Миика Ноусиайнен
Перезагрузка
– Одна мать-одиночка. Мама Лемпи.
– А-а, понятно. Я ее, наверное, знаю. И как ты, выглядел полным идиотом?
– Да нет. То есть, наверное, да. Всегда попадаю впросак.
После ужина Маркус раздает детям умную электронику. Хелми достается планшет, и она сразу уходит в него с головой. Сюльви получает смартфон Маркуса, а старшей, Сайми, Маркус загружает на телефон при помощи специального приложения один час игры. Квартира погружается в тишину.
– У нас так заведено – по четвергам девчонкам отводится час на игры и просмотр ютьюб. За это время я успеваю хоть как-то прибраться и оплатить счета. Драгоценные минуты, когда можно заняться своими делами.
Маркус шутит? «Драгоценные минуты» личного времени для него – это уборка и оплата счетов? Не решаюсь спросить. Лучше помогу ему. Личное время, разделенное с другом, вдвойне прекрасно.
– Я приберусь. Посмотри пока новости. Обычно они такие скучные, что собственная жизнь сразу кажется веселее.
Час проносится стремительно. Время, отведенное на игры, заканчивается, и Маркус предупреждает об этом детей.
– Девочки, осталось пять минут.
– Ну почему так мало!
– Час еще не мог пройти!
– У вас пять минут. Потом займемся тоже чем-нибудь не менее интересным. Можно в «Кимбл» [20] поиграть.
Таймер на телефоне у Маркуса пищит, сообщая, что время истекло. Девочки реагируют на это нервно. Одна закрывается с телефоном в туалете. Приложение для родителей отключает телефон у старшей, и ей остается только в бешенстве проорать отцу в лицо:
– Идиот! Я видео не досмотрела!
После двадцати минут яростной борьбы, попыток вырвать электронику из рук детей и невероятных воплей, Маркусу наконец удается отобрать планшет и телефоны у дочек и спрятать их. После этого девчонки распахивают шкафы и вываливают все наружу в попытке найти изъятые у них устройства. Проходит как минимум час, прежде чем у последнего ребенка заканчивается истерика, вызванная окончанием «времени перед экраном».
– Вот тебе, Сами, образчик семейной идиллии. Вчера прочел в газете, что от компьютерных игр в особое неистовство приходят мальчики. Так что, наверное, очень даже неплохо, что у нас не родился сын, о котором так мечтала Салла.
В моем детстве мы играли в настольные игры и, как мне во всяком случае кажется, только и делали, что лазали по деревьям. Маркус укладывает девчонок спать. Я пытаюсь найти в интернете какие-нибудь советы, которые помогли бы ему справляться с дочками по окончании отведенного на игру времени. На эту тему множество статей. В конце концов я оказываюсь на сайте какой-то блогерши. Блог называется «Перезагрузка».
О времена, о нравы…
Я решила поговорить на эту тему по просьбам читателей. «Время перед экраном» в наши дни вызывает чуть ли не больше всего раздоров в отношениях с детьми. В нашей семье мы ценим время, проведенное вместе, без смартфонов и планшетов, любим что-нибудь делать своими руками и любоваться природой. Но и у нас, бывает, всплывает в обсуждениях эта тема.
Ребенок может задать вопрос: почему я никогда не играю на компьютере, если у нас в классе все только об играх и говорят? Я не хочу осуждать тех родителей, которые позволяют своим детям сидеть с телефоном или за компьютером с утра до вечера. Они тоже наверняка любят своих отпрысков, хоть и совершают серьезную ошибку. Говорю это не для того, чтобы продемонстрировать, что я умнее всех. Просто хочу попытаться помочь тем, у кого возникают подобные проблемы.
Мне удалось решить вопрос с играми, и я горжусь этим, хотя и знаю, что следующая проблема воспитания не за горами. И еще понимаю, что родитель никогда не должен слишком зазнаваться.
Тем не менее сегодня я как мать испытала некоторую гордость, когда разговор зашел о том, сколько времени ребенку следует проводить перед экраном. Я разрешила детям знакомиться с моим смартфоном по пятнадцать минут в месяц. Все-таки будущее за технологиями, и невозможно спрятать детей от реальности.
На этот раз нашей шестилетке было трудно вовремя оторваться от телефона. Она отказалась его отдавать. Приложение, в котором требуется знание чужих культур, традиций и математики, оказалось таким интересным! Я поступила как обычно в таких случаях – глубоко вдохнула, выдохнула и сосчитала до десяти. Затем сказала мягко, но решительно: «Ты помнишь, о чем мы говорили, когда я рассказывала тебе о воздействии этих игр и видео на неокрепший детский мозг?» Ребенок протянул мне телефон и сказал: «Вот, мама, ты ведь обо мне заботишься, когда ограничиваешь время на игры. Я люблю тебя, мамочка».
У меня слезы брызнули от умиления. Наконец-то я могу пожинать плоды ясного и последовательного воспитания, принятого в нашей семье. И, дорогие мои читатели, помните, что в такие минуты самое время поощрить ребенка. Я дала дочке диетическое печенье из пшена, а себя вознаградила чашечкой соевого латте и кусочком клюквенного торта. Иногда ведь можно капельку согрешить.
Маркусу от этого текста никакого толку. Хотя некоторые читатели и оставили поощрительные комментарии: «Спасибо за совет». Тем не менее рекомендация помогла не всем. Мамаша под ником Какашка написала: «У нас не сработало. Нашей тоже шесть, и она в такой же ситуации сказала: „Иди в жопу, шлюха!“ По своему опыту могу сказать, что „Фортнайт“ [21] и вправду затягивает».
Блогерша посоветовала и этой читательнице не опускать руки и специально отметила, что в воспитании следует продвигаться мелкими шажками. Книги о Ристо Ряппяйя [22], в отличие от игры «Фортнайт», привносят в жизнь детей радость и позитив. Может быть и так. В какой-то момент «шлюха» в детских устах под воздействием прекрасной литературы превратится в «проститутку», а потом постепенно и в «любимою мамочку» – важно только последовательно и неуклонно заниматься воспитанием.
Пусть уж лучше Маркус сам решает, сколько времени давать детям играть и как их воспитывать.
Когда дети заснули, садимся с Маркусом на балконе выпить пива.
– И каково это – быть отцом?
– Ну… Это… Как тебе сказать… Постоянно все вверх дном. И все время боишься, что с детьми что-то случится. Кажется, это невозможно, чтобы все было хорошо. Да так оно и есть.
– И что тебе не нравится?
– Да все как-то не так, как я себе представлял.
– Ты про Саллу?
– Ну да. В одночасье я остался один на один со всем этим хаосом. Мне отцовство виделось совсем по-другому. Думал, буду сидеть летним вечером на берегу озера на камешке с удочкой. Но что-то пока так не получается.
– Может, это еще впереди.
– Или так вообще не бывает.
– Как сложится, так сложится.
– Жизнь – странная штука. Чем дальше, тем яснее понимаешь, что она проходит неправильно. Весь мир сам по себе предсказуем, каждый день на работе распланирован, и любая поездка, и все остальное происходит именно так, как и должно. Но жизнь в целом складывается совершенно иначе. Как правило, хуже, чем предполагаешь.
Мне понятны переживания Маркуса из-за матери его девочек, но кажется, он неплохо справляется. И заслуживает того, чтобы ему об этом сказали.
– По-моему, ты отлично ладишь с девчонками, если не считать попыток ограничить их с компьютерными играми.
– Ну да, пожалуй. Спасибо. В общем-то, это довольно просто. Нужны только еда, любовь и чистая одежда.
– «Елда» и «Попка»?
– Ха-ха. Именно
Тема увлекает Маркуса, и он решает прочесть мне небольшую лекцию о детской одежде.
– Кстати, от этих шмоток есть и польза. На прогулке по одежде можно подбирать подходящую компанию.
– В смысле?
– Ну, по крайней мере, у нас в сквере бренды имеют большое значение.
– Не понимаю, о чем ты?
– У наших детей одежда от двух производителей – «Поппи» и «Рейма». Для людей осведомленных и практичных. Конечно, качество высокое и денег стоит немалых, но приемлемых. «Рейма» еще вдобавок и финская фирма. Так что можно объяснить патриотичностью цену в сто сорок евро за куртку из гортекса, сшитую на самом деле в Китае. Потом и продать реально за приличные деньги. Особенно если приврать, сколько раз ты ее стирал.
– А при чем тут стирка?
– Каждый раз, когда ты стираешь одежду, ее водоупорные свойства ухудшаются. Обычно верхнюю одежду нужно просто протирать тряпкой, если этого достаточно, чтобы убрать грязь.
Маркус явно разбирается в теме. Мне же всегда казалось, что одежда – это просто одежда.
– Есть еще такие – как правило, они живут в Улланлинна [23], – которые покупают «Мини Родини», «Гуггуу» и тому подобные марки. Это вполне неплохие вещи, но некоторые считают, что они, скорее, свидетельствует не о заботливости родителя, а о его идиотизме.
– Почему?
– Никакой вменяемый человек не станет за сотню евро покупать джампсьют, из которого ребенок вырастет через месяц.
– Какой еще джампсьют?
– Это такая штука, в которую замучаешься запихивать ребенка. Но в целом очень практично. Комбинезон. И наконец, главный критерий – водонепроницаемость.
– Водонепроницаемость чего?
– Всего. Все должно быть водонепроницаемым и надежным. В смысле, верхняя одежда. Должен быть железный баланс между рациональностью и внешним видом. Например, к нам в парк лучше не заходить, если на ребенке «Джонатан», «Боги», «Эйч энд Эм» или «Кубус». В порядке исключения разрешаются «Минни Маус» и «Щенячий патруль», хоть они дешевые и плохого качества.
– Почему же тогда в них можно?
– Ну, потому что они нравятся детям и те их вечно выпрашивают… Но за «Эйч энд Эм» надо не забыть попросить прощения.
– А в нем что не так?
– Экологичность! Не справляются с переработкой. И еще есть бренды, о которых я не могу ничего сказать.
– Это какие?
– Например, торговая марка «Нэйм» – довольно тяжелый случай. В принципе, неплохое соотношение цены и качества, да и выглядят вещи красиво. Но их вечно не найти, когда нужно. Например, демисезонные комбинезоны заканчиваются за два месяца до срока.
– То есть их просто не купить?
– Не совсем так. Если успел их отхватить, то имеешь шанс заработать толику всеобщего уважения – ведь это означает, что ты заранее побеспокоился и сходил в магазин. Быть родителем – значит ловить момент.
Я делаю глубокий вдох и поворачиваю голову. Маркус явно испытывает облегчение от того, что ему удалось облечь это безумие в слова.
– Мне еще многому нужно научиться, чтобы стать хорошим отцом. Кстати, я мог бы и завтра сходить с Хелми в сквер, чтобы, так сказать, продолжить обучение.
– Так Хелми ведь, вроде бы, уже идет в детский садик.
– У нее еще оставались сопли.
– У них всегда сопли. В детсад нельзя идти, если температура. Это еще одно искусство – уметь разобраться в симптомах самому и правильно описать их в садике так, чтобы ребенка взяли. Густые сопли и жидкие сопли – это совершенно разные вещи. Так же, как ночной кашель и дневной кашель. Но про больные уши ты наверняка уже слушать не в состоянии.
Очень даже в состоянии. Мне главное не дать Маркусу свернуть с разговора о нашей с Хелми завтрашней прогулке. В мире есть множество мест, куда не пускают с детьми. Но на детскую площадку было бы очень подозрительно заявиться без ребенка.
И я ведь ничего не знаю об этой прекрасной женщине. Мне известно только имя ее дочки.
– Ты случайно не знаешь, как зовут маму Лемпи?
– Разумеется, нет. Там, на детской площадке, у людей нет собственных имен и даже индивидуальности, они всего лишь папы и мамы. Папа Сюльви, мама Сийри, папа Лемпи, мама Аарни, папа Валто и мама Кауко.
– Но ведь взрослые там иногда разговаривают друг с другом?
– Да, но только как родители, а не как люди. Будь ты хоть Генеральным секретарем ООН и лауреатом Нобелевской премии мира, если ты ежедневно кормишь ребенка полуфабрикатами – ты чудовищная мать, которая скармливает бедной крошке Онни тонны соли. Я размышлял на эту тему как антрополог. Это напоминает древние времена, когда из суеверия медведя нельзя было называть медведем: назовешь его так, и он утащит у тебя скот. На детской площадке тот же принцип. Не буди на детской площадке зверя, то есть медсестру или главного экономиста. Там другой объединяющий фактор – все мы родители.
– Какое-то безумие.
– Точно. Мы даем там друг другу клички – наподобие индейцев. «Тот, который подсаживает ребенка на турник». «Та, которая кормит дочку полуфабрикатами». «Счастливица, которой ребенок дает выспаться по ночам». «Папаша, который только и думает о своей диссертации».
Я поднимаюсь и начинаю складывать посуду в посудомойку.
– Ладно, пора спать. Для первого раза многовато информации об этом параллельном мире. Спокойной ночи, Маркус. Ты всегда можешь обращаться ко мне за помощью, если что-то понадобится. Пока живу тут у тебя, смог чуть более реалистично взглянуть на свои мечты о большой семье.
– Да в принципе все не так страшно. С детьми важно помнить, что все это этапы развития. Они проходят. И трудный возраст тоже заканчивается.
Маркус подходит к шкафу и достает пакет с чипсами. Он старается не шуметь, но упаковка издает хруст на всю квартиру. Маркус прислушивается, не проснулись ли дети.
– Погрызть чего-нибудь вкусненького – очень успокаивает. Надо только подождать, когда дети как следует уснут. Чтобы не разбудить их шуршащей упаковкой. На вкусное у них особый слух. Производителям тут еще есть над чем поработать.
– В смысле?
– Почему-то всю самую вкусную еду фасуют в шумную упаковку, а полезную – в тихую. То есть можно втайне от детей сколько угодно есть кашу, но попробуй проделать то же самое, скажем, с чипсами или конфетами!
– Мир несовершенен.
– Во всяком случае по части семейной жизни. Спокойной ночи, Сами. Здорово, что ты тут с нами. Это хороший этап в жизни.
Мой нынешний этап жизни, холостяцкий, затянувшийся уже на 20 лет, что-то никак не заканчивается. Я по-прежнему остаюсь мужчиной, мечтающим о создании семьи. Чтобы что-то изменить, на следующий день я, рискуя своей жизнью, выхожу на улицу, невзирая на страх перед байкерами.
Бреду по скверу. Вдруг я неожиданно повстречаю Лемпи с мамой и смогу попросить у нее номер телефона? И назначить свидание. Если мы поладим, то она, разумеется, поймет, почему я нагородил эту историю со своим отцовством. И почему врал про умершую маму Хелми. Запаниковал и удочерил свою крестную дочку. Я серьезно отношусь к роли крестного отца. Это хорошее объяснение. А может быть, и плохое. Но в любом случае единственно возможное.
Я уже по десятому разу обхожу детскую площадку по кругу, но их не видно. Несколько папаш, гуляющих с детьми, подозрительно косятся на меня. Мне ничего не остается, как уйти и позабыть маму Лемпи. Вообще-то, и поработать надо. Не забывая о необходимости сохранить свою жизнь.
К приходу Маркуса с детьми готовлю еду. Накрываю на стол, и мы все вместе едим пасту болоньезе. Мы – как семья. Гармония нарушается, когда в телефоне у Маркуса громко блямкает сообщение. Сюльви не упускает возможности нанести ответный удар:
– Папа! Телефону за обеденным столом не место!
– Так и есть. За это на сладкое будет мороженое.
– Ура-а-а-а-а-а!
Дети остаются за столом наслаждаться сорбетом из фруктового сока. Убираю посуду со стола в машину. Маркус хохочет, прочитав сообщение.
– Смотри, что пришло по ватсапу в нашу родительскую группу с детской площадки.
Маркус протягивает мне смартфон.
К сведению всех родителей с детской площадки. В нашем сквере снова появлялся извращенец. Возможно, это тот самый педофил, который полгода назад пытался заманивать детей пойти с ним. Мы обсудили ситуацию с мамами Сийри и Матильды и решили, что стоит начать патрулирование сада в часы работы детской площадки. Обо всех подозрительных личностях сообщайте в полицию.
Будьте бдительны!
Папа Вейкко и Аарни
Возвращаю телефон Маркусу. Он явно считает избыточными меры, предпринятые озабоченными родителями:
– Понятно, надо немедленно сформировать народное ополчение.
– Ну конечно страшно, сразу ведь думаешь о собственном ребенке.
Маркус все равно считает, что это уж слишком. А он провел на детских площадках тысячи часов.
Но мне без ребенка туда путь закрыт. Я один. Я сам, и только сам, отвечаю за все свои дела и за то, что заварил эту кашу. Часто пишут, что многим семьям приходится пережить трудные годы, когда подрастают дети. А я вот страдаю без семьи. Может быть, я не один такой? Может быть, просто на разговоры о трудных годах у одиноких людей наложено негласное табу? По крайней мере, я легко в это поверю. Ложь самому себе – самая благородная форма лжи.
Хенна
Загорелые дети с льняными волосами бросаются обнимать свою маму Сини, как только она открывает дверь в квартиру. Доносящийся из кухни аромат возвещает о том, что оставшийся на хозяйстве муж Сини, Яркко, главный врач и по совместительству мастер на все руки, напек целый противень булочек из полезной для здоровья полбы. Их любят и родители, и дети.
«Именно такие моменты объединяют семью, наполняют ее настоящей жизнью», – замечает Сини, снимая в прихожей кожаные сапожки, которые сразу обращают на себя внимание своей стильностью. Она купила их в Милане, решила побаловать себя. А латунная подставка для обуви 50-х годов прошлого века – замечательная находка с «блошиного рынка». Освобождение от сапог – это своеобразный ритуал, который отделяет Сини-блогера от Сини-человека. Теперь с работой покончено, и она на сто процентов мать и жена.
Жизнь преуспевающей блогерши, пишущей на тему здорового образа жизни, и матери двух маленьких детей тяжела, но интересна. «Дети научили меня очень многому. Только они дали мне почувствовать себя полноценным человеком и главное – женщиной», – говорит Сини, улыбаясь и нежно поглаживая по головкам своих безупречно воспитанных детей.
Если где-то и надо думать о том, какие журналы оставлять на столике в холле, то это клиника репродуктивной медицины. Здесь приходится что-то читать, ведь никто не хочет встретиться друг с другом глазами.
Я стараюсь взять себя в руки. «Не нагнетай, Хенна. Все хорошо». Пытаюсь расслабится. «Ничего страшного не случилось». Не исключено, что я услышу что-то обнадеживающее. Спальня лучащейся счастьем блогерши, пропагандирующей здоровый образ жизни, выкрашена в ультрамодный цвет лайма. Такого же цвета стены и тут, в холле больницы. Может быть, он успокаивает или стимулирует? Во всем есть свой смысл. И в том, что стена цвета лайма, и в том, что у нас никак не заводится ребенок.
– Хейнонен.
Врач расспрашивает меня о здоровье и хронических заболеваниях. Хронических заболеваний нет, если не относить к ним отчаяние. Доктор просит снять штаны. Он осматривает меня изнутри и делает все то немногое, что в его силах, чтобы мне помочь.
– Вы состоите в половых отношениях?
– Да, в браке.
– Где ваш муж?
– На работе, наверное. Его не очень интересуют подобные обследования.
– Придется заинтересоваться, если он, конечно, хочет стать отцом. Вам уже почти сорок, и это медицинский факт, что с каждым годом у вас ухудшаются шансы на успех.
– Я знаю.
– У мужчин фертильность с возрастом тоже снижается.
Но пофигизм никуда не девается. Я натягиваю джинсы, благодарю врача и обещаю постараться в следующий раз заманить на прием Эсу. Уже открываю дверь, когда врач кричит мне вслед.
– И помните, вовсе необязательно, что у кого-то из вас что-то не так.
Слова доктора эхом мечутся у меня в голове. Да черт подери! Есть в нас какое-то дерьмо, раз функция, обеспечивающая существование всего человечества, не срабатывает именно с нами, хоть мы и из кожи вон лезем ради нее.
Мои замужние подруги пытаются меня утешать. Убеждают радоваться путешествиям, свободному времени, ужинам в ресторанах и всему тому, чего лишили их малыши, явившиеся в этот мир. Они желают мне добра, но я совершенно с ними не согласна. Я отдала бы все что угодно за утреннюю суету, мокрые простынки, невзгоды переходного возраста и бессонные ночи.
Вчера за обедом замужняя коллега решила подбодрить меня, зайдя с другой стороны. «Если в семье есть дети, это не жизнь, а бесконечный хаос. Ты, Хенна, очень разумно поступаешь, сохраняешь себе руки свободными». Внутри у меня все закипело. Если даже я и рациональна и не выпускаю вожжи из рук, это не означает, что я стремлюсь быть такой.
Я хочу рехнуться на материнстве. Хочу быть нерациональной, трясущейся над ребенком, вымотавшейся от забот сумасшедшей львицей, жизнь которой подчинена безумию. Лучше не спать ночи напролет от любви, чем от жажды этой любви. Я не знаю, чего жду от материнства, но мне кажется, это что-то очень значимое. Почему же ничего не получается? Только бы найти причину, пусть даже это будет болезнь. С ней легче смириться. Обычно болезни все-таки довольно просто лечатся. Врач определяет состояние больного и назначает лекарства или покой. Но тоску по ребенку не вылечишь аспирином.
Когда я прихожу домой, Эса уже приготовил еду. Своим видом он выражает недовольство из-за того, что ему пришлось заниматься стряпней, но я сейчас хочу обсудить более важные вещи, чем песто и козий сыр.
– Я сходила на обследование.
– Хорошо.
– Ну так тебе интересно, что мне сказали?
– Ну да.
– Во всяком случае никаких анатомических или физиологических отклонений нет.
– Отлично. То есть, значит, причина во мне?
– Я этого не говорила.
– Но ты имела это в виду.
– Не имела, но тебе действительно нужно сходить и сдать сперму на анализ.
Эса целиком погружается в разгрузку чистых тарелок из посудомоечной машины и непонятно, слышал ли он, что я сказала.
– Ты слышал?
– Слышал… в смысле, что?
– Так когда ты пойдешь сдавать сперму на анализ?
– Ну, схожу как-нибудь. Но на этой неделе на работе завал.
– Не будь ребенком. Тебе просто надо сходить туда подрочить. Ты сам рассказывал, как вы в армии соревновались в мастурбации – кто быстрее кончит. И скорее всего с твоей спермой все в порядке.
– Ну и зачем тогда идти?
– Надо исключить возможные причины, почему у нас нет детей. И не засирай мне, черт возьми, голову своим цейтнотом на работе! У нас нет и не может быть более срочного дела, чем зачать ребенка. Мне вот-вот стукнет сорок. И хотя Мадонна и прочие гребаные суперзвезды рожают и усыновляют детей даже в пятьдесят, для обычных людей это недоступно.
Эса, ни слова не говоря, уходит в ванную. Уже два года мы всерьез стараемся завести ребенка. И на обстоятельное обследование нам остается не больше года, а может, и того меньше, учитывая возраст. Но когда я намекаю на это Эсе, он злится. Я не хочу загонять его в угол, он не выносит конфликтов. Я заговариваю с ним через дверь туалета.
– Милый, но это же просто формальность. Убедимся, что у каждого из нас все в порядке.
– Если ребенку суждено родиться, он родится. Неужели, черт подери, ты не понимаешь такую простую вещь?
– Нет ничего стыдного в том, чтобы обратиться за помощью.
– Есть!
– И тебе это совсем не трудно. Просто сходишь сдать анализ, и неизвестный тебе лаборант исследует образец.
– Ну посмотрим.
– Я тебя уверяю, что в этих делах женщине все дается гораздо труднее.
– Не все.
– Что «не все»?
– Чувство вины.
Задним умом все крепки. Ну почему, почему мы не заделали ребенка лет десять назад? Сначала нужно было покончить с учебой. Потом – встать на ноги на работе. Предложили грант на два года, потом какую-то временную ставку. Но самой серьезной причиной отложить рождение детей была «жизнь». В смысле, что до рождения детей надо успеть еще и пожить. Интересно, что это значит?
В конце концов Эса соглашается записаться на исследование, но обсуждение этой темы в тот вечер полностью испортило настроение. Тысячу раз я гуглила причины бесплодия. В десяти процентах случаев ее не находят вообще. Стресс особенно мешает зачатию. Или плохие яйцеклетки. Видимо, в этом и дело. У меня плохие яйцеклетки. Звучит красиво!