Михаил Лидогостер
Экспресс на Наарию. Сборник рассказов
Михаил Лидогостер
«Экспресс на Наарию»
Сборник рассказов
«Молчаливые дни»
Впервые я увидел ее во время службы в армии. Мне вместе с другим новобранцем, выпал черед нести ночную смену на одной из вышек, расставленных по периметру военной базы. Нам выдали по магазину патронов, рацию и большую флягу с водой. Бутерброды и сигареты мы прихватили сами.
Сержант дал простой инструктаж – всматриваться в ночные барханы, и если заметим что-то странное, сразу сообщать об этом дежурному. Винтовки следовало держать в боевой готовности, на связь выходить каждые полчаса, в туалет ходить по очереди. Мы поднялись наверх, бросили вещи на железный пол будки и завели неспешный разговор о том, чем займемся, когда служба закончится.
Я вполуха слушал рассказ Олега и думал об Эстер. В каждом дуновении ветра мне чудилось ее дыханье. Мы расстались перед самым призывом и уже несколько месяцев не общались. От знакомых я узнавал какие-то факты и слухи, и все, что я слышал, не давало мне спокойно спать. Несколько раз я порывался написать примирительное смс, но всегда останавливал себя. У меня даже вошло в привычку писать длинные черновики и на следующий день стирать их.
– Если три года ударно попахать в Эйлате, то наберется нужная сумма, – сказал Олег. – Вернемся с Ленкой в Одессу и запустим сеть маршрутных такси.
– Круто, – ответил я и достал из кармана пачку сигарет.
Меня всегда восхищали люди, у которых есть четкий жизненный план. В отличие от них, я даже не мог представить, что со мной будет через полгода. Я и в армию-то попал случайно.
Нагретая за день будка медленно отдавала тепло. Ночь не принесла с собой желанной прохлады. Даже небольшой ветерок, шумевший в кронах эвкалиптов, не спасал от жары.
Я чиркнул спичкой и прикурил. Дым от сигареты заполнил будку. Чтобы не задохнуться, я приоткрыл окно.
– Закрой, ты что?! – возмутился Олег.
Устав строго предписывал держать бронированные стекла будки закрытыми.
– Думаешь, мы и впрямь кому-то нужны? – спросил я.
– Конечно!
– Зачем тогда снял каску?
Олег улыбнулся:
– Затем, что сижу ниже уровня окон.
– Тоже мне лайфхак, – я поделился с ним сигаретой, но окно так и не закрыл.
– Говорят, прошлой ночью кто-то видел трассеры, – сказал Олег и тоже закурил.
– Это что вообще?
– Пули, которые используют для наводки артиллеристских снарядов.
Я недоверчиво поморщился:
– Парни просто боевиков насмотрелись.
Олег хмыкнул и неопределенно пожал плечами.
– Слышал, что на соседней базе недавно чуть не погиб целый отряд? – спросил он.
– Нет.
– Террористы прокопали туннель прямо под баскетбольную площадку и заложили туда взрывчатку. Солдаты всегда играли в одно и то же время. – Олег глубоко затянулся. – Тогда и произошел взрыв. В тот день ребят только чудо спасло. Начался чемпионат мира по футболу. Кто-то пришел и позвал их.
– Не иначе человек-мотылек, – усмехнулся я.
– Это еще кто?
– Американская городская легенда.
Олег скептически улыбнулся.
– Ты вообще во что-то веришь?
Я почесал в затылке.
– Во что-то, наверное, верю.
Где-то за забором завыли шакалы. Их жалобный вой, словно плач ребенка, разнесся далеко по округе. Показавшийся из-за тучи серп луны озарил будку болезненным бледным светом.
– Я думаю, это было божественное вмешательство, – сказал Олег. – С теми солдатами.
– Ты что, стал религиозным?
– Может быть, – он стряхнул пепел.
– И где твоя кипа? Цицит?
Олег пожал плечами.
– Я не еврей. Мне эти девайсы не нужны.
Мы помолчали. Я подумал о том, что история о чудом спасшихся солдатах наверняка одна из тех баек, которыми офицеры пугают новичков.
– Если это правда, почему же нигде об этом ни слова?
– Иди знай. У ЦАХАЛ свои резоны.
– Не сомневаюсь.
Олег махнул на меня рукой.
– Думай что хочешь.
Внезапно ожившая рация прервала наш разговор. В динамике раздался голос дежурного:
– Как дела, парни? Все ок?
– Порядок, – ответил я, – только кондиционер барахлит.
Повисла пауза. Я подмигнул Олегу. Тот поднял большой палец вверх и озорно улыбнулся.
– Разве у вас есть кондиционер? – удивился дежурный.
– Конечно. Ты что, новое распоряжение по базе не читал?
– Нет, – смущенно ответил дежурный. – Ладно, я проверю, кого можно послать.
– Давай. Только мигом.
Я затушил окурок и бросил его на землю.
– Он же сейчас всех перебудит, – испугался Олег.
– Ну, не одним же нам не спать!
– Вечно тебе экшена не хватает! – напарник поднялся на ноги. – Что-то мне в туалет приспичило. Пойду, подумаю о великом.
– Давай. Не усни там.
Олег усмехнулся и быстро спустился вниз. Я помахал ему рукой и перевел взгляд на простирающиеся за забором пески.
***
Сначала я подумал, что это просто тень от куста акации. Но когда она начала двигаться, сердце вмиг забилось чаще. Весь инструктаж о поведении в экстренной ситуации вылетел у меня из головы.
– Кто там? – крикнул я и схватился за ручку прожектора. Его мощный луч высветил иссушенную, одетую в лохмотья старуху. От испуга и неожиданности я не нашел, что сказать.
Старуха подошла ближе, и я увидел, что все ее руки увиты какими-то скрученными веревками и браслетами. В голове метнулась мысль, что, наверное, это какая-то сумасшедшая.
Внезапно умолкли цикады. Я так привык к их стрекотанию, что не сразу понял, что произошло. Вместе с цикадами стихли и все остальные звуки. Было слышно только хриплое дыхание старухи, в котором миллиарды песчинок терлись друг о друга.
По спине сбежала струйка пота. Я сглотнул застрявший в горле комок и снял винтовку с предохранителя.
Старуха приблизилась к забору. Ее длинные пальцы, словно змеи, обвились вокруг металлического штакетника. Антрацитовые глаза прожгли меня насквозь. Мне, наконец, удалось разглядеть ее лицо. Я подумал, что, наверное, когда-то давно, она была очень красива.
Какое-то гипнотическое чувство, сродни тому, когда смотришь с высоты в пропасть, овладело мной.
– Что тебе нужно? – крикнул я.
Сейчас я думаю, что слышал ответ, но тогда мне казалось, что ее слова прозвучали только в моей голове.
– Ты звал меня, и вот я явилась.
В раскрытое окно будки дыхнуло жаром. Я отпрянул назад и задел стоящую на столике рацию. Она с шумом упала на железный пол.
Когда я вновь взглянул в окно, там уже никого не было. В висках застучало. Дрожащей ладонью я вытер со лба пот.
Старуха исчезла, будто ее и не было. Цикады снова завели свою песню. Все звуки ночи вновь ожили.
– Все нормально? – Олег вернулся через несколько минут с двумя стаканами кофе.
– Все о’кей, – соврал я.
– Что-то на тебе лица нет.
– Просто жара достала.
Олег поставил кофе на столик у окна.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Сахар только забыл.
– Да и черт ним.
В ветвях высокого кипариса прокричала ночная птица. Легкий ветер донес до меня запах цветущего розмарина.
– Дежурный просил передать, что убьет тебя, как только наша смена закончиться, – сказал Олег, – он и впрямь разбудил Ицхака начет кондиционера.
– До конца смены еще дожить надо.
Я все еще держал ручку прожектора и рассматривал место, где стояла старуха. На мгновенье мне показалось, будто я что-то заметил.
– На что ты уставился? – напарник отхлебнул кофе и тоже посмотрел в окно.
– Подержи-ка секунду, – я отдал Олегу рычаг прожектора и начал быстро спускаться вниз.
– Эй, да что случилось?
– Хочу проверить кое-что.
Я спрыгнул на землю и подбежал к забору. На одном из его опорных столбов висела пожелтевшая от времени веревка с вплетенными в нее кожаными шнурками и костяными бусинами. Эта штука напоминала самодельные браслеты хиппи, только была шире и выглядела так, будто пролежала в песке сотни лет.
Повинуясь какому-то внутреннему порыву, я снял браслет с забора и сунул в карман.
– Все в порядке? – крикнул Олег.
– Да.
Несколько секунд я неподвижно всматривался в темноту, а потом развернулся и поднялся обратно в будку. Олег выключил прожектор и вернул его в исходное положение.
– Ну что там?
– Да ничего, – ответил я, – просто показалось.
***
Эстер откинула со лба непослушную рыжую прядь и, глядя куда-то вдаль, сказала:
– Давно нужно было решиться. Не понимаю, почему мы столько тянули.
Ее короткое летнее платье сидело точно по фигуре. Белый цвет выгодно контрастировал с ровным, оливковым загаром. Наверное, купила специально к встрече, подумал я.
Отстраненное выражение лица Эстер сводило меня с ума. Хотелось сказать ей что-то резкое, чтобы оно, наконец, исчезло. В голове роились десятки слов, но все они казались глупыми и тяжеловесными.
Мы сидели на скамейке в маленьком сквере на окраине Беэр-Шевы. Мимо шли люди. Все со своими радостями и заботами. Каждый из них, от старика до ребенка, казался мне счастливее нас обоих.
– Так ты подпишешь разводное письмо? – спросила она.
– А есть варианты? – ответил я.
Это прозвучало фальшиво.
Эстер резко посмотрела на меня. Поняв, что это не протест, а лишь форма ответа, она вновь принялась рассматривать кроны акаций.
– Можешь видеться с Леей, когда захочешь. Я не буду этому мешать.
– Хорошо.
– Будет лучше, если ты сам ей все объяснишь.
– Лучше кому?
Кажется, мне, наконец, удалось пробить брешь в ее защите. Она повела бровью и глубоко вздохнула.
– Знаешь, иногда я жалею, что мы не порвали, когда ты только призвался. Уже тогда я понимала, что у нас ничего не получиться. Зачем я только допустила все эти бесконечные камбеки?
– Действительно, зачем?
Я достал сигарету и закурил.
Зеленые глаза Эстер сузились. Теперь она рассматривала меня как какое-то докучливое насекомое.
– То есть ты обвиняешь меня?
– Я никого не обвиняю.
Облачко дыма поднялось вверх и поплыло над скамейкой. Луч солнца, пробившийся сквозь листву, упал мне на лицо. Я зажмурился и улыбнулся ему.
– Тебе кажется это смешным?
– Нет, Эстер, мне не так не кажется.
– Тогда чему ты улыбаешься?
– Это просто солнце.
Эстер недоуменно покачала головой.
– Б-же, и что я в тебе нашла?
Я стряхнул пепел и посмотрел на жену.
– Хотел бы я знать.
Наверное, что-то в моем взгляде заставило ее замолчать. Она поправила прическу и потянулась за сумкой. Меня подмывало спросить – не появился ли у нее кто-то, но я промолчал.
– Ладно, мне пора, – Эстер сунула мне визитку. – Это контакты человека в раввинате. Он все объяснит.
Не глядя на визитку, я положил ее в карман. Эстер поспешно встала и одернула платье. Казалось, она ждет каких-то слов, но, возможно, мне только хотелось так думать.
***
В комнате Леи пахло красками. На стенах висели акварели, выполненные ее детской рукой. Несколько недель назад дочери исполнилось девять. Я и не заметил, как она успела овладеть техникой рисунка и научилась передавать свои чувства с помощью кисти.
Главной темой ее работ были пейзажи Беэр-Шевы – города, в котором она родилась и выросла. Каменистые склоны древних холмов. Небесная лазурь в кронах финиковых пальм. Традиционный бедуинский базар. Рукотворный лес Ятир. Красные крыши частных домов. И, конечно, городские кошки. Эти бездомные бродяги мелькали почти на каждом рисунке. Наверное, потому что, несмотря на бесконечные просьбы Леи, сами мы кошку так и не завели.
Я сидел на краешке детской кровати и пытался отыскать нужные слова.
В голубых глазах ребенка притаился испуг. Дочь чувствовала мое волнение. Оно, словно вирус, передалось и ей. Лея сжимала в руках плюшевую овечку (подарок за хорошую учебу) и внимательно наблюдала за каждым моим движением.
– Понимаешь, дорогая, – начал я, – иногда людям нужно побыть одним. Это не значит, что я не люблю маму. Просто мы слишком устали друг от друга.
Лея посмотрела в окно.
Мгла опустилась на улицы и затопила простирающуюся за окном пустыню. Изогнутые фонари гирляндой обвили соседние холмы. Где-то вдалеке провыла сирена полицейской машины.
– Я понимаю. Но почему так сложно извинится друг перед другом, и перестать, наконец, ссориться?
Я вздохнул и пожал плечами.
Дочка поджала губы и замолчала. Я погладил ее по голове и поцеловал.
– Мне кажется, вы просто не слышите друг друга, – сказал она, – или не хотите слышать.
Стрелки часов на стене показывали половину одиннадцатого.
Лее давно пара спать. Обычно уже в десять я дочитывал ей очередную главу из какой-нибудь детской книги и шел в свой кабинет, чтобы доделать работу, которую не успел завершить за день.
– Знаешь, у индейцев есть такая пословица: чтобы услышать себя, нужны молчаливые дни. Видимо у нас с мамой как раз такой период.
– Может быть, вы еще помиритесь? – с надеждой в голосе спросила Лея.
– Может быть. Но сейчас кому-то пора спать.
Я поднялся с кровати и включил ночник.
– Подожди, – сказала Лея. – Я кое-что нарисовала для тебя.
Не вылезая из-под одеяла, она открыла ящик стола и достала оттуда листок с акварелью.
– Вот, – дочь протянула мне листок, – как-то само нарисовалось.
Я принял ее подарок и поднес к лампе. На фоне песчаных барханов стояла древняя старуха в лохмотьях из мешковины. Ее длинные руки были сплошь увешаны браслетами и обтянуты кожаными ремнями.
Конечно, я сразу узнал ее. На секунду мне даже показалось, что в раскрытое окно вновь дыхнуло суховеем. Рисунок чуть не выпал у меня из рук. Видимо, я изменился в лице, и это не скрылось от глаз Леи.
– Тебе не нравится? – спросила она.
– Очень красиво, – медленно ответил я, – но где ты ее видела?
– Нигде, – встрепенулась Лея, и в глазах ребенка я прочитал, что она говорит правду. – Просто выдумала.
– Может, расскажешь о ней?
Некоторое время дочь молчала, подбирая слова. Видно, они дались ей нелегко, но все же она заставила себя произнести их:
– Это дыхание пустыни,– наконец ответила Лея. – Она приходит только к тем, кто готов говорить с ней.
Я накрыл ребенка одеялом.
– И что же она рассказывает?
– Смотря о чем спрашивать. У нее тысячи историй. Для каждого – своя.
Я посмотрел на приставленный к окну детский письменный стол и подумал о том, сколько времени дочь провела за ним, глядя на раскинувшиеся за окном пески. Лея, будто уловив мои мысли, виновато пожала плечами.
– Уже слишком поздно, малыш,– сказал я, перед тем как закрыть за собой дверь. – Закрывай глаза и засыпай.
***
На безлюдной улице было так тихо, что казалось, будто уже далеко полночь. Соседская кошка, неизменная героиня Леиных рисунков, услышала шум моих шагов и спряталась за кустом мимозы.
Я спустился вниз по каменным ступеням и свернул за угол. Старый потрепанный рюкзак слегка оттягивал плечо. Пришлось наскоро впихнуть в него самое необходимое, чтобы хотя бы на пару дней хватило чистой одежды.
Воздух, успевший немного остыть за вечер, наполнился ароматами цветов и плодовых деревьев. Из пекарни, расположенной выше по улице, доносился запах корицы. Работа там стихала разве что на шаббат и еврейские праздники. Уже с ночи кондитеры замешивали тесто, чтобы с раннего утра порадовать горожан свежей сдобой.
Я вышел на перекресток. Возле него светилось уютное окно круглосуточного киоска. Владелец магазина, седой марокканец с серьгой в ухе, завидев меня, приветственно махнул рукой.
По укрепленному под потолком телевизору шел футбольный матч.
– Опять ночная смена? – не отрываясь от экрана, спросил Йоав.
– Вроде того, – соврал я.
Не спрашивая меня, он положил на прилавок пачку сигарет и назвал цену. Я расплатился и положил сдачу в коробку для цдоки.
Йоав пожелал мне приятной смены и начал громко распекать нерадивого вратаря, пропустившего гол.
Дойдя до остановки, я закурил и принялся ждать автобус. Он подошел минут через пятнадцать. Кроме меня в салоне сидела молодая семейная пара и несколько солдат, возвращавшихся на базу. Их усталые, обветренные лица напомнили мне бывших сослуживцев.
Я прошел в середину салона и сел у окна.
За стеклом проплывал охваченный огнями ночной город – некогда южная окраина владений колена Иегуды. В который раз меня захватила мысль о многовековой истории этого перекрестка торговых дорог из Египта в Ханаан. Я думал о том, что всего лишь каких-то пятьдесят лет назад здесь не было ничего, а сейчас – дома. В окнах горит свет. Там живут люди и строят планы, воспитывают детей, верят в то, что посреди выбеленных солнцем камней и раскаленного песка можно быть счастливыми.
Солдаты сошли на железнодорожном вокзале, а молодая пара вскоре после них. Водитель довез меня до конечной. Здесь, в новом квартале, находилась дешевая гостиница, где я рассчитывал провести ночь. Отыскать ее было не сложно. Навигатор быстро вывел меня к нужной улице.
Хозяин, молодой бедуин в современной одежде посоветовал мне лучший, по его словам, номер (постояльцев все равно было немного) и предложил кофе. Я знал, что отказываться не принято, поэтому согласился. Кофе оказался неожиданно вкусным и очень крепким. Терпкий запах кардамона заставил меня ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей.
Поблагодарив хозяина, я прошел в номер. Не знаю, был ли он действительно лучшим. Мне на тот момент подошло бы все, что угодно. Кондиционер работал исправно, а из комнаты имелся выход во двор. Прямо за ним начиналась пустыня.
Я бросил рюкзак на кровать и достал из него Леин рисунок. Теперь у меня появилось время более детально рассмотреть его. Первый раз, из-за волнения, я не смог этого сделать. Все совпадало. Каким-то образом Лея воспроизвела образ старухи, который отложился в моей памяти.
Курить в номерах запрещалось, поэтому пришлось выйти на улицу. Я присел на оставленный на веранде стул и достал сигарету. Молча покрутил ее в пальцах и чиркнул спичкой. Дым приятно обжег горло, и я пожалел, что так быстро допил кофе. Сейчас он бы пришелся кстати.
Стрекот цикад воскресил в моей памяти ту странную ночь на военной базе. Все прошедшие после этого годы я не переставал думать, почему старуха сказала тогда, что я звал ее? Кем она была и чего хотела?
Теперь к этим вопросам добавился еще один: как дочь добилась такого потрясающего сходства?
О том, что случилось много лет назад, она знать не могла. Даже Эстер была в неведении.
Я затянулся и стряхнул пепел. Впервые за многие годы мне захотелось взглянуть на оставленный старухой амулет. Я вытащил из внутреннего кармана куртки тряпичный сверток и развернул его. Браслет выглядел так, будто я нашел его только вчера – время было не властно над ним.
В памяти сам собой всплыл текст сообщения, которое я писал Эстер той ночью. Повинуясь внезапному порыву, я затушил сигарету и набрал на телефоне слова, которые тогда так и не отправил.
Аппарат завибрировал. На дисплее высветился отчет, что сообщение доставлено.
Меня охватила уверенность, что сделай я это десять лет назад, все могло бы сложиться иначе. Легкий порыв ветра растрепал мои волосы. Я глубоко вздохнул и надел браслет на руку.
Звуки стихли. Не было слышно ничего, кроме шума пересыпающегося песка.
Она появилась из ниоткуда. Но на сей раз я не испугался.
«Одежда для пустоты»
Орен проснулся от собственного крика.
Сел на кровати. Обвел комнату рассеянным взглядом. Вытер выступивший на лбу пот.
Сердце билось так часто, что казалось, еще немного и взорвется. Свет фар от проехавшей под окнами машины скользнул по стенам и выхватил из темноты армейскую фотографию в простой деревянной рамке.
На лицах сослуживцев защитная краска. В руках укороченные винтовки для ведения боя в городских условиях. Сам Орен сосредоточен. Показывает пальцем куда-то в сторону покрытых зеленью гор, и смотрит на солдата с рацией за плечами.
Почувствовав его волнение, Майя тоже открыла глаза.
– Снова тот же сон? – спросила она.
Орен кивнул. Потянулся к тумбочке, где лежали таблетки, но случайно задел стакан с водой. Тот с шумом упал на пол и разбился. В детской тотчас заплакал ребенок.
Майя включила ночник. Поднялась с кровати.
– Ничего, – тихо сказала она. – Я укачаю.
– Хорошо, – согласился Орен.
Он откинул одеяло и начал собирать осколки.
Колыбельная Майи напомнила ему детство. Слова давно забылись, но мелодия, словно одинокая бабочка под холодным лучом осеннего солнца, все еще жила в голове.
Завернув осколки в газету, Орен вышел на балкон.
На старой, рассохшейся от жары полке лежала пачка дешевых сигарет. Он закурил. Дым поднялся в небо и, превратившись на миг в дракона, растаял в подсвеченной софитами вышине. Внизу пульсировали огнями улицы большого города.
Это была Майина идея – сразу после свадьбы переехать в Тель-Авив. Орен понимал, здесь больше возможностей, но душой был привязан к северу. Ему, выросшему среди галилейской тиши, так и не удалось привыкнуть к духоте, загазованному воздуху и вечному шуму. Он надеялся, что когда-нибудь они переберутся в горы. Может быть, в Маалот или Цфат. Туда, где зимой выпадает снег, а в синих сумерках слышны крики перелетных птиц.
Через несколько минут Майя вернулась. Принесла покрывало. Накинула Орену на плечи.
– Ночи стали холодными.
– Да, спасибо. Как там малыш? Уснул?
– Да. Я подогрела молока, но он не захотел. Наверное, зубы.
Громыхая на ямах, по улице проехал грузовик. Орен затянулся и подумал о том, как в таких условиях выживают жители нижних этажей.
– Ты ведь больше не поедешь туда? – Майя откинула длинные темные волосы и внимательно посмотрела на мужа.
Орен не ответил. Вздохнул и отвел взгляд в сторону.
Майя покачала головой.
– Ты даже не представляешь, – ее голос внезапно задрожал, – каково это – каждый раз снова выслушивать его родителей! Они опять будут звонить и просить, чтобы ты больше не приходил. Однажды я просто пошлю их к черту!
– Я не могу не поехать, – Орен затушил сигарету. – Ты ведь знаешь.
***
В поезде работал мощный кондиционер. Благодаря этому царящая снаружи жара казалась просто кадром из документального фильма.
Мальчишка, сидящий напротив Орена, вынул из рюкзака пакет чипсов и открыл бутылку колы. Его мама, аккуратная маленькая женщина, похожая на статуэтку из сандалового дерева, прислонилась к окну и дремала.
Поезд выехал на участок дороги, проложенной вдоль моря.
Орен подумал, что оправленные серебром опалы в кольцах его попутчицы светятся таким же сине-зеленым цветом, как набегающие на берег волны.
Через несколько минут машинист объявил остановку. Парящие над водой паруса виндсерферов скрылись из виду, а соседка Орена открыла глаза – цвета горчичного меда – и засобиралась. Она вытащила из-под сиденья сумку на колесиках и, подгоняя сына, направилась к раздвижным дверям. Мальчишка проворно запихнул в рот остатки чипсов, а недопитую колу взял с собой.
Орен проводил их взглядом. В этот момент в вагон зашел молодой раввин в загнутой к полу шляпе и выпущенной наружу рубашке. Огненно-рыжая борода и смеющиеся голубые глаза сразу выделяли его из толпы. Проходя между рядами, он предлагал мужчинам исполнить заповедь «тфилин» и прочитать отрывок из «Шма». На вид ему было лет двадцать пять, может чуть больше.
Когда он подошел достаточно близко, Орен смог уловить легкий американский акцент.
– Ты возлагал сегодня тфилин? – спросил раввин.
– Нет, – признался Орен.
– Тогда у тебя есть возможность сделать это прямо сейчас.
– Как-нибудь в другой раз.
– Это важнейшая заповедь Торы.
– Да, но я не готов.
Раввин поправил шляпу и почесал затылок.
– Ладно, – он достал визитку и протянул ее Орену. – Вот мой номер. Позвони, если вдруг захочешь поговорить.
Орен взял карточку. На ней было написано «Рахмиэль Глуховски», а внизу шрифтом поменьше указан адрес и телефон.
– Ты американец? – зачем-то спросил Орен.
– Нет, я из Аргентины.
Рахмиэль улыбнулся и двинулся дальше. Через минуту он уже объяснял что-то группе тель-авивских студентов и наматывал тфилин самому громкому из них.
***
За высоким каменным забором виднелась крыша большого двухэтажного дома. Орен подошел к кованым воротам и прислушался.
На лужайке царила тишина. Расставленные на террасе кресла и шезлонги пустовали. Лишь нагревшаяся на солнце ящерица лениво поглядывала на незваного гостя.
Сквозь закрытые окна не доносилось ни звука. Казалось, хозяева уехали и не показывались несколько дней. Какая-то часть Орена даже обрадовалась.
Тонкий голосок внутри зашептал: раз так, можешь спокойно уходить. Никто тебя не обвинит.
Усилием воли Орен заставил себя нажать на звонок.
Где-то внутри дома раздалась электрическая трель. Вслед за ней заливистый собачий лай. Орен удивленно повел бровями. В последний визит собаки не было.
Щелкнул электрический замок. Ворота медленно распахнулись, пропуская Орена на участок.
На пороге дома показалась средних лет женщина с распущенными каштановыми волосами. Длинный, весь в катышках, шерстяной кардиган, укутывал ее словно кокон.
Увидев Орена, она сузила желтые кошачьи глаза и изменилась в лице. Не удостоив гостя ни единым словом, женщина вернулась в дом.
В открытую дверь тут же проскочил золотистый ретривер. Завилял хвостом. Подбежал к воротам.
– Привет, – сказал Орен. – Дуду дома?
Пес гавкнул и склонил голову набок, будто хотел получше расслышать вопрос.
Вслед за женщиной к дверям подошел ее муж, похожий на высушенную ветку. Такой же серый и безжизненный.
Мужчина взглянул на Орена и глубоко вздохнул:
– Только недолго.
Орен прошел внутрь. Ретривер последовал за ним.
– Спасибо. Сегодня …
– Я помню, – прервал его хозяин. – Тебе не обязательно постоянно говорить об этом. Раз уж ты здесь, значит так и есть.
Орен поравнялся с мужчиной и протянул ему руку. Тот крепко пожал ее в ответ.
– Он за домом.
***
В тени кипарисов, растущих на заднем дворе, стоял маленький деревянный стол. На его потрескавшейся поверхности выстроились ровные ряды белых фигурок-оригами. Кого среди них только не было: люди, животные, птицы, летающие и ползающие насекомые, даже грифоны и единороги.
За столом сидел мужчина с тронутыми серебром висками. Он был настолько увлечен складыванием новой фигурки, что не заметил, как Орен подошел. Только когда ретривер подбежал к столу и громко гавкнул, тот отвлекся и поднял на гостя удивленный взгляд.
– Привет, Дуду! – сказал Орен.
– Привет, – ответил мужчина и поставил на стол фигурку богомола.
– Смотрю, ты стал настоящим мастером.
– Да?! Ты думаешь?
– И думать нечего. Говорю тебе!
– Хм, спасибо.
Дуду улыбнулся и изучающе посмотрел на Орена.
– Ты из службы социальной защиты?
– Нет. Я твой армейский друг.
– Ты, должно быть, ошибся, – Дуду развел руками. – Я никогда не был в армии.
Орен вытащил из рюкзака шуршащий бумажный пакет и поставил его перед собеседником.
– Я принес тебе «меринду» и бурекасы с грибами.
– О, это мои любимые.
– Я знаю, – сказал Орен и присел на свободный стул.
– Откуда?
– Несложно запомнить за несколько лет службы.
– Не хочу тебя обижать, – ответил Дуду, – но ты точно меня с кем-то путаешь.
– Каждый год одно и то же, – вздохнул Орен.
– Каждый год?
– Твоим родителям не нравится, что прихожу сюда, – сказал Орен. – Они считают, это плохо отражается на твоем состоянии. Поэтому мы видимся только раз в году. В день памяти наших друзей.
Дуду пожал плечами.
– Послушай, я сочувствую. Но я даже не знаю, как держать оружие.
– Да уж, стрелок из тебя тот еще.
Орен замолчал и подумал: а что если его собеседник прав? И это не Дуду сошел с ума и потерял память, а он сам? Что, если сидящий перед ним человек это лишь оболочка, а настоящий Дуду навсегда остался там? С теми, кто не вернулся. А после того, как его душа отлетела, в этой оболочке поселился кто-то другой. Тот, кто, действительно, никогда не был на войне.
Эта мысль настолько испугала Орена, что, несмотря на жаркий день, он побледнел. По коже пробежались мурашки.
– Ты был связистом. Шифровальщиком.
– Шифровальщиком? – по лицу Дуду скользнула тень.
С гор налетел легкий ветер и смел со стола несколько бумажных фигурок. Ретривер проводил их взглядом и положил голову на колени Дуду.
– Откуда у тебя пес? – спросил Орен.
– Он просто появился здесь несколько дней назад. Наверное, потерял хозяев и решил остаться у нас. А может, его бросили. Кто знает? – Дуду запрокинул голову и посмотрел на летящий по небу самолет. – Мы расклеили объявления, но никто так и не позвонил.
Орен помолчал и окинул взглядом поверхность стола.
– Почему оригами? Что ты в этом нашел?
Дуду не ответил. Молча взял со стола богомола и помощью нескольких ловких движений за пару минут сделал из него журавля.
– Держи!
Орен улыбнулся и принял подарок.
– Спасибо.
– Мне нравится, что из любой фигурки можно сделать что-то новое. Абсолютно непохожее на то, что было до. Неизменным остается только лист бумаги, а формы меняют друг друга, как одежды.
– Одежды для кого? – удивился Орен.
– Не знаю, – Дуду пожал плечами. – Может, для пустоты?
***
На старый Яффо тихо опустился вечер. Огненно-красное солнце закатилось за горизонт и утонуло в темных водах средиземного моря. В ультрамариновом небе взошли первые звезды. На набережной зажглись фонари.
В маленьком прибрежном ресторанчике стоял шум и гам. Свободных мест почти не осталось. Жители города, уставшие от рабочего дня, оккупировали все, даже самые неудобные столики. В открытие окна дул легкий бриз, принося с собой ощущение чистоты и чуть слышный запах водорослей.
На праздничном столе, за которым собрались родственники и друзья Майи, стояли свежие цветы. Горели свечи.
– Мазл тов, дорогая, – сказал отец именинницы и поднял пузатый стакан с виски. – Будь счастлива и радуйся каждому новому дню! Желаю, чтобы в твоем доме всегда звучал детский смех, а тучи обходили его стороной. Но если какая-нибудь все же набежит, пусть она принесет с собой лишь приятную прохладу и никогда не закрывает солнце!
– Лехаим, лехаим! – хором ответили гости.
– Спасибо, папа, – Майя сделала большой глоток вина. – Это замечательный тост! Надеюсь, все так и будет.
Она повернулась к Орену и шепнула ему на ухо:
– Вот что значит двадцать лет в журналистике.
– Цви, когда ты, наконец, напишешь роман? – Орен обвел гостей рукой. – Все уже устали ждать!
– Это точно, – подтвердила теща. – Дорогой, пора тебе всерьез браться за перо.
– Ну-у, – тесть повел плечом и отправил в рот кусок запеченной рыбы, – есть у меня пара задумок, но пока только на уровне идей. Не уверен, что кому-то они будут интересны.
– Ты недооцениваешь себя, – сказал Майин старший брат Идо, высокий крепкий парень с глазами цвета черного янтаря. – Я помню тот рассказ про Хагану. Он ничего.
– Ничего? – вскинулась Нурит, яркая шатенка, сидящая рядом с ним. – По-моему, очень сильная вещь!
Майя благодарно посмотрела на девушку.
– Ну а я что сказал?! – Идо растеряно пожал плечами.
– Ты сказал: «ничего».
– Эта определенно нравится мне больше, чем та, что была до, – шепнула Майя.
Орен хмыкнул и согласно кивнул.
– Милая, я хочу сказать тост за твою семью, – Шира, школьная подруга Майи, постучала вилкой по бокалу, призывая всех к вниманию. – Вы с Ореном прекрасная пара. Держитесь друг друга. Пусть чувства, которые вас связывают, крепнут день ото дня!
