Михаил Попов
Капер Его Величества
Глава 2
Решив судьбу Кидда и Базира, Брайан Лич перешел к обсуждению того, что делать дальше.
Тут много говорить не пришлось. Всем, даже не слишком сообразительному Мэю, было ясно, что после недавних событий благоразумнее всего убраться подальше из здешних вод. А может быть, и из Индийского океана. Где-то неподалеку рыщут фрегаты конвоя «Порт-Ройяла», встреча с которыми не сулила ничего приятного. Кроме того, когда известие о нападении дойдет до делийского правителя, несомненно, начнется настоящая охота за теми, кто рискнул ограбить корабль Великого Могола. К тому же Ост-Индская компания присоединится к этой охоте со всеми своими пятнадцатью пятидесятипушечными судами.
Нет, надо уносить ноги. И как можно дальше.
Поскольку «Блаженный Уильям» был слишком хорошо известен чиновникам адмиралтейства его величества и известность эта была не слишком положительного рода (мягко говоря), то в Европу лучше было не соваться.
Кроме того, не следовало забывать и о войне. Всякому, кто захотел бы добраться до британских портов, предстояло миновать воды, контролируемые французским флотом.
Что же оставалось?
Оставалось Карибское море.
Среди его бесчисленных островов можно было затеряться. Можно было бы прожить какое-то время, ускользая от французских пушек и английских виселиц.
Плавание было не слишком веселым. Команда немного нервничала. Все рассчитывали на большую добычу, чем та, что в конце концов досталась. Деньги из людей Леруа вытрясли. Но дело в том, что команда «Блаженного» была вчетверо больше команды «Веселого». И то, что хорошо для одного, не слишком хорошо для четверых.
Кроме того, поползли слухи о сундуке капитана Леруа. Часть пиратов считала, что нужно остаться и обшарить «проклятые горы». Разговоры на эту тему отнюдь не способствовали укреплению дисциплины.
Разумеется, было известно и о том, что на борту находится человек, который, вполне возможно, представляет себе, где «этот треклятый француз припрятал свои деньжата». Даже имя этого человека стало известно.
Кидд.
На нижней палубе, там, где развешивались гамаки для сна, об этом Кидде рассказывали самые фантастические истории. Спустя какую-нибудь неделю о нем уже говорили не иначе как о человеке, зарывшем клад в горах, рядом с «французской» бухтой.
Оставалось непонятным только одно: почему это господа командиры не подсмолят пятки этому Кидду и не выведают, где именно он вырыл яму для сундука с золотом?
А может, уже выведали, но не хотят делиться с командой?!
Для отвода глаз устроили этот поход на Тортугу, а сами наймут там другой корабль, с матросами, которые ничего не подозревают о кладе, и лягут на обратный курс.
Брожение шло серьезное.
И старший помощник Каллифорд, и штурман Берджесс, и главный канонир Мэй ощущали это.
Мэй – в меньшей степени. Для него матросы мало отличались от пушек, и поэтому он спал спокойно.
Теперь перенесемся на противоположную сторону Атлантики и посмотрим, что происходит в тех местах, куда направлялся «Блаженный Уильям».
Война потихоньку разгоралась.
Шла она не только на островах и велась не только при помощи флотов.
Заполыхал весь континент.
Воевали не только французские войска с английскими солдатами.
Французские колонисты выступали против английских колонистов.
Разделились и индейцы, которым, по логике вещей, должны были быть противны и те, и другие.
Ирокезы выступили на стороне Франции. Делаварам, например, милее была Англия.
Война как война.
Совершались подвиги, совершались предательства. Все мечтали о контроле над территориями и считали, что именно в этом основа будущего благополучия.
Силы государств были более-менее равны, что обещало достаточно длинную войну.
Стратеги и с той, и с другой стороны размышляли над тем, как в короткий срок увеличить свои силы и нарастить средства.
Именно об этом беседовали в доме губернатора острова Невис, сэра Адама Вудфорда, несколько высокопоставленных господ. Парадный обед по случаю прибытия из метрополии лорда Хардуэя, личного посланца короля Вильгельма, подходил к концу. Дамы благополучно удалились, и теперь за столом царили портвейн и политика.
Вместе с лордом Хардуэем, худосочным аристократом, с трудом вынесшим тяготы морского путешествия, прибыл полковник Маллин, большой специалист по строительству военных тюрем и усмирению бунтов в войсках; хотя внешне – человек красномордый и добродушный – таким не казался. При этом, по отзывам знакомых и сослуживцев, редкая скотина, хотя и смелая.
Кроме того, присутствовал и полковник Керр. Штабист-картограф. Любитель поруководить военно-морскими действиями не выходя из кабинета. Сухой, рыжий, желчный и, как всякий человек, самозабвенно преданный своему делу, немного не от мира сего. Правда, портвейну не враг.
Свиту толстяка Вудфорда составлял командующий гарнизоном острова Невис майор Плант. Служака, хороший товарищ и несчастный отец пяти некрасивых дочерей, которых немыслимо было выдать замуж даже за местных заскорузлых плантаторов, не говоря уж о молодых офицерах, прибывающих из метрополии, чтобы отслужить свой срок в колониях.
Присутствовал и главный денежный мешок острова – синьор Галиани. Выходец из Ломбардии, итальянец до мозга костей, он вместе с тем оставался преданнейшим подданным британской короны. Ему принадлежала половина лавок на острове, треть плантаций сахарного тростника и идея воздвигнуть огромный англиканский храм на главной площади Порт-Элизабет. То есть столицы острова.
Ломбардец, как и все итальянцы, что неудивительно, был черноволос, горяч, говорлив и лжив. Все знали, что от него не услышишь и слова правды, поэтому он никому не приносил вреда своей ложью.
Сэр Вудфорд поднял тост за высоких гостей. Выразил восторг по поводу того, что имеет честь состоять на службе у короля, который посылает к нему столь проницательных, благородных и великолепных инспекторов. Заверил, что и без всяких инспекций интересы британской короны блюдутся им в полной мере на самом острове Невис и во всех прилегающих к нему водах. Подверг осмеянию и развернутой критике тех, кто испытывает и высказывает сомнения по поводу благополучного и скорого окончания войны. Даром что за столом не было никого, кто держался бы противоположного мнения.
Лорд Хардуэй одобрительно кивал.
Полковник Маллин поощрительно надувал щеки.
Полковник Керр молчал.
Даже в таком сильно подпитом состоянии он непрерывно размышлял над конфигурацией театра военных действий и над особенностями акватории.
– Но одно сомнение меня все-таки гложет.
Все разом встрепенулись.
Губернатор напряженным взором посмотрел сквозь хрусталь своего бокала на большой подсвечник, стоявший посреди стола, уснащенный изрядно оплывшими свечами.
– Не могу поверить, что его величество и господа члены британского парламента могли принять такое решение.
Это решение было сообщено лордом Хардуэем много раньше, еще утром, сразу по прибытии. В кабинете губернатора. В присутствии высших офицеров гарнизона и влиятельнейших граждан. То есть при всех тех, кто находился сейчас за столом.
Оказывается, губернатор был поражен уже тогда, но не посмел высказать свое мнение, находясь в трезвом виде.
Лорд Хардуэй тоже был не в восторге от поручения, которое послан был выполнять в Новый Свет. Тем не менее он, поправив локон своего парика, заметил:
– Как бы там ни было, сэр Вудфорд, всем нам придется делать то, что нам надлежит делать.
Полковники одновременно кивнули. Им понравился ответ лорда Хардуэя и своей твердостью, и своей тактичностью. Он не стал резко обрывать старика-губернатора, но вместе с тем дал понять, что в военное время приказы не обсуждаются.
– Я привез с собой целый саквояж, набитый патентами и свидетельствами, и не вернусь в Лондон, пока не найду применение им всем.
Майор Плант и синьор Галиани переглянулись, но их взгляды ничего не сказали друг другу. Лорд Хардуэй продолжил:
– Майор, сегодня же отдайте приказ офицерам вашей эскадры готовиться к выходу в море.
– Слушаю, сэр.
– Из моих шести кораблей четыре нуждаются в мелком ремонте. На «Сомерсетшире» треснула фок-мачта.
– Понял вас, сэр. Завтра с рассветом мои плотники займутся ею.
Губернатор продолжал стоять, держа бокал в вытянутой руке. Он был пьян, но даже сквозь опьянение до него доходило, какую непозволительную вещь он сказал. Он посмел открыто обсуждать и осуждать королевский приказ.
Так и не выпив, он тяжело опустился в кресло.
Лорд Хардуэй, напротив, встал. Откланялся и удалился в отведенные покои, громко стуча золочеными каблуками по вощеному полу.
Ранним утром следующего дня эскадра из четырех кораблей покидала бухту Порт-Элизабет. Туман, покрывавший побережье и акваторию бухты, придавал этому событию некоторую таинственность.
Город – горстка белых кубиков среди сочной зелени пальм – в этот час еще спал.
Губернатор Вудфорд стоял на набережной, глядя в корму последнему из кораблей, исчезающих в тумане, и едва заметно шевелил губами. Если бы кто-нибудь мог подслушать, что он шепчет, то он бы очень удивился. Губернатор посылал тихие проклятия на голову главнокомандующего королевскими военно-морскими силами в Новом Свете.
Губернатор был в ужасе от того, что наговорил вчера, за портвейном, причем в похмельном сознании прегрешение разрасталось, как в увеличительном стекле. Сэр Вудфорд был уверен, что этот столичный хлыщ Хардуэй рано или поздно использует против него эту пьяную оплошность.
Не нравилось губернатору и то, что его единственный сын Генри, двадцатилетний лейтенант, увязался вместе с эскадрой.
Видите ли, он хочет послужить отечеству! Как будто ему нельзя послужить, сидя на берегу и не рискуя попусту.
Синьор Галиани стоял рядом и подсчитывал в уме, что даст ему, главному поставщику невисской эскадры, этот поход. Выходило, что даст немало.
Лорд Хардуэй стоял на шканцах флагманского корабля и настороженно прислушивался к сигналам своего организма. С ужасом он ожидал признаков морской болезни. Как и многие флотоводцы, он был, к несчастью, ей подвержен.
Слава богу, океан был гладок, как обеденный стол.
Утром того же самого дня «Блаженный Уильям» приближался к острову Невис с юга. Встречные ветры и атлантические штили измотали команду. Матросы уже две недели как не видели нормальной пищи – сплошь солонина и сухари Непрерывные размышления о зарытом на Мадагаскаре золоте добавили яду в общую атмосферу. Поэтому когда на горизонте показался некий корабль, он был заведомо обречен.
Команда желала развлечься.
И развлечений она желала кровавых.
Одномачтовый однопалубный шлюп под голландским флагом.
Откровенно говоря, это было не совсем то, что нужно.
Не француз.
Не испанец.
– Что будем делать? – спросил Каллифорд, складывая подзорную трубу и пряча ее в карман своего черного кафтана.
Берджесс взорвался:
– В конце концов, мы не состоим на королевской службе и не обязаны заботиться о безопасности союзников его величества.
– Не состоим, – подтвердил Мэй.
– Когда нас станут вешать, никто не спросит, кем мы себя считали, всех заинтересует, что мы делали.
Берджесс несколько раз хлопнул ладонями по дубовым перилам:
– Команда застоялась. Через пару минут они узнают, что прямо по курсу у нас появилась добыча, и тогда ты посмотришь, как они отнесутся к твоим благоразумным рассуждениям.
По лицу Каллифорда было видно, что предстоящее развлечение ему не по душе.
– Что тебя смущает, Роб? Солнце еще не успеет войти в зенит, а мы уже возьмем этот шлюп на абордаж.
– А что ты там рассчитываешь найти, кроме сахарного тростника и соленых воловьих шкур? Золото и жемчуг на таких посудинах не перевозят.
– Я хочу хоть немного успокоить наших негодяев, хочу, чтобы у них снова появился вкус к жизни.
Каллифорд вздохнул:
– Ладно.
Берджесс открыл было рот, чтобы отдать соответствующие команды, но его остановил жест первого помощника.
– Я сейчас схожу в капитанскую каюту. Пусть Лич сам отдаст приказ о нападении.
– Но он же…
– Я постараюсь его уговорить.
Каллифорд быстро прошагал по палубе по направлению к корме.
Капитан лежал в той же самой позе, в какой мы его оставили во французской бухте на Мадагаскаре. Он только еще больше осунулся и высох. Когда приступ лихорадки оставлял его, он полностью приходил в себя. Единственное, что его донимало в это время, – это слабость. Он не мог самостоятельно подняться с постели.
Каллифорда встретил острый, немного злой взгляд.
– Что случилось?
– Прямо по курсу голландский шлюп.
– И что же?
Первый помощник, как и всегда в момент смущения, шмыгнул носом и высморкался.
– Я не слышу!
– Берджесс предлагает его атаковать.
Капитан закашлялся. Кашлял долго, мучительно, наконец поборол приступ.
– Он сошел с ума!
– Возможно. Но вместе с ним близка к сумасшествию вся команда. Если им не бросить эту кость, они могут взбунтоваться. Бунтом просто пахнет в воздухе.
– Заставьте их побольше бегать по реям, всю дурь выдует из голов. Ты же сам прекрасно понимаешь, что в этих водах мы не можем нападать на голландский шлюп. Это не Индийский океан, здесь нам не замести следы.
– Шлюп не такой уж большой. Команда не более сорока-пятидесяти человек, – осторожно сказал Каллифорд.
– Ты предлагаешь их всех пустить на дно. Из-за двух тюков второсортного хлопка?! А ты поручишься за то, что кто-нибудь из наших головорезов в ближайшем порту за кружкой рома не похвастается, как здорово он топит голландские шлюпы?!
Помощник понимал, что капитан прав, поэтому молчал, опустив голову на грудь.
В этот момент на верхней палубе раздался грохот каблуков, засвистели боцманские дудки.
Брайан Лич поднялся на локтях:
– Что это?
– Я сейчас пойду узнаю, – сказал Каллифорд, хотя прекрасно знал, в чем дело. – Голландский шлюп был замечен, к Берджессу явились выборные от команды, и он…
– Кто командует этим кораблем – я или Берджесс?!
Лич обессиленно рухнул на постель.
Каллифорд выскочил вон.
На палубе кипела жизнь.
Носились туда и сюда вооруженные люди. Матросы, вцепившись в вымбовки, крутили колеса, натягивая канаты, которыми управлялись паруса.
На пушечных палубах гремели команды Мэя. Он обещал немедленно вставить фитиль в задницу тем, кто слишком медленно выполняет его команды.
Несмотря на то что «Блаженный Уильям» был в непрерывном плавании почти шесть месяцев и дно его обросло всяческой морской дрянью типа ракушек и водорослей, благодаря поднятому парусному вооружению он набрал приличную скорость.
Голландцы слишком поздно поняли, что паруса эти поднимаются в их честь и что им не следует слишком уповать на защиту своего флага. Этот трехпалубный красный гигант, украшенный крестом Святого Георга, вне всякого сомнения, собирается на них напасть.
– Уильям! – крикнул Берджесс. – Дай пару предупредительных выстрелов.
Главный канонир не заставил себя ждать. Одна за другой выстрелили две носовые пушки. Пороховой дым завернулся в гигантские белые шары. Одно ядро подняло высоченный фонтан брызг справа от голландской кормы, второе – слева. Преследуемым давалось понять, что они в пределах досягаемости. Кроме того, намекалось, что преследующие стреляют весьма недурно.
Туповатый Мэй никогда бы не сделал, если так можно выразиться в данном случае, карьеры, когда бы не его звериное чутье и сверхъестественный глазомер. Он не мог объяснить, что именно он делает с пушкой, для того чтобы она била без промаха.
Несмотря на приказ лечь в дрейф, голландцы продолжали идти своим курсом, не убавляя парусов.
– Раз они пытаются от нас удрать, значит, на борту у них есть кое-что получше, чем соленые воловьи шкуры. – Берджесс подмигнул Каллифорду.
Тот негромко сказал:
– Лич запретил атаковать голландцев.
Штурман весело развел руками:
– Но мы уже атакуем. Не можем же мы бросить это дело на середине. Над нами будет смеяться весь Мэйн.
Каллифорд отошел к другому борту и достал подзорную трубу из кармана.
– Что ты хочешь рассмотреть, Роб? Какого цвета подштанники теперь у голландского капитана?
– Хочу убедиться, что мы делаем эту глупость без свидетелей, Сэм.
Берджесс махнул на него рукой.
– Эй, Уильям, пора переходить от предупреждений к делу, как ты думаешь, старина?
Главный канонир продемонстрировал это. Одно из ядер, выпущенных носовыми пушками, снесло фонарь над кормовой надстройкой. Второе влетело в окно кормовой каюты и там с наслаждением взорвалось. Брызги стекол, щепки, клубы дыма хлынули из окон голландской кормы в разные стороны. Победный клич пронесся над палубой «Блаженного».
Шлюп и после этого не пожелал выбросить белый флаг. Положив руля к ветру, голландский капитан стал поворачиваться к преследователю правым бортом, готовясь к артиллерийскому сражению.
Берджесс выругался:
– Этот герой меня смешит. Старина Уильям, сделай так, чтобы у этого дурака пропало всякое желание ворочать штурвалом.
Мэй выполнил и эту просьбу воинственного штурмана. Вторым попаданием восьмифунтовое ядро, попавшее под кормовую надстройку, лишило шлюп управляемости. После этого сопротивляться уж точно не имело смысла.
– Абордажная группа, на гальюн!
Гальюном называлась носовая часть палубы между бушпритом и носовой надстройкой. Там располагалось место общественного пользования для рядовых матросов. Офицеры и знатные пассажиры справляли свои надобности на балконах у кают в кормовой части судна.
Неугомонный капитан шлюпа тем не менее сдаваться не собирался.
Было видно, как он выстраивает на верхней палубе стрелков с мушкетами.
– Клянусь собственной печенкой, – объявил штурман, увидев это, – пара ящиков с золотом нас там ожидает. Ничем больше я не могу объяснить это упорство.
– А я могу.
– Что?
– Голландцы сопротивляются в надежде, что в последний момент к ним подойдет подмога.
Штурман на секунду помрачнел. Но только на секунду. Обежал взглядом горизонт:
– Какая подмога, откуда?
«Блаженный» пришвартовался к голландцу по касательной, выламывая пушечные стволы из портов. Пираты на ходу спрыгивали на палубу шлюпа, приветствуемые мушкетными выстрелами. Одна или две головы были разнесены в мелкие куски, но, в общем, большого вреда нападавшим стрелки принести не смогли.
Медленно вытащив шпагу из ножен, Берджесс, улыбаясь, произнес:
– Пойдем посмотрим, что там от нас прятали.
Каллифорд протянул ему свою подзорную трубу:
– Есть кое-что поинтереснее.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Посмотри сам.
Штурман неохотно засунул шпагу обратно.
– Куда смотреть?
– Зюйд-зюйд-вест.
Несколько мгновений Берджесс молча всматривался в линии горизонта. Потом опустил трубу и сказал упавшим голосом:
– Это эскадра.
– Да. Эскадра. И она идет сюда. На шум нашего боя.
Штурман растерянно оглянулся:
– Надо что-то делать, черт возьми!
– Что? – равнодушным тоном спросил Каллифорд.
– Свистать всех обратно на борт. Эскадра еще далеко. Они не успели нас толком рассмотреть. Мы успеем уйти.
– Не успеем.
– Почему?!
– Сначала надо потопить шлюп.
– Залп в ватерлинию – и они затонут за четверть часа.
– Кто-нибудь обязательно выплывет и все расскажет.
Берджесс задумался. Лицо его покраснело. По вискам побежали от напряжения струйки пота. Выхода не было!
– А чья это эскадра?
– Какая разница. Французы нас потопят. Англичане или голландцы повесят.
– Что же делать?
– Извиниться для начала перед голландским капитаном.
– Что я ему скажу?
– Скажешь, что обознался, принял его за испанца.
– Он же не поверит или примет меня за идиота.
– Лучше быть живым идиотом, чем…
Штурман не дал Каллифорду закончить его сентенцию, он взревел и схватился пальцами за горло.
Поведение кораблей эскадры недвусмысленно говорило об их намерениях. Они собирались охватить «Блаженного Уильяма» широкой дугой, с тем чтобы он имел только один путь к отступлению, на запад. Но если бы он решил уходить в этом направлении, ему пришлось бы двигаться в бейдевинде, то есть навстречу ветру. В данной ситуации это было невозможно.
– Англичане, – сказал Каллифорд.
– Всегда рад встрече с соотечественниками, – процедил сквозь зубы Берджесс.
– Что будем делать, Сэмюэль?
Штурману не пришлось отвечать на этот вопрос. Носовое орудие галиона, идущего крайним слева, просигнализировало, что к «Блаженному Уильяму» сейчас будет выслана шлюпка.
– Дайте им знать, что мы готовы ее принять, – приказал Каллифорд.
Берджесс поморщился, но ничего не сказал. Между тем захват голландского шлюпа закончился. Несмотря на приказ старшего помощника прекратить безобразие на его борту, пираты торопливо обшаривали его трюмы и выворачивали карманы пленных голландцев. Догадываясь, что им через пару часов придется, быть может, за это отвечать, они не могли остановиться. Роковая инерция.
Два голых по пояс пирата приволокли на борт человека в сбитом парике, с простреленной правой рукой и перепачканным кровью лицом.
– Кто это? – недовольно спросил Берджесс.
– Убил двоих наших, здорово владеет шпагой, – возбужденно сообщили доставившие.
– Мы хотели отправить его на корм рыбам, но потом подумали, что он может нам рассказать много интересного.
– Кто ты такой? – мрачно спросил штурман, похлопывая по рукояти своей шпаги.
Пленный усмехнулся:
– Я капитан «Витесса», шлюпа, который сейчас обшаривают ваши люди. – Он увидел приближающиеся широким фронтом английские галионы и добавил: – Что бы они там ни отыскали, вам придется сильно переплатить за добытое.
Берджесс мгновенно налился кровью и сделал угрожающий шаг вперед.
Каллифорд положил ему руку на плечо:
– Погоди.
Штурман зашипел, как масло на раскаленной сковороде, но перечить не посмел. Он понимал, что в создавшейся ситуации виноват больше, чем кто бы ни было.
– Как вас зовут, милейший? – даже чуть улыбнувшись, обратился к пленному старший помощник.
– Гастон Гренуй, офицер голландского флота.
– Француз! – радостно взвизгнул Берджесс. – Мы спасены, Роберт, спасены!
Раненый француз презрительно посмотрел на лысого англичанина.
С флагманского английского галиона спустили на воду шлюпку. В нее живо спускались по веревочным лестницам гребцы.
– Совершенно не вижу, почему тот факт, что я родился в Бордо, может избавить вас от заслуженной виселицы, – спокойно сказал Гренуй.
Берджесс опять чуть было не кинулся на самоуверенного пленника, он до половины вытащил шпагу из ножен, и снова здравый смысл в лице Каллифорда удержал его от опрометчивого и опасного поступка. Удержал, но французу заметил:
– Напрасно вы ведете себя столь вызывающе. Пусть нам суждено болтаться на рее, но до того момента, когда это случится, у нас есть возможность… – Вы меня не тронете.
Берджесс проревел:
– Еще как тронем! Клянусь всеми мертвецами, сыгравшими в ящик по моей воле!
Гренуя не испугала эта шумная угроза.
– Вы меня не тронете, потому что я ваша единственная надежда.
Шлюпка быстро приближалась к плавучему острову, состоящему из двух сцепленных абордажными крючьями кораблей.
– Возможно, возможно, – задумчиво сказал Каллифорд. – Сэмюэль, я отлучусь ненадолго. Ты позаботься о том, чтобы наш гость не скучал.
Сказав это, старший помощник спустился на шканцы и быстро зашагал в сторону кормы.
Пираты, наконец сообразившие, что происходит что-то неладное, бросились к нему с вопросами.
Он отмахивался. Стремительно открыл дверь, которая вела в кормовую надстройку, и исчез за нею.
Поднявшийся с пушечной палубы Мэй и мрачный, как туча, Берджесс наблюдали за тем, как приближается к борту «Блаженного» шестивесельная шлюпка. Она была уже достаточно близко, так что можно было рассмотреть, что помимо гребцов в ней находятся несколько человек в английских военно-морских мундирах.
Каллифорд вошел в каюту капитана. Лицо Брайана Лича исказилось, и он тихо проговорил:
– Вы ослушались моего приказа и напали.
Старший помощник пожал плечами, оглядываясь.
– Это не самое худшее из того, что сегодня произошло.
– Что ты имеешь в виду?
Каллифорд прошелся по каюте, все время что-то высматривая. Что именно он искал, понять было трудно. Поведение старшего помощника взволновало капитана.
– Что ты ищешь?!
Каллифорд нехорошо усмехнулся:
– Сейчас узнаешь, капитан.
Лич попытался приподняться, но изможденное тело совершенно его не слушалось.
Наконец Каллифорд нашел то, что искал. Он быстро подошел к изголовью капитанской кровати, взял одну из пропотевших подушек и с силой наложил на лицо Лича.
Никакого сопротивления не последовало.
Через несколько минут, как раз в тот момент, когда борт шлюпки ударился о борт «Блаженного», Каллифорд снова был на мостике.
– Где ты был? – подозрительно спросил Берджесс.
– Я искал врача. Ведь мы обязаны оказать помощь мистеру Греную, а то он изойдет кровью, прежде чем увидит подошвы наших сапог.
– Какой врач?! – спросил, морща лоб, Мэй. – У нас сроду не было лекарей на борту.
Ему не успели ответить. Первый английский гость, это был красномордый полковник Маллин, перебросил ногу через фальшборт.
Судьба командиров «Блаженного Уильяма» и его команды решалась в большой каюте галиона «Виктория», флагманского корабля невисской эскадры.
Полковник Маллин сидел по правую руку от лорда Хардуэя, полковник Керр – по левую. Майор Плант – по правую руку от полковника Маллина.
Дело о нападении на шлюп «Витесс» разбиралось так тщательно, как только возможно. Было допрошено сорок матросов, но их показания были схожи, как камешки на морском берегу. Все твердили одно: был приказ с мостика атаковать, вот они и атаковали. О том, чем эти благородные господа занимались в прошлом, лорд Хардуэй спрашивать не считал нужным. Когда полковник Маллин осторожно поинтересовался, почему – он ответил, что с него и так хватает вранья.
– Вы посмотрите, как они умудряются морочить нам голову, рассказывая о том, что мы видели собственными глазами. Что они наплетут относительно того, чему мы не были свидетелями!
– Да уж.
– То-то. К тому же у меня нет цели изобличить их в пиратстве. И так видно, кто они такие. Нам важно понять, годятся ли они для тех целей, которые нами намечены.
Маллин пыхнул трубкой:
– Ну и как, сэр, к какой мысли вы склоняетесь?
– Надо поговорить с вожаками этих бандитов, тогда можно будет делать выводы.
Допрос главного канонира дал не больше, чем допрос самого распоследнего матроса. Уильям Мэй не мог объяснить, почему «Блаженный» напал на голландца.
– Я выполнял команды, которые поступали с мостика. Лорд Хардуэй переглянулся со своими полковниками:
– А кто их отдавал?
– Сэм Берджесс.
– Какую должность он занимает на вашем судне?
– Штурман.
Лорд Хардуэй пожевал тонкими, бледными от предчувствия морской болезни, губами. Вся эта компания ему категорически не нравилась. На лбу у каждого из этих негодяев было написано, что он пират, убийца и мошенник.
На время роль допрашивающего взял на себя военный тюремщик:
– С каких это пор кораблем в бою стал командовать штурман, а?
Мэй вздохнул:
– У нас такое случается с тех пор, как заболел капитан Лич, сэр.
– Приведите сюда штурмана Берджесса.
Штурман был недалеко, дожидался за дверью. Его появление рассеяло все сомнения (если таковые еще оставались) относительно характера той деятельности, которой занималась команда «Блаженного Уильяма».
Бритоголовый, татуированный, слегка навеселе. Пират-пиратище.
– Скажите мне, Сэмюэль…
– Берджесс, сэр.
– Пусть так. Так вот, скажите мне, почему нападением на голландский шлюп командовали вы?
– Вообще-то, у нас командует капитан…
– Но капитан Лич, насколько мне известно, был болен.
– Точно так, сэр. Старший помощник Каллифорд отправился к нему в каюту, чтобы узнать, как нам себя вести, поскольку на горизонте, прямо по курсу, мы увидели шлюп. Мы подумали, что это шлюп французский…
– Почему вы так решили?
Штурман поскреб бритую макушку:
– А какой же еще, сэр?! Разве мы посмели бы напасть на шлюп нашего союзника?
Лорд Хардуэй склонил голову и некоторое время сидел так. Когда он ее поднял, выражение лица у него было кислое. Волнения на море не было никакого, поэтому выражение лица лондонского посланца выражало его отношение к следствию, которым он вынужден был заниматься.
– Позовите этого, как его, Каллифорда.
Штурман удалился в сопровождении двух мушкетеров в ярко-красных кафтанах. Два других человека в таких же мундирах ввели старшего помощника, он церемонно поклонился и, не удержавшись (хотя давал себе слово), потрогал правую ноздрю.
Несомненно, рваная ноздря хуже бритого черепа. Именно так и отреагировал лорд Хардуэй. Выражение лица у него сделалось совсем мрачным.
Маллин, Керр и Плант тоже не выказывали благостного расположения духа.
– Ты старший помощник?
– Да, сэр.
– Значит, ты должен знать, кто отдал приказ напасть на голландский шлюп.
– Должен знать и знаю это.
– Кто же?
– Капитан Лич.
– Он же был болен!
– Он плохо управлял своими руками и ногами, это из-за бомбейской лихорадки, господа, так вот, руками и ногами, особенно сразу после приступа, он шевельнуть не мог. А голова, поверьте, господа, голова у него была в порядке.
Лорд Хардуэй подумал, что хуже негодяя может быть только говорливый негодяй.
– И вот, когда он узнал, что прямо по курсу у нас возник то ли бриг, то ли шлюп…
– От кого он мог это узнать?
– Да от кого угодно. За ним присматривал один матрос, сами понимаете – немощь…
Полковник Маллин поднял руку:
– Где он сейчас, этот матрос?
– Погиб. Погиб во время абордажа. Мы понесли немалые потери. Кто же думал, что они будут так сопротивляться.
– Кто же думал, что вы нападете на шлюп союзников.
Каллифорд картинно развел руками:
– Капитан Лич считал, что это французский, то есть вражеский, корабль.
Лорд Хардуэй резко наклонился вперед:
– Он сам вам об этом сказал?
– О да, сэр. Сказал и приказал атаковать.
– Человек, лежащий без движения в каюте?! Он что, сквозь стены мог видеть?
– Не знаю, сэр. Не думаю. Все дело в этом матросе, видимо, он так описал капитану этот шлюп.
Лорд Хардуэй махнул рукой. Каллифорд не совсем понял, что означает этот жест, но на всякий случай замолчал.
Маллин и Керр с сожалением смотрели на своего высокопоставленного друга. Они слишком хорошо его знали и видели, что это дело его тяготит, что он занимается им без всякой страсти и почти без любопытства.
– Итак, Лич отдал вам приказ атаковать.
– Отдал.
– Но вы-то видели, что на грот-мачте шлюпа голландский флаг, а не французский.
Каллифорд кивнул:
– Видеть-то я видел…
– И что же?
– Но у нас не принято обсуждать приказы капитана. Хоть кого спросите. Раз приказано – надо выполнять, каким бы странным или неприятным ни казался приказ. Да, я видел, что флаг голландский, но не посмел ослушаться приказа.
Каллифорд извергал эту наглую ложь с самым искренним видом. Лорд Хардуэй и его помощники с интересом следили за этим спектаклем, ожидая, что мерзавец пустит петуха, переусердствует, но Каллифорд сыграл свою роль великолепно. Все понимали, что он врет, но вместе с тем не видели, как его можно было уличить во лжи.
