Я надеялась, что прибой заглушит шум нашего сборища.
Вечеринка на этот раз должна была пройти в доме Ломанов, но Сэди высказалась категорически против. Они с Паркером долго спорили по этому поводу, Паркер твердил, что так будет по-честному, как будто всегда играл по правилам, а Сэди взывала к его стремлению все держать под контролем: «Ты правда хочешь, чтобы все они завалились к нам домой? Терлись среди наших вещей? В наших комнатах? Да ладно, ты же понимаешь, что из этого выйдет».
Паркер пытался парировать каждый довод, как обычно поступал в бизнесе и в жизни:
– Значит, Эйвери поможет присмотреть за вещами. Значит, закроем доступ в наши спальни.
– М-да? – ехидно переспросила она, вытаращив глаза. – На дверях нет замков, и чем же ты собираешься подкрепить запрет? Забаррикадировать двери мебелью? И кидаться в драку, если кто-нибудь не подчинится?
– Не смеши, – сказал Паркер, отворачиваясь, и совершенно напрасно.
У меня невольно напряглись плечи, а Сэди с шумом втянула воздух, придвигаясь к брату.
– Ладно. Сам будешь объясняться с папой по поводу его письменного стола, загаженного каким-нибудь пьяным местным. Сам скажешь Би, что кто-то блевал у нее на кухне.
Он рассмеялся.
– Господи, да никто не загадит этот гребаный стол, Сэди. Хватит уже вести себя так, будто вокруг одни отбросы. Честно говоря, – продолжал он, сверля ее взглядом, – хуже, чем от твоих выходок, уже не будет.
В этот момент я решила вмешаться.
– Мы могли бы устроиться в одном из домов, которые сдаются в аренду, – сказала я. – Оба дома на высоком берегу будут пустовать на этой неделе.
Сэди кивнула, ее лицо заметно расслабилось, кулаки разжались. Я видела, что и Паркеру мысль понравилась, он задвигал челюстями, обдумывая ее.
– В «Закатном приюте», там больше места, – решил он.
Но я покачала головой. Никто не знал эти дома лучше, чем я.
– Нет, – возразила я, – «Голубая мухоловка» удачнее расположена. Там нас не заметят.
* * *
Но теперь, стоя на передней веранде, пока вечеринка только набирала обороты, я уже сомневалась в правильности этого решения. Машины выстроились вдоль улицы в обоих направлениях – вероятно, нарушая какие-нибудь нормы противопожарной безопасности, из-за них на улице едва хватало места для проезда. Я вытянула шею, высматривая свою машину, которую оставила в конце короткой подъездной дорожки к «Закатному приюту» через дорогу, передом к выезду, чтобы загородить другим доступ на территорию дома. Кто-то уже запер меня, припарковавшись под углом прямо напротив въезда на дорожку.
Из-за деревьев и сгущающихся сумерек я не могла разглядеть, насколько далеко тянется вереница машин. Уличных фонарей здесь, на высоком берегу, еще не было – только светилась лампа на веранде и время от времени по тротуару скользили лучи фар, когда подъезжала очередная машина.
– Все в порядке? – Паркер остановился за моей спиной в открытых дверях. Он хмурился, вглядываясь в темноту поверх моего плеча.
– Да, в полном.
Поводов для беспокойства у меня набирался целый список: количество гостей, которые все еще прибывали, запасы спиртного, а также то, что я, убрав хрупкие интерьерные украшения, не подумала про напольные коврики под ножками мебели, а заменить их будет гораздо труднее.
Но сегодня мне было незачем оставаться собой. Эта ночь – для забвения.
* * *
Я вошла в дом вслед за Паркером и тут же потеряла его в толпе, заполонившей кухню. И очутилась в самой гуще знакомой игры.
Включили музыку, что-то исступленно-буйное, хотя никто не пустился в пляс и не пританцовывал в ее ритме. Но кухонный стол-островок обступила целая компания, а на столе перед ней выстроились стопки.
Я протиснулась поближе к столу.
– Вот-вот, – воскликнула я и с улыбкой взяла одну из стопок.
– Очень вовремя, – отозвался мой сосед. Он показался мне смутно знакомым, но был немного моложе меня, а я давным-давно оставила всякие попытки запомнить имена тех, кто начал приезжать в город в последнее время. – Я как раз собирался рассказать всем про Грега и Кэрис Фонтейн, – продолжал он.
Грег со стуком поставил свою стопку, изумленно разинув рот.
– Не вздумай отпираться, – с широкой ухмылкой предупредил еще один из мужчин. – Я вас видел. Внизу, в «Логове».
Тогда Грег покачал головой, улыбнулся и опрокинул очередную стопку. И остался в игре.
Отпущение тайн, интрижек и раскаяний продолжалось. Игра без правил и без способа выйти из нее, кроме как выпить еще. Одно чистосердечное признание или один чужой выданный секрет – одна стопка. Время шло, и вскоре уже приходилось придумывать, что бы еще сказать.
И так далее, круг за кругом. Вскоре я уже перестала узнавать большую часть имен.
Шесть лет назад мы с Сэди стояли бок о бок у стола, похожего на этот, на моей самой первой вечеринке «плюс одна». После того дня на пляже мы вошли в состояние непринужденной легкости, провели последующие месяцы тем образом, который казался и неизбежным, и недолговечным, и вечеринка «плюс одна» стала идеальным финалом.
Один из друзей Паркера ткнул пальцем чуть ли не в лицо Сэди и объявил: «Ты была в моем доме. С моим братом». Румянец пополз вверх по ее шее, но, вместо того чтобы возмутиться, она приняла вызов: «Ты прав, была. По-твоему, это я виновата? Смотри, я даже покраснела от одной только мысли об этом».
Это придавало ей смелости – когда кожа свидетельствовала о том, как она сконфужена. Она говорила, что бессмысленно прятаться от самой себя, если лицо все равно выдает все ее тайны.
Я видела, как остаток ночи этот друг не сводил с нее глаз. В то время она была по-детски тоненькой. Почти незаметной на групповых снимках. Но даже тогда она была способна в мгновение ока поработить любого.
Теперь, по прошествии времени, мне ясно: в первую очередь меня привлекло то, что извиняться было незачем. Ни за то, что ты натворил, ни за то, кто ты есть. Из всех перспектив, открывшихся мне в то первое лето, это особенно опьяняло.
– Эй! – окликнул меня Грег, обведя комнату расслабленным взглядом и останавливая его на мне. – А где Сэди?
Грега Рэндолфа я успела узнать за шесть лет, пока вращалась в этом мирке. По тайнам, которыми делилась Сэди, по тому, как она могла свести кого угодно к обрывку фразы. Его дом в нагорном районе Хоукс-Ридж был почти таким же шикарным, как у Ломанов. Но отчетливее всего в ее оценке Грега Рэндолфа мне запомнилось первое, что она упомянула о нем, – «гнусная пьянь, как его отец». Раньше он был крепким и мускулистым, но теперь мало-помалу становился рыхлым, черты его лица теряли четкость. Темные, зализанные назад волосы, загар на грани ожога вблизи переносицы. С годами он так и не угомонился, добиваясь Сэди, и она не перестала во всеуслышание отшивать его.
Поскольку мы здесь вываливали всю правду, я не удержалась.
– Где надо, – ответила я, – и встречаться с тобой по-прежнему не собирается.
В толпе вокруг стола послышался приглушенный смех, но пить никто не стал, а темные брови Грега взлетели вверх – он не сумел скрыть эту стремительную вспышку гнева. Но быстро овладел собой, и его губы растянулись в понимающей улыбке.
– Да я в курсе. Когда я в прошлый раз видел твою подружку Сэди, она выбиралась из лодки с тем местным, которого я только что видел, – он указал подбородком в сторону патио, но я не поняла, о ком он говорит. – Только вдвоем на закате. Вот уж не думал, что она падка на такое, но мне-то откуда знать? Я так понял, это была моя очередь откровенничать. Жаль, что она все пропустила.
Я нахмурилась, а сосед Грега уточнил:
– Ты про того парня из яхт-клуба?
Грег рассмеялся.
– Нет, с чего вдруг? Про того, который возит народ на рыбалку, – знаешь?
Коннор. Он имел в виду Коннора. На самом деле Коннор не только рыбалкой занимался. Он почти в одиночку управлял изо дня в день компанией своих родителей. Вел учет, забирал грузы с пристани, следил, чтобы дневной улов развозили по всем ресторанам города, как крупным, так и мелким. А в свободное время и после работы катал отдыхающих, в том числе и на рыбалку. Но для него это был не основной вид деятельности.
– Странно, что ты не знала, – сказал Грег, и я разозлилась, что он так легко прочел это по моему лицу. Он улыбнулся, у меня кружилась голова. Коннор. Сэди и Коннор. Этого не может быть, но здесь он сегодня наверняка именно поэтому. Грег указал на следующую стопку:
– Выпьешь эту за нее?
Я пододвинула стопку к нему.
– Я пас, – сказала я, сделав выбор в пользу равнодушия – тем же способом отшила бы его Сэди.
– Пока мы болтали, – продолжал Грег, ставя локоть на стол, липкий от пролитой выпивки, – я тут задумался… Ну, не я один – все мы вроде как гадаем: что именно ты делаешь для Ломанов?
Он стоял так близко, что на резком выдохе я уловила кислую вонь его дыхания. И машинально отпрянула от нее, а улыбка Грега стала шире: он сделал ошибочный вывод, что задел меня за живое. Слухи до меня долетали не раз. Что я любовница Гранта. Или Бьянки. Что я состою на службе у чего-то зловещего и тайного, того, что пытаются замаскировать, выставив меня в качестве прикрытия. Как будто сама идея великодушия, или дружбы, или родственных уз, не связанных с обстоятельствами рождения, оказалась слишком невообразимой.
«Зависть, – сказала бы Сэди. – Гадость, гадость». И еще: «Да ты не переживай, мы же из Брейкерс. Им полагается нас ненавидеть».
– Игра так не ведется, – сказала я. Потому что знала: любые оправдания только возбудят их любопытство.
Грег наклонился ко мне, чуть не потеряв равновесия. Вечеринка продолжалась от силы два часа, а он уже успел надраться.
– Игра ведется так, как мне хочется, подруга.
До меня вдруг дошло, что он ни разу не назвал меня по имени. Вообще его не знал или демонстрировал силу в том числе и таким способом? Я отступила назад, обернулась и чуть не столкнулась нос к носу с Лус, карие глаза которой стали неестественно огромными. Она схватила меня за руку ледяными пальцами.
– А я как раз тебя искала, – сообщила она. – Тут кое-что случилось.
– Что? Что случилось? – Но мысленно я застряла в предыдущем разговоре, мой мозг не поспевал за событиями.
– Окно.
Она потащила меня через кухню в угол гостиной. Одно из окон, выходящих во двор за домом сбоку от патио, было разбито. Нет, почти разбито. Стекло еще держалось в раме, но его предстояло заменить. Как будто кто-то врезал по нему битой. Я наклонилась, чтобы глаза оказались на уровне точки, в которую пришелся удар, провела пальцами по паутине трещин, расходящихся из центра.
Сквозь стекло было видно, как Коннор спорит с кем-то, стоящим в тени. Я сдвинулась в сторону, пытаясь разглядеть его собеседника, но на фоне ночного неба через стекло он был виден раздробленным на десятки частиц.
Он обернулся в мою сторону, затем сделал шаг в сторону, за пределы видимости. Я закрыла глаза и медленно вздохнула.
– Надо бы закрепить стекло, – сказала я, – чтобы никто не поранился.
Я знала, что аптечка первой помощи находится в большой спальне дальше по коридору и что в ней есть липкая лента на случай спортивных травм. Лента казалась наилучшим решением – как сдерживающее средство и временная мера до завтра.
Но дверь в большую спальню уже была заперта.
– Черт. – Я хлопнула ладонью по деревянной панели, звук эхом разнесся по узкому коридору. Надеюсь, от неожиданности люди там, в спальне, вздрогнули.
– Видимо, Сэди была права, когда не согласилась устраивать вечеринку у них дома, – заметила Лус.
Я вздохнула.
– Ничего, – сказала я, хоть и чувствовала, что стекло под моими пальцами готово распасться. Ему недоставало единственного усилия, чтобы рассыпаться на осколки и поранить кого-нибудь. Я была готова к тому, что за ночь хоть кто-то свалится в бассейн. Ждала пары опрокинутых стаканов, пятен, для выведения которых придется, возможно, обращаться к специалистам. Но не настолько значительного ущерба.
Какая-то женщина подняла красный стаканчик.
– За лето! – провозгласила она.
Лус в ответ подняла свой стакан, затем заметила кого-то в другом конце комнаты – видимо, Паркера. И ринулась туда, оставив меня стоять одну у входа в темный коридор.
Никто, похоже, не заметил, как я ускользнула через переднюю дверь. Как обошла дом сбоку, дыша одиночеством. Полным отсутствием чего-либо, кроме деревьев и приглушенного шума, который доносился изнутри дома.
Но оказалось, что здесь я не одна. Хрустнул сучок, зашуршал сухой лист, послышался шорох ткани.
– Эй! – позвала я. И добавила: – Сэди?
Именно так она двигалась. Легкой походкой. Самоуверенно. Даже не думая сбавить шаг ради кого-либо.
А потом в лесу все стихло, и когда я посветила фонариком на телефоне, то не увидела ничего, кроме теней, крест-накрест рассекающих темноту.
