Я никогда не питал презрения к слабым. Я их жалел.
Я не могу осудить человека, павшего под невыносимым для него бременем жизни, как не могу осудить человека, не выдержавшего физической пытки. Для того чтобы иметь право судить таких, нужно самому все это выдержать без стона.
Но отношение мое к таким людям все же очень жестоко.
Кто лишениям эмигрантского существования предпочитает лишение свободы, тот пусть возвращается в советскую Россию, но о себе ведает, что он слаб и ничтожен духом.
Это не осуждение. Это простое констатирование факта.
Что же касается меня, то, не будучи Герценом, я все-таки останусь здесь. И даже не испытывая штамповой тоски по родине. Ибо для меня понятие «родина» не исчерпывается географическим пространством и этнографическими особенностями. Для меня родина – это нечто, стоящее над землею и над народом, с ними связанное, но способное отлететь от них, как душа отлетает от мертвого тела.
Да это и есть душа – дух народа.
Не того случайного собрания живых людей, которые в данный момент живут на данной земле, а Народа, как собирательного целого, о котором сказано:
Минувшее проходит предо мною,
Волнуяся, как море-океан.
Моя родина – это русский народ, со всей его историей, с его величавым прошлым, с его культурой, с его языком, с его поэзией, с его своеобразной красотой.
С тем, что загажено ныне до неузнаваемости.
Чужой дух воцарился над моей страной, и она стала мне временно как бы чужой.
Быть может, чужой останется и навсегда…
Ибо я тоскую по ней, но тоскую я о России, а не об СССР.