Михаил Савеличев
Черный ферзь
Глава третья
Туск
– Господин Ферц! Господин Ферц! – в дверь каюты стучались.
Ферц потер глаза. От бессонной ночи в них будто снега насыпали. Хотелось зевнуть и потянуться. Потянуться и зевнуть.
– Господин Ферц!
– Кехертфлакш! – пробормотал во сне Канерлак, нащупал стоящий на столе ботинок и запустил им, не просыпаясь, в дверь. Движения были отработаны до совершенства и не требовали пробуждения. Если бы вестовой на свою беду отодвинул дверь и заглянул в каюту господ офицеров, то ботинок угодил бы ему в голову.
Ферц сел на койке и пошевелил пальцами ног. Нащупал бутылку, понюхал и сделал глоток. Вестовой не унимался.
В каюте царил обычный разгром. Скудный свет налип грязной пленкой на скомканной одежде и постельном белье, на разбросанных и растерзанных чьей-то пьяной рукой журналах и книжках пахабного содержания, на тарелках с недоеденной дрянью с камбуза, чью команду еще вчера заочно приговорили к мучительным пыткам и медленному расчленению, на упаковках с пайком, таким сухим, что вставал поперек горла, а малейший глоток воды немедленно превращал его в стремительно разбухающую в желудке клейкую массу, что, в общем-то, и спасло коков от немедленного растерзания, но обрекло интенданта на еще более жуткие пытки. Сухим пайком же.
С верхней полки возникла лохматая голова:
– Ферц, это вроде тебя.
– Слышу, слышу, – пробормотал Ферц и прикрикнул в сторону двери:
– Уймись! Сейчас выйду.
Вестовой затих, только слышалось поскрипывание сапог, когда он переминался с ноги на ногу.
Цоцинелл потянулся к бутылке, сделал глоток, пролил часть на Ферца.
– Что с интендантом?
– Это случилось уже без меня, – сказал Ферц.
Цоцинелл повозился, зашуршал бумагами, которые держал под подушкой, выругался.
– Одного бланка не хватает!
Ферц натянул ботинки, зашнуровал.
– Проверь пистолет, – жалобно попросил Цоцинелл. – И у Канерлака проверь, а?
Ферц проверил. Чисто. Обоймы полны.
– Значит, мы его не расстреляли, – сделал глубокомысленное заключение Цоцинелл. – Неужели в пыточную запихали?
– Кишка тонка, – сказал Ферц. Мундир оказался мятым. Кто-то использовал его как подушку.
– А?
– Кишка тонка у вас против интенданта, говорю. Такую крысу за хвост не схватишь.
Цоцинелл спустился вниз с вместилищем документов и принялся раскладывать бумажки на койке Ферца.
– Контрразведка, – покачал тот головой, пристегнул кортик. – Радуга в сапогах. Крысы штабные, а не радуга.
Цоцинелл невидяще смотрел на Ферца, шевеля губами, видимо пересчитывая бланки строгой отчетности.
– Без бумажки и прыщ не сковырнем. А еще пайком недовольны, – пистолет в кобуру. – Что выслужили, тем и кормят.
– Точно, одного не хватает, – Цоцинелл пнул храпящего Канерлака. – Эй, чучело, куда бланк дел?!
Кобура не застегивалась. Ферц вытащил пистоле. Внутри обнаружилась скомканная бумажка.
Цоцинелл отложил вместилище и крепко ухватился за шиворот Канерлака:
– Куда… дел… бланк… урод… – на каждом слове он встряхивал спящего, но тому было все равно. Можно даже сказать, что Канерлаку и вовсе стало хорошо, судя по довольной ухмылке.
– Расстрельный список не досчитался? – поинтересовался Ферц, изучая обнаруженную в кобуре бумажку.
– Куда… дел… расстрельный… список… – Цоцинелл замер. – Где?
– Вот, – помахал Ферц бумагой. – Все по форме, как и надо. Приказом Высшего Трибунала. За неисполнение приказов. Тяжкие последствия. Приговорить. В кратчайшие сроки.
– Кого? – выдохнул Цоцинелл.
– Ну, у нас троих еще есть время в запасе, – Ферц скомкал лист и перекинул Цоцинеллу. Тот судорожно разгладил его на колене.
– Ладно, – сказал Ферц. – Вы как хотите, а я пошел сдаваться расстрельной команде.
– И главное – все правильно заполнил, – тоскливо сказал Цоцинелл. – Не придраться.
Вестовой стоял навытяжку. Сапоги блестели даже в тусклом бортовом освещении, а идеально подогнанная и отглаженная форма ласкала взор полным уставным соответствием. Выпяченную грудь украшали семиугольные значки отличника боевой и моральной подготовки. Выкаченные от усердия глаза даже не моргали.
Ферц мрачно оглядел вестового с ног до головы, но так и не нашел к чему бы прицепиться. Как в расстрельном списке. В солдате не оказалось ничего достойного сурового наказания, кроме подчинения приказу вышестоящего начальства. А так хотелось кого-нибудь прирезать!
– Господин Ферц, господин Зевзер приказал вам явиться в каюту три А дасбута Ка двести тридцать семь! – отрапортовал вестовой.
– А где звания, сынок? – со зловещей ласковостью поинтересовался Ферц. – Или нас тут уже всех в банщики разжаловали?
– Никак нет, господин Ферц! – проорал вестовой. На лбу проступили крупные градины пота. – Согласно приказу господина Дзевзера запрещено обращаться к господам офицерам по званию!
Ферц с некоторым разочарованием покрутил обнаженный кортик, но не придумал ничего лучшего, чем срезать заусенец. Вестовой шутя уделывал раздраженного контрразведчика неумолимым следованием Уставу и приказам.
– И за что же нам такая привилегия?
– Не могу знать, господин Ферц! Осмелюсь предположить – конспирация, господин Ферц!
Дверь каюты напротив отъехала. Из темноты возникла заспанная рожа, прищурилась на тусклый свет и пробормотала:
– Еще раз крикнешь – кожу заживо сдеру.
Ферц вздохнул:
– Ладно, пошли.
– Уроды, – покачала заспанная рожа. Дверь захлопнулась.
Ферц взялся за кремальеру и тут до него дошло:
– Какой дасбут, сынок?
– Ка двести тридцать семь, господин Ферц, – вестовой опасливо покосился на закрывшуюся дверь.
– Кехертфлакш! Что их туда понесло? – Ферц пошел по коридору. Вестовой затопал сзади. Почти что уставным топотом. Идеальный солдат, кехертфлакш. – Это ведь флагман Группы Ц? Когда их перебросили?
– Так точно, господин Ферц. Флагман Группы Ц, господин Ферц. Время переброски мне неизвестно, господин Ферц.
– Курить есть, солдат?
– Так точно, господин Ферц.
Ферц остановился.
– Давай.
Вестовой замялся.
– Осмелюсь напомнить, господин Ферц, что корабельным распорядком строжайше запрещено…
– Кехертфлакш!
Вестовой протянул пачку. Сигареты оказались дрянными – “Марш Дансельреха”. Отрава для крыс, а не сигареты.
– Давить интенданта, – пробормотал прикуривая Ферц.
Кивая встречным, Ферц и вестовой поднялись на первую палубу, а оттуда – на носовую рубку. Там, кутаясь в доху, стоял кап два и рассматривал в бинокль дасбуты.
Свет с трудом просачивался сквозь узлы и переходы туска. Черная вода парила, еще больше скрадывая гигантские тени дасбутов. Ферц нащупал очки и нацепил их на нос. Кораблей действительно прибавилось. Особенно бросалось в глаза появление флагманской глыбы, что нависала над окружающими дасбутами гигантской скалой.
– Тоже вызвали? – спросил кап два.
– Тоже?
– Командир уже там, – объяснил кап два.
– За каким, кехертфлакш, они явились? – Ферц придавил окурок. – Обычная операция по зачистке. Они бы сюда еще флот Д пригнали.
– Стоит на рейде, – сказал кап два.
Ферц потер щеки, надеясь проснуться.
– Вторжение с материка?
– Это тебя надо спросить, – усмехнулся кап два. – Вы же у нас контрразведка. Проспали врага?
– Никак нет. Враг, как обычно, остановлен на дальних подступах к Дансельреху. Разгромлен и позорно драпает, бросая технику и добивая раненых.
– Ну-ну, – кап два снова припал к окулярам. – Катера так и шныряют. Может, очередной заговор раскрыли?
– Так точно. Интенданта против флота. Интенданта приговорили к немедленному расстрелу, но эта крыса ухитрилась подменить бланки. Пришлось распороть брюхо героям-контрразведчикам.
– Весело живете, радуга в сапогах.
– Обхохочешся, кехертфлакш.
Ферц вслед за вестовым спустился на палубу, поплотнее завернулся в дежурную доху и побрел к катеру, ошвартованному аж у кормовой рубки. Под ногами то и дело хрустел мусор – обломки костей и черепов. Вестовой вышагивал строго по уставу – так, чтобы носок сапога на подъеме находился на уровне нижнего края ремня впереди идущего.
– Эй, кехертфлакш, вестовой, – позвал Ферц.
Вестовой остановился, вытянулся и повернулся назад – как и полагается через левое плечо.
– Да, господин Ферц!
– Крюс кафер, – поправил Ферц.
– Так точно, господин… – вестовой запнулся. – …господин крюс кафер. Разрешите напомнить, господин… крюс кафер…
Ферц вытащил изо рта сигаретку, подул на нее, разжигая огонек, и ткнул вестовому в щеку. Тот взвизгнул, отшатнулся, но Ферц перехватил его за шиворот и пододвинул к себе:
– Еще раз, чучело уставное, услышу обращение не по званию, нос откушу и глаза высосу. Понял?
– Так… точно… господин… крюс… кафер…
Ферц поверх очков внимательно посмотрел вглубь выкаченных от страха глаз вестового, ощупал его карманы, достал пачку сигарет, прикурил новую.
– Так, солдат, слушай вводную. Доблестный экипаж дасбута Дансельреха в результате коварного предательства оказался захвачен материковыми выродками. За ледовым подкреплением кормовой рубки расположилось звено пулеметчиков и не дает доблестным морякам Дансельреха добраться до аварийного люка, чтобы прорваться внутрь дасбута и освободить выживших. Твоя задача – доползти до пулеметной точки, забросать врага гранатами, а если не удастся подавить огонь, то героически пожертвовать своей жизнью – собственным телом лечь на пулемет. Выродки должны захлебнуться в своей крови. А если своей крови им на это не хватит, то тогда и твоей! Вводная ясна, солдат?
– Так точно, господин крюс кафер!
– Приказ ясен?
– Так точно, господин крюс кафер!
– Приступайте к выполнению. Ложись!
– Осмелюсь напомнить, госпо…
Ферц кулаком сбил вестового с ног.
Враг действительно попался коварный. Вестовому долго не удавалось доползти к пулемету хотя бы на расстояние броска гранаты, не говоря уж о том, чтобы героически залить выродков потоками чистейшей имперской крови. Чтобы усложнить задачу и приблизить ее к боевым условиям, Ферц неотступно следовал за ползущим вестовым и отвешивал тому пинки, изображая взрывы гранат и прямые, но не смертельные, попадания пуль в живучее имперское тело бравого солдата.
– Давай, солдат, – подбадривал господин крюс кафер, – враг не дремлет! Тяжело в учении, легко в бою! Пуля – дура, штык – молодец!
Пробираясь среди выступов палубы, мусора и экскрементов, вестовой поначалу тяжело дышал, взвизгивая от очередного попадания офицерского сапога по ребрам, затем хрипел, лишь вздрагивая под градом тычков, а потом и вообще засипел, заклекотал, как идущий ко дну дасбут, однако продолжал упорно цепляться за резиновое покрытие палубы, медленно передвигаясь в сторону кормы.
Ферцу полевые занятия вскоре наскучили, и он уселся на выступ ракетного люка, наблюдая как среди отбросов ворочается то, что осталось от вышколенной штабной крысы.
Дело кончилось тем, что из-за кормовой рубки появилась темная фигура, ошалевший от непрерывной череды атак вестовой сделал попытку подняться и кинуться с кортиком на врага, горя желанием побыстрее избавиться от своей жизни, а заодно и от мучений, но сил осталось лишь встать на четвереньки и жалобно взвыть.
– Ферц, кехертфлакш, долго еще развлекаться будешь?!
– Боевая готовность и боевой дух – превыше всего! – отчеканил Ферц, но сигарету погасил, встал, поднял за шиворот вестового и подтащил его к вахтенному.
Тот осветил их фонариком, поморщился:
– Эта вонючая крыса мне весь катер перепачкает. Развели тут скотобойню!
– Дасбут… должен… устрашать врага… не только видом… но и запахом… – пробормотал вестовой.
– Дерваль! – одобрительно встряхнул вестового Ферц. – Благодарю за службу, солдат!
– Отмыть бы его, – с сомнением принюхался вахтенный.
– Так точно, господин вахтенный офицер! – отчеканил Ферц, развернул вестового лицом к борту и отвесил могучий пинок. Вестовой без плеска вошел в черную воду.
– Кехертфлакш! – вахтенный напряженно уставился на маслянистую поверхность, в которой отражались бледные вспышки далеких взрывов. – Утонет!
– Ну так спасай, – зевнул Ферц.
Вахтенный посветил фонарем. По воде пошла рябь, появилась голова.
– Эй, солдат, греби к корме!
– Такое не тонет, – заметил Ферц. – Откуда их только берут?
– Воспитателем себя возомнил, господин крюс кафер?
– Так точно, господин кафер! – Ферц лениво приложился пальцами к виску. – Поддержание высокого морального духа – главнейшее оружие контрразведки. Предательство легче предупредить, чем ликвидировать его последствия.
На катере воспитательный зуд Ферца слегка ослаб, и он даже любезно предложил продрогшему солдату его же сигареты, которые господин крюс кафер весьма предусмотрительно оставил у себя перед случайным падением за борт зазевавшегося вестового.
Господин крюс кафер даже одобрительно высказался об уровне тактической и полевой подготовки господина вестового и позволил себе слегка потрепать бравого солдата по плечу, предусмотрительно натянув кожаные перчатки, однако пригласить в теплую каюту дрожащего бойца не соизволил, так как места там имелось аккурат для господ офицеров, которые отнюдь не жаждали сидеть рядком с мокрой штабной крысой и обонять стекающие с нее нечистоты.
В каюте на койке разлегся Эфиппигер, курил и разглядывал банку с заспиртованной головой, поставив ее себе на живот. Пепел он стряхивал в банку же.
Ферц уселся напротив и некоторое время наблюдал, как отчаянно чадящий окурок силится поджечь горючую жидкость, разбрасывая во все стороны искрящие крошки табака. Пара искр уже метко угодила в банку, но воспламенения пока не происходило.
– Сгорим, – наконец соизволил заметить Ферц.
– Ерунда, – сказал Эфиппигер.
– Как воюем? – продолжил беседу господин крюс кафер, на что Эфиппигер, используя крепчайшие выражения, вежливо выразился в том смысле, что как стучим, так и воюем.
Под столом завозился копхунд.
– Стучите плохо, – посетовал Ферц. – Хреново, надо сказать, стучите. Никакого рвения при выполнения патриотического и воинского долга. Может, бумаги у вас не хватает? – озаботился внезапно господин крюс кафер.
Глубоко затянувшись, используя непонятные непосвященному идиоматические обороты и игру слов, Эфиппигер подтвердил, что бумаги действительно не хватает, поэтому грязные зады приходится обтирать чем попало, например, камнями.
Подхватив тему, господин крюс кафер выразил свою неосведомленность в столь необычном способе удаления оставшихся экскрементов и попросил поподробнее рассказать ему о революционном методе поддержания гигиенически-санитарным норм в полевых условиях.
В ответ Эфиппигер подробно описал процесс от начала до конца, ничего не скрывая, рассказал господину крюс каферу о некоторых тонкостях выбора необходимых камней в зависимости от свежести съеденных перед этим консервов и прочих привходящих обстоятельствах (как то – лимит времени, характер окружающей местности, оперативно-тактическая обстановка и пр.), а так же поделился своими собственными секретами о наиболее экономных и эффективных траекториях движения камней, углах их вхождения и положения пальцев для наилучшего удержания столь необычных гигиенических средств.
– Сам скоро узнаешь, – пообещал Эфиппигер. – И как жопу подтирать, и как доносы писать.
– Не доносы, а добровольные рапорты, – поправил Ферц. – Мы не работаем с доносами. С кляузами пускай разбирается суд чести, а наше дело – следить за чистотой помыслов, за боевым духом, за благородством ярости. Мы – духовники матросов и солдат. Мы берем мерзких подонков, грязными червями кишащих в злачных притонах, и превращаем их в совершеннейшие инструменты, счищаем с них ржавчину и грязь, обнажая сверкающее лезвие воли и разума. Мы – радуга в сапогах, первая и последняя буква Дансельреха, сильнейшие из сильных, мудрейшие из мудрых.
Эфиппигер сел и отставил банку на стол. Консервированная голова уставилась на Ферца выпученными глазами.
Тут до Ферца кое-что дошло:
– Что ты там сказал насчет моего близкого знакомства с особенностями полевой жизни?
– Контрразведка, – презрительно загасил окурок в банке Эфиппигер. – Сами ни хрена не знаете, а все туда же – шпионов ловить. Думаешь, тебя в штаб вызвали очередное звание присвоить за то, что в бане на мыле подскользнулся?
Ферц пожал плечами и достал окончательно измятую пачку “Марша Дансельреха”. Протянул ее Эфиппигеру, но тот лишь брезгливо поморщился.
– Трагическая проблема нашей службы в том, что мы не можем знать больше того, что знают наши информаторы, – Ферц выпустил аккуратное колечко дыма и стряхнул пепел в банку. – Даже пыточная машина не может извлечь из наказуемого то, в чем он не осведомлен. Хотя… Хотя некоторые утверждают, что в процессе резки по живому невыносимая мука открывает в воспитуемом способность извлекать информацию прямо из мира, этакое третье ухо, которым мы и прослушиваем благонадежность подданных Даесельреха.
Эфиппигер тяжелым взглядом смотрел на витийствующего господина крюс кафера. Пальцы его возлегали на сдвинутой чуть ли не в промежность кобуре и слегка подрагивали.
– Припоминаю, – невозмутимо продолжал Ферц, – что одно время получила распространение безумная идея совместить эффективность пыточной машины с агрегатом глубокого ментососкоба и толковать полученные из мозга испытуемого образы. Но работы, несмотря на перспективность, как-то сошли на нет. И знаешь почему?
Эфиппигер покачал головой. Копхунд приоткрыл налитые кровью глаза. Ферц хохотнул:
– Все подсознание испытуемых оказалось забитым дерьмом и совокуплениями! У любого! Одно дерьмо и сплошные совокупления! Причем не просто так, а с вывертом… Какая уж тут информация!
– Пристрелить бы, – вздохнул Эфиппигер, обращаясь, судя по всему, к проснувшемуся копхунду. Зверь шевельнул маленькими полукруглыми ушами в том смысле, что да, не мешало бы.
– Не любите вы нас, – пробурчал господин крюс кафер. – Не любите. Хотя оно и понятно. Кто же любит собственную совесть? Постоянно пыхтит, покоя не дает, по ночам мучает. Захочешь чего-то этакого, а она уж тут как тут – устав читает. Захочется, например, господину… м-м-м… ну, хотя бы Эфиппигеру позаимствовать на армейском складе пару “шквалов”, чтобы толкнуть выродкам из гноища, – обратился Ферц к внимающему копхунду. – Мелочь, конечно. Полное дерьмо эти “шквалы”, если уж честно, но выродкам выбирать особо не из чего. И вот наш господин Эфиппигер подделывает документ, а может и не подделывает, а просто подпаивает господина младшего интенданта до скотского состояния, в которым не то что акт приемки-выдачи, но и приказ о собственном расстреле подпишешь. И, оп-ля, получает со склада эти несчастные “шквалы”. А совесть-то не дремлет! И у пьяного господина младшего интенданта совесть не дремлет, и у господина Эфиппигера совесть не дремлет.
Ферц вздохнул:
– Но если у господина Эфиппигера совесть – это всего лишь чувство легкого неудобства, легко заглушаемое чувством глубокого удовлетворения от весомой пачки купонов, то у господина младшего интенданта совесть овеществилась и приняла вид крепкого молодца с тяжелыми сапогами. И если у господина Эфиппигера совесть приучена лишь что-то там неразборчиво шептать ему на ухо во сне, то у господина младшего интенданта совесть приучена крепко его обрабатывать все теми же тяжелыми сапогами по ребрам, по ребрам. В результате, измученный муками совести господин младший интендант пишет покаянное письмо в ближайший отдел контрразведки и просит принять все меры, чтобы и у господина Эфиппингера совесть не только заговорила в полный голос, но и обзавелась чем-то более действенным – ну, там, железной палкой, например…
Уголки губ копхунда растянулись, обнажив желтоватые клыки.
– Понимает, – с удовлетворением отметил господин крюс кафер. – Одобряет.
Эпиффингер выхватил нож и ударил. Ферц отклонился ровно настолько, чтобы широкое лезвие скользнуло по предплечью и вонзилось в переборку. Мгновенный ответ, но кортик зажало между пластинами бронежилета. Эпиффингер осклабился, шевельнулся, ломая острие.
– Ты мертв, солдат, – предупредил Ферц.
Эпиффингер ухватился за край стола, голова запрокинулась, и на шее раскрылся идеально прямой разрез, как будто еще один зев, откуда вниз обрушился густой поток крови.
Крупные капли упали на морду было задремавшего копхунда. Тот открыл глаза, слизнул их языком, вытянул башку и принялся лакать из кровавой лужи.
Ферц с сожалением осмотрел испорченный кортик. Со ломанным лезвием он теперь никуда не годился, но выброси его и придется ходить с пустыми ножнами, нарушая уставные требования. А когда еще сволочь господин интендант сподобится выдать замену?
– Ну, ты здесь приберешься, – сказал Ферц копхунду. Тот в ответ грозно взрыкнул и ухватил тело за голень.
Смотреть на процесс питания твари не хотелось, и Ферц выбрался на палубу. Закутанный в одеяло вестовой сидел на корме и наблюдал как суденышко пробирается между покатыми стенами бортов дасбутов.
Громадный залив, что глубоко врезался в тело туска, теперь оказался забит кораблями. Зона перегиба, где мировой поток Блошланга вновь возвращался в тело Флакша, вонзаясь в материковую плиту, чтобы затем растечься по бесконечной поверхности, во всех лоциях определялась как наиболее опасная для судоходства из-за непредсказуемости гравитационных градиентов. Достаточно посмотреть на то, что здесь творилось с сушей, чтобы стараться избегать без крайней нужды заходить в здешние воды.
– Неплохое местечко, – сказал Ферц.
От неожиданности вестовой вскочил, путаясь в отдеяле:
– Так точно, господин крюс кафер.
– А знаешь, солдат, сейчас достаточно небольшого заряда, чтобы лишить Дансельрех части его флота?
– Так точно… То есть, никак нет, не знаю, господин крюс кафер.
– Ты чего орешь, как на параде? – поморщился Ферц. – И какого нас сюда всех занесло?
– Вооруженный мятеж воспитуемых, господин крюс кафер, – осмелился предположить вестовой. – Поганые выродки растоптали оказанное им доверие и милосердие…
Ферц поморщился.
– Ты, солдат, я гляжу, совсем очумел после купания. Чтобы два флота сосредоточили в здешнем мелководье ради кучки выродков со содранной кожей? Не вздумай об этом прошептать какому-нибудь моряку, солдат.
– Я слышал… – неуверенно начал вестовой.
– Ну?
– Ходят слухи, что материковые выродки прокопали ход с той стороны мира, господин крюс кафер.
Ферц поперхнулся, закашлялся, застучал себя в грудь кулаком.
– Прокопали… – сипел он и снова закашлялся.
– Так точно, господин крюс кафер, прокопали могучими горнопроходческими машинами, секрет которых коварно украли у лучших умов Дансельреха. Но чудовищный план оказался раскрыт, и сейчас два флота Дансельреха готовятся нанести последний удар бронированным кулаком по ползучей гадине материковых выродков.
– Кехертфлакш, – простонал, давясь от смеха, Ферц. – Тебе, солдат, только в флотской самодеятельности выступать придурком разговорного жанра, – но тут же стал серьезным, посуровел, шагнул к вестовому, ухватил за грудки, приподнял над палубой и прошипел в испуганное лицо:
– Кто сказал? Где сказал? Когда сказал?
– Писарь… секретного… отдела… – прохрипел вестовой.
Ферц отпустил вестового, и тот упал – ноги не держали. Господин крюс кафер закурил и облокотился на поручень, наблюдая как катер, вывернув из лабиринта бледных туш, прямым ходом направляется к флагманскому дасбуту, который айсбергом возвышался над окружавшими его лодками.
– Эй, солдат, – позвал Ферц.
– Слушаю, господин крюс кафер, – сипло ответил вестовой.
– Приказываю тебе подробно написать о ваших разговорах с писарем секретного отдела, вспомнить – где и когда они происходили, кто выступал их зачинщиком…
– Он, господин крюс кафер, он…
– …в каких выражениях говорилось о непобедимости материковых выродков и как принижалась несокрушимая мощь флота Дансельреха…
– Так точно, господин крюс кафер, говорилось…
– …кто из среднего офицерского состава присутствовал на этих беседах, а так же свои соображения – кто из высшего офицерского звена мог негласно их провоцировать…
– Простите, господин крюс кафер, но… Что значит – негласно… про-во-ци-ро-вать… Я не совсем понял, господин крюс кафер.
– Это значит – быть замешанным в заговоре против Дансельреха, – отчеканил Ферц, повернувшись к вестовому.
От ужаса у того в глазах, наконец-то, возник проблеск понимания:
– Так точно, господин крюс кафер!
– И теперь полностью от тебя зависит, солдат, – удастся ли пресечь заговор, отрезать ядовитой змее голову и растоптать кованным сапогом ее коварное тело.
Совсем я его запугал, решил Ферц. Как бы он и вправду чего не учудил. Например, решил бы пристрелить меня… Ферц снова отвернулся от вестового и покрепче ухватился за поручни. Нет, такой не решится… Такой по прибытии тут же усядется за вдохновенный донос, потея и портя воздух от усердия. Или побежит к своему куратору, докладывать как господин крюс кафер из соперничающей конторы пытался перевербовать господина вестового, и что господин вестовой для вида согласился, но сам тут же примчался сюда и надеется, что сможет оказаться еще полезней как двойной агент…
– Не вздумай своему слухачу на ушко шептать, солдат, – сурово бросил через плечо господин крюс кафер. – У меня руки длинные. Из-под воды достану и кожу на ремни пущу, понял?
– Так точно, господин крюс кафер, понял!
Катер направился не к носовой рубке, а развернулся и двинулся вдоль флагманского дасбута к корме, где и ошвартовался. Ферц вслед за вестовым поднялся на палубу и спустился в люк.
Жизнь внутри кипела. По отсекам носились сосредоточенные адъютанты в парадной форме и с папками подмышками, суетились вестовые, разыскивая по каютам мирно храпящих господ офицеров, а злобные псы-ординарцы отбивали кулаками их попытки нарушить сон своих командиров.
По такому случаю люки между отсеками оставались распахнутыми, но моряки, озверевшие от пустопорожней, по их мнению, суеты, все равно каждый раз дергали кремальеры, герметизируя отсеки.
Ферц шел за вестовым, пока они не уперлись в один из таких запертых люков. Перед ним переминался адъютант в отутюженной форме, шитой золотом, увешанной чуть ли не до пупка какими-то юбилейными значками. Он колотил кулаком по металлокерамике, бестолково дергал за ручку, вертел головой, выискивая подмогу.
Вестовой кинулся открывать, но Ферц пригвоздил его к месту железной хваткой за плечо.
– Эй… Как тебя… – адъютант изображал потуги памяти, из которой силился извлечь столь незначительное звание Ферца. – Кафер… Да, кафер, немедленно открыть дверь!
Ферц состроил рожу потупее и осмотрелся, вытирая тыльной стороной ладони слюни с подбородка:
– Дверь… э-э-э… кхм… мэ-э-э… да…. где?
Вестовой с открытым ртом наблюдал за невероятным преображением господина крюс кафера в потомственного придурка из утилизационного дока.
– Господин адъюнкт-адъютант, скотина! – прошипел адъютант. – Почему не по уставу обращаешься к вышестоящему по званию, урод?!
Бессмысленная и унизительная борьба с люком требовала излить накопленные запасы раздражения на кого-нибудь побезобиднее. На подвернувшегося кстати кафера, например.
– М-э-э-э… – как можно жалостливее застонал Ферц, изображая неутоленное желание выслужиться перед мундиром в значках. – Разрешите доло… Обра… Разрешите обратиться, господин адюкта… господин камер-юнк… адъюнкт…
– Господин адъюнкт-адъютант, – еще раз повторил мундир. Столь небывалая благосклонность наверняка объяснялась особой гордостью за недавно полученное звание. Сколько унижений пришлось претерпеть, какие хитрые комбинации провернуть, сколько задниц вылизать, причем далеко не всегда чистых, прежде чем заветный приказ не ушел в Адмиралтейство! А каких усилий потребовало сопровождение драгоценной бумажки по запутанным канцелярским лабиринтам, где бесследно исчезали, точно дасбуты в гноище, и более серьезные документы!
– Так точно, господин адью… диктант… – от невероятных потуг кафер бешено заворочал глазами.
– Эй, вестовой!
– Да, господин адъюнкт-адъютант! – отчеканил вытянувшись в струнку вестовой, но пальцы господина крюс кафера сильнее впились в плечо, и вестовой вдруг ослаб, накренился, как лишенная такелажа лодка.
– Вот как надо обращаться к высшему по званию, солдат, – адъютант удовлетворенно перевел пылающий начальственным гневом взор на дуркующего Ферца.
– Я тебе не солдат, крыса штабная! – прорычал в бешенстве Ферц.
– Что… Что… – пролепетал адъютант, ощутив на шее стальную хватку пальцев Ферца. – Да как ты сме… – пискнул мундир.
– Я – моряк! Моряк! Понял, чучело?! – проревел озверевший господин крюс кафер в выцветшее от ужаса лицо адъютанта. – Повтори, урод!
– Мо… мо… мо… – начал икать в такт звона значков мундир.
Ферц вцепился зубами в покрытый бисеринками пота кончик носа адъютант, стиснул челюсти до боли в скулах, рванул со звериным рычанием. Адъютант заверещал смертельно раненым зверьком, отлетел на поёлы. Кровь ручьем текла из откусанного носа. Ферц сплюнул окровавленный кусочек и пинком отправил его к адъютанту:
– Подбери, солдат. Авось пришьют.
Из неприметного закутка стуча когтями и тяжело дыша выбрался копхунд – судя по поблекшим глазам, отсутствию зубов и свисающему из пасти желтому языку – экземпляр весьма древний. Зверь оттолкнул горячим как утюг боком Ферца, пошевелил носом, забитым гноем, подошел к валявшемуся куску адъютантского мяса, лизнул его, задумчиво постоял, полуприкрыв глаза, осторожно подобрал и принялся жевать.
– Пошли, – сказал Ферц вестовому, тычком выводя его из оцепенения.
Люк распахнулся, и в отсек заглянул моряк:
– Кто колотил?
– Вот он, – кивнул Ферц. – Нос люком прищемил, бедолага.
– И что с ним теперь делать? – моряк с сомнением посмотрел на адъютанта, сидящего у рундука, зажимая ладонями рану. Сквозь пальцы толчками выплескивалась кровь, которую слизывал копхунд.
– Хочешь – пристрели, а хочешь – в лазарет, – Ферц перешагнул через каммингс и втащил за собой вестового. – А можно и так оставить – как праздничный обед.
Копхунд, словно услышав, осторожно куснул адъютанта за колено. Адъютант завыл.
– Я его все-таки в лазарет, – решил матрос. – Сдохнет – вонять будет, а этот дурашка только значками подавится.
Каюта 3 “А” оказалась штабом адмиралтейской контрразведки, временно переоборудованным из кают-компании. Часть столов подняли и прикрепили к переборкам, высвобождая место для оборудования по глубокому зондированию и бурению. Металл резаков блистал непривычной чистотой, а резина загубников ошеломляла гладкостью – еще ни один испытуемый не прошел сквозь растопыривший лезвия механизм по штучному и конвейерному производству достоверной информации.
Около машины возились наладчики, что-то подкручивая и подтягивая в сложном механизме, отчего та недовольно пыхтела и шевелила сверкающими пластинами изголодавшимся насекомым. Наладчики уверенно запускали в ее внутренности руки, прикрытые от запястья до плеча защитными пластинами с глубокими царапинами, подсвечивали фонариками, что-то бормотали, проворачивая настроечные шестерни.
