Михаил Ланцов
Сын Петра. Том 2. Комбинация
Глава 5
1699 год, май, 21. Москва
Алексей потряс стаканом с костями и высыпал их на стол.
Три кубика о двенадцати гранях каждый. Белый, синий и красный.
После чего, чуть помедлив, передвинул фишку.
Отец нахмурился, наблюдая за происходящим действом. Но смолчал. Меншиков скосился на него. Взял кости, бросил их в стакан и встряхнув, выкинул на стол.
Улыбнулся.
И потянулся к фишкам, обозначающим конницу…
Это была первая игра в, по сути, настольный wargame. Этакий вариант Kriegsspiel[14], который царевич создал, обдумывая способ организации подготовки начальствующего состава. Здесь имелась и большая карта, расчерченная на квадраты, и гипсовые элементы укреплений, и многочисленные фишки для обозначения разных войск, и циркули с линейками для измерения расстояния, и кубики для определения вероятностей, и даже небольшие коробочки для имитации «тумана войны». Ну и само собой, книга правил. Впрочем, последнюю пока еще продумывали. И то, что видел перед собой Петр было своего рода альфа-тестированием…
Кроме них троих, в зале присутствовали и Гордон, и Апраксин, и Головин, и Шереметьев, и другие. Всего около двух десятков человек, так или иначе относящихся к верхушке военного командования царства. И они очень вдумчиво смотрели на эту игру и на эту партию.
Поначалу все отнеслись критично.
Очень критично.
Игра выглядела странной и непонятной. Но потом, после уже первой быстрой и неуклюжей партии, она несколько заинтересовала командиров. Позабавила.
В отличие от оригинальной Kriegsspiel, с которой Алексей был не знаком, здесь удача и кубики имели второстепенную роль. А результат во много зависел от положения, численного превосходства и полноценности сражающихся отрядов. Из-за чего, например, фишки полков имелись десяти комплектов с нумерацией от 10 до 1, что означало степень целостности. Плюс для обозначения негативных факторов использовали цветные картонные подставки под фишки с изображением усталости, болезни, шока и так далее…
– Занятная игра, – пыхнув трубкой, наконец произнес Петр, который просто наблюдал.
– Она, к сожалению, сыра, – возразил царевич.
– Сыра, – согласился царь и поддакнули остальные.
– Думается, Алексей Петрович очень странно оценил роль и задачи разной пехоты и кавалерии на поле боя, – заметил Гордон.
– Так поправьте меня, – улыбнулся парень. – Я ведь просто учусь. А игру эту сделал для того, чтобы наглядно посмотреть на сражения былых времен и попробовать их переиграть.
– Зачем? – удивился Михаил Головин.
– Нужно понять, в чем была ошибка, а в чем возможность. Всегда, как мне кажется, роль игрока определяет многое, если не все. Например, битва при Гавгамелах. Я, с тех пор как про нее прочитал, все думаю – а был ли у Дария шанс?
– Сие пустое, – возразил Гордон. – Война ныне и в те времена, как мне мыслится, была очень разной. Хотя бы потому, что в наши дни есть мушкеты и пушки. Они очень сильно изменили буквально все.
– Значит, ты полагаешь, что изучать историю войн не стоит?
– Отчего же? Стоит. Только увлекаться не нужно. Ты ведь уже читал про Шведский потоп?
– Конечно.
– Тогда ты знаешь, что шведские мушкетеры расстреливали копейную кавалерию ляхов и литвин нередко совершенно безнаказанно. И те не могли их атаковать добрым образом. Ни в лоб, ни по лбу. Отчего прием Александра Македонского при Гавгамелах в наши дни обречен на провал. Его всадников просто бы расстреляли или рассеяли.
– Хм. Чем сильны каролинеры?
– Решительным натиском, – не задумываясь ответил Патрик.
– Значит, под неприятельским огнем они сближаются и вступают в схватку на белом оружии. Так?
– Так.
– Почему же тогда конница, что движется намного быстрее, не в состоянии это сделать?
– Практика показала, что не может. Во всей Европе отказываются от такого применения кавалерии.
И здесь Патрик Гордон был прав на все сто процентов. С ходу так и не возразишь. Потому как с конца XVI века, с появлением удобного для применения на коне огнестрельного оружия, начинается чрезвычайное увлечение им. Сначала в виде рейтаров – конницы с двумя и более пистолетами в качестве основного оружия, которая показала себя отлично. Много лучше появившихся ранее кирасир, а все потому, что атаковать глубокие пехотные построения конным натиском было сущим безумием. Так что уже к первой трети XVII века отличие кирасира от рейтара наблюдалось лишь в социальном происхождении. В остальном же плюс-минус одинаковое вооружение, снаряжение и тактика.
К концу XVII века стали массово уходить с поля боя доспехи. В том числе у рейтаров и кирасиров. Исключая, пожалуй, австрийских кирасиров, которые держались за них до самого конца. А вот карабин появился. И у тех, и у других.
Да и вообще основная масса всякой европейской кавалерии на рубеже XVII–XVIII веков представляла собой драгун разных фасонов и видов, мало чем отличающихся друг от друга, кроме какой-то атрибутики и аксессуаров. Причем драгун не в смысле ездящей пехоты. Нет. Эта их функция к концу XVII осталась лишь номинальной. Они уже полностью стали стрелковой кавалерией.
Особняком стояли только вояки Речи Посполитой в Европе, которые сумели сохранить традиции копейного конного боя. Но их к 1699 году практически никто не ценил. Сначала позор Шведского потопа в середине XVII века. А потом и вовсе страшный политический коллапс, не позволяющий им хоть как-то отличиться. Да, они смогли блеснуть в 1683 году при спасении Вены от османской осады. Но в целом все было плохо. Инструмент интересный, а применить его толком не получалось. По самым разным причинам. И в первую очередь касающихся внутренней политики.
Эта ситуация изменилась в середине XVIII века, когда к полководцам всего мира стало приходить озарение. Ведь линейная тактика пехоты, употребляемая повсеместно, подразумевала неглубокие построения, в отличие от конца XVI – начала XVII веков. Достаточно тонкие для того, чтобы решительным кавалерийским натиском их прорывать.
Именно тогда Фридрих Великий провел свою знаменитую кавалерийскую реформу. Так, например, он уже в 1741 году взял на свою службу полк улан, обученных копейному бою. В то же время запретил кирасирам стрелять прежде решительной сшибки с неприятелем, что дало огромное преимущество на поле боя его кавалерии, остававшейся до начала наполеоновских войн лучшей в мире.
Так вот… тактика 1690-х годов мало отличалась от 1740-х. Строго говоря, она вообще не отличалась. И все те же резоны, что заставили в свое время Фридриха Великого пойти против магистрального кавалерийского течения, имелись и сейчас.
И Алексей постарался их на пальцах донести.
Слушали его со скепсисом.
Хотя особо не возражали. В том числе и потому, что нечем было парировать доводы.
– Ты предлагаешь всю нашу кавалерию перевести на копейный бой? – спросил Меншиков.
– Никак нет. Это сущее безумие!
– Отчего же? Ты так их пользу нахваливаешь.
– Всадник, умеющий толково копьем орудовать, дольше обучается и дороже обходится казне. Да и по уму, ему бы и коня получше сыскать. В то время как в драгуны можно брать всяких. Ну и лошадок похуже выделять.
– Как тебе, Михаил Михайлович? – спросил царь.
– Звучит довольно… старинно, – ответил Головин.
– Отчего же? Али вспомнил конных копейщиков моего отца?
– И их тоже. Но мне в детстве рассказывали о…
– Ну и зачем сие? – нахмурившись, спросил Гордон, перебивая Головина. – Старинно и старинно. Видно же, что Алексей увлечен книгами о старине. Или, как он сам любит говорить, о мертвом и мертвых.
– Патрик Иванович, – произнес царевич, – но здравый смысл и опыт шведских каролинеров показывают: копейная конница будет, без всякого сомнения, значимой силой на поле боя.
– Может, и так, – чуть пожевав губами, ответил генерал. – Но ты сам сказываешь – выучка должна быть доброй и кони. Ни того ни другого у нас не сыскать. Да, природные всадники имеются. Однако у них совсем не та выучка, о которой ты сказываешь. Драгун же мы можем набирать и содержать привычным образом.
– Значит, дело не в том, что я не прав?
– Дело в том, что ты увлекаешься сказками, – вместо Гордона ответил Петр. – Да, твои мысли интересны. Но для людей опытных видны заблуждения, в которые ты впал.
– Но…
Алексей нахмурился, но промолчал, не развивая тему.
По всей видимости, имело место довольно обычное дело. Его просто ставили на место. А то ишь, разогнался.
В какой-то момент ему захотелось психануть и послать все к черту, обложить всех присутствующих отборными матами. Потому что и половину его доводов даже слушать не захотели. А про те же конные заводы он и рта не успел открыть. И теперь не сильно рвался – вон как настроены. Что им ни предложи – все завернут.
Было совершенно очевидно, что если с пехотой он попал в общеевропейский тренд, пусть и несколько его исказив, то с кавалерией вообще стал выгребать против течения. Посему принять вот так, с ходу, его предложение вряд ли бы могли. И ладно бы предложение – даже правоту. С тем же успехом можно было бы пытаться убедить генералов, увлеченных массовой, призывной армией, то есть племенным ополчением с ее толпами случайных людей в форме, создать хотя бы костяк из профессиональной, хорошо обученной, ну, допустим, пехоты.
Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А переломить их своим авторитетом или просто приказать он не мог. Не то у него было положение. Да, его выслушивали. Ибо не по годам умен. И вон иной раз очень толковые мысли предлагает. Однако…
На какое-то мгновение пришел прилив ярости. Видимо, от старого владельца тела подарок. Но он зажмурился. И, сжав кулаки, выдохнул.
Несколько глубоких вдохов.
Переждал несколько секунд.
Открыл глаза.
Осмотрел всех присутствующих, с интересом за ним наблюдающих. И выдал фразу, ломающую всю парадигму ситуации и идущую вразрез с ожидаемой реакцией:
– Уйду я от вас в монастырь. Ей-ей уйду. В женский.
Несколько мгновений тишины.
Нервный смешок Меншикова.
И разразился хохот…
Отсмеявшись, его похлопали по плечу. Едва ли не каждый. Сообщая, что он молодец и что ничего страшного не произошло. На ошибках учатся. И все в том духе.
Ну и разошлись.
Алексей же остался сидеть в своем кресле. Благо, это к нему в гости приходили, а не он к кому-то. Посидел с довольно мрачным видом около часа или даже двух в пустом помещении. Борясь с раздражением. А потом отправился к своему двоюродному деду – Льву Кирилловичу Нарышкину[15]. Чтобы поговорить. Само собой, не о кавалерии и играх. А отвлечься. Благо, что к нему тоже у него имелось дело.
Впрочем, Лев Кириллович не сильно жаждал послушать мальца. Видимо, уже знал о нервном разговоре и не хотел, чтобы Алексей его во что-то втянул дурное.
– Зачем ты мне голову морочишь? – наконец он спросил.
– Мне эти опыты нужны для обучения. А обратиться за помощью не к кому.
– Для обучения? Я похож на учителя?
– Ты единственный, кто в силах мне помочь. И это тебе практически ничего не будет стоить. Пожалуйста. Мне очень надо.
– Ну… не знаю… – покачал головой дед. – Верно, гадость какую задумал? Неужто, как Лопухиных, желаешь в навозе отправить ковыряться?
– Не, – отмахнулся царевич.
– А что?
И он ему рассказал, что, когда ходил по мастерским, заметил, что иные в горнах чугун выжигают до ковкого состояния.
– Да, мне сие ведомо.
– Вот я и удумал, как быстрее сие делать, переделывая в значительном количестве в доброе, кузнечное железо.
– Удумал? Что-то не верится.
– Али я дурно удумал с печью походной или туалетом водяным?
– Нет, но…
– Ты просто попробуй, – перебил его царевич. – Сие не великой сложности дело. Прошу. Если все так, как я думаю, то ты сможешь производить доброе железо во множестве. Ну и мне с того малую долю выделять. На опыты и учебу.
– Ого! – ошалел от наглости царевича дед. Но сразу посылать лесом его не стал. Немного покривлялся для порядка и выслушал. А потом задумался и отправился на заводы – советоваться с мастерами.
Алексей предложил ему создать маленький опытный цех, человек работных на дюжину, в котором попробовать освоить пудлингование. Само собой, такого слова царевич не применял. Просто описал процесс на своем дилетантском уровне.
Не будучи промышленником, ему все-таки приходилось помотаться там, в XXI веке, по заводам. Понятное дело, вживую таких печей он не видел и видеть не мог. Но как-то нарвался на рассказ одного увлеченного историей металлурга.
И вот теперь вспомнил.
Двоюродный дед был человеком не самым простым в общении. Как отмечали многие – весьма среднего ума, да еще и невоздержанный к питию. Гордый, хоть и не заносчивый. И склонный делать добрые дела не по здравому смыслу, а по причуде своего настроения.
Именно по этой причине царевич пытался в разговоре его больше упрашивать, чем уговаривать, стараясь задеть его гордость, дабы он почувствовал себя высоким покровителем такого маленького, неопытного и в общем-то беспомощного наследника престола. И идти-то ему не к кому, и помочь никто не в силах, и так далее…
* * *
А вечером того же дня, вдали от душных и непростых разговоров столицы, разворачивалось совсем другое дело, но ничуть не менее важное. В Азовском море.
Вице-адмирал Корнелиус Крюйс вывел в море эскадру, состоящую из двух галеасов и восемнадцати малых галер. И отправился в сторону Керчи.
Он всю зиму и весну готовился к тому, чтобы выполнить приказ царя. Готовил команды. Собирал охочих до всякого рода абордажных и разбойных дел. Прежде всего среди казаков и отчасти татар или черкесов. И вот вышел попробовать – что же у него получилось. Ну и перед царем чтобы было в чем отчитаться.
Для успеха этих маневров ему требовались корабли неприятеля.
В самом Азовском море искать их было пустой затеей. Не ходили они туда в текущей обстановке. Требовалось идти к Керчи, где, как ему доносили, постоянно стояли несколько османских вымпелов.
В правильный бой с ними ввязываться Крюйс не собирался.
По сути, все происходящее было большим учением.
Выход в море организованный. Движение в составе эскадры. Какие-то маневры. Ну и так – немного пошуметь. Хотя, опасаясь активного действия неприятеля, он заполнил свои корабли теми самыми охочими до морского разбоя. А то вдруг не получится отойти и придется драться? Вот хоть в абордаже подсобят.
Вышел.
С горем пополам дошел до Керчи, потеряв только три галеры, севшие на мель. Все-таки Азовское море очень мелкое, а акваторию он толком не знал. Впрочем, эскадре это не помешало выполнить первую часть учебной задачи и достигнуть Керчи.
И так случилось, что вошел в пролив он уже вечером. Солнце клонилось к закату. Скоро должно было совсем стемнеть, когда и обнаружили у Керчи, на рейде, османскую эскадру из четырех парусников, опознанных им как пятидесятипушечные корабли и девять галер, в том числе две большие.
Много.
Слишком много.
Особенно четыре линейных корабля, которые могли все испортить, завершив эту учебную вылазку форменной катастрофой. Их артиллерийский огонь мог покалечить азовскую эскадру, вышедшую в море.
Наверное, целую минуту вице-адмирал растерянно смотрел на корабли перед ним, пока не заметил шум, поднятый на берегу. Люди забегали возле лодок.
Лодок!
И тут у Корнелиуса Крюйса что-то и щелкнуло в мозгу. Он глянул в зрительную трубу на галеры и заметил – людей-то на них особенно и нет. На берег, видимо, сошли.
А значит, что? Правильно.
– Атакуем! Немедленно атакуем! – громко отдал он приказ. И направил свой флагман – галеас «Апостол Петр» – так, чтобы он пошел между берегом и кораблями, дабы отогнать шлюпки с экипажами. За ним двигался второй галеас – «Апостол Павел». Галеры же, повинуясь его приказу, устремились к боевым кораблям османов, дабы взять их на абордаж.
В какой-то мере это было жестом отчаяния.
Надвигающейся ночью уйти вряд ли получилось бы из-за крайне неудобной навигации и множества мелей. Утром же почти наверняка в дело включились бы османы. Если не с вечера. И они, в отличие от Крюйса, местную акваторию знали хорошо…
К счастью, линейные корабли тоже спустили экипажи на берег и держали на борту минимальные команды. Так что никакого значимого сопротивления они не оказали. С двух бортов к такому кораблю, стоящему на якоре и с убранными парусами, подходили русские галеры. Кидали кошки. Подтягивались вплотную. И наверх лезли всякого рода лихие люди. От чего на верхней палубе резко становилось тесно.
Зазвучали пушечные выстрелы.
Это галеасы, проходя вблизи галер, стреляли поверх их палуб картечью. И по шлюпкам стреляли, идущим от берега. Но те не особо усердствовали. Да и дежурные команды османов, видя происходящее, старались покинуть свои корабли. Кто и как мог…
Через два часа все оказалось кончено.
Над всей османской эскадрой оказался поднят русский флаг.
С берега стреляли.
Впрочем, уже больше для шума, чем для дела.
Не долетали ядра.
Слишком далеко.
Крепость Еникале только начали строить и там пока стояла только открыто расположенная батарея, хоть и с мощными пушками, о которой, кстати, Крюйс не знал. Но огонь они открыли слишком поздно. Прозевали…
Бо́льшая часть русской эскадры уже проскочила в бухту.
Корабли османов захвачены.
Великая виктория!
Первая морская победа. По-настоящему морская, а не все эти танцы в устье Дона.
Но как уходить?
Батарея перекрывала пролив. И плыть под огнем довольно многочисленной батареи тяжелых морских пушек – удовольствие ниже среднего. Потери будут. И вероятно, немаленькие. Так что, когда уже стемнело, вице-адмирал Крюйс собрал командиров своих кораблей и прочих начальных людей. Посовещаться.
– А чего тут думать? – воскликнул один из казачьих голов. – Вылазку надобноть делать!
– А ну как солдаты?
– А ты их видел на берегу?
– Там много кто бегал.
– Дурень! – воскликнул третий. – Они же город защищают! Мыслят – на приступ пойдем. Он ведь без укреплений. Наверняка проходы промеж домов телегами перегораживают.
– Так это нам и нужно! Мы к пушкам высадимся. Разгоним пушкарей. Подожжем им запасы пороха. И ходу…
Немного еще поругались, но именно так и решили. Так что ближе к полуночи легкие галеры на веслах приблизились к северному берегу бухты. Уткнулись носами в пляжные отмели. И, быстро выбравшись, направились к батарее.
Буквально через полчаса произошла небольшая стычка.
До драки даже не дошло.
Артиллеристы османов даже не пытались обороняться. Как поняли, что вот они – русские, так и побежали, все побросав.
А вот казачки пожадничали.
Жечь ценный порох не решились, захотели его вывезти. Стали выкатывать бочки и тащить их к галерам. Так утро и встретили.
Уставшие.
Довольные.
И… удивленные.
Их ведь никто не пытался атаковать и сбросить в море. Да и даже обозначить свое присутствие.
Послали разведку к самой Керчи.
Опять пусто.
Хотя ночью город шумел. Но наутро редкие прохожие тут же старались сбежать. Как чуть позже удалось выяснить – небольшой гарнизон, военные моряки и администрация города, увидев бегущих артиллеристов, решили составить им компанию. От греха подальше. Тем более что земли тут были крымские и можно было верным образом спастись, отойдя в ту же Кафу.
Убежали, правда, не все.
Например, удалось захватить принявшего ислам итальянца по имени Голоппо, который при поддержке нескольких французских инженеров крепость Еникале и строил…
Корнелиус Крюйс, когда на утро понял, что произошло, как-то даже растерялся. И, чуть помедлив, поднял свои глаза к небу и широко перекрестился. Иначе нежели Божьим проведением это все назвать было нельзя. Случай. Просто случай. Позволивший ему воспользоваться обстоятельствами. Впрочем, если бы не его решительность и не тот казачий голова, все могло бы закончиться совсем иначе.
Хотя турки, конечно, здесь сидели расслабленные. Непуганые, так сказать. Оттого ни о какой бдительности речи и не шло. Вот и вышло по сути под дурачка взять город, так нужный Петру…
Глава 6
1699 год, июль, 23. Москва
После крайне неудачного разговора за настольной игрой Алексей тему кавалерии не поднимал. Да и вообще не касался этого вопроса. И старательно делал вид, что ничего не произошло, а он сам не обиделся на такую дивную реакцию. Было же совершенно очевидно – осаживали. Вероятно, по приказу царя. А если так, то это не более чем проверка на вшивость.
Думать о том, что они действительно настолько крепко стоят на рельсах исторических тенденций, Алексей не хотел. Нет, допускал, конечно, помня о бритве Хэнлона[16]. Однако старался лишний раз не думать об этом. Он ломал голову над тем, как снова выйти на нужный ему разговор и сдвинуть тему с мертвой точки. В частности, работа комиссий, созданных по его предложению, откровенно саботировалась. Что артиллерийской, что мундирной. Возможно, и не так. Только, кроме увлекательных дебатов, там дело не двигалось ровным счетом никуда.
Демократия-с.
В таких делах всегда требовался хороший демократический пинок для задания вектора движения. Ну почти всегда. Чем он и решил заняться.
– И зачем ты меня притащил сюда? – спросил Петр, когда они вошли на малый полигон, где упражнялись охранники царевича.
– Андрей, Семен, – крикнул Алексей. – Выходите.
И из небольшой подсобки с инвентарем вышли двое его охранников. Ряженых, так сказать. В легкий и тяжелый пехотный комплекты соответственно, которые царевич решил предложить отцу.
Не на словах, разумеется.
Болтовня – пустое в таких делах.
А на деле.
Чтобы их сразу можно было пощупать.
– Это что? – поинтересовался отец, подходя к этой парочке, вставшей по стойке смирно.
– Я решил сам провести опыты и подобрать мундир да прочее снаряжение для пехоты.
– Отчего же молчал на комиссии?
– Как показали недавние события – мои слова неинтересны. Лучше дело.
– Обиделся? – скосился на него отец.
– На глупости не обижаются. С них недоумевают.
– О как! Глупости, значит? Лихо ты моих генералов приложил.
– Есть такое поверье – генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А в нашем случае, еще и прошедшей далеко и давно.
– И кто такое сказал?
– К сожалению, не помню. Мне понравилась сама мысль. Она прекрасно объясняет, почему, тщательно готовясь к войне, редко кто к ней оказывается готов. Вот ты к Азовскому первому походу готовился? Готовился. Все получилось и сразу? Нет. А почему?
– Корабли, – с ходу ответил Петр.
– Ясное дело, корабли. А почему их строить-то стали ко второму, а не к первому походу? Ведь достаточно логично и здраво предположить, что для взятия крепости надобно как минимум ее обложить, лишив подвоза припасов и подкреплений. А Азов – крепость прибрежная. Значит, не закрыв со стороны воды, ее если и можно взять, то каким-нибудь лютым приступом или страшным, совершенно все сокрушающим обстрелом. Да и то… Но ведь не подумали. Так ведь? И Патрик не подумал, несмотря на весь свой опыт и немалую здравость.
– Отчего же не подумал? Подумал.
– Но что-то пошло не так и ты туда отправился без флота? – улыбнулся Алексей. – А потом его спешно начал строить. Не так ли?
– Ты думаешь, что копейная конница нужна?
– Я изучил упоминания о ее действиях за весь минувший век. С тех пор, как конных копейщиков стал создавать дед. Редкая кампания обходилась без их дельного участия.
– Война переменилась. Пехота ныне иная.
– Пехоту они редко атаковали. Их сила была в борьбе с вражеской конницей. Да и пехоту… А впрочем, неважно. Генералы сказали – пустое, значит, пустое. И в случае серьезной войны, ежели понадобится, снова будем создавать таких всадников бегом, тяп-ляп и в беспорядке. Как обычно… все через жопу… – махнул рукой Алексей.
– Обиделся все-таки…
– Отец, взгляни лучше сюда, – максимально нейтральным голосом произнес царевич, указывая на Андрея – одного из его охранников, обряженного в легкий, или основной, пехотный комплект.
Петр немного поиграл желваками, думая.
После чего повернулся к этому бойцу и внимательно окинул его взглядом.
– А почему он в сапогах, а не в ботинках? Тебе же по душе европейское платье. И сам сказывал – надобно его носить.
– Надобно, – кивнул Алексей. – Но… понимаешь, ботинки и чулки – они хороши для прогулок, а не для долгих многодневных маршей. Ступни солдат, когда они топают по дороги, потеют. От чего чулки отсыревают и начинают натирать им ноги.
– Думаешь?
– Я провел опыты. С этим связано и то, что скорость и дальность суточных переходов у армии со стертыми ногами невеликая. Для пехоты – обувь всему голова. И в этом вопросе можно наплевать на любую моду. И слюной наплевать, и чем-то еще более основательным. Потому что солдат со стертыми или как-то иначе поврежденными ногами – это уже не строевой солдат, а раненый. Таким нехитрым способом несутся потери вне боя.
– А вот так, – кивнул царь на короткие сапоги с достаточно широким голенищем, – не сотрет?
– На ногах у него обмотки. Отсырела та часть, что к ступне обращена, на привале коротком перемотал сыростью вверх. Оттого и голенища широкие, чтобы там воздух был. Пока идет – конец сохнет. В крайнем случае, если очень надо, можно иметь вторые обмотки.
– А вторые чулки нельзя?
– Так их две пары и нужно, чтобы одну обмотку заменить. А две обмотки уже надобно четверо чулок. Причем переодевать чулки много дольше перемотки куском ткани.
– Ну… – задумчиво произнес царь, рассматривая бойца.
– Андрей повернись-ка да согни ногу – покажи подошву, – скомандовал царевич.
Боец это сделал, и у царя взлетели брови от удивления.
– Что сие?
– Я вычитал, что у древних римлян были сандалии – калиги.
– И что? – недоумевал Петр.
– Важно не то, что были, а что они из себя представляли – толстая подошва с подобными набойками. Отчего они позволяли не скользить и уверенно идти даже по раскисшей земле или сырым косогорам.
На самом деле Алексей никогда не видел калиги. Он видел как-то сапоги Вермахта. В музее. И тогда же услышал от смотрительницы, заметившей его интерес, эту историю с калигами. Что-де подражали.
Нормальные современные протекторы на обувь стали ставить только ближе к концу XX века. В связи с развитием новых материалов. А до того подошва даже армейских сапог была гладенькой. Отчего ему в душу запали те подбойки.
Подковка на пятке, чтобы не стиралась. Набивки скобками по периметру передней части. И несколько гвоздей с выступающими шляпками, идущие по переднему полю толстой подошвы.
Толстой. Это очень важно.
Да, тонкую и мягкую носить удобнее и легче. Но по хорошей погоде, а лучше по паркету. Толстая же позволяла и на морозе себя чувствовать хорошо. Ну и на всякого рода колдобинах…
– А… хм… интересно… – произнес царь, рассматривая подошву.
– Это к вопросу о том, что историю все-таки надо изучать. В том числе историю войн. Чтобы по новой каждый раз не изобретать уже когда-то придуманные вещи.
– А нельзя использовать обмотки с ботинками?
– Можно. Но будет некрасиво. Коля! Иди сюда.
И из подсобки вышел третий боец. Обутый в обычные европейские ботинки и обмотки по моде мировых войн.
– О! Предусмотрел?
– Это было очевидно. Как тебе? Красиво?
– ЭТО? Красиво?
– Это еще и на ноги дурно действует. Если так долго ходить – ноги тяжелеют из-за плотной обмотки икр. Дешево, конечно. Но уродливо и вредно. Посему я и предлагаю – вместо чулок да ботинок использовать вот такие сапоги да обмотки-портянки.
– Ну хорошо. Это у нас что? – указал царь на штаны.
В целом новый армейский мундир Алексей построил на основе мадьярского платья, привнеся в него отдельные элементы немецкого. Немного изменил крой. Положил, где надо, карманы. И так далее. В общем – получилось неплохо. На его взгляд. Ну а на голове красовался тот самый невысокий кивер, что он предлагал Гордону для Бутырского полка. С проволокой, положенной по верхнему торцу войлочного стакана для защиты от рубящих ударов сверху. Всадники-то в свалке собачьей предпочитали именно рубить, даже вооруженные рапирами.
Потом перешли к тяжелому комплекту.
Он был в целом идентичен легкому, за тем исключением, что поверх мундира надевалась легкая кираса со специальным упором для приклада. А под нее – buff coat, то есть кожаная куртка. Но не толстая, в палец толщиной, а достаточно тонкая и нормального кроя. С целью уменьшить истирание мундира кирасой и повысить общую защиту и практичность.
Вместо кивера, соответственно, стальной шлем. Непривычной, надо сказать, формы, напоминавшей чем-то упрощенный «лобстер». Иными словами, простой полусферический купол, козырек и подвижный назатыльник из трех сегментов. Регулируемая подвеска типа «парашют» и подбородочный ремень с накладными чешуйками, как у более поздних традиционных киверов. Кстати, шлем тоже достаточно тонкий и легкий. Держать пули или тяжелые осколки от него не требовалось.
– Дорого… – тяжко вздохнув, произнес царь. – Красиво, хорошо, но дорого.
– Всех солдат так одевать и не надо. Только лучшие полки. Чтобы выделить их. И чтобы повысить их силу в натиске и рукопашной схватке. Сам видишь – у такого бойца победить больше надежды, чем у такого, – сравнил Алексей тяжелый и легкий комплекты.
– Ну… не знаю… – протянул отец.
Хотя по лицу было видно – не хочет. Слишком все это выглядело не по карману для России, на его взгляд. Да и шло к тому же против течения европейской моды. Ведь там как раз доспехи повсеместно снимали.
Алексей заметил это.
Немного побурчал о том, что не нужно бездумно следовать и подражать. А то можно дойти до того, что просвещенные учителя станут головой макаться в навоз или того хуже. И что же? За ними повторять?
А потом они начали осматривать, так сказать, сбрую.
Здесь царевич не мудрил и оставил то, что было отработано им у бойцов охраны. А именно поясной ремень с чуть изогнутой плоской пряжкой вроде позднего армейского советского, к которому крепилась Y-образная портупея для «поддержания штанов», то есть чтобы ремень не соскакивал. На сам же ремень крепился остальной набор. И подвес для шпаги, и фляжка, и лядунка, и прочее.
Снималось же и надевалось это все быстро и легко. Накинул лямки портупеи на плечи да застегнул пряжку ремня. И все. Сбруя минимальная уже на тебе и все нужное для боя при ней.
Лядунка, кстати, была занятной.
К ремню крепился кожаный чехол с плотно подогнанной крышкой. А в него вставлялся легкий деревянный пенал на два десятка бумажных патронов, установленных вертикально в гнезда. Вполне обычно для XVIII века. За одним исключением. Пенал был быстросменным. Снял обе защелки, потянул за два торца, и вот он у тебя в руках. В ящике же, продемонстрированном царю, лежали такие же, только уже с готовыми патронами. Что позволяло быстро пополнять боекомплект стрелков, если запасы такие в ящиках имелись. Ну и второй боекомплект выдавать, например, перед большим делом, помещая его в сухарную сумку.
Потом перешли назад.
За спину бойцов.
Здесь у них имелся не заплечный мешок или ранец, а поняга, то есть жесткий каркас из прутьев, на который крепилось их переносимое снаряжение второй очереди. Первое-то висело на ремне.
