Михаил Андреев
Завоевание Рая
1. Прибытие в военную академию.
Моё имя Платон Самойлов. Совсем недавно я прошёл типичный этап жизни – среднеобразовательную школу. Этап был для меня обыкновенным, непримечательным, редко когда удавалось подчерпнуть от учителей что-то действительно дельное, чаще нудные фразы, которые выходили из моей головы в тот же день. В самом начале было сложно подстроиться: я был мальцом с ангельской внешностью, как говорили взрослые, и повадками дикаря, который по-звериному бросается и орёт на других учеников. Вот меня ведут к психологу, и выясняется, что со мной что-то не так. Все твердят, что я ненормальный, остерегаются бунтаря, который, как многие думали, вырос в лесу. Однако оказалось, что эта позиция более чем удачна для меня. Я отстранился от людей, спокойно высиживал уроки за последней партой, где меня никто не трогал, и всегда размышлял, порхая над миром в своём воображении. Сплетни, выяснения отношений и коллективный разум всегда были для меня чем-то чуждым. Но, в конце концов, как говорят взрослые, нужно выбрать дорогу и бесконечно учиться, чтобы стабильно иметь корку хлеба. Выбрали вуз мои родители, так как мне было абсолютно плевать, где в очередной раз пришлось бы сидеть и слушать бесцельную нудятину. Осталось согласиться, покорившись нужде быть хорошим сыном, и принять законы современного общества. Таким образом, меня взяли в военную академию, что находится на окраине города Калым. Это место выбрали неспроста. Только со временем мне удалось понять, что академия должна была стать якорем на моей шее, который спустил бы меня на землю.
С отцом мы преодолели путь в несколько сотен километров и уже почти подобрались к заветному месту.
После недолгого молчания он начал нравоучительным тоном:
– Сын… настало время тебе занять своё место, как когда-то занял своё я. Каждому из нас отведена роль, которой мы должны следовать.
Его слова, напоминающие мне о том, что я «должен» заставили возмутиться:
– Кто же определил моё место? Семья, в которой я родился? Ваше желание спасти меня от сложностей мира? Или, может, твоё эгоистичная потребность гордиться своим творением? Ты и человека во мне не видишь, ведь так?
Скрывать волнение больше не было смысла. Моя жизнь приобретала новые обороты, как и серпантин, по которому мы поднимались к самой вершине.
– Не будь дураком! Мало какой художник достаточно зарабатывает, чтобы обеспечить семью. Здесь же, став офицером, ты будешь обеспечен всем необходимым… – произнёс отец, но затем застопорился.
Спустя две секунды, вспомнив о том, зачем он сам живёт, отец выпалил:
– Ты будешь уважаем и влиятелен! Ты будешь приносить пользу государству! Подумай о льготах, о пенсии…
Я знал, что моё поступление в академию уже неотвратимо. Мои слова стали последним броском, укусом, который должен задеть за живое:
– По-твоему меня только это волнует? Как бы набить своё пузо и служить до пенсии? К чему нужна такая жизнь? Чем я буду отличаться от любого другого вояки, части этой системы?
– Не говори так! Ты позоришь меня и деда! Мы заработали себе уважение на службе, положили голову, чтобы такие, как ты, дармоеды, жили спокойно! – вспылив, он тут же успокоился и продолжил спокойно:
– Таким людям ты и обязан своей жизнью… Помни об этом и ровняйся на героев.
Я замолчал, не желая больше продолжать разговор. Мне довелось понять, что если ты младше, то заведомо неправ.
Витиеватая дорога укачивала. Мне захотелось поскорее добраться до места и закончить с последним шагом, определяющим мою судьбу – подписанием документов.
Мы поднимались всё выше и выше, наблюдая, как большие и малые дома становились равны, как люди превращались в бегущие точки. Калым почти ничем не отличался от массы однотипных городов средней величины. Ничем, кроме одного: с горы, по которой мы сейчас преодолевали путь, часто сходили оползни, останавливавшиеся аккурат под границу Калыма, отчего у южных домов выросла каменная стена. Стену не разбирали специально, она стояла как памятник несгибаемой воле народа.
Я отвёл взгляд от города, чтобы рассмотреть горные склоны. Вокруг красовались пышные деревья, кустарники и витиеватые заросли с яркими цветками. Все они своенравны от мира растений, которые прижились среди горных пород.
Приехав сюда, я понял, что ужасно соскучился по природе. Прекрасно видеть буйство жизни, её первозданную вольность, задуманную кем-то свыше. В центре же моего города, откуда я сюда прибыл, вырастают лишь новые торговые центры и высотки. Можно задохнуться, пройдя от одной улицы к другой.
Я повернул к себе зеркало заднего вида. В отражении мне предстало молодое лицо, ещё не обременённое проблемами и рассуждениями о «чёрно-белом». Это вчерашний ребёнок с яркими зелёными глазами и едва пробивающейся щетиной на подбородке. Скользнув взглядом, я увидел скошенное поле пшеницы там, где ещё вчера были белокурые локоны.
«Кто бы мог подумать, что бритая голова сделает меня брутальнее?» – подметил я, продолжая рассматривать. – «Широкая челюсть, небольшой ровный нос, пухлые губы, щёки… Обычное лицо. Не хорошее и не плохое. А ведь кто-то находит в нём красоту…»
Мы добрались до вершины, где своё место занимала асфальтированная площадка у высоких стен академии. Близ стояли башни въезда – огромные каменные истуканы, держащие на себе шпили с флагами академии. На каждой башне стояло по дозорному. Эти молодые люди находились там с ружьями, строго наблюдая за прибывшими гостями.
Приблизившись, я увидел, как вокруг мельтешат люди в военной форме. Форма их представляла из себя бежевую рубашку с погонами, бардовый галстук, тёмные брюки, держащиеся на портупее, чёрные туфли и надетая через плечо тканевая сумка с противогазом. Курсанты выглядели опрятно и подтянуто. На этом празднике дисциплины я чувствовал себя последним слюнтяем, одетым в бесформенный балахон.
Отец оставил машину на площадке. Мы подошли к мраморной лестнице, ведущей к воротам академии. Я ступил аккуратно, будто боясь потревожить жильцов дома, и побрёл наверх, считая ступеньки.
Лицо отца сияло: он уже представлял, как из его сына-болванки выковывают сталь, настоящего мужчину!
«Сто сорок пять!» – сосчитал я, отрывая взгляд со ступенек. Передо мной возвышались дубовые ворота, одним своим видом намекающие, что назад дороги нет.
– Оставь надежду всяк сюда входящий… – тихо произнёс я, решительно толкая ворота вперёд. Дверцы распахнулись, издавая протяжный скрип.
Я увидел обширную территорию с газоном, аллеями и памятниками. Впереди стоял замок, исполненный в самой что ни на есть классической манере. За гигантскими воротами он был почти скрыт, оставляя на виду лишь головы башен. К нам подошёл офицер. Единственным отличием его формы от курсантской было: отсутствие противогаза, засученные до локтей рукава и наличие звёзд на погонах.
– Здравствуйте! – отрывисто воскликнул мужчина, делая к нам решительный шаг.
– Добрый день… – устало ответил отец.
– Я так понимаю, молодой человек – поступивший курсант? – спросил проверяющий, вынимая блокнот из брюк. Он пристально уставился на меня.
– Да. – ответил я, осознав, что всё же придется продолжить разговор.
Офицер пролистал блокнот и спросил:
– Фамилия, имя?
– Платон Самойлов.
Спустя минуту он обнаружил моё имя в списке.
– Хорошо. Следуй прямо и направо. Там по коридору налево и прямо. Увидишь кабинет с надписью «Зал инструктажа». Инструктаж начнётся через пол часа. – протараторил офицер. – Давай, только не опаздывай. У нас и так щенков необучаемых предостаточно.
Офицер показался мне зажатым и безэмоциональным. Глядя на то, как он выверяет шаг и гнёт ногу, можно подумать, что он робот.
Уже собравшись идти, я услышал слова отца:
– Постой.
Я развернулся и увидел лицо, столкнувшееся с неизвестностью. Лицо встревоженное, но всё же готовое смириться с утратой. Такое бывает у дельцов, несущих суммы банкам в надежде выручить мизерный процент.
Сентиментальность была не присуща отцу. Он выдавил:
– Возможно, мы прощаемся на долгий срок…
– Но здесь ведь будут увольнительные и отпускные! Всё нормально, ещё увидимся.
«Чем раньше я стану холоден к привязанностям, тем проще будет привыкнуть к трудностям» – решил я.
– Дело не в этом… Я хочу сказать, что тебя ждёт. Сейчас самое сложное для тебя время. Время, когда нужно будет проявить характер. Взять своё! Запрыгнуть на коня! Поймать рыбку!..
Я хотел прекратить его речь, но стоял молча. С каждой минутой сложнее было создавать видимость заинтересованности. Порой он увлекался настолько, что его метафоры окончательно теряли смысл.
– Когда-то и я был курсантом, а затем офицером… Участвовал в боевых действиях и много через что прошёл… Нужно быть мужественным, сын! Я прошёл этот путь, ни секунды не колеблясь! Ничего не бойся! У тебя порода такая – боевая! – сказал он, решительно глядя в мои глаза. Его взгляд, его голос, его выражение лица – всё кричало о том, что он испытывает гордость и вместе с тем осознаёт утрату. Казалось, что его мужественная маска вот-вот спадёт.
– Ладно. Всё будет нормально… – нехотя ответил я. Мне не терпелось закончить с сантиментами.
Напоследок отец выдавил из себя:
– Я люблю тебя, сын.
Я молча кивнул и, недолго думая, пошёл к залу инструктажа.
Внутри рядами стояли длинные скамейки, занимавшие большую часть комнаты. У самой стены примостился стол лектора, над которым с горделивым трепетом были вывешены портреты первых лиц государства.
Я сел на ближайшую от входа скамейку и с любопытством огляделся: солнце уже садилось, последние его лучи проникали в зал, опаляя и без того светлые стены. Мой взгляд зацепился за бумагу на стене:
ПОЛОЖЕНИЕ УСТАВА 14.1
Передвижение по академии осуществляется строго погруппно! Курсанты обязаны следовать строем на каждое построение и при передвижении между учебными корпусами. В случаях, когда ситуация не требует отлагательств, курсант может передвигаться одиночно БЕГОМ.
За скамейками сидели такие же, как и я, поступившие. Кто-то из них перешёптывался с соседом, кто-то активно обсуждал последние новости, кто-то во всё горло смеялся, услышав ловкую шутку. Нашлись здесь и подобные мне одиночки, сидящие поодаль от остальных и наблюдающие беспокойное племя.
«Курсант обязан…» – мысленно произнес я, вспоминая выписку устава.
Входная дверь отворилась. Внутрь подтягивались опоздавшие, однако офицера среди них до сих пор не было.
Меня окружали непонятливые лица. В них не было той мрачности, какую держал в себе я. Они принимали факт поступления, надеясь на лучшее.
Внутрь рванул офицер. Вторжение было настолько молниеносным, что кожаный дипломат в его руке раскрылся. На пол полетели бумажки, кружащиеся в танце, подобно опадающим листьям.
Он нагнулся и суетливо всё подобрал.
– Встать! – послышался гнусавый выкрик.
Часть присутствующих встала. Вторая часть находилась в странном оцепенении.
– Сесть! – ещё с большим усердием провопил офицер. – Всем сесть, выродки!
Увидев, что все сели, он снова повторил:
– Встать!
Во время этого мероприятия я всматривался в его лицо. Оно было одутловатым и покрасневшим. Воротник рубашки явно был не по размерам его шеи, отчего на ней зияли красные полосы, словно порезы. Маленькие тёмные глазки бегали по молодняку, будто ища повод, чтобы придраться. Рот узкий и маленький, что показалось мне забавным, учитывая, насколько громкие звуки он издаёт. Сальные каштановые волосы блестели при свете ламп, а ровно подстриженная чёлка добавляла комичности его внешности.
Широко шагнув от стола к партам, он дал третий залп:
– Сесть!
Я долго сдерживался, и в конце концов, из моего рта вырвался смешок.
Зенки офицера тут же покосились на меня.
– Фамилия!
– Что? – спросил я, еле сдерживаясь от того, чтобы не взорваться.
Он закипел от возмущения:
– Встань, когда к тебе обращаются!
Я нехотя поднялся.
– Фамилия!
Краем глаза поглядев за остальными, я понял, что все смотрят на меня с каменными лицами.
«Неужели это только меня забавляет?»
– Самойлов! – молодцевато-язвительным тоном ответил я.
Вены на шее изверга вздулись. Он тяжело засопел, достал выстиранный платок из нагрудного кармашка и громко сморкнулся.
Теперь уже смешки еле сдерживали все курсанты.
– Че ты там мямлишь?! Кто тебе разрешал смеяться?! Ты будешь рыдать и то только по моей команде!
Продолжая смотреть на его дергавшиеся щёки, я понял, что жизнь здесь не будет лёгкой. Минутная битва взглядов и вот, кажется, цвет его лица приблизился к нормальному. Остыв, он сел на табуретку, что стояла у стола и с полуприкрытыми глазами тяжело вздохнул:
– Такие, как вы, Самойлов, долго здесь не живут. Вы сгниёте в нарядах или на гауптвахте, а то и вовсе вылетите отсюда.
Лицо его приобрело злобный оттенок. Маленькие глаза пробегались по курсантам, надеясь найти вызов, неподчинение.
– Первое, что вы должны усвоить – это дисциплина. Любая оплошность на служебных мероприятиях или учебе будет строго наказана. Но сейчас не об этом.
Он откашлялся и продолжил:
– Я старший лейтенант Леонтьев Гоха. Как минимум ближайшие несколько лет я буду вашим куратором. Обращайтесь ко мне по служебным вопросам. Можете даже за советом. Я не мало бойцов воспитал.
Я продолжал смотреть в лицо офицера.
«Неужели ему нравится этим заниматься?» – подумал я.
– Садись, Самойлов. – устало пробурчал офицер, плюхаясь на стул.
Меня снова начал пробирать смех.
Он взглянул неодобрительно:
– Пойдете в отказ… – он помедлил, подбирая слово. – …пойдете ещё куда-нибудь! Каждому из вас перво-наперво нужно выучить все положения устава академии. Более того, вы должны неукоснительно следовать всему, что там написано!
Парень, сидевший на другом краю лавки, с любопытством взглянул на меня.
– Скоро вы получите форму и вещевое довольствие, а также форменное обмундирование. И…
Он продолжил говорить, а я тем временем растворился в мыслях. Мне захотелось оглядеться и осмотреть людей, с которыми мне предстоит пройти долгий путь.
Многие из них сидели отстранённо, будто находясь в прострации. Нельзя отрицать, что вчерашние домашние мальчики до сих пор не понимают, где находятся. Они привыкли к свободе, которая освобождает от тяжелых решений и, что важнее, от страшных последствий.
– Б-э-э! – возник звук близ меня. Я встрепенулся, но не подал виду. Посмотрев в сторону, я убедился, что звук издал не баран. Это был всего лишь мой сосед по парте.
В зале повисла тишина. Все затаили дыхание, пытаясь разгадать произошедшее.
Странный парень выделялся из большинства: его сложение слишком худощаво, под глазами огромные синяки, да и само лицо крайне нежное, буквально детское. Это единственный человек из всего зала, на голове которого ещё осталась длинная шевелюра.
Его эмоции выглядели неестественно. Наверное, лучше подойдет слово «несуразно». Мне до сих пор не было понятно: шутка ли это, либо гениальный замысел?
Глаза старлея Гохи повыскакивали из орбит:
– Фамилия!
– Попов! – с озорным нахальством ответил парень. Мне показалось, что он скопировал мой трюк.
– Встать!
Парень закрыл лицо руками и уткнулся головой в парту.
«Он что, спрятался?..» – подумал я, с интересом наблюдая.
– Встать! – не оставляя попыток, продолжил офицер. Широкими шагами он подошёл к парте, где сидел бунтарь, и дёрнул его за руку.
Попов откинул обе руки от лица и с ироничной улыбкой уставился на офицера.
– Ах ты! – заорал Гоха, занося руку над головой. Простояв в нападающей позе несколько секунд, офицер задумался, опустил руку и поправил свою рубаху.
– Позорище… – с омерзение произнёс он, возвращаясь к своему стулу.
«Зачем он это сделал?» – подумал я, глядя на Попова. – «Это было забавно и в то же время отчаянно!»
Сев на своё примятое место, Гоха высказал с показным фиглярством:
– Не думайте, господин Попов, что вам здесь всё сойдет с рук. Я прекрасно осведомлён о том, чей вы сын. Во-первых, сейчас вы напишите объяснительную за стрижку. Во-вторых, ваши фокусы не останутся без внимания!
– Да знаю я. Вы так говорите, пока вам самим объяснительную не дадут. – ответил Попов, злобно усмехаясь.
Офицер замолчал, обдумывая следующий шаг.
– Пишите объяснительную.
– Нет. – твёрдо произнёс Попов.
– Тогда могу вас поздравить. Вы первый, кто заступит в наряд.
– Ага… – пробубнил Попов, напряжённо копаясь в мобильнике.
– Сейчас вы все сдадите телефоны. – сказал офицер, доставая картонную коробку из-за стола.
На лицах курсантов возникло недоумение.
– Чего?! – воскликнул Попов.
– Но нам об этом не говорили… Зачем это нужно вообще? – выказали своё недовольство несколько человек. Остальные лишь удивлённо подняли брови, оглядывая друг друга.
Гоха встал перед партами, убирая руки за спину:
– Это распоряжение начальства. Никаких лишних предметов, которые могли бы мешать службе и учебе. Вы подписали контракт, так что подчиняйтесь приказу!
Попов быстро нажал пару кнопок и поднёс телефон к уху. Подождав пару секунд, он начал говорить:
– Ало-о-о! Пап! Тут у меня телефон хотят отобрать!.. Гоха какой-то… Старший лейтенант! Ага… Да. Хорошо!
Он убрал телефон от уха и на весь зал крикнул:
– Я оставлю у себя телефон! Вам скоро позвонят, мистер сверхглавный начальник-пододеяльник!
Старлей проглотил оскорбление, терпеливо проходя по рядам с коробкой для телефонов.
Очередь дошла до парты, где сидел я с Поповым. Офицер протянул руку к моему соседу, ожидая, что тот положит в неё телефон. Тот лишь молча уставился в глаза Гохи.
– Сдавайте. – потребовал офицер.
– Да нет же! – наотрез отказался Попов.
– Сдавай!
– Вам сейчас позвонят…
Резким движением Гоха вырвал телефон из рук Попова и кинул в коробку. Дуэль закончилась словами:
– Приказы не обсуждаются!
Я молча сдал телефон. Было бы глупо лезть под горячую руку.
Попов сложил руки на груди и с недовольным видом опустился вниз по скамейке.
– Пизда вам. – тихо пробурчал он.
Офицер убрал коробку с телефонами в стол и уселся на стул поудобнее.
– Вы получите всё необходимое со складов академии. Сейчас я вам всё расскажу… – продолжил он инструктаж.
Снова монотонная тирада, которая погрузила меня в сон. Время пролетело незаметно.
После окончания инструктажа несколько «старшаков» подошли к залу и проводили нашу группу до кубарей. Мне довелось увидеть огромные каменные залы, освещаемые факелами. В одном из них стояла подобная римским колонна, на которой висели лица отличившихся курсантов.
«И почему они все живут в каком-то замке?.. Сейчас двадцать первый век. Это по-настоящему странно!»
Медленно начал говорить старшекурсник, начиняя вековой мудростью каждое слово:
– Да, пацаны. Вот вы и здесь, зеленые и несмышлёные. Сами выбрали такой путь? Поступить сюда – значит иметь желание всю жизнь исполнять приказы без лишних вопросов. Большинство из вас взвоет на первых порах, но смирится.
Многие согласились. Они действительно готовы делать то, что им скажут, при этом лишний раз не задумываясь.
В моей голове тут же возникло сомнение:
«Такая ли жизнь мне нужна? Конечно, каждому своё, и это тоже важно. Но я… Такой ли я?»
Новый дом
Нас проводили до башни, в которой расположено общежитие. В каждой комнате по пять спальных мест и отдельный санузел.
«Всё не сахар, но всё же это не сотня потных мужиков под боком…» – обрадовался я.
О присутствии здесь курсантов до нас говорили лишь редкие записи, нацарапанные на стенах и тумбочках. Чаще всего писали годы своей службы либо матерные слова.
Из любопытства я заглянул за прикроватную тумбочку. Там, спрятавшись за нитями паутины, зияла высеченная надпись:
«Убирайся!»
Нам велели расположить вещи согласно тому, как это указано в уставе. В тумбочках – предметы первой необходимости. В шкафу – повседневная форма и спортивная.
Я занялся делами, раскладывая вещи по нужным местам.
«Это лучше положить здесь, а это здесь. Вдруг я буду спешить или опаздывать?..»
В кубарь зашёл Попов, смутьян с влиятельным предком.
Пройдя мимо, он сел на кровать, опустил голову и начал навязчиво хлюпать носом.
Я продолжил заниматься делами, не без интереса поглядывая в его сторону. Всё тот же мрачный тип, уставившийся на пол, но что изменилось? По щекам катились слёзы – чистый янтарь в лучах уходящего солнца.
Я начал разговор из жалости:
– Похоже, мы соседи.
Он поднял голову и посмотрел на меня:
– Да, соседи в этом чёртовом замке… Ещё и этот осёл в погонах меня возненавидел. Так бы ему в морду и дал.
– Меня он тоже невзлюбил. Но ты там казался довольно уверенным. Разве тебя не поддержат родители?
Попов тут же возмутился. Брови его поднялись, на лбу выступила гармошка из складок.
– У меня полно связей! Я любого мудака здесь разжалую!
– Спокойно! Нельзя же так найти подход к людям. – ответил я.
– Да срал я на этих людей! Я не уважаю этих кретинов!
Попытавшись его понять, я сделал ошибку. Ничего кроме омерзения во мне не возникло. Я ответил:
– Слушай, мне тоже здесь не нравится, но я же не распускаю сопли и не угрожаю всем. И если ты такой крутой, то почему разнылся?
Попов резко встал с кровати и уставился мне в лицо. По его возмущённой гримасе было ясно, что он готовится совершить бросок.
В голове возникли варианты:
«Бросится с кулаками или покроет матом?..»
Однако он промолчал и снова сел на кровать. Я облегчённо вздохнул.
«Этот дурак не опасен»
Лицо Попова исказилось: он оттопырил губы, поочерёдно закрывая то правый, то левый глаз. Было видно, что это не очередной его фокус. Такое могло быть похоже на удар током или эпилепсию, если бы впоследствии он не зарыдал, выдавливая слова:
– Я не хочу здесь быть… Дома у меня было всё! Джакузи! Домашний кинотеатр! Крутые тачки! Девочки-модели! А здесь какой-то сраный доисторический замок, где каждый хочет указать, как мне жить! Да кто они такие! Чего они добились?!
– И как же ты сюда попал? – с любопытством спросил я.
Он взглянул на меня с надеждой. Все следы ненормальности на его лице испарились.
– Да я… сбил человека. Это был парень моего возраста. Он просто переходил улицу… Я даже не остановился… – он помолчал, вытирая слёзы рукавом. – Всё решили по-тихому и посадили меня сюда, чтобы я, как это называет мой отец, «осознал ответственность».
Не скрывая удивления, я спросил:
– Ты сбил человека?.. Как это вообще произошло?
Растерянно, будто прикинувшись наивной девчонкой, он ответил:
– Я не особо умею водить… Ну и ещё был слегка не трезв…
Меня удивило его признание. Этот инфантильный парень, вылезший из золотой клетки, ещё и считает, что с ним поступают несправедливо!
– Ты тот ещё олень. – отрезал я.
Попов сразу же вспыхнул. Он слетел с койки и накинулся на меня.
От такой неожиданности мои ноги подкосились, я потерял равновесие и повалился на пол. Попов схватился за мою шею и начал давить, да так, что я чуть не потерял сознание.
– Сука! – провопил он, усиливая хватку.
В суматохе я увидел беспощадный взгляд. Взгляд человека, которому нечего терять… и который готов убивать.
Мне хватило сил вмазать в его кадык. Попов закряхтел, руки его ослабли. Я плюнул ему прямо в лицо.
– Собака! – растерявшись от неожиданного приёма, крикнул Попов. Он начал протирать глаза.
Я произнёс, посмеиваясь:
– Дурак! Видно, что дерешься впервые!
Ловко двигая телом, я вылез из-под нападающего и тут же врезал ему по морде. Попов сразу остыл.
Я встал, отряхнулся и взглянул на лежачего. Тот перевернулся, засопел носом и тупо уставился в потолок.
– Может, ты и прав… – произнёс он.
– Конечно, я прав! Ты лишил человека жизни по собственной тупости. Это уже не детские выкидоны, которые ты провернул в зале инструктажа!
Он медленно поднялся на ноги и подошёл ко мне. Я увидел протянутую руку Попова.
– Артём.
На секунду я замялся. Стоит ли жать руку беззаботному мажорчику-убийце, которому плевать на остальных?
«Не думаю, что он изменится. Жалкое зрелище».
Я промолчал. Он опустил руку, перевёл взгляд на пол и вышел из кубаря.
Вскоре пришли и другие мои соседи. Первым в кубарь зашёл высокий парень с узким разрезом глаз и смуглой кожей. Другой был рыжим, среднего роста, с веснушками на лице.
Первый тут же удивился, разводя руками в разные стороны:
– Вот так апартаменты! А до этого я в поле жил, да на конях скакал. Странной бывает жизнь! – он перевёл взгляд на меня и с улыбкой протянул руку. – Привет. Я Бахрам.
– Платон. – ответил я, пожимая ему руку.
Второй парень зашёл в кубарь, осмотрелся, вдохнул полной грудью и кинул свою спортивную сумку на ближайшую кровать.
Он подошёл ко мне с протянутой рукой и взглянул с ухмылкой:
– А я Макар.
– Платон. – повторил я, пожимая руку Макару.
Они разошлись к выбранным койкам, начиная раскладывать вещи.
Я повалился на кровать, и она тут же заревела, издавая протяжный скрип.
«Сколько же людей её проминали?..»
Железные прутья впились в мою спину сквозь тонкий матрас. Я перевалился набок, чувствуя облегчение.
Перед окном стоял Бахрам. Он запустил руку в сумку, порылся внутри и достал деревянную чашку. На его лице появилась довольная улыбка. Он поднял стакан к окну, бережно потёр его большим пальцем и поднёс к носу, жадно вдыхая его запах.
Я наблюдал с немалым интересом и удивлением.
Следующим предметом был нож, рукоять которого изрядно износилась. Он поднял его к свету, покрутил в разные стороны, рассматривая резьбу на лезвии, после чего поместил клинок меж рядами своих зубов. Несколько раз прикусив его, он улыбнулся и положил нож на тумбочку.
«Точно ли безопасно с ним жить?..»
В ход пошли чётки. Он поднял их к свету, рассматривая знаки на каждой бусинке, закрыл глаза и начал их перебирать, беззвучно двигая губами.
Случайно я дёрнулся. Кровать затрещала.
Бахрам обернулся и понял, что я наблюдаю за ним. Удивление на его лице перешло в довольную улыбку:
– Тебе кажется это странным?
Пытаясь скрыть неловкость, я ответил:
– Ну…да.
– Каждая вещь заслуживает внимания, заслуживает уважения. С особым трепетом относись к каждой песчинке. Так ты научишься ценить жизнь, мой друг.
Я почувствовал себя странно.
– Э-эм… Хорошо. Мне вроде и так неплохо живётся.
– Это до поры до времени! – он рассмеялся, поглаживая свой живот. – Как ты думаешь, какими мы будем через пять лет?
– Не знаю… Такими же, наверно. – ответил я с сомнением.
Удовлетворённая улыбка не сходила с лица Бахрама:
– Ну как же это так? Мы ведь получим здесь огромный опыт, изменимся физически и душевно. А иначе зачем ты сюда пошёл? Не попу ведь просиживать?
Я промолчал, раздумывая над его словами.
«А ведь действительно. Зачем я здесь?»
Бахрам перевёл взгляд в сторону и спросил:
– Эй, Макар, а ты как думаешь?
Рыжий отвлёкся от разгребания вещей в своей тумбочке и подошёл к нам. Я всмотрелся в его лицо: крупный плоский нос, светлые ресницы, куча веснушек… и соседствующие с ними шрамы.
– Не знаю, как вы, парни, а я собираюсь надрать пару задниц и стать чемпионом. Карьера офицера мне не интересна, зато здесь полно возможностей для спорта.
– Что верно, то верно… Хотя я ожидал более объективный ответ. – с сомнением произнёс Бахрам. – Думаю, полученный здесь опыт не будет лишним.
Я долго рассматривал шрамы, лишь догадываясь об их происхождении, и, не вытерпев, спросил:
– Откуда это на твоём лице?
Макар перевёл взгляд на меня. На его лице возникло понимание.
– Я восемь лет занимался боксом. Бывало, пару раз заштопали.
– Ого. – коротко удивился я.
Внезапно Макар обрадовался и с восхищением произнёс:
– Думаю, в академии я добьюсь новых высот. Здесь для меня просто идеальная жизнь: распорядок, дисциплина, сон по графику! Если ещё и спарринговать разрешат, то прямо хлеб с маслом! А в моём случае – груша с перчатками!
– Ты слишком увлечён своим телом, лучше подумай о душе… – ответил Бахрам, прищурив глаза.
– Ну давай только без своих нравоучений! Душа не сделает меня лучшим. И уж точно не твоя медитация, на которую ты тратишь по пол дня.
Я подметил их знания друг о друге и сказал:
– Видимо, вы уже успели познакомиться.
– Да, мы познакомились на врачебной комиссии. Наши взгляды настолько разные, что я счёл, что общение с ним меня многому научит… – сказал Бахрам, раздумывая. – Пока я узнал только о ценности курочки с пюрешкой, спортивном питании и о том, как нужно ставить удар, чтобы не сломать руку. – он рассмеялся во весь голос. Наконец маска равнодушия слетела с лица, и небожитель на момент беззаботного смеха поравнялся с народом.
Макар поднял массивную руку вверх и кинул её на худые плечи Бахрама. Он с улыбкой приобнял своего друга, усиливая хватку:
– Ах ты ж дохляк!
Их беседа заставила меня задуматься.
«А может, не всё так уж и плохо? Здесь есть интересные и вполне адекватные люди».
Они продолжили беседу, а я решил удалиться. Слишком много сил уходило в никуда, а я всё еще не мог смириться со своей новой жизнью.
Глядя через окно замка, я видел бескрайние поля и хвойные леса, что находились внизу. Эти места притягивали меня своим умиротворением. Там не надо ничему и никому соответствовать, выслушивать речей о том, что ты должен, или терпеть выходки интеллектуально неудавшихся индивидов. Где-то там настоящая пустота для души – свобода…
Я простоял так довольно долго, рассматривая природный пейзаж.
«Как бы я это отразил на холсте? Оставил бы всё как есть или добавил бы красок? Сделал бы её яркой и светлой или затянутой грозовыми тучами?..»
Так я и простоял до тех пор, пока нас снова не собрал старлей.
В этот вечер я впервые узнал о таком мероприятии, как вечерняя поверка. Курсанты нашего этажа выстраивались в несколько колон и ждали, пока их фамилию назовут. Таким образом проверяли наличие людей.
Пытаясь выдать слабый охрипший голос за вой командира, Гоха рявкнул так, что ему пришлось схватиться за горло:
– Самойлов!
– Я!
Отбой состоялся по команде дневального ровно в десять часов. Лёжа в непривычно тесной кровати, я помыслил о доме. Об этом уютном мирке, в который не проникал мир противоположный – уличный. Там меня не волновали убийцы, ледяные ветра и подстерегающая за углом нищета. Всё благодаря семье.
На следующий день в наш кубарь ворвался старшина курса и отрывисто отчеканил:
– Подъём!
Я с трудом разорвал слипшиеся веки и тут же увидел, как Макар, Артём и Бахрам суетливо собираются.
– Чего?.. А вы куда? – спросил я, просыпаясь.
– Ты что! Мы же сегодня выбираемся в лес! На КМБ! – удивившись, объяснил Бахрам. – Собирай всё в вещмешок быстрее! И форму надеть не забудь!
Из моих уст вырвалось:
– Бля…
Я вскочил, открыл тумбочку и принялся пихать всё в вещмешок. После начал повторять то же самое с вещами, что лежали в шкафу.
– Да ты чего, дурень совсем? – иронично спросил Макар. – Тебе не нужно брать всё! Вот список, который я написал во время инструктажа.
Он передал мне клочок бумаги. Я развернул его и начал читать:
Сухпай, термуха, доки, карты района, гигееена, компос, спички, сталовые принадлежности, свечи, тетради, ручки, носовые пладки, ножик, унивирсальная линейка.
