Михаил Бочкарёв
Новые уши
Кай в Зазеркалье
Было несколько странно стоять и смотреть на свое отражение в огромном зеркале, в чужой квартире. Сергей обратил внимание на то, что отражаемая комната и та, в которой он стоял, разительно отличаются. Освещение, мебель и люстра, пол – были совсем другими. И главное не было окна выходящего во двор обыкновенного спального района, что находилось за его спиной. Он повернулся к окну. За ним были видны однообразные девятиэтажки, унылые и безликие. В зеркале единственным точным отражением оказался он сам. Сергей поднял руку и медленно помахал сам себе.
– А как я могу быть уверенным, что это именно я? – подумал он. – Ведь если вдуматься, я никогда не видел себя кроме как в зеркало. Может быть, это вовсе и не я? Нет, стоп! А фотографии? – но в голове тут же всплыло слово «зеркалка» и он снова засомневался, – Значит, и это не может быть доказательством меня! – понял Сергей.
Он закрыл глаза и усилием мысли переместил свое сознание за зеркальную гладь. Теперь он был в той комнате, где стояло коричневое кожаное кресло, где лился полупрозрачный свет с люстры похожей на обледеневшие рога оленя. Где, вместо окна, была приоткрытая, дубовая дверь, а рядом с ней, на стене, висела картина зимнего леса. Он почувствовал легкий сквозняк. Открыв глаза, он увидел отраженную в зеркале комнату, где находился до этого. Сам он, теперь, появился там, где и желал – в зазеркалье. Сергей двинулся к двери, ступая по мягкому ковру, утопая в нем подошвами спортивных ботинок почти полностью. За дверью открылся коридор, тускло освещенный удаленными друг от друга бра, и где-то в конце этого коридора существовало синеватое свечение. Дойдя до конца, он повернул налево и увидел, что синеватое свечение исходит от странной формы ламп, освещающих ступени уходящей вниз лестницы. Лампы были похожи на кровеносную систему ступеней и стен. Сергей начал спуск, и он привел его к овальной двери, похожей на разделительный шлюз подводной лодки. Он повернул вентиль и вошел в новый коридор. Он был полон людьми и напоминал не то больницу, не то налоговую инспекцию. Люди толпились у окошка администратора и у множества дверей бесконечного коридора. Одного человека Сергей узнал сразу. Это был трактирщик из романа, который он читал еще в школе.
– Я тебя знаю, – обратился он к усатому, приземистому трактирщику, который прихрамывал возле ведра наполненного снежными комками.
– Пятак за штуку, рупь ведро! – ответил тот и усы его, как струны гитары завибрировали предчувствием сделки.
Но Сергей денег в карманах не обнаружил. Там был лишь лопнувший воздушный шарик и квитанция о погашении долгов. Он окинул взглядом пространство. Увидел стол у стены, за столом сидел Козлиная морда и кропотливо писал донос. Сергей подошел ближе и прочел: «Контроллер Поприкаев грозился поломать мне руки и ноги находясь в алкогольном состоянии на служебном посту. Прошу принять меры и казнить указанного выше контроллера, а так же зачислить мне премиальную компенсацию и выдать тулуп. Комендант Козлиная морда».
– Вам чего? – оторвался от письма комендант и уставился мутными с похмелья глазами на Сергея.
– Я забыл, как меня зовут, – признался он, – имя я помню, а вот всё остальное…
– К администратору. Здесь вам не тут! Тут имя ваше не имеет полномочий. Получите новое, – указал желтым, прокуренным пальцем на окошко, возле которого очередь как-то моментально рассосалась, и теперь было видно, что сидит в нем женщина с огромными губами и мочалкой на голове.
Сергей подошел к окну и протянул квитанцию. Женщина – администратор посмотрела на него презрительно и, взяв в руку массивную печать, с силой обрушила её на потрепанный листок. После этого из хитроумного устройства, напоминающего тостер, выскочил квиток, который она вырвала и отдала Сергею. Он прочел на нём: Кай 706.
– Что это значит? – спросил он у других людей, посматривающих на него с опаской.
– Теперь это твое имя, – ответил сидящий на корточках директор банка, о чем было написано на его лбу. В руках он держал кулек из денежных ассигнаций, заполненный семечками.
– Кай семьсот шесть?
– Кабинет. Это твой кабинет. Там тебя ждет твой инспектор, – подсказала девочка лет семи. Она держала в руках аквариум, в котором плавал дельфин. На его боках в желтом круге была отчетливо видна цифра «37».
– А почему твой дельфин под номером? – спросил Кай.
– Это лотерейный билет, а никакой не дельфин, – обиделась девочка, – я играю на совпадение мысли и предположениях. Если мои предположения верны, то я стану самой богатой девочкой в мире. А если нет, то мои мысли не совпадают с реальным положением дел. Но это мне известно и без лотерейного билета! – в этот момент дельфин выпрыгнул из воды и цифры на его боках изменились. Теперь он имел номер «24».
– Вот! – сказала девочка, – Видишь? Он опять выскользнул из рук.
– Кто?
– Шанс удачи, – сказала она печально и поспешила к окну, затерявшись в толпе других людей.
Кай пожал плечами и пошел по коридору искать свой кабинет. Нумерация дверей не имела никакой логики, за двести вторым кабинетом шел восьмой, а за восьмым три тысячи четвертый. Некоторые двери вообще обозначались не цифрами, а картинками. К примеру, после кабинета номер сто одиннадцать, шел кабинет «слон в парике», а за ним был раненный пчелой физик – термоядерщик. Не смотря на неразбериху Кай, очень скоро нашел свой кабинет и, постучавшись, вошел. Он ожидал увидеть стол и сидящего за ним инспектора, но вместо этого увидел роскошный круглый мини – бассейн и купающегося в нем человека в синем кителе и фуражке.
– А, Кай. Заходи, – обрадовался человек и, приглашая, махнул рукой. До Кая долетели приятные брызги. Он подошел к краю бассейна и, собравшись духом, нырнул. Вода была чудесной. Вынырнув, он спросил:
– Вероятно я во сне? Просто сплю?
– Можно сказать, что жизнь это вообще только сон, кроме снов ничего и нет, – ответил инспектор.
– Ну, это не так, – запротестовал Кай, – есть реальный мир. Там все по-другому. Там все правильно.
– Разве? – Удивился инспектор. – Уверяю тебя, реальность твоего мира не более чем иллюзия. Просто ты выбрал данный сон в качестве основной жизни. А мог бы выбрать и другой. Например, тот, где существует водный метрополитен. Помнишь? – и Кай сразу вспомнил, что был такой мир, где метро представляло собой фантастический водный аттракцион, и как было приятно и необычно добираться от одной точки города к другой, катаясь по трубам в теплом потоке.
– Ты никогда не рождался, а просто проснулся в том своем мире и осознал себя ребенком. В мире с новыми правилами и обстоятельствами. Таких миров бесконечное множество, просто в этот раз ты застрял в этом, а во снах ты бываешь в тех мирах, где уже был или ещё будешь. Вспомни, сколько всего ты видел? Конечно, их трудно помнить, ведь их логика порой совершенно не вяжется с логикой твоего мира. Но сейчас ты живешь именно в нем, – пояснил инспектор.
– А что же будет, когда я умру?
– Что ты имеешь в виду «когда я умру»?
– Ну, когда меня не станет?
– Тебя не станет? – изумился инспектор. – Как ты себе это представляешь, что тебя не станет, и кто ты вообще?
– Ну, я – это я, – он напрягся, вспоминая. – Я – Кай.
– Ты – Кай?
– Да, – сказал он, но уверенности в его голосе не было.
– Подумай. Если ты никогда не рождался, а только осознал себя в один миг ребенком в мире, где ты бодрствуешь, – тут инспектор издевательски захихикал, – то, как ты можешь умереть?
– Но ведь люди смертны?
– Конечно, – закивал инспектор, – если бы они были бессмертны в одном из бесконечных миров, это было бы бессмысленно. И попросту скучно.
– Значит, я не умру, а что же со мной будет?
– Все, что хочешь. Но ты выбрал себе довольно жуткий сон. Это скорее кошмар. Твой мир так называемого бодрствования очень жесток и гадок. Но ты выбрал его сам и тебе самому проживать этот сон до конца.
– А если я не хочу?
– В том то и дело что хочешь. Зачем-то он тебе нужен.
– Но зачем?
– Твой мир состоит из противоположных друг другу основ: добра и зла, справедливости и подлости, хорошего и плохого. Но он и в этом не прост. Выбирая условное добро и справедливость – ты не становишься, автоматически счастлив, и даже наоборот, ты видишь, что вокруг счастливы те, кто живет подло и гадостно. Но твоя сущность непримиримо стремиться к свету и отрицает тьму. Почему?
– Потому что я… – Кай задумался, – потому что я чувствую, что надо быть хорошим?
– Хорошим?
– Ну, быть на стороне света.
– А что есть этот свет?
– Бог?
– А что такое бог?
– Это тот, или скорее та сила, которая создает все вокруг, – ответил Кай.
– А кто сейчас создает все вокруг, – инспектор обвел помещение взглядом, – если ты сам говоришь что это твой сон.
– Я?
– Ты, больше некому.
– Так я бог?
– Не совсем. Представь себе бесконечное, всезнающее, всемогущее существо, которое является в физическом воплощении чистым светом, энергией исходящей из одной точки во всех мыслимых направлениях. Этот свет является всем сразу, он суть всего, что только может и не может быть. Он, говоря человеческими словами – Бог. И в одной точке пространства возникает, по его воле, крохотный кристалл, через который струиться один луч этого света. Кристалл искажает его свет и в нем возникает сознание. Он думает, что он человек, хотя на самом деле он всего лишь мимолетный образ придуманный Богом самому себе на забаву. В этот миг он забывает о том, что он всемогущее бесконечное сознание, он становиться каплей – кристаллом, искажающим вечный свет. Это – ты.
– Я?
– Да, ты этот мимолетный кристалл.
– Значит, когда все кончится, меня не станет.
– Тебя и нет, поэтому не о чем переживать.
– Но как же меня нет! Вот он – я!
– Кто ты?
– Я это – я! Кай!
– Ты – Кай? – и тут инспектор захохотал во всё горло, вода в бассейне пришла в движение и забурлила. Каю стало страшно и он, спасаясь от нарастающих волн, нырнул и поплыл ко дну бассейна, которое оказалось на невозможной глубине. Он плыл всё глубже и глубже, в ушах гулко гудело. Он стал слышать биение своего сердца и понял, что ему не хватит воздуха, что он вот-вот захлебнется. Но тут он увидел на дне круглый люк и из последних сил ринулся к нему. Подплыв, он ухватился за скобу ручки и потянул на себя. Люк открылся, и мощная сила всосала его в темную глубину и понесла. В полумраке он видел, как вместе с ним несутся в потоке предметы и обломки, образы и воспоминания, какие-то рваные книги и школьные парты, пластиковые чайники и кожаные куртки, гитары, автомобильные колеса, мятые денежные купюры, дипломы об окончании вуза и пивные кружки, шахматные фигуры, пластилиновые поделки и компьютерный монитор. Он хотел спастись и увидел рядом бревно, то самое из леса возле костра, где часто сидел с друзьями на шашлыках. Он схватил его и прижал к груди со всей силой. В этот миг по голове его больно ударило кастрюлей, и она как сумасшедшая зазвенела и начала кружится вокруг головы, как назойливая металлическая муха, стало невыносимо, и он открыл глаза. Звенел будильник.
Сергей увидел, что лежит в позе зародыша, зажав в руках бревно, но тут он понял, что это никакое не бревно, а подушка. Он отбросил её и встал. Выключил назойливый звон и тряхнул головой. Выйдя в коридор, он остановился возле зеркала и посмотрел на себя. Было очень странно стоять и смотреть на свое отражение в огромном зеркале, в чужой квартире. Сон улетучился, и от него остались какие-то бессвязные, крохотные обрывки, которые с каждой секундой испарялись, и таили, как на жарком солнце тает тонкая корка льда. Из кухни вышла Света, она была босиком, в одних тонких трусиках. И когда она подошла к нему сзади и, прижавшись, нежно обняла, последние капли сна полностью покинули сознание Сергея.
Новые уши
– Здравствуйте, меня зовут Хлой Зюли, я представитель фирмы «Алькада-Кантос», и я хотел бы предложить вам наш уникальный товар.
Гога Чанчиков сонно смотрел на раннего визитера. Он только что встал и был еще в пижаме.
– Мне ничего не нужно.
– Уникальный товар, – неведомым образом протиснулся маленький и юркий Хлой в квартиру Гоги, – я хочу предложить вам наши «Новые уши»!
– Что-что? – Чанчиков даже прекратил зевать.
– Новые уши! – просиял Зюли, – С их помощью вы откроете для себя доселе неведомый мир ощущений. Вы не представляете, сколько всего ускользает от человека с его заурядным слухом. Красота звучания природы, музыка космоса, симфония ветров и восходящего солнца, – вдохновенно сияя глазами, незваный гость уселся в кресло, положив перед собой небольшой чемоданчик.
Чанчиков смотрел на коммивояжера подозрительно.
– А если вас больше интересует мир людей и событий вокруг, – продолжал тот, – то и эта область откроется немыслимыми горизонтами. Вы сможете слышать все разговоры вокруг, все ранее скрытые от вас тайны людей станут доступны, все их мысли и сокровенные фантазии.
– Вы серьёзно?
– О, да!
– Но как такое возможно?
– Технологическую сторону вопроса я, естественно, не могу вам раскрыть. Скажу одно – новые уши настроены на волновые вибрации излучаемые объектами с оптимальной резонансной частотой, а мысль, как известно, тоже материальна. Давно доказано исследованиями ученых.
– А как они выглядят? – Гога быстро попался на крючок. Он присел напротив Зюли и глаза его блеснули детским предчувствием чуда.
– Точно так же, как обычные человеческие, но есть один нюанс. Новые уши светятся в темноте…
…
Чанчиков шел обычным маршрутом на работу. Вокруг пели деревья удивительную музыку счастья. Голову кружили взмахи крыльев птиц. Весна скрипками улиц играла на струнах журчащих ручьёв. Это было неописуемо. Хлой Зюли не обманул – новые уши были чем-то волшебным, словно Гоге подарили уникальный орган чувств, который сделал его подобным богу. Он слышал всё. Каждую деталь окружающего мира и осознавал её как частицу огромного, живого организма, красивого и величественного.
Придя на работу, сел за стол и долго еще прибывал в оцепенении, очарованный прекрасными звуками улицы. Уши были настроены на поток звуков доносящихся в распахнутое окно. Он никак не мог сосредоточиться на своих непосредственных делах.
– Чанчиков! Вы пьяны что – ли? Что за расслабленный вид? – брякнул громом скверный и скрюченный сухой поганкой, как показалось Гоге, голос его начальницы Ларисы Фиськиной.
Он очнулся. Посмотрел на руководящего работника ясным взором и вдруг узнал всё о ней. Её голос открыл Гоге суть этой женщины. Она была глупа, малообразованна и курила как паровая машина. В детстве прозябала закомплексованной дурнушкой и теперь, добившись руководящего поста, отыгрывалась за годы своих унижений на подчиненных. Её выдали тончайшие интонации и оттенки дикции. Чанчиков посмотрел на начальницу с некоторой степенью сочувствия и брезгливости. И она, в свою очередь, заметив это, ответила секундным испуганным взглядом.
– Займитесь делом, – сказала женщина как-то осторожно и даже с опаской, будто ожидала что Гога может её укусить, после чего поспешно ретировалась.
А Гога понял, что теперь имеет над окружающими неоспоримое преимущество. Он начал вслушиваться в разговоры коллег и анализировать их. Сослуживцы, обычно болтливые и шумные, сегодня вели себя тихо. Надвигался квартальный отчет и в офис, то и дело приезжали разного рода начальники и комиссии.
Правда о соседях по столам открывалась быстро и беспощадно. Гармошкин Иван Адольфович оказался гнусным подхалимом и стукачом с бронхитом и учащенным сердцебиением. Курицина Светлана, работавшая младшим менеджером, обнаружила себя вульгарной потаскушкой с разумом улитки, а по её характерному причмокиванию и липкому языку (всё это было гипертрофированно слышно) стало ясно, что она первая в офисе амлетчица (как было принято называть такое дело в кругу коллег), впрочем, это было понятно и без новых ушей.
Андрюша Пилоткин подтвердил свою нетрадиционную ориентацию и одной лишь фразой высказанной по телефону кому-то – «Перезвоните пажалста завтра» доказал свою полную некомпетентность, а так же вялотекущий кретинизм. Зоя Осиповна Маклюй на самом деле скрывала в себе тайную королеву метеоризма в офисе, являясь алкоголичкой и истеричкой в условиях домашней среды. Щукин Глеб – молодой юрисконсульт, выдал себя рукоблудом, подонком и трусливым истериком, готовым вот-вот расплакаться при любой критической ситуации. Нового о своих коллегах Гога узнал не мало. Все они на проверку оказались типами отвратительными и гадкими, способными только на подлость и карьеризм.
Во время обеда Гога побрел в столовую, где питались не только сотрудники его офиса, но и работники других контор. Он встал в очередь, и новые уши настроились на доносящиеся со всех сторон голоса. Как ни странно, они не сливались в один монотонный гул. Он отчетливо слышал и разбирал одновременную речь множества людей. Казалось бы, разрозненные разговоры о новом автомобиле, купленном в кредит, сыне двоечнике и прогульщике, о близком конце света и скором разводе одряхлевшей певицы и её молодого мужа, артиста легкого жанра, были чем-то совершенно не сопоставимыми. Но при новых ушах информация сплеталась в один удивительно четкий ритм жизни. Город, его люди и их проблемы, их мечты и желания, их страхи и надежды соединялись в одну гармоничную и, в тот же миг, довольно неприятную мозаику, смысл которой сводился к простому и очевидному факту – жить и жрать. Как можно дольше и больше.
Расплатившись у кассы, хозяйкой которой была женщина-гора по имени Клавдия Замещук, и, получив от неё сдачу, совмещенную с репликой – «Приятного аппетита», Чанчиков испуганно ретировался к столу у окна. Теперь-то он знал, почему эта огромная баба, еле умещавшаяся в конторке кассы, так вожделенно смотрит на него всякий раз.
Боже! – подумал Гога. – И ведь находятся такие, кто любит подобное!
Он осторожно посмотрел на кассиршу и вдруг представил её перетянутую ремнями, в черной латексной маске женщины-кошки и с кожаным хлыстом в руке. Картина получилась невозможной и аппетит тут же пропал. Кассирша, крашенная густо и вульгарно, послала Чанчикову в ответ вызывающий взгляд. Он еле сдержал в себе позыв выброситься в окно и спрятался за газетной страницей, оставленной кем-то на столе.
Мир уж сильно был порочен. Гога понял, что люди и природа – существа по сути своей настолько несовместимые, что казалось неприятным недоразумением, как вообще они могли появиться в этом прекрасном мире. Человечество походило на болезнь. Разрушительную плесень на теле планеты. Паразитом, выродившимся неизвестным образом и обезобразившим все вокруг. Теперь он понимал, откуда в мире столько несчастья и зла. Все войны и конфликты рождались в умах обезумевших от жадности и алчности сумасшедших. Люди помимо того, что являлись болезнью, оказались сами неизлечимо больны. Он смотрел по сторонам и видел вокруг только уродливые лица животных. Наряженные в разноцветные тряпки самки и однотонные, серые самцы.
– А я вот себе травматику взял, – слышал он таинственный шепот одного из самцов с физиономией только что всплывшего трехнедельного трупа, – а то вокруг такое сейчас твориться. За себя страшно! Зверьё вокруг, как жить-то?
– Правильно! – отвечал его коллега, тонкий и жилистый словно тритон. Его хищные и злые глаза, в мути которых читалась нескрываемая сальная похоть, осматривали коленки хорошенькой секретарши из соседней конторы, – Меня тут на днях одна тварь подрезала, так я за ним чуть не погнался. А так бы убил, в натуре!
– Могу достать и тебе. Со скидкой, как другу, – лгал позеленевший и Гога неумолимо слышал, как уже идет подсчет барыша в голове, как маленькие жирные пальчики перебирают, пересчитывают купюры и складывают их в коробку из под ботинок, что лежит под продавленной кроватью в комнате с вечно занавешенными шторами.
Пока купивший травматику потел и утирался салфеткой, Чанчиков понял, что больше не в силах терпеть. Он вскочил из-за стола, задев поднос, и понесся по коридору к своему офису.
В голове так и вертелись мысли:
«Вот уроды! Все поголовно. Сборище подонков и дегенератов! Упыри. Твари несовершенные. Это же надо в одном офисе собрать всех ублюдков города, кунсткамера просто…» – в таком направлении он думал долго и много. Он поглядывал теперь на всех с презрением и отвращением, и тут заметил, что и соседи посматривают на него с неодобрением.
«А ведь раньше я этого не замечал», – думал он, – «вот что значит новые уши!». Голоса с ругательствами и проклятиями в его голове наливались новой силой. Ему даже начало казаться, что это не он песочит всех вдоль и поперек, а просто слышит чужие мысли своими новыми ушами. И если даже всё было так, то тем более окружающие люди не заслуживали никакого прощения. Он еле дождался конца рабочего дня и вместе со всеми, ненавистными теперь ему сослуживцами, втиснулся в громадный лифт офисного здания. Сослуживцы молчали и смотрели друг на друга волками.
«Вот мрази!» – думал Чанчиков, – «завтра же уволюсь! Как можно с ними находиться рядом?».
Тут вдруг лифт дернулся и, качнувшись, застыл. Где-то заскрежетало, и послышался странный скрип. На короткий момент свет в кабине замерцал и резко погас. В темноте лифта Гога вдруг с ужасом увидел, что все его коллеги светятся неоновыми ушами. Новыми ушами – точно такими, какие сейчас находились и у него на голове…
