Михаил Федоров
Убийство в Оптиной пустыни
3. Осмотр продолжается
– Фу, – прокурор-криминалист вытерла рукавом пот с лица.
– Может, передохнем? – спросил москвич.
– Покой нам снится только на том свете… – отрезала Грищенко.
– Вон шинель, – Мортынов показал на солдатскую одежду на столбе ограды.
– Мой друг, вы всегда вперед батьки в пекло…
– Зато бобик забит.
– Знаю-знаю, видела… Не забудь мой сундучок, дружище, – бросила важняку.
Отказать представительнице прекрасной половины человечества, хоть и Железной Ларисе, Мортынов никак не мог. Покорно взял кепку и чемоданчик и теперь в одной руке держал чемодан, а в другой – портфель и головной убор.
Прошли к ограде.
Грищенко продолжала записывать:
– «К востоку от храма находится… огороженный забором в виде вертикальных столбов… Внутри ограды… деревянный крест. На колу ограды… висит солдатская шинель без знаков различий». – Она сняла шинель и, пристально глядя на москвича, спросила:
– Какой размер?
– Да где-то 48‑й… – ответил тот.
– «Шинель 48 размера», – поправила на руке перчатку, сунула руку в карман шинели и выдернула, словно обожглась. – Чуть не порезалась! – разглядывала палец.
Шинель на ограде
Грищенко осторожно вытащила нож.
Лезвие заблестело на свету.
По спине Мортынова пробежал морозец: как он не порезался, когда давал шинель понюхать собаке?
Нож
Прокурорша писала дальше:
– «В… боковом кармане шинелки… нож типа клинка… около ручки… выбито “666”». Гляди! – бросила важняку.
Мортынов сжал губы. На его щеках заиграли желваки.
Понятые застыли, словно заледенев.
«Число зверя!»
Мортынов достал из портфеля газету, завернул в нее ножик и спрятал в чемоданчик.
Отец Мелхиседек
Прокурор-криминалист писала:
– «С внутренней стороны шинелки… накладной карман, на котором белой краской исполнена надпись: “Тухбатуллин М.Ю.”». Чего за цифры? Диктуй!
Мортынов склонился к цифрам, называл:
– «8133888 Иордания».
Грищенко записала и спросила:
– Где тут монастырская власть?
Важняк подсуетился.
– Игумен Мелхиседек, – подбежал круживший невдалеке высокий, худощавый чернявый монах.
– Отче, у вас в монастыре есть такой Тухтукатулин… Тухта… Черт возьми, лучше сами читайте, – повернула карман к игумену.
Сумка на ограде
Тот прочитал и ответил:
– Среди братии нет… А так, посмотреть надо… – Записал фамилию на листке.
– И очень внимательно… И мне списочек покойничков. – Сказала и на ее помятом лице дернулась бровь.
Выезды на убийства вошли в привычку ветерана прокуратуры, но все равно на нервах отражались.
Игумен что-то прогундосил и исчез.
Прокурор-криминалист:
– Изымаем… – передала вещи Мортынову. – «На окраине ограды, на колу, висит самодельная сумка из черного вельвета».
Важняк:
– Прямоугольной формы с двумя матерчатыми ручками.
– Спасибо за подсказочку, дорогой друг, – сказала Грищенко и добавила: – «… ручки… прострочены крупными стежками из черных ниток»…
Слипшийся песок
Потянулась, как спросонья, и:
– Продолжаем экскурс по обители…
«Жуткая экскурсия».
Грищенко:
– Теперь куда?
Следователь Мортынов в одной руке нес пакет с шинелью и сумкой, отдельно держал кепку и портфель. В другой руке – чемоданчик.
– Вон там напали на иеромонаха Василия… – кивнул в сторону песочной дорожки к калитке в стене.
Свернули на дорожку.
Склад
Здесь прокурор сменила лист и писала:
– «…на обочине дорожки на земле… наслоение вещества бурого цвета… 50х70 см…» Открой-ка сундучок…
Следователь опустил вещи на землю. Достал из чемоданчика коробочку, в нее по края натолкал слипшийся песок, спрятал в «сундучок».
– Вон склад издательского отдела. Там меч, – показывал свою осведомленность важняк.
Грищенко:
– «Далее участники следственного действия, подойдя к кирпичной ограде монастыря, свернули налево и пошли вдоль ограды… Сзади склада… обнаружен нож типа тесака».
Меч
Прокурор-криминалист, зажав пальцами в перчаточках, подняла нож:
– «Рукоятка… обмотана… лентой светло-коричневого цвета… На лезвии ножа… наложения вещества бурого цвета…» И здесь шестерки…
След обуви
Следователь Мортынов кивнул: в его голове крутились разные версии.
Прокурор записала:
– «…выцарапана надпись “Сатана 666”».
Достала раскладную линейку, измерила:
– «Общая длина ножа 63,5 см… длина лезвия 40 см…»
Понятые с ужасом смотрели на меч.
Мортынов завернул в газету меч, нес в руках вместе с другими вещдоками.
Заглянули в сарай…
– Еще хозяйственная сумка синего цвета… Изымаем…
Остановились у монастырской стены.
Мортынов:
– Здесь видели человека, который прыгал за стену и убегал…
На крыше сарая на рубероиде обнаружили след обуви.
– А ну-ка, вырежи… – скомандовала прокурорша.
Мортынов поднялся по поленице на крышу, вырезал кусок рубероида, завернул в газету и утопил в пакет.
Теперь он обвесился вещдоками, как елка.
Через калитку вышли из монастыря.
– Как здесь дышится… – вырвалось из Мортынова.
Сосны окружали обитель.
– Можно без эмоций? – осадила коллегу прокурор-криминалист. – Самой от всего тошно…
Беспокойный образ жизни удручал Грищенко. Мотаясь по преступлениям, она уже забыла, когда в последний раз ходила на прогулку в лес.
Обошли монастырскую стену.
Грищенко:
– «…примерно в 50 метрах от угловой юго-восточной башни… на внешней стене ограждения монастыря на высоте 1,80 метра от земли на побелке ограды имеются два продольных следа-полоски…»
– Прыгал здесь…
Грищенко:
– «Кроме этого внизу на земле имеется еще след обуви…»
Выдернула фотоаппарат из-за спины и сфграфировала.
4. В бане. Опознание по двум пускам
Когда прокурор-криминалист и следователь с понятыми вернулись в монастырь, в калитке их ждал игумен Мелхиседек.
– Какие новости? – спросила Грищенко.
– Пока никаких, – сказал игумен и подал листок: – Список убиенных…
Грищенко забрала листок и спросила:
– А где остальные?
Игумен:
– Инок Трофим в бане…
– А где баня?
– Здесь, в монастыре…
– Коллега, – Грищенко обратилась к Мортынову, – не будем даром терять время. Вы с собачкой поработайте с кепочкой, а мы продолжим осмотр… Вещдоки с собой заберите, потом привезете. А мой «сундучок» оставьте, их ребятки понесут. Да? – глянула на понятых.
– Да-да, – хором ответили абхаз и москвич.
И чуть не подрались из-за чемоданчика.
Следователь Мортынов с пакетом вещдоков, портфельчиком и кепкой поспешил к кинологу.
Грищенко с понятыми за игуменом пошла к монастырской бане.
Дверь в баню отомкнул Мелхиседек:
– Входите…
Прокурор-криминалист понятым:
– Закрывайте носы…
Знала трупные запахи в закрытом помещении.
– Время 12 часов 7 минут… – заметила Грищенко, когда зашли в моечное отделение.
Снова устроила на руке папку, сменила лист, записывала:
– «…в банном помещении на лавке лежит труп инока Трофима… Нижняя челюсть подвязана белыми платками с темными рисунками… Труп лежит на спине… На трупе одето: бушлат темного цвета… – Приседала, раздевала. – Под ним ряса… испачканы кровью. Сапоги кирзовые… – Доставала линейку, мерила. – На бушлате со стороны спины имеется повреждение ткани… длиной около 4 см с ровными краями… На рясе на этом же уровне имеется аналогичное повреждение ткани…»
«Сзади били», – окончательно помрачнели понятые.
Мелхиседек молился.
Прокурор:
– «…Туловище и одежда испачканы кровью вниз от повреждения…»
Тем временем в монастыре около УАЗа происходило завораживающее действо. Сержант-кинолог забрал у затолканных на заднее сиденье мужичков головные уборы, снял мохнатую шапку с бородача, разложил на пустырьке рядком.
Взял у следователя Мортынова вельветовую кепку, поднес к носу собачки:
– Марк, нюхай…
И пустил собачку на пустырек:
– Искать!
Овчарка походила-походила и… отошла в сторону. Кинолог занервничал. Снова потыкал в нос собаке кепкой. Марк пошел, походил-походил, вернулся и сел около мохнатой шапки.
– …«по счету», – записал в блокнотик кинолог.
Оперок подскочил и от радости захлопал в ладоши.
– Чего это с ним?.. – Сидевшие в УАЗе переглянулись.
А хозяин мохнатки задергался.
Догадался, к чему все идет, и дернулся, подумывая бежать, но вряд ли мог скрыться в наручниках, и только бледнел.
– Чья шапка? – Мортынов поднял шапку.
– Моя, – глухо произнес бородач.
– Фамилия?
– Карташов, – ответил бородач, теряя голос.
– Имя, отчество…
– Александр Иванович, – произнес еле слышно.
Кинолог записал: «Карташов…»
В ворота монастыря въехали «жигули».
Ворота монастыря
Из них выскочил кинолог-лейтенант с похожей на волкодава собакой.
– На подмогу, – сказал Мортынов сержанту-кинологу.
Лейтенант вальяжной походкой подошел к сержанту:
– Ну что, собачку пускали? – спросил и скомандовал волкодаву: – Рекс, сидеть!
Теперь на пустырьке, как перед расстрелом, стояли пятеро мужиков и среди них бородач в бушлате. В стороне, словно ожидая чего-то, покачивались милиционеры с автоматами.
Когда кинолог-лейтенант дал понюхать Рексу кепку из вельвета, потом скомандовал: «Искать!» и пустил овчарку на людей, пес походил-походил между замершими бедолагами и – никого не отметил. И только со второго пуска остановился и сел около бородача.
Тот закачался.
– Фамилия? – снова спросил Мортынов.
– Карташов… – прошелестел голос того.
Мортынов подошел к бородачу. Пригляделся к бурым пятнам на бушлате.
«Похоже, кровь…»
– Откуда пятна?
Бородач окончательно потерял голос.
Трех опознаний собачками оказалось достаточно, чтобы бородач попал в число стопроцентных подозреваемых.
5. В морге в Козельске
Осмотрев в бане инока Трофима, Грищенко с понятыми и игуменом вышли на улицу. Понятые не могли отдышаться. Игумен часто крестился.
– Это еще не все… – сказала прокурор-криминалист, поправляя перчаточки. – Где третий жмурик?
Мелхиседек прокашлялся и ответил:
– В морге, в Козельске.
– Тогды туды…
Сняла перчатки. Закурила.
Понятые плотоядно смотрели на прокуроршу, сами желая закурить, но им папироски не предлагали.
Игумен стоял в стороне и отмахивал рукой разлетавшийся дым.
Грищенко покурила, бросила папиросу и притушила каблуком сапога.
– Отче, вы оставайтесь на хозяйстве, – понимала, сколько у игумена хлопот, – а мы в город имени одного парнокопытного…
Лес вокруг Оптиной
Река Жиздра
Оставив игумена в монастыре, наказав Мортынову работать «по горячим следам», Грищенко прошла к воротам и плюхнулась на переднее сиденье «Волги».
– Братец, к Козлам!
– Куда-куда? – вмиг проснулся водитель и схватился за руль. – А, понял-понял…
Понимал прокурора-криминалиста с полуслова.
Понятые забились на заднее сиденье, устроили между собой чемоданчик.
Легковушка отъехала от монастыря и сквозь лесную чащу, громыхая на кочках и рытвинах в асфальте, понеслась в город.
Когда въехали на мост через реку Жиздру, дорогу преградили военные с автоматами.
– Уже армию подняли по тревоге! – Грищенко показала майору с петлицами артиллериста алую корочку: – Калужская прокуратура…
«Волга» рванула вперед.
Водитель:
– Еще бы, зверюга где-то насается!
– Вот утоп бы, тогда не пришлось бы нам насаться… – сказала меланхолично прокурорша.
Водитель:
– Я с багором в речку не полезу…
От шуточек блюстителей порядка у понятых то и дело возникал рвотный позыв.
А за раздольем поймы реки Жиздры из оправы густого леса, зеркала воды и синюшного неба выглядывала Оптина пустынь. Она словно высматривала все вокруг, боясь кого-то не увидеть, что-то проглядеть в глухой тишине.
Прокурорская «Волга» въехала в Козельск, свернула на горку и, поднявшись, завиляла по улочкам к больнице на выезде из города.
В воротах у шлагбаума шатался то ли охранник, то ли бродяга.
– Где тут морг? – спросила Грищенко.
– А тама, – показал в глубину двора с домиками старой постройки. – За прачечной. Через пустырь…
Кое-как нашли санитара, который долго крутил ключом в замке, пока открыл морг.
Прачечная
Морг
В морге от зловонного запаха понятых опять замутило, а прокурор-криминалист как ни в чем не бывало снова натянула перчаточки.
Говорила и записывала:
– «14.28… осмотр места происшествия… продолжен в морге… центральной районной больницы, куда из госпиталя был доставлен труп иеромонаха Василия… Трупное окоченение хорошо выражено в мышцах лица, рук, в мышцах нижних конечностей… Трупные пятна расположены на задней поверхности туловища… При надавливании исчезают и восстанавливаются…»
Понятые морщились. Переглядывались.
«Отцу Василию тоже удар в спину. С такой силой, что лезвие вышло спереди. Бил зверь!»
Когда понятые наконец расписались в конце протокола, Грищенко взяла за руку москвича:
– Теперь никому ни-ни, – поднесла палец к своим губам.
– А я что, маленький, не понимаю… – обиделся москвич.
Прокурор пригрозила пальцем абхазу.
Милиция
«Волга» повезла назад, свернула на спуск и внизу завернула к двухэтажкам козельской милиции.
Расставаясь, москвич осторожно спросил:
– Так я вне подозрений?
На что Железная Лариса разразилась смехом, чем вызвала среди понятых панику.
Абхаз всплеснул руками:
– Еду в Абхазию! Лучше воевать, чем здесь…
Грищенко не сдерживалась:
– Туда тебе и дорога!
Понятые заметались и кинулись к железнодорожному мосту, проскочили под ним и тигулями, дворами через лужайку побежали к реке Жиздре. На повороте поймали попутку и помчали в монастырь собирать пожитки…
Грищенко стянула перчаточки с рук и сунула в карман:
– Вот… Дурью маются, молятся, режутся, а нам разгребай. Ни житья, ни покоя…
– На что учились, на то и пригодились… – прогнусавил водитель.
Он тащил за прокурором-криминалистом чемоданчик.
В Козельске и в его окрестностях развернулась охота. Искали убийц. Хватали кого ни попадя. Вернувшиеся после Пасхи в город паломники собрались на остановке ехать в Москву, но автобус не пришел. Подлетели на машинах военные с автоматами, покидали первых попавшихся на глаза мужчин в кузов и отвезли в милицию.
Приехавших с Пасхи в поселок Сосенский на въезде остановили пэпээсники и набили мужиками отделение милиции.
По деревням шныряли на мотоциклах участковые.
Козельск. 1993 год
Милиция работала на «опережение», стремясь как можно больше похватать людей, надеясь, что в сети угодит и участник убийства. А люди, наслышанные о том, как выколачивают показания, боясь попасть под раздачу, разбегались, разъезжались, прятались по домам, но все равно к концу дня коридоры козельской милиции забили задержанными.
О трагедии в монастыре молчала пресса. Не обмолвились ни одним словом ни на телевидении, ни на радио, словно ничего экстраординарного не произошло, и случившееся не заслуживает внимания.
Средства массовой информации трубили о схватке властей в столице; о митингах, которые омоновцы разгоняли дубинками; о Чечне, захотевшей порвать связь с Россией; о заварухах на просторах бывшего Союза… В Абхазии танки грузин утюжили Сухуми. В Таджикистане моджахеды прорывались через границу, которую прикрывал Московский погранотряд. Сообщали о начале суда над гэкачепистами[7], только не об обители.
Патриарх Алексий II
Приезд в обитель патриарха Алексия II. 1990 год
Откликнулся лишь патриарх всея Руси Алексий II.
Он прислал в монастырь телеграмму:
«Наместнику Оптиной Пустыни
Архимандриту Венедикту
Христос Воскресе!
Разделяю с Вами и с братией обители пасхальную радость!
Вместе с вами разделяю и скорбь по поводу трагической гибели трех насельников Оптиной пустыни.
Молюсь об упокоении их душ.
Верю, Господь, призвавший их в первый день Святого Христова Воскресения через мученическую кончину, сделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего.
Душой с вами и с братей,
Патриарх Алексий II»
6. Допрос в надвратной
Закончив с кинологами, следователь Мортынов поднялся в канцелярию монастыря, занимавшую несколько комнат на втором этаже пристройки рядом с воротами.
Здесь в отдельном кабинете положил в угол мешок с вещдоками, ввалился в кресло и вытащил из портфеля походный паек: пакет с бутербродами и бутылочку воды. Стал раскладывать перед собой на столе бумаги.
Врата Оптиной пустыни. 1991 год
Закурил сигарету, собираясь с мыслями, но докурить не успел.
Вбежал опер и положил на стол листок:
– Вот списочек! Их надо допросить в первую очередь…
– Что ж, надо, так надо…
Опер скрылся. Мортынов потушил об угол стола сигарету, заглянул в листок и прочитал первую написанную корявым почерком фамилию:
«Булакова, что ли?»
Выглянул в коридорчик:
– Позовите Булакову…
После минуты тишины оттуда раздалось:
– Такой нет, есть Булгакова…
– Ну, Булгакову-Булакову. – Отбросил листок: – Пишет как курица лапой…
За стол напротив Мортынова присела заплаканная женщина. От усталости она покачивала головой.
– Извините, но мне нужно вас допросить. Что вы знаете о том, что произошло сегодня? – спросил женщину. – Но сначала о вас… Фамилия… Имя. Отчество…
– Булгакова Людмила Андреевна… – тихо заговорила та.
Записал и задал еще вопросы:
– Родились?..
– В 1941 году…
Тоже записал и спросил:
– Где родились?
– В Арзамасе Горьковской области…
– Город церквей…
– Вы были там?
– Куда только ни забрасывало…
Мортынов изъездил полстраны. Участвовал в расследовании дел в Сумгаите, в Карабахе. Наглотался по самое горло, и когда сказали: «Надо ехать в Оптину». – «Ку-куда?» – «В монастырь», он даже не возразил. Подумал, что в монастыре отдохнет, и поехал в командировку без единой задней мысли.
Прибытие мощей Серафима Саровского в Дивеево. 1991 год
Но отдыхом и не пахло.
Булгакова оживилась:
– У нас Дивеевский женский монастырь открыли…
– Да, сейчас церковь зажила… – сказал и подумал: «Ведь мои коллеги-следователи причастны к гонениям… Сколько батюшек сажали, а кого и постреляли…»
Вздохнул и спросил:
– Итак, где работаете?
– В Твери, в политехническом институте…
– Кем?
– Старшим преподавателем…
«Интеллигентка пожаловала в Оптину».
Спрашивал и записывал ответы.
– Живете тоже в Твери?
– Да…
– Так, сейчас. – Мортынов посмотрел на часы на руке: – Полтретьего…
В графе «Допрос начат» записал: «14 час. 30 мин.».
– Ну а теперь скажите, когда приехали в Оптину пустынь?
– …17 апреля, около 11 часов. Я приехала на Пасху…
– В качестве кого?
– Паломница, – ответила преподаватель, удивившись вопросу.
– А как проходила Пасха?
– А вы разве не были?
Монах с паломниками
Чуть не огрызнулся: «А что мне там делать?», но воздержался от грубого ответа и ответил вежливо:
– К сожалению, нет…
– А почему к сожалению? – заинтересованно подалась к столу Булгакова.
– Тогда бы я знал, что здесь произошло, и вас не допрашивал…
– А, понятно…
– Давайте ближе к делу…
– Давайте… В час ночи 18 апреля 1993 года началась литургия в храме и продолжалась примерно до 4 часов – 4 часов 30 минут. Я была на службе… – говорила преподаватель, борясь с зевотой и прикрывая рот. – После службы часть людей уехала из монастыря, часть укладывалась спать в храме. Я со своей знакомой пошла в скит. За нами пошли батюшка и какая-то девушка. Когда подходили к скиту, времени было 5.20—5.30, кажется, из леса вышли двое парней. Об этих парнях мне сказала знакомая.
Мортынов:
– Какие они из себя?
Булгакова:
– Этих парней я не разглядывала. У одного волосы светлые. Они были возбужденные. Один даже улыбался.
– А какой возраст?
– Оба парня молодые, старше двадцати лет. Шедший за мной батюшка их тоже видел. Когда мы с подругой пришли в скит, я сказала ей, что поеду домой. Стала собираться, затем попросила у батюшки благословения. Он благословил. Я уезжала, так как очень устала, ведь не спала двое суток… Простилась и вышла на дорогу. На дороге мне встретился отец Илий в сопровождении мужчины. Они торопились на службу.
Мортынов вздрогнул. Уже знал, что в монастыре наряду с игуменом Мелхиседеком и наместником Венедиктом духовником был монах Илий. Он когда-то приехал в Оптину из Псково-Печерской лавры. Его боготворили монахи и верующие.
«И его могли убить», – заерзал следователь.
Булгакова продолжала:
– Я вошла на территорию монастыря. Звона не было… Проходя мимо собора, его реставрируют, услышала мелодичный звон колоколов.
«Казанского собора», – понял Мортынов.
Булгакова:
– Около угла собора стояли три или четыре женщины. Они говорили между собой. В это время, я обратила внимание, на звоннице отец Ферапонт и отец Трофим звонили в колокола. А рядом с ними за заборчиком, с левой стороны, стоял человек. Я видела только его силуэт. Он среднего роста. Насколько я рассмотрела, на нем была одета короткая верхняя одежда типа куртки. Этот силуэт как бы «влип» в заборчик.
Мортынов быстро писал.
Булгакова:
– Я зашла в Свято-Введенский собор, взяла с собой две сумки и вышла на улицу. Женщины стояли на том же месте. Как только вышла из храма, сразу обратила внимание на нарушение мелодичности колокольного звона. Меня это насторожило. Я подошла к углу Свято-Введенского собора и увидела на звоннице только отца Трофима. Он в этот момент стал оседать и потом попытался подняться. Сел, старался дотянуться до колоколов, до веревок колоколов. Раздался колокольный звон.
«Бил в набат», – понял следователь.
Булгакова:
– Я услышала, как отец Трофим прочитал молитву: «Боже наш, помилуй нас…» и закричал: «Помогите!» Мне показалось, что человеку стало плохо с сердцем, я крикнула женщинам и побежала к звоннице. Женщины за мной. Я подбежала к отцу Трофиму, тот был мертв.
Хотел спросить: «А с чего взяли, что мертв?», но не стал прерывать рассказ.
Булгакова:
– Я посмотрела на то место, где стоял отец Ферапонт, и увидела его лежащим на полу звонницы мертвым.
«Почему мертвым?»
Булгакова:
– Я закричала в голос, хотела созвать людей. Стали сбегаться люди. Кто-то закричал, что кто-то стоит в стороне. Я увидела, как по направлению к скиту стоит мужчина в монашеской одежде. Я подумала, что это убийца, и стала кричать, что это убийца… Мужчина стоял, как будто окаменел. Я обернулась к людям и стала кричать: «Пойдемте в скит, там батюшки, их убивают». Кто-то сказал, что отец Василий туда побежал. Люди побежали по направлению к выходу из монастыря в сторону скита. Через мгновение кто-то подбежал и стал кричать, что отца Василия убили.
«Выходит, само убийство не видела».
Булгакова:
– После этого я и еще несколько человек побежали к воротам к отцу Василию… Он еще дышал, но через несколько мгновений умер. После этого отца Василия отнесли в храм. Потом приехала «скорая» и повезла его в больницу.
Опустевший монастырь
Мортынов не стал спрашивать: почему решила, что отец Василий умер.
Что-то пометил на отдельном листке, еще что-то выяснял, Булгакова отвечала, и он записывал:
«Когда я побежала к звоннице, то крови у отца Ферапонта и у отца Трофима я сначала не увидела. Кровь я увидела уже позже. Каких-нибудь людей, бежавших от звонницы, когда я бежала к звоннице, я не заметила. У меня все внимание было направлено на звонницу и отца Трофима… Уточняю, что после возгласа: “Помогите!” отец Трофим громко закричал… Еще когда я увидела человека в монашеской одежде, я только подумала, что это убийца…»
Следователь спросил о бородаче, которого пометили собаки:
– Знаете Карташова Александра?
– Не-а…
Когда женщина расписалась в протоколе, то спросила:
– Это он убил?
– Не знаю, но разбираемся. Ищем, – резко ответил следователь.
– Разберитесь, найдите. – Паломница вдруг опустилась на колени и сжала руки перед собой в кулак: – Умоляю…
Мортынов встал и подошел к женщине. Хотел ее поднять и сказать: «Не волнуйтесь, найдем», но произнес дежурную в таких случаях фразу:
– Мы сделаем все возможное…
– Я могу идти? – тяжело поднялась с колен преподаватель института.
– Да, если понадобитесь, вызовем…
– Я верю вам, вы найдете… – попятилась из комнаты. – Я буду молиться о вас…
О Мортынове еще никто в жизни не молился. По крайней мере он об этом не знал.
Мортынов походил по кабинету, прокручивая в голове рассказ паломницы. Сел и думал: кто эти два парня на пути в скит, кто «влип» в забор, кто стоял, окаменев, в монашеском одеянии, кто те три или четыре женщины у звонницы, кто знакомая преподавателя, почему сразу решила, что мертвы, – а перед ним уже сидела молодая паломница.
Теперь Мортынов выяснял и заносил в протокол ответы молодки:
«Степанова Людмила Владимировна… 1962… родилась в Грозном… живет в Москве… переводчик… допрос начат 15.05… Приехала 5 апреля 1993… Жила в деревне рядом с монастырем… 18 апреля пошла в монастырь… Примерно в 6.15 услышала звон… в 6.20 звон прекратился… Оглянулась, увидела, как в направлении ворот в скит убегает человек… обратила внимание, что в звоннице инок Трофим пытается приподняться… он держится за колокольные веревки и только благодаря этому не падает… Не доходя метров десяти до звонницы, увидела, что инок Трофим ударяет из последних сил в колокол и читает молитву и сказал: “Помогите”. В этот момент заметила, что рядом лежит еще один человек – Ферапонт».
Следователь потом спросил Степанову:
– Так что про того, который убегал?
– Я поняла, что он ударил чем-то монахов. Я посмотрела в ту сторону, куда он побежал, и увидала двух нагнувшихся людей, и подумала, что это те двое, что ударили Трофима и Ферапонта. Это происходило у стены слева от ворот, которые ведут в скит.
Следователь подумал: «Так что, трое убийц?»
Степанова продолжала:
– Я не разглядела этих людей, так как было далеко и не до этого. Я побежала в храм звать людей на помощь иноку Ферапонту и иноку Трофиму. В храме я разбудила паломников, и мы вместе побежали к звонарям.
– Вы еще видели тех двоих, которые нагнулись?
– Я поглядела на то место, где видела их силуэты, но там никого не было. Все это произошло в течение пяти минут… Отца Трофима братья сразу занесли в храм. А Ферапонту оказывали первую помощь.
«Инока Ферапонта осматривали на звоннице. Трофима – в бане».
Степанова продолжала:
– Минут через пять подошли сестры и сказали, что около ворот, ведущих в скит, лежит отец Василий. Я пошла туда. Кто-то вынес подушки и положил ему под голову. Братья отнесли отца Василия в храм. В это время кто-то из братьев принес шинель и повесил на изгородке. Также нашли нож…
Следователь подумал: «Говорит о трех нападавших, но самого нападения не видела».
Он спросил:
– Вы знаете Карташова – такого бородача в монастыре?
Степанова пожала плечами.
У Мортынова почти каждое дело начиналось с кромешного тумана, и он не удивился потоку вопросов, которые всплыли в деле по убийству монахов.
Его дергали к телефону, который находился в приемной.
Из Калуги спрашивали:
– Кто убийца?
– Да только приехали… – отвечал Мортынов.
– А почему не поймали по «горячим следам»?
– Ловим…
– А версии есть?
– Одна дала показания: двоих видела по дороге в скит… Другая: один убегал, и двое нагнулись у ворот… Уже трое…
– Что за двое? Что за трое?
– И я вот думаю: что за двое и что за трое…
– А, понятно, только расследование начали…
После разговора с одними бросал трубку, а когда позвонил начальник следственного управления, заверил:
– Товарищ Ерков, ищем!.. Да-да, понимаю… Ждут наверху… Не подведем…
Осторожно опустил трубку на аппарат и только потом выматерился.
Чужими руками хотят жар загребать!
Еще бы, каждому хотелось выслужиться и первым доложить наверх, что убийство монахов раскрыто.
Прибегал амёбообразный козельский районный прокурор:
– Ну как, раскрыли?
Кривился от того, что зря спешил.
Ввалился опер:
– Что делать с Карташовым?
– Везите его в отдел. Там Грищенко, она и займется. И вещдоки прихватите, – отдал огромный пакет.
Мортынов допрашивал, потом вносил в протокол:
«Филипова Любовь Викторовна… 1946 года рождения… Родилась в Москве… сотрудник монастыря “Оптина пустынь”… проживаю в Москве… допрос начат 15.50… приехала в Оптину пустынь 14 апреля 1993 года… В 23 часа 17 апреля началась пасхальная служба и закончилась около 6 утра 18 апреля… После службы решила убраться в храме, но поняла, что у меня сил на это не хватит, и отправилась в свою келью, которая находится в угловой башне. Когда шла в келью, из звонницы доносился перезвон, а потом тревожный набат. Тут услышала крики женщин… Я встретила сестру Наталью, которая просила показать, где находится госпиталь. Когда мы шли в госпиталь, сестра рассказала, что в звоннице убили двух братьев. Она заметила, что по дороге, которая ведет к воротам в скит, около деревянных домов лежит монах, закрытый мантией. И клобук закрывает лицо. Из-под мантии виднелась кисть… Я подумала, что человек мертвый. Я сняла клобук, но лица не было видно, так как человек лежал вниз лицом. Я немного откинула верхнюю часть тела и запрокинула на спину. Я узнала и спросила: “Отец Василий, это вы?” Он застонал, и я поняла, что он еще жив. Тут подошли братья и попросили всех женщин отойти».
Послушники на просфорне. Оптина. 1992 год
Когда сотрудник монастыря сказала: «Наталья видела мужчину, который сбросил шинель», Мортынов пометил: «Найти Наталью».
Спрашивал дальше и записывал:
«Я направилась к сараю и видела, как кто-то из мирских нес солдатскую шинель… Зайдя за сарай, я увидела клинок… Он был в крови… Я сказала, чтобы его никто не трогал…»
«У сарая клинок…» – пометил.
На вопрос Мортынова, знает ли она Карташова, вразумительного ничего не сказала.
Сотрудницу монастыря сменил трудник.
«Мустафин Виктор Леонидович… 1956 года рождения… Родился в Грузинской ССР…»
Спрашивать, почему он не воюет в Абхазии на стороне грузин, не стал.
Записывал: «…место жительства монастырь “Оптина пустынь”… хлебопек… допрос начат 17.45… В монастыре три года… В ноябре 1992 я на кухне… появился человек в военной шинели… на кухню не проходил… Я: “Что нужно?” – “Нож на кабана”… У нас такого не было и нет… Через день он пришел повторно…»
Следователь:
– Вы такого трудника Карташова знаете?
– Бородатый…
– Да. Это он приходил в военной шинели?
– Да нет…
Следователь сделал пометки: уточнить о шинели и ноже.
После трудника напротив следователя устраивался громила в рясе с длинными волосами, чуть не раздавил стул.
Следователь записывал:
«Гаджикасимов… Олег Юсиф-оглы… Он же монах Силуан… родился в 1934 году в Баку…»
Подмывало спросить, воевал ли он в Карабахе, где полыхал армяно-азербайджанский конфликт, но не стал уходить в сторону.
В протокол ложилось:
«…проживает в монастыре “Оптина пустынь”… допрос начат в 18.10… является комендантом монастыря… 18 апреля 1993 года около 4.15 часов, когда закончилась служба (перед самым причащением) я в сопровождении паломника Николая Степанова отправился осматривать наружную часть храма. Возле наружной правой части я обратил внимание на стоявшего в одиночестве мужчину в солдатской шинели. На голове кепка без козырька. Кепка мягкая, сделанная, кажется, из велюра. В руках у мужчины была холщовая сумка (в левой руке)».
Отец Силуан
Услышав про человека в шинели, следователь стал скрупулезно выяснять, а потом записал:
«Меня насторожила необычная поза мужчины, казалось, что он что-то прячет в области паха или мочится. Я подошел к нему и спросил, что он тут делает. Мужчина сделал какое-то движение, словно хотел что-то выбросить или забросить в сумку. На земле я ничего не увидел. Убедившись, что он не мочится, я попросил его дыхнуть, думая, что он или курил, или употреблял спиртные напитки. Он выполнил мою просьбу, но ни запаха алкоголя, ни запаха табака я не почувствовал. У меня сложилось впечатление, что он заглядывал в окно, чтобы узнать, кто служит в алтаре, и хочет что-то спрятать в отдушину стены храма. На мой вопрос: “Что вы здесь делаете?” мужчина ответил, что ему здесь назначена встреча. Я попросил его пройти на центральную площадь и там ждать. Он выполнил мое требование с явным неудовольствием. Больше этого мужчину я не видел».
