Руслан Мельников
Эрдейский поход
Глава 6
– Куда? – Всеволод склонил голову. – Куда мне надлежит вести сотню?
Где именно находится Закатная Сторожа, он не знал. Как не ведал и о том, в каких странах укрыты прочие заставы, оберегающие границы между обиталищами. Эту тайну Олекса Всеволоду еще не открывал.
– На запад пойдете, – ответил старец-воевода. – За горные вершины, куда закатывается солнце. В страну, именуемую Залесьем.
– Залесье? Это…
– Это угорский край [1]. Сами угры нарекли его Эрдей. Волохи, коих там тоже немало, именуют Трансильванией [2]
– Король угров – латинянский приспешник, – нахмурился Всеволод. – И Галицкую Русь под себя подмять хочет.
– Не об угорской короне речь идет, – старец Олекса тоже свел брови. – И не о Галицком княжестве. А о спасении всего людского обиталища.
Всеволод опомнился. Да, в самом деле… Вовремя его одернули. Спросил:
– Много ли народу проживает сейчас в Залесье?
– Людей там уже почти не осталось, – горько усмехнулся воевода. – Зато полно нечисти. И Черный Князь стоит у границы миров – об этом, главное, не забывай. Все остальное тебе поведают в дороге.
Старец встал. Дал понять, что разговор окончен.
Всеволод поднялся тоже:
– Кто? Кто поведает, воевода?
– Спутники твои. И проводники.
Олекса повернулся к двери и зычно кликнул:
– Входите, гости!
Дверь со скрипом отворилась. Сеней в избе травника не было, и с улицы в густой полумрак хлынул свет. Так хлынул – аж зажмуриться с отвычки захотелось. Солнце стояло в зените. На небе – ни облачка. И не верилось сейчас в существование темного обиталище, над которым светило не поднимается вовсе.
В избу вошли двое. Знакомые уже незнакомцы. Те самые чужаки, что наблюдали за боем под дубом. Дверь осталась открытой.
Всеволод проморгался, пригляделся. Рассмотрел гостей из закатного Залесья получше.
Сначала – того, что слева. Он был худ, высок и строен, как жердина. Спину иноземец держит прямо, голову – высоко. Такая осанка не каждому дадена. Такую осанку с раннего отрочества вырабатывать надобно.
И взгляд тоже… Сверху смотрит незнакомец. Спокойно, надменно, уверенно. Благородных господских кровей, видать, гостинек-то. Приказывать привык, а не подчиняться. Но не спесив при этом. Во всяком случае, хорошо обучен прятать свои истинные чувства под холодной бесстрастной маской. Умен и выдержан, и норов не покажет, коли нужно для дела. До поры, до определенных пределов не покажет.
Лицо… Худое лицо. Большой нос. Губы – сжаты и чуть-чуть скривлены в не очень приятной улыбке. Щеки – впалые, даже сквозь курчавую бороду видно, как проступают скулы. После длительного поста, тяжкой болезни или долгой дороги такие щеки бывают. Кожа – бледнее обычного. Но впечатление немощного, изможденного и бессильного иноземец не производит. Скорее – наоборот. И в избу, вон, вошел в боевом наряде.
На голове – толстая плотная шапочка с тугой набивкой и смотанным по челу венчиком. Подшлемник, судя по всему. Поверх невзрачного дорожного плаща лежит сброшенный на спину и плечи кольчужный капюшон. Вблизи хорошо видно: стальные кольца намертво спаянны друг с другом и сплетенны с серебром.
Спереди плащ распахнут, так что взору открыты отделанные серебром же пластины нагрудника и длинная кольчужная рубаха с рукавами. И тоже вся – от ворота до подола – поблескивает белым металлом.
Интересно. Очень…
Сапоги – дорогие, крепкие. Серебрёными поножами прикрытые. Со шпорами на пяте. На шпорах – шипастые колески. Золото, но опять-таки с серебряной отделкой. Но золото… А золотые шпоры о многом говорят. Знатный витязь, небось, из закатных стран пожаловал.
Из-под полы плаща торчат ножны. Клинок в ножнах упрятан длинный и тяжелый. Таким особенно хорошо с коня рубить.
Лет тридцати этому, с длинным мечом и золотыми шпорами, будет. Или около того.
Всеволод перевел взгляд вправо. На другого иноземца. Да, тут уж всем иноземцам иноземец. Смуглокожий, черноволосый, черноусый, черноокий…
Сарацин? Из тех, что проживают за Царьградом? Всеволод никогда прежде сарацинов не видел. Но описывают их именно так: черные, темные…
Пониже первого ростом будет, не столь статен и гордость свою держит при себе. Из простолюдинов, видать, да вот только не шибко прост. Тоже худ. И жилист. Такие – опасные противники в поединках. Вроде, посмотришь: ну какой из него боец? А до драки дойдет – силищи на троих хватит. Не заломаешь такого, не одолеешь без натуги.
Возраст на глаз – не угадать. Может старше, а может младше златошпорого.
Глаза – с прищуром. С хитрицой такой смекалистой и настороженной. Ну, точно – себе на уме парень. Одет, в отличие от своего благородного спутника, не по военному, но пестро и броско. Словно желает ярким нарядом отвлечь внимание от лица. Короткая рубашка и короткий жупан с путанной шнуровкой. Узкие суконные штаны. Высокие сапоги с простыми шпорами.
Еще – широкий красный кушак. На поясе слева – не очень длинный, но широкий клинок, с рукоятью, годной для одноручного и двуручного боя. И конного и пешего. Справа висит изогнутый кинжал.
На голове – войлочная шапка с широкими полями. На плечи накинут – и без надобности совершенно, по мнению Всеволода, для красы больше – белый плащик с широким воротником и рукавами увязанными за спиной.
Нет, если по одежде судить – так, уж скорее, это лях какой, нежели сарацин.
– Знакомьтесь, – обратился Олекса к гонцам. Сказал, как приказал. Мягко, вроде, но настойчиво. – Всеволода вы уже знаете. Он вас – нет.
– Конрад, – представился первый – златошпорый. – Конрад фон Рихтен.
Голос был сух и невыразителен, как и весь облик его обладателя. Но знакомый… до боли знакомый немецкий акцент говорил больше, чем скупые слова.
– Саксонский витязь, – добавил от себя Олекса. – Доблестный брат-рыцарь германского ордена…
– Орден?! – вскинулся Всеволод, не дослушав. Вот тут-то его накрыло по-настоящему. – Он что же, ливонец?! Тевтон?! Немец из тех, кто наши северные земли терзают? Да я ж сам с новгородчины… Из деревни, которую сожгли эти… эти…
«Псами» назвать крестоносцев Всеволод не успел.
– Я знаю, – резко оборвал его воевода. – Только не «эти». Конрад к нам прибыл не из Пруссии. И не из Ливонии. Из угорской стороны.
– Но орден!
– Прекрати! – потребовал Олекса. – Уймись, Всеволод! Сейчас же!
Прекратить?! Уняться?! Да как же так? Ох, не просто это будет – прекратить и уняться. Хоть и немало времечка утекло с тех пор, как молодой охотник, вернувшись с зимнего промысла, нашел на месте родного селения пепелище и обгорелые трупы, но и сейчас как наяву стоит перед глазами та жуткая картина. И безуспешная, бессмысленная погоня. И белые плащи с черными крестами, и черные одежды кнехтов на белой замерзшей реке. И спешно, верхами – пешком никак не догнать – уходящий в закатную сторону орденский отряд.
– И что же? – задыхался от гнева Всеволод. – Мне? Теперь? С ним? К ним?..
– Именно тебе, – отрезал старец-воевода. – Ты жил неподалеку от орденских земель. Ты знаешь немецкую речь.
Ну, жил. На свою беду. Ну, знает. Только Всеволод втайне лелеял мечту, что знание это когда-нибудь поможет ему поквитаться с ненавистными германцами, а тут…
– Там, куда ты поведешь дружину, это может пригодиться. В сече нужно понимать язык тех, кто сражается с тобой бок о бок, кто прикрывает тебе спину, и кому прикрываешь спину ты.
– Биться бок о бок с тевтонами?! Прикрывать им спину и полагаться на защиту крестоносцев в бою?! – Всеволода трясло от негодования. Он уже готов был забыть, с кем разговаривает. Почти был готов…
– Позвольте мне сказать, мастер Алекс, – с холодной вежливостью и нарочитой почтительностью попросил по-русски саксонский витязь, брат и рыцарь.
– Говори, – согласился Олекса.
Сдержанно-благодарный кивок. Едва-едва заметный, будто через темя и шейные позвонки германца пропущен негибкий клинок.
– Да, Всеволод, ты прав, я, действительно, принадлежу к тевтонскому ордену Святой Марии Иерусалимской. Да, при обстоятельствах, не требующих скрытного передвижения, я ношу белый плащ с черным крестом на левом плече, весьма нелюбимый в русских княжествах. Да, формально, наша комтурия входит в орденское братство. Но Великий Магистр имеет над нами не больше власти, чем князь ваших земель над дружиной этой Сторожи.
– И что?
«Пес»…
Всеволод сверлил немца ненавидящим взглядом. Пепелище и трупы… Страшное, яркое воспоминание… Самое бы время поквитаться. Но – посол. Но – долг гостеприимства. Но – Набег темных тварей.
– Мы не принимали участия в войнах с Русью, – спокойно продолжал немецкий рыцарь, – и все же, признаю, нам не просто было обратиться за помощью к русской Стороже. Однако, ситуация такова, что мы вынуждены искать союзников всюду, где это возможно. Ты видишь, – я прибыл сюда без братьев по ордену. Без оруженосцев. Без кнехтов. С одним лишь проводником. А знаешь почему?
Всеволод ничего не ответил.
– У нас осталось слишком мало людей, чтобы снаряжать полное посольство. И люди нам сейчас нужны для другого.
Всеволод смотрел на него. Смотрел и молчал.
Щека германца чуть дрогнула:
– Ну, а теперь, если желаешь, мы можем скрестить мечи. Только предупреждаю сразу, русич, я прошел такое же посвящение, что и ты. И я умею держать оружие в руках не хуже, чем ты. Убить себя я не позволю. Убивать тебя – не хочу. Так что мы лишь напрасно потратим время и затупим клинки. А время дорого. Очень дорого.
– Конрад прав, Всеволод, – подвел черту седовласый воевода. – Обуздай свой гнев и забудь о былых обидах. Сейчас никому из нас не должно быть дел до усобиц этого мира, ибо сюда рвется воинство мира иного.
Всеволод еще дышал тяжело, сквозь стиснутые зубы. Но голову склонил. Трудно спорить с многомудрым воеводой. Даже если очень хочется.
Старец перевел разговор на другое:
– А это – Бранко, – Олекса указал на второго иноземца – пестро одетого и молчаливого, о котором Всеволод успел позабыть, – Бранко Ковач. Бранко Петри – сын Петера, Петра, по-нашему.
Смуглый жилистый гость в шнурованном жупане и диковинном плаще с завязанными сзади рукавами выступил вперед. Поклонился, качнув войлочной шляпой. Лицо его при этом оставалось непроницаемым. Только прищуренные глазки смотрели цепко и внимательно.
– Бранко – влах, волох, – продолжал воевода. – Живет в Залесье. Был толмачом и проводником, водил через горные перевалы Эрдея, валашские равнины, половецкие степи и наши леса купеческие обозы и караваны. Позже нес службу при магистре закатной Сторожи – тевтонском воеводе. Теперь поведет твою дружину, Всеволод. Самой короткой дорогой.
Проводник и толмач кивнул. Молча отступил в тень. Бранко Петри Ковач так и не произнес ни слова.
Глава 7
Сборы были недолгими. Боевой доспех и боевое оружие, которые в сече и против нечисти, и против человека сгодятся. Два меча подогнанных по руке… по обе руки. Точные копии учебных, только не тупые – острые. Обоюдоострые.
Всеволод извлек сталь из ножен. Проверить, как положено, а больше – полюбоваться. Взглянуть лишний разок, в руке подержать.
Полюбовался, подержал…
Удобные – в ладони как влитые – рукояти. Хороший баланс. Клинки – не длинны и не коротки. Такими мечами удобно рубиться и в пешей, и в конной схватке, и в строю и единолично.
По обоим клинкам – от кончика острия до самой крестовины и от лезвия до лезвия – густая насечка. Серебряная, но без вычуров, без узоров. Не для красы это серебро в сталь вковано – для дела. Живучую нечисть половинить таким оружием – самое милое дело. Раны от простого меча у темной твари зарастают сразу, буквально на глазах. А вот если на булате окажется хоть крупинка белого металла – тогда смерть нелюди.
Не терпят сребра ни волкодлаки, ни упыринное отродье, и даже малой толики его достанет, чтоб отправить нечисть в ее нечестивый ад. И чем больше будет тонких блестящих нитей в бороздках боевой стали, тем вернее пройдет клинок сквозь бледную плоть кровососа или жесткую шкуру и плотные бугристые мышцы оборотня. Как раскаленный нож по маслу пройдет. И, пройдя, уже не даст затянуться ране.
При том булатный меч в серебряной отделке ведь куда как сподручнее целиком выкованного из серебра. Серебряный клинок – мягок, ненадежен. Одного-двух упырей, может, и срубит единым махом, а ударишь третьего – так прогнется под весом поверженной твари. А если в дерево им случайно угодишь? А если в камень? А если против самого Черного Князя выйти доведется? Этот-то ворог, говорят, с ног до головы в броню закован, и податливым серебром его, небось, не шибко достанешь.
Да и в обычном бою, коли придется сечься не с нелюдью, а с лихим человеком, от серебрёной стали проку больше. Нет, иметь при себе добрый булат с насечкой оно все ж предпочтительнее, чем два меча на все случаи таскать – серебряный и стальной. А обоерукому вою – так и четыре сразу.
Всеволод не мог отвести глаз от оружия. Ай, красотища-то какая! Блестят, играют солнечным лучом отточенные лезвия и серебряная насечка. Известное дело: чистое белое серебро – оно куда больше урона нечисти несет, чем старое, грязное, чернью покрытое. Потому и чистить оружие и доспех следует почаще.
Осмотрев, наконец, мечи, Всеволод спрятал оба клинка в ножны. Ножны – дерево с кожей. Но поверх – опять-таки серебряные накладки.
Сунул за голенище кривой засапожный нож. Последний спаситель и защитник в лютом бою, когда и мечом уже не взмахнуть… Засапожник тоже усеян белыми росчерками по синеватой стали. Тоже готов кромсать хоть человеческую, хоть нелюдскую плоть.
И в легкую гибкую кольчугу часто вплетены промеж стальных – серебряные кольца. Чтоб когтистые лапы свои нечисть не шибко тянула. Она-то потянет, конечно, в горячке боя, но – хоть какая-то защита.
Накладки и насечки чистейшего серебра имелись на пластине зерцала, на оплечьях, на наручах и поножах, на боевых латных перчатках, на шлеме с забралом-личиной. В бармице также поблескивала серебряная проволока. Все – начищено, все – в образцовом порядке.
Был бы щит, так и на щите… Но щита обоерукий Всеволод не признавал.
В общем, все. Готово, в общем. Всеволод пошагал туда-сюда, позвякивая металлом. Подпрыгнул пару раз. Взмахнул руками. Остался доволен. Движения ничего не стесняло, боевые выпады давались легко. И не мудрено. Прежде в свой серебрённый доспех он облачался редко – чтобы проверить сочленения и кольчужные звенья, да подогнать ремни. А так все больше носил простые – учебные, специально утяжеленные латы. Потому, наверное, теперь почти не ощущается вес настоящей боевой брони.
Или, может, от волнения это?
… Дружина ждала. Сотня лучших бойцов Сторожи расположилась за тыном. Старец-воевода, видать, постарался: все было готово к походу.
На бронях, щитах и шлемах каждого ратника блестит серебро. И на наконечниках копий. А древка копий, между прочим, из осины струганы – особого дерева, тоже весьма нелюбимого погаными тварями. Осина, как известно, вытягивает любую темную силу, а с обессиленной нечистью все ж сладить проще.
Под потниками и попонами, расшитыми серебряными нитями всхрапывают оседланные кони. Роют землю копытами запасные лошади. В седельных тюках и сумах уложено все, что нужно для дальней дороги.
Брали с собой в поход немного. Да и много ли надо неприхотливому воину? Оружие. Снедь нехитрая, чтоб время в пути на охоту не тратить. Небольшой запас овса для лошадей. А за кров небесный купол сойдет. Конская попона – вместо шатра и постели. И седло под голову…
Германец с волохом расположились чуть в стороне от дружинников Сторожи. Рыцарь, вероятно, с самого начала желая произвести впечатление на спутников, неподвижно, будто истукан, восседал в седле с непривычно высокими луками. Гнедой жеребец рыцаря – рослый и сильный, с широкой грудью и тяжелыми копытами. На таком, конечно, хорошо идти в бой, но вряд ли такой пригоден к долгой скачке без остановок.
Вороная лошадка проводника и толмача была поменьше. Зато лучше подходила для длительного путешествия. И у Конрада, и у Бранко имелось также по паре запасных лошадей, груженных нехитрой поклажей.
Немец держал, уперев в стремя, поднятое копье. Тоже – с осиновым ратовищем, но длиннее и тяжелее, чем у русских дружинников и с ярким флажком-банером под серебрёным наконечником. На перевязи слева висел меч. Справа – прицеплен прямой граненый кинжал. К седлу рыцаря был приторочен треугольный щит и небольшая сума, из которой торчала верхушка глухого горшковидного шлема, какие любили орденские братья. Черного тевтонского креста на щите не оказалось. Зато имелся герб: диковинная заморская зверюга-лев – клыкастая, гривастая. Когтистая. Стоит на задних лапах.
Гербовый рисунок по контуру оббит серебряными гвоздиками. Выступающий в центре умбон с острым шипом и частые нашлепки вдоль края щита – из чистого серебра. За такой щит нечисть если цапнет – обожжется. И шлем вон тоже… Посеребренный, чуть сплющенный обруч-венчик, напоминающий корону, охватывал плоскую верхушку германского шлема. Под коронкой виднелись серебряные накладки и насечки. Ну, и знакомые уже кольчуга с нагрудником – все сплошь в серебре. Там, откуда прибыл Конрад, знали, чем и как бороться с нечистью.
Бранко тоже успел переоблачиться в боевой наряд. И вряд ли на то ушло много времени: доспех у волоха оказался попроще и полегче, чем у саксонского рыцаря. Кожаная рубашка, обшитая посеребренными пластинами, да открытый клепанный шишак с частыми серебряными бляшками. Доспех, конечно, не для лютой сечи, но ведь толмачу и проводнику не биться в первых рядах. Впрочем, поверх кожаного панциря Бранко уже повязал давешний красный кушак, выставив напоказ меч и кинжал. Словно дает понять: ежели что, мол, в стороне стоять не буду. За спиной волоха по-прежнему нелепо болтались увязанные рукава нарядной накидки.
Выезжали по тайной тропе через болота. Незнающий человек здесь нипочем не пройдет – утопнет. Да и знающему, особенно конному, пробираться в этих местах нужно с большой опаской.
Проехали коварные топи благополучно. Миновали дальний дозор Сторожи. На всякий случай обогнули стороной одинокое охотничье зимовье – давным-давно заброшенное и порушенное.
Двинулись дальше – лесами-лесами, чтоб никому понапрасну глаза не мозолить, по-над Десной-рекой, постепенно забирая к югу.
– Как киевские земли обойдем – на закат двинемся, – пояснил немногословный проводник. Волох говорил по-русски вполне сносно.
– А зачем их обходить-то, Бранко? – в недоумении спросил Всеволод. – Напрямую оно ж быстрее будет.
– Не будет быстрее, – покачал головой волох. И – разговорился, наконец, по-настоящему. – В Галицком, Владимиро-Волынском и Киевском княжествах уже появились угорские беженцы. Тревожно нынче в западной Руси. Князья еще не понимают толком, что стряслось, но чуют смутное время и, как всегда при любой смуте больше всего опасаются нападения соседей, вместо того, чтобы свои рати объединять. Все пути-дороги заставами и засеками перегорожены. Незаметно с большим отрядом уже не проедешь. Останавливать будут, расспрашивать, грамоты проездные требовать. А то и без всяких разговоров – стрелой из засады, с перепугу. Нужно это нам?
Всеволод покачал головой. Еще чего! С боем прорубаться через русские земли…
– Вот и я о том же, – продолжал Бранко. – По половецким степям сейчас путь быстрее и безопаснее выйдет.
– По Дикому Полю – безопаснее?! – не поверил Всеволод. – Там же степняки лиходейничают.
– Уже нет, – снова возразил проводник. – Там народу почти не осталось.
– Как так?
– А очень просто. Угорские беженцы-то, прежде чем на русские земли попали, сначала через половецкие владения прошли. И туда тоже принесли вести о набеге нечисти.
– И что?
– Кочевники решили беду в стороне переждать. Степной народ легок на подъем – ему городов заставами и засеками оберегать не надо. Сейчас целые рода и племена откочевывают на восток – кто за Днепр, кто за Дон, а кто и вовсе за Итиль [3], под татарское крыло подался.
Всеволод только покачал головой.
– Сбеги [4], должно быть, изрядно напугали русских князей и степняцких ханов.
– Напугали, – согласился Бранко, – есть чем.
И, помрачнев, снова умолк. Надолго.
Глава 8
Все-таки узкие лесные тропы – плохая дорога для конной дружины. Неудобная и опасная – мало ли… Сотня всадников растянулась на полверсты. Старались ехать по двое. Бок о бок, стремя в стремя. Чтоб ежели что – прикрыл один другого. Получалось, увы, не ахти. Тесно, двоим места не хватало. Да и одному – не всегда. То и дело приходилось с треском проламывать конской грудью густой кустарник и топтать копытами валежник, преграждавший дорогу.
Попоны с коней сняли, чтобы не изорвать в клочья. Оружие держали наготове. Дружинники поглядывали по сторонам, но за сплошной стеной леса много не высмотришь. На всякий случай Всеволод пустил вперед дозор – осторожного десятника Федора с парой ратников. Пока, вроде, все вокруг было спокойно, мирно и безмятежно. Это – вокруг. А в самом отряде?
Всеволод покосился на немца, державшегося обособленно и угрюмо. Подъехал ближе. Надо ведь и с ним найти общий язык. И чем раньше – тем лучше. В дальний поход идти нужно без упрятанных обид и невысказанных упреков, без недомолвок и затаенных мыслей. Когда что-то долго таится, оно может аукнуться в самый неподходящий момент. А сотнику-воеводе надлежит блюсти единство отряда. Любой ценой и своим примером. Чтоб позже, в бою, за свою же спину не опасаться. И потом, ведь этот сакс знает много чего нужного и полезного о закатной Стороже, о землях, на которых она стоит и о Набеге темных тварей. Так пусть поделится своим знанием.
– Конрад, я прошу простить меня за непочтительные слова, высказанные при нашей встрече, – к орденскому рыцарю Всеволод обратился по-немецки, со всей учтивостью, на которую был способен, – Ты – гость и посол. Я не должен был так разговаривать с тобой.
Германец кивнул. Не поворачивая головы. Но, видимо, принимая извинения.
Проклятый, надменный сакс! Ну ладно…
– Брататься с тобой я не буду, и друзьями нам не стать вовек, – прежней учтивости в словах Всеволода больше не было. Была плохо скрытая неприязнь. – Но если уж мы выступили вместе против одного врага, давай не чураться друг друга, как упырь серебра.
А вот теперь немец повернулся. Чуть приподнял бровь – удивился. Сказал:
– Давай.
По-русски сказал. Кажется, прямота и откровенность спутника саксу пришлись по душе. Их рыцарь, явно, ценил больше пустых напыщенных слов. Это Всеволоду понравилось.
– Расскажи о своей Стороже, Конрад, – попросил он. – Где поставлена? Что из себя представляет? Кто охраняет ее стены?
– Отчего же не рассказать, – легко согласился тевтон. – Наша Сторожа – это каменная твердыня у самой границы миров. Большая крепость на скале среди скал. Возведена в сердце карпатских гор, на землях Зибенбюргена – Семиградья, именуемых также Цара Бырсей, Залесье, Эрдей и Трансильвания. Стоит неподалеку от славного града Германштадта, или, если по-угорски, Сибиу [5]. Зильбернен Тор – Серебряные Ворота – так называется замок. Волохи и угры нарекли его иначе, на свой лад.
– И как же?
– Кастлнягро, – после некоторого раздумья ответил Конрад. – Черный Замок, Черная Крепость.
Всеволод усмехнулся. Да уж… Кому – Серебряные Ворота, а кому – Черная Крепость.
– Замок сложен из черного камня, – поспешил объяснить тевтон. – Поэтому.
Всеволод кивнул. Пусть. Поэтому – так поэтому.
– Серебряные Ворота поставлены на месте древней цитадели в ту пору, когда угорский король Андреаш Второй пригласил на свои земли германских рыцарей Креста [6] – продолжал Конрад. – Братство Святой Марии находилось тогда в затруднительном положении. Сарацины вытесняли Христово воинство из Святой Земли и, чтобы сохранить и приумножить могущество ордена, требовались новые территории. Из Венецианской резиденции гроссмейстера Генриха фон Зальце отправлялись посольства ко дворам разных европейских государей. Успешными оказались переговоры с Андреашем. Его Величество призвал орден в Трансильванию.
– Король угров сделал это по доброй воле? – покачал головой Всеволод.
А было чему удивляться! Об аппетитах и железной хватке орденских братьев на Руси знали не понаслышке. Да и не только на Руси. Крестоносцам только дай волю, им только позволь уцепиться за клочок земли – и беспокойное соседство под боком обеспечено. Орден начнет ставить замок за замком, скликать под свои знамена европейских рыцарей, приглашать немецких колонистов и примется настырно, невзирая ни на что, расширять владения.
Конрад улыбнулся. Одной стороной рта. Хищно так осклабился.
– Выбор у Его Величества на тот момент был невелик. Андреашу требовались надежные союзники и крепкая рука в неспокойных и труднодоступных землях королевства. Королевская власть в Трансильвании всегда была слаба. А тамошнее население – своенравно, а бароны – непокорны. А на трактах хозяйничали разбойничьи шайки и отряды вольных хайдуков. [7] назывались партизаны и народные мстители, боровшиеся с турками. Позже легковооруженные хайдуки стали особым родом войск. Однако имелось и другое значение этого слова. Хайдуками в средневековой Венгрии называли также разбойников или свободных воинов-наемников. И есть основания полагать, что в этом смысле слово «хайдук» употреблялось гораздо раньше – еще до возникновения широкомасштабного антитурецкого народного движения А границы эрдейского края непрестанно беспокоили кочевники-половцы или, как называют их угры, – куны. Ни один наместник Его Величества не мог навести порядок в этой дикой стране гор и лесов. Впрочем, главная причина, по которой Андреаш пустил тевтонских братьев в Эрдей, заключалась в другом.
– В чем же?
Немец помолчал, собираясь с мыслями. Всеволод ждал. Некоторое время они ехали, не проронив ни звука, покачиваясь в седлах, глядя не друг на друга, а вперед, между конских ушей. Наконец, Конрад заговорил. Начал издалека:
– Эрдей – особенный край. Его нужно хорошо знать, чтобы правильно понимать все происходящее там.
– Так объясни. Я попытаюсь понять.
– Что ж, слушай… У вас на Руси сейчас мало кто знает о затерянной среди лесов и болот границе между мирами и оберегающей ее крепости. Византийская вера, распространившаяся по вашим землям, заставила людей забыть старые языческие культы. Вместе с ними были забыты и древние знания. Забылась и первая битва обиталищ, и проклятые проходы, и закрывшая их кровь Изначальных Вершителей.
– Это плохо?
– Это полезно. Ибо ваша Сторожа ныне надежно сокрыта от непосвященных. Ибо посвященных колдунов, ведунов, ведьмаков и магов, способных взломать границу, в русских княжествах почти не осталось.
– Но разве не так же обстоят дела, в латинянских землях? – спросил Всеволод.
– Так, – кивнул Конрад. – Католическая церковь тоже всеми силами старается истребить все ненужное и опасное. Но беда в том, что грешные души жителей Трансильвании в большинстве своем закрыты для римского папы. Впрочем, и для греческого патриарха они закрыты также. Да, в Эрдейском краю есть и наши, и ваши пасторы, но ни у тех, ни у других нет верной и истовой в своей вере паствы. А потому колдовство и чародейство, корни которых уходят в глубокую языческую древность, сосуществуют и уживаются там с католической и византийской верой. Магия процветает по сию пору, а среди наиболее сильных магов встречаются потомки Изначальных. Причем, некоторые из них состоят на службе у местных вельмож. Опасные знания в трансильванских землях не забыты. О проклятом проходе между обиталищами известно даже простолюдинам, не говоря уже об аристократах. Более того, многие эрдейцы знают, где следует искать этот проход.
Всеволод нахмурился:
– Скверно. Если проход не сокрыт…
– То рано или поздно его откроют, – вздохнул Конрад. – Откроют по неразумению или по злому умыслу. Или с добрыми намерениями – возможно и такое…
Возможно. Наверное. Благие намерения порой бывают даже опаснее.
– Всего-то и нужно – сказать колдовское слово и пустить колдовскую кровь в воду.
– В воду? – изумился Всеволод. – При чем тут вода?
– Эрдейский проход пролегает через горное озеро. Глубокое и холодное, лишенное даже намека на жизнь. Мертвое озеро. Именно там проведена кровавая черта Изначальных.
– Вот как?.. – Всеволод задумался. – У нас, значит, Мертвое болота. В Залесье – озеро. Интересно, как Изначальные чертили границу? По дну? По воде?
Конрад усмехнулся:
– Я полагаю, что и ваши болота, и трансильванское озеро появились уже после того, как была проведена черта. И появились они по воле Изначальных, чтобы скрыть порубежье от глаз непосвященных. Изначальные обладали могуществом, недоступным пониманию человека, и умели прятать свои секреты. А вода… она не страшна для границы, писанной сильной кровью и сильным заговорным словом. Простая вода не размоет эту черту. Только кровь и только слово, содержащие хотя бы малую толику истинной силы, способны на такое.
– Но к чему все это? Болота? Озеро? Есть же Сторожи.
Тевтонский рыцарь перестал улыбаться:
– Вероятно, мудрость прошлого не полагалась на разумность будущего. Изначальные не доверяли потомкам. Как оказалось, правильно делали.
Некоторое время они снова ехали молча. Затем Всеволод спросил:
– Скажи, Конрад, кто и когда взломал рудную границу Изначальных?
– Об этом пусть тебе расскажет Бранко, – германец кивнул на волоха – неразговорчивого и задумчивого. – Ему эта история известна лучше.
