Мила Бачурова
Пароль «Аврора»
Глава 5
Бункер. 22 дня после возвращения. Кирилл
Кирилл разминался на стадионе. Спрыгнул с перекладины, мимоходом подумав, что он, должно быть, первый, кто к ней прикоснулся с тех пор, как адапты закончили посещать «школу». Сев на землю, принялся растягиваться, ругая себя – сколько времени зря потерял! Предупреждала ведь Олеся: после ранения, даже если на ноги еще не встал, начинай разминаться. Особенно если долго пролежал без движения. Чем больше времени проводишь, не тренируясь, тем хуже мышцы застывают, разогревать потом умучаешься… Вот он теперь и мучается.
Кирилл потянулся руками к мыскам. Ч-черт, как больно-то!.. Ладно, потерпим. Вчера хуже было. Закончив с растяжкой, поднялся и принялся наносить удары воображаемому противнику. Руками, ногами. Справа, слева… Подкравшегося сзади человека заметил в последний момент. От подсечки ушел, но неловко – споткнулся. Бросился на подкравшегося, пока еще плохо понимая, кто это.
– Ох! – Ударить Кирилл успел, но удар умело блокировали. – Здравствуйте, Герман.
– Бей, – не отвечая на приветствие, подбодрил Герман. Он стоял в боевой стойке, держа руки со сжатыми кулаками перед собой. – Начал – так бей, чего застыл? Или ты не оклемался еще?
– Оклемался… – Выбрасывать вперед ногу Кирилл не рискнул.
Попробовал ударить слева, Герман не повелся. И вообще, понял Кирилл, мог бы расправиться с ним очень быстро, но пока не спешил. Кажется, хотел проверить, чему успела обучить подопечного Олеся.
… «А кто Германа-то драться учил? – спросил однажды у Олеси Кирилл. – Он ведь до того, как все случилось, в хоккей играл, а не боевыми искусствами занимался?»
«Германа – дядя Коля», – коротко ответила Олеся. И замолчала.
Кирилл, покопавшись в памяти, понял, что никогда раньше этого имени не слышал.
«Что за дядя Коля?»
«Прибился к нам, когда все случилось. Давно, я его почти и не помню».
По любопытному взгляду Кирилла Олеся, должно быть, поняла, что дальнейших расспросов не избежать. Неохотно добавила:
«Он у нас в Доме жил. Германа драться учил и пацанов, кто постарше. А потом вдруг пропал, мне тогда лет семь было. Герман с Инной сказали, что во Владимир подался, но только это неправда. Мы просто мелкие были, не понимали… На самом деле Герман его убил. Анжелка рассказывала, они на источник вдвоем с дядей Колей пошли, а вернулся Герман один. Побитый весь, на ногах еле держался. И больше дядю Колю никто не видел».
Кирилл содрогнулся:
«За что?»
Олеся пожала плечами:
«Ну, значит, было за что. Попусту – Герман не тронул бы».
Через пять минут Кирилла уронили на спину.
– Готов, – прижимая коленом его грудь, подвел итог Герман.
– Готов, – согласился Кирилл.
Герман встал и помог подняться сопернику. Удержав его ладонь, сказал:
– Здорово, что ли?
Кирилл улыбнулся.
– Здравствуйте! Знаете, я про вас столько уже слышал, что кажется, всю жизнь знаком.
Герман не изменился, остался в точности таким, каким Кирилл запомнил его перед уходом из Бункера: невысокий, жесткий, пружинистый, будто из проволоки скрученный. Холодные голубые глаза, над бровью – глубокий шрам, волосы зачесаны назад. Кожа темная, но светлее, чем у адаптов. И волосы длиннее, чем у них, не белые, а странно пегие. Разве что морщин на лице у Германа прибавилось.
– А раз знаком, так нечего «выкать». – Герман достал сигареты.
В спарринге Кирилл отвлекся, во время боя ни о чем другом думать нельзя, а сейчас немедленно вырвалось:
– Герман, что с ребятами?! Джек, Олеся, Гарри? Вы нашли их?
– Нашли. Живы.
Кирилл просиял.
– Уф-ф! Вы… то есть, ты не представляешь, как я переживал! Кого ни спроси, никто ничего не знает. Я догадывался, что ты на выручку пошел, но пока с Шелдоном не познакомился, ничего не знал. Как они?
– Нормально, – сказал Герман.
И Кирилл с облегчением улыбнулся. Собственно, а что еще ожидал услышать? Понятно, у кого Рэд перенял свое суровое немногословие. Главное ведь сказано. Ребята живы. Живы!.. И вот этот, охвативший его сейчас восторг – наверное, и есть то, что принято называть неуловимым словом «счастье». Кирилл физически чувствовал, как отпускает его напряжение последних ночей. Германа он с удовольствием расцеловал бы, если бы не сомневался, что порыв правильно поймут.
– Але! – Герман потеребил Кирилла за рукав. – Ты чего застыл? Слышь меня?
– Слышу.
– Я спрашиваю, пойдешь со мной? К нашим?
Казавшаяся несбыточной мечта сбылась так просто и буднично, что Кирилл поначалу опешил.
Пойти с Германом «к нашим»?!.. Обрести возможность спокойно продолжать эксперимент?!.. Снова увидеть Рэда, Джека, Олесю… Лару. О которой все эти ночи не позволяет себе даже вспоминать, чтобы не расклеиться окончательно?
– К вам? – пробормотал Кирилл, – в Дом? А можно?
– Можно – Машку за ляжку, – сообщил Герман, – и козу на возу.
Ух, до чего же он на Рэда похож!.. И на Джека. И даже на Лару… То есть, ерунда, конечно, это ребята – на него.
– У Евгеньича спрашивай, что тебе можно, а чего нельзя. Мне-то – не вопрос, хоть сейчас заберу.
Кирилл покраснел от удовольствия.
– Пойдемте… Пойдем к Вадиму Александровичу? Я у него спрошу, надеюсь, что отпустит.
– А чё к нему? – нахмурился Герман. – Чё не к Евгеньичу?
– Сергей Евгеньевич… неважно себя чувствует.
– Ну, окей. К Ваде, так к Ваде.
«Может, оно и к лучшему, – идя за бункерным – пацан едва не приплясывал на ходу – хмуро думал Герман, – что к Ваде».
Вадя – придурок, напыщенный козел. А старика Евгеньича Герман любил. И то, что собирался сделать, было, по отношению к нему, и к этому вот, прямо засветившемуся от счастья мальчишке, полным скотством.
Владимир. Ранее. 10 дней после возвращения. Герман
Толян встретил Германа с бойцами на дороге.
– Здорово, командир! Давненько не видались. – Они и в самом деле лицом к лицу не встречались уже несколько лет. – Постарел, смотрю…
– Так, небось, не баба, чтобы молодиться, – парировал Герман. Взъерошил рукой волосы. Здороваться с диктатором не стал. – Плешью не сверкаю, и то ладно.
Толян скрипнул зубами и тон мгновенно сменил.
– У меня здесь пятьдесят стволов, – предупредил он, – и конные. И вторая бригада на подхвате.
Герман хмуро оглядывал воинство. И без предупреждения о численном превосходстве владимирцев знал. Ну, хоть палить Толян сразу не начал, уже хорошо.
– Что с моими?
– Живы-здоровы! Ждут не дождутся дорогого папочку.
– Вот он я. Приводи.
– Смешно, – оценил Толян. – Значится, так. Долго тереть не об чем. Меняю твоих, всех трех, на одного бункерного с чемоданом. Я его уж сколько месяцев пасу, утомился. Приводи сопляка, тогда твоих отпущу.
– Какого бункерного? – прикинулся дураком Герман, – с каким чемоданом?
– Командир, мне некогда, – пожаловался Толян, – обед стынет. Я все сказал! Хочешь своих забрать – тащи сюда бункерного. Не хочешь – всех на солнце спалю. По одному, на глазах друг у друга. Девку – последней, а сперва отымеем ее всем колхозом. Ты меня знаешь.
Герман предпочел бы не знать. Он напряженно думал.
Если правильно понял Лару, то никакого чудесного лекарства, с помощью которого у Толяна смогут появиться дети, в природе пока не существовало. Однако, все, что было нужно для его создания, ребята из Новосиба действительно привезли. Технологию в Бункере, если, опять же, Герман правильно понял, по записям мальчишки разработают и без него самого. Выбор – почти не знакомый полудохлый пацан, или Джек, Олеся и Гарри – перед Германом не стоял. И в то, что парень, пусть даже при наличии реактивов, сумеет создать для Толяна что-то путное, он не верил. Так и пусть Толян подавится.
Герман думал лишь о том, что, когда уезжал из Бункера, Кирилл, несмотря на заверения Лары, что выживет, был плох и как бы уже не загнулся. Толян – не дурак, чтобы обменивать троих живых ребят на единственный труп.
– Моих покажи, – от души надеясь, что Толян по его лицу ничего не сумел прочитать, потребовал Герман.
– Не веришь, – сокрушенно покачал головой диктатор. – Старому корешу – не веришь… А зря. Лысый! Приведи мутантов.
Все они шли своими ногами – и это, зная Толяновы методы ведения допроса, Герман уже посчитал удачей. Руки связаны за спиной. Гарри без очков, близоруко щурит заплывшие глаза. Одна рука примотана к телу, вторая висит на перевязи. Левая, стрелковая. Сломали, уроды, дай бог, чтобы срослась нормально… Сперва ведь Катя как-то по-другому мальчишку назвала, сейчас уже и не вспомнишь, как. А в Гарри он превратился, когда стало ясно, что плохо видит, и пришлось разыскивать в завалах очки. Хоть и близорукий, а стрелок – от бога, только бы руку не сильно повредили.
Видно, что обоих парней жестоко били, особенно досталось Джеку. Вместо смазливой физиономии – сплошной красно-синий блин. Достебался, поганец. Вот что за характер такой – и перед расстрелом не удержится, ржать будет! С самого младенчества всех подряд цепляет, как только говорить научился. Герман его по детству даже наказывать не мог, рука от смеха опускалась. Как вот его лупить, если смешит до слез?.. А Олеська вроде цела.
Герман действительно знал Толяна. И знал, что жестокий псих ни перед чем не остановится. Но и Толян крутой нрав командира адаптов знал. Стычек между ними давно не случалось, худо-бедно поддерживали мир, однако Толян хорошо помнил, что за своих девчонок Герман глотку перегрызет. Олесю не били и не насиловали, это командир сразу понял.
– Здравия желаю, – прошлепал губами-оладьями Джек. Привычная ухмылка на изуродованном побоями лице выглядела жутковато. – Докладаю: втроем одиннадцать бойцов положили. Мы б и с остальными управились, да с большака этот урод нарисовался, – Джек мотнул головой на Толяна. – А с ним отряд, с автоматами. Там уже без вариантов было… Как Сталкер с Ларкой? Добрались? Бункерный живой?
– Добрались, – обронил Герман, – и бункерный живой. – Сейчас главное было – не раскисать. Чтобы ребята не почувствовали. С возрастом он стал безобразно сентиментальным, по молодости таким не был. – Через месяц домой вас заберу, раньше никак… Еще раз хоть пальцем тронешь, – пригрозил Толяну, – хоть кого – хрен тебе, а не бункерный! Ясно?
– Без базара, – согласился Толян. – Этому вот только скажи, – он ткнул в Джека, – чтобы язык свой поганый в задницу засунул! Мои, знаешь, тоже не железные. Нервничают.
– Засунет. – Герман строго посмотрел на Джека.
– Засуну, – легко согласился тот. – А при чем тут бункерный?
– Ни при чем.
– А по-моему, причем, – пристально глядя на командира, проговорила вдруг Олеся. – Герман… Ты нас на бункерного менять собрался, что ли?
Глаза всех троих уставились на командира – недоуменно и недоверчиво.
– А вот это не ваше дело, – обрубил Герман. – Всё, не прощаюсь. Через месяц приду… Уводи, Толян.
– А ну, брысь! – отшатнулся от протянувшего руки Лысого Джек. – Олеська правильно сказала? Менять будешь?
– А если и так? – Взгляда Герман не отвел.
Он мог вести себя с ребятами по-разному, но старался им не врать. Сам всегда учил: если сделал какую дрянь, так имей смелость признаться. А уж пытаться обмануть Жеку – вовсе гиблое дело, до сих пор ни у кого не прокатывало.
– Если так, то хоть бы нас сперва спросил, – оглянувшись на друзей, заявил Джек. – Может, мы домой не хотим? Может, нам тут нравится? А чё – хозяин щедрый, прислуга ласковая… – Заплывшие кровоподтеками глаза со знакомой издевкой стрельнули поочередно в Толяна и Лысого. – Ни кнута, ни матюгов не жалеют.
– Ты кого, сука, прислугой назвал?! – немедленно оскорбился Лысый, и от удара Джека спас только повелительный окрик Толяна.
По решительным лицам ребят Герман с изумлением понял, что они и впрямь не хотят обмена. Уверены, что сумеют выкрутиться сами. Обмануть, убежать, прорваться с боем. Три пары светлых глаз убежденно – верь нам, командир, мы справимся! – смотрели на него.
А он смотрел на них – и видел себя. Семнадцатилетнего. Отважного. Ни черта, ни дьявола не боящегося… Он ведь не так далеко ушел от ребят возрастом. И хорошо помнил, каким сам когда-то был – до тех пор, пока не подломила гибель Кати.
Подростки не верят в смерть, даже если видели ее не раз. Даже если прощались с погибшими товарищами, такими же гордыми и бесстрашными. Твердая убежденность в том, что ты вечно будешь молодым и горячим, не умрешь и не состаришься никогда, в семнадцать лет особенно сильна. Ребята полны уверенности, что смогут вырваться – в отличие от бункерного, если тот окажется на их месте. Какую участь приготовил им садюга-Толян, пока не знают.
И не узнают. По крайней мере, сейчас. А потом сами спасибо скажут.
– Уводи, – с нажимом повторил Герман.
– Если опять соскочить попытаетесь, – добавил Толян, – одного сожгу! Чтоб двум другим неповадно было. Так и знайте.
Светлые адаптские глаза сверкали ненавистью. Лысый с подручными утаскивали ребят с дороги.
– Месяц – долго, – провожая процессию взглядом, объявил Толян. – Две недели.
Герман покачал головой.
– Бункерному твои бойцы бок прострелили. Пока еще оклемается… Да плюс добраться туда-сюда… Месяц. – На ребят он старательно не смотрел.
– Окей, – согласился Толян. Сам понимал, что Герман будет спешить, как только может. – Месяц. На второй – зажарю. Так и знай.
Недалеко от Ногинска. 23 дня после возвращения. Кирилл
Дождь на улице поливал такой, что с высоты лошадиного роста едва видна была дорога. Лошади шли натужной рысью, копыта вязли в грязи.
– Это везде сейчас так? – перекрикивая хлещущий по капюшону дождь, проорал Кирилл.
Настенный монитор в бункерной столовой отражал дату, время и погодные условия снаружи. Благодаря чему подземные жители знали, что сегодня девятнадцатое января, температура на поверхности плюс тринадцать (по ощущениям – пять), проливной дождь и шквалистый ветер.
– Здесь еще ничего, – донесся сквозь шум голос Германа. – Здесь хоть дорога не совсем убита, верхом проехать можно. А за Пекшей – звездец, как развезло, хрен продерешься. С Крещением Господним тебя.
– Что? – не понял, сквозь ветер, Кирилл.
– С праздничком, говорю! С Крещением Господним. До того, как все случилось, с этого дня крещенские морозы начинались, верующие в прорубь ныряли.
– Зачем?
Герман знакомо дернул плечом – адапты скопировали не только тон и речевые обороты командира. Только вот прибор ночного видения ни адаптам, ни Кириллу теперь был не нужен – а из капюшона Германа выглядывал, напоминая странной формы козырек.
– Не знаю. Вроде, положено.
– Прорубь – это ведь отверстие во льду замерзшего водоема? – покопавшись в памяти, уточнил Кирилл. Перед глазами возникла ледяная переправа на подходе к гарнизону: как это было страшно, лезть в темноте в холодную воду, и как тяжело физически. – Неужели верующие люди…
– Цыц! – оборвал Герман.
Кирилл послушно замолчал и замер. И услышал далекий стук копыт. Рука сама дернулась, расстегивая кобуру. Герман, увидев Кирилла собранным в дорогу по всем адаптским правилам, пожал плечами – «тут ехать-то три часа», но возражать против пистолета и ножа не стал.
– Кто это может быть?
– Без понятия. – Герман тронул ПНВ, поправляя. – Батарея, зараза, садится… – Оружие он выхватил раньше Кирилла.
– Здесь спрячемся? – Кирилл заставил коня перешагнуть ограждение у обочины. – Или дальше уйдем, в лес?
– Здесь.
По голосу Германа сложно было разобрать, удивился он боевой готовности спутника, или озадачился. Но, как бы там ни было, присоединился к Кириллу. Они замерли за ограждением.
– Может, пронесет, следов не увидит, – прошептал Герман. – А может, и вовсе не по нашу душу.
Кирилл с надеждой кивнул. Ему очень хотелось верить, что это кто-то из адаптов не утерпел и скачет встречать их с Германом. В направлениях не ориентировался, диагноз «топографический кретинизм» Олеся в свое время поставила ученику безоговорочно, и искренне считал, что Герман везет его к Дому. Но скоро, по стуку копыт, понял, что всадник следует им вдогонку, а не навстречу.
Наездник – расплывчатая фигура в комбинезоне – пролетел было мимо, но поодаль остановился. Увидел, вероятно, что две цепочки следов закончились. Повернул обратно.
Кирилл напряженно застыл. И едва не подпрыгнул, услышав знакомое чириканье.
– Свои, – облегченно выдохнул он.
– Вижу. – Жеребец Германа перешагнул отбойник. – Чего тебе?
– Сталкер! – Теперь и Кирилл узнал седока. – Привет! Ты как здесь…
Рэд на приветствие не ответил. Он Кирилла будто бы и не заметил. Осадив коня возле командирского, заглянул Герману в закрытое капюшоном лицо. Начал без предисловий, тяжело дыша после скачки:
– На обмен везешь?
Глава 6
Недалеко от Ногинска. 23 дня после возвращения. Рэд
Когда Герман с бойцами, сопровождавшими его во Владимир, вернулись домой – пустые, без Джека, Олеси и Гарри, – командир объяснил, что Толян потребовал выкуп. Какой – не уточнил, объявил, что займется этим сам, а собравшимся адаптам велел расходиться, время позднее.
Приставать к усталому Герману с выспрашиванием подробностей Рэд в то утро не рискнул. А назавтра специально встал пораньше – хотел и расспросить Германа обо всем, и как-нибудь аккуратно ввернуть, что сам он, когда подлечится, собирается в Вязники.
Будить командира не стал. Сел на перила террасы, поджидая, пока Герман проснется и выйдет – о его привычке подниматься ни свет ни заря и в любую погоду обливаться у колодца ледяной водой только ленивый не знал.
Но вместо Германа из Дома вышла Инна, непривычно хмурая. Увидев Рэда, нахмурилась еще больше:
– Чего тебе?
– С командиром поговорить хотел. Встал он?
Инна отвела глаза.
– Встал. Уехал уже.
– Куда?
– На кудыкину гору! Мне не доложился, я спала. Проснулась – нету.
– Ясно. – Рэд, подумав, соскользнул с перил.
Ясности, куда подевался Герман, не было ни малейшей, но и продолжать расспрашивать Инну тоже определенно не стоило.
– Чего хотел-то? – прилетело ему в спину.
Рэд мотнул головой:
– Да ерунда. Потом зайду.
Подумав, он двинулся на конюшню. Зачем – даже себе не смог бы объяснить.
Не нравилось ему происходящее, и все тут! И отсутствие Германа, и раздраженно взвинченная, вместо приветливо-улыбчивой – а улыбалась она всегда, даже ранним утром, – Инна…
Стойло Бурана, вороного любимца Германа, ожидаемо пустовало.
– Уехал, – подтвердил чистящий стойло конюх.
– Давно?
– Без понятия. Я только пришел.
Рэд задумчиво покивал. И тут заметил, что пустует еще одно стойло, смирной скромняшки Любавы.
– А Любава где?
– Дак, видать, тоже Герман забрал… А ты-то чего в такую рань подорвался?
Отвечать Рэд не стал. Пронзило вдруг нехорошей догадкой, и стало не до болтовни. Он быстро двинулся к выходу из конюшни.
Во дворе присел на корточки над оставшимися в грязи следами подков.
Так и есть – почти смыты дождем, если не приглядываться, то и не увидишь. Не один час их заливает, и даже не пять – дождь ведь то начинался, то стихал… Догадка стремительно перерастала в уверенность, картина складывалась до отвращения простая и логичная.
Герман ведь бункерного совсем не знает! Для него-то он – как был левый пацан, так и остался… Еще вчера ускакал, получается. Любаву взял, самую смирную – кому, если не бункерному?.. А Инне, ясное дело, молчать велел, вот почему она такая хмурая…
Рэд кинулся к Ларе. Той в комнате не оказалось, разбуженная соседка проворчала, что Лара вторую ночь торчит в Купавне, там кто-то серьезно заболел. Догонять Германа Рэд отправился один.
Недалеко от Ногинска. 23 дня после возвращения. Кирилл
… – На обмен везешь?
– Ну. – Голос Германа звучал неприязненно.
– А нам почему не сказал?
– Не успел. Как вернулся, сказал бы.
– Он знает? – Рэд кивнул на Кирилла.
– Спятил, что ли? – Герман стащил с лица и убрал за пазуху ПНВ. С неудовольствием оглядел Рэдова скакуна. – Ты чего, вообще, явился? Муромца загнал…
– Бункерный, – оборачиваясь к Кириллу, будто и не услышав Германа, позвал Рэд. – Он тебя к Толяну везет! Там наши остались, в плену.
Кирилл опешил:
– То есть?
– Та-ак, – протянул Герман. И вдруг резко, сильно ударил Рэда, целясь в висок.
Рэд отклонился, перехватил летящую кисть и попробовал вывернуть назад. Не справился – Кирилл, обалдело уставившийся на сцепившуюся пару, понял, что Герман превосходит Рэда так же уверенно, как Рэд – его самого.
Рука адапта, дрогнув, смялась. Другой рукой Герман схватил Рэда за горло. Со злостью прошипел:
– Тебя, вроде, по ноге рубанули, а не по башке! Ты что творишь?! Хочешь, чтобы наших сожгли?!
– Хочу, чтобы все по-честному было, – прохрипел Рэд. Вцепился в седло, стараясь удержаться. – Ты нас сам всю жизнь учил, что своей башкой думать надо! А теперь слушать не хочешь.
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Потом Герман, выругавшись, отпустил Рэда.
– Кретин! Мало я тебя порол. Видел бы, во что там Жеку с Гариком превратили!
Рэд поморщился, растирая шею.
– А то не видал ни разу. – Он откашлялся, сплюнул. – А то сам – фифа нецарапаная. Или бункерный – тот же чмошник, что и был… – и внезапно рявкнул: – Ложись!
Тело Кирилла среагировало на команду, поданную знакомым голосом, раньше, чем мозг. Он единым рывком выдернул ноги из стремян, соскользнул с лошади и распластался на земле.
– В укрытие! – сипело над головой. – Оружие к бою!
Кирилл, повинуясь, сместился ползком к обочине дороги. Залег за проржавевшим, по самое дно увязшим в грязи автомобилем. Выставил перед собой пистолет, ожидая новых команд.
– Могу приказать «на поражение», – донесся до него так же внезапно стихший, как до этого гаркнувший, голос Рэда. – Семь из десяти, по недвижухе – попадет.
Понимание того, что тревога учебная, пришло не сразу.
– …, Сталкер! – высказался Кирилл. Поднялся из грязи, стряхивая с комбинезона ошметки глины. – Выбрал, тоже, погоду.
Рэд его, как водится, не услышал.
– Герман, – попросил он. – Вот представь – не его Толян предъявил бы, а меня или еще кого из наших. Вот что бы ты тогда делал?
– С тобой разобрались бы как-нибудь, – буркнул Герман.
Рэд удовлетворенно кивнул:
– Окей. Вот и давай разбираться.
«Разбирательство» состоялось тут же, средь хлещущего ливня, сопровождаемое недовольным ржанием лошадей – животные пытались объяснить, что погода им не нравится.
Когда до Кирилла дошло, что для того, чтобы Толян оставил в живых и отпустил из плена Джека, Олесю и Гарри, сдаться на милость диктатора придется ему самому, сердце ушло в пятки.
Даже понимание того, что в очередной раз оказался наивным дураком, и если б не подоспевший Рэд, Герман просто, двинув его по башке и накачав наркотой, отвез бы во Владимир, где ничтоже сумняшеся сдал с рук на руки Толяну, в тот момент не возмутило. Все это Кирилл обдумывал позже, уже находясь в плену, то беснуясь, то ища Герману оправданий. А тогда, после простых слов Германа: «наших сожгут, не выбраться им по-другому», – немедленно сам собой включился укрепившийся за время скитаний в расчетливости мозг и быстро прикинул возможные варианты.
Владимирцев гораздо больше, посему прямая атака отпадает. Сбежать Джек, Олеся и Гарри, по словам Германа, не смогут, их слишком хорошо охраняют. Так же, как не получится устроить внутреннюю диверсию. А если действительно обменять на пленных его самого?..
Охранять будут, конечно. Но ведь не в камере держать, как их сейчас держат. Не для украшения же интерьера Толяну понадобился «умник»…
Страшно? Да. До коликов, до чертиков страшно. За прошедшие полгода не раз и не два Кирилла подкидывало посреди сна в холодном поту от почудившегося мерзкого голоса.
«Послушаешь, как он тут выть будет. Поглядишь, как корчится в страшных муках…»
Упомянутые в тот день Толяном «страшные муки» Кириллу довелось испытать на себе. Он хорошо помнил, какая это боль. И отчетливо понимал, что в этот визит церемониться с «умником» Толян не станет.
Решать надо было быстро. Пока сам не испугался своего решения.
– Поехали, может? Хватит уже под дождем торчать, – трогая Германа за рукав, позвал Кирилл.
Дорогу до «приюта» – неприметного строения в стороне от трассы, адапты обустраивали такие на случай «рассвет подкрался незаметно», – Кирилл не запомнил. Он думал.
Побегу находящихся в плену Джека, Олеси и Гарри мешает прежде всего отсутствие контактов со внешним миром. Герман попросту не знает, чем можно помочь ребятам, что им требуется для побега. А планы на Кирилла у Толяна, судя по всему, серьезные. Убивать курицу, которая, если он правильно понимает действия диктатора, должна принести золотые яйца, Толян не станет – по крайней мере, до тех пор, пока не извлечет из этой курицы максимум выгоды. А значит, время на то, чтобы осмотреться, будет. В плену Кирилл окажется в гораздо более выгодном положении, чем ребята сейчас. Значит, и размышлять «быть или не быть» – малодушие и глупость, и хватит об этом думать! Думать нужно о том, как наладить связь.
Кирилл принял решение, и сразу стало легче. Мозг отбросил лишнее, заработал в правильном направлении. Кирилл вспомнил про симпатические чернила – давнюю улыбку Сергея Евгеньевича из серии «химики шутят». Вот уж кто и представить не смог бы, где и при каких обстоятельствах пригодится невинная «шутка»…
Так, всё! – рассердился Кирилл. Хватит себя накручивать! Думай.
Со связью Толян-адапты он, допустим, определился. А что с обратной связью? Если ему что-то понадобится, каким образом это что-то можно будет передать?..
Планы побега Кирилл, Герман и Рэд, оказавшись в приюте, обсуждали до самого рассвета. Когда за окном начали вопить на разные голоса птицы, радуясь закончившемуся, наконец, дождю, Герман велел идти спать.
***
– А почему Герман тебя ударил? – Кирилл с Рэдом расположились на одной широкой кровати и шептались вполголоса. Герман устроился на топчане в соседней комнатушке. – Я же видел, он всерьез бил!
Рэд хмыкнул:
– Ясное дело, всерьез. Не всерьез, это он нам в детстве подзатыльники отвешивал… Вырубить хотел, чтобы не мешался, вот и бил. Сперва мне бы саданул, потом тебе. Меня скинул бы – ну, хоть здесь, – да запер понадежнее, чтобы подольше не выбрался. Коня бы увел… А тебя наркотой бы ширял, да дальше тащил, до самого Владимира.
Кирилл передернул плечами.
– Хорошо, что ты увернуться сумел.
– Тренировался долго. – Рэд покосился в сторону соседней комнаты. – Ты думаешь, кто меня уворачиваться учил? И вообще, драться? Герман во всей Цепи – лучший. Мы с тобой его даже вдвоем хрен бы одолели, если бы он меня слушать не захотел.
– Знаешь… – Кирилл помолчал. И горько произнес: – Герман-то тебя в итоге выслушал! Хоть сначала оглушить пытался. А у нас… Драться со мной никто не станет, конечно. Но и слушать никто не хочет. Говорю-говорю, а они только улыбаются, как младенцу!
Рэд скептически скривился, открыл было рот, но тут из соседней комнаты донеслось властное:
– А ну, цыц! Ночью не натрепались? Через пять часов – подъем.
Владимир. 31 день после возвращения. Кирилл
… – От такой расклад, пацанчик, – щуря на Кирилла водянистые глаза и ухмыляясь, повторил Толян. – Все я тебе, как на духу, выложил. Сдал тебя ваш Герман ненаглядный, как стеклотару в приемный пункт. Сдал – не почесался, собственными своими руками. Мои предъявы ты услышал. А дальше уж сам кумекай, жить тебе здесь в полном шоколаде, или помереть в страшных муках.
Кирилл очнулся час назад – перед тем, как сдать Толяну, его для правдоподобности оглушили. Последним, что помнил, были слова Германа: «Прости, братан, ничего личного» – и обрушившийся вслед за этим на затылок тяжелый удар.
Герман ударил гуманно, симптомов сотрясения мозга Кирилл у себя не определил. Ему разрешили принять болеутоляющее из аптечки – по совету Германа, захватил с собой и ее, и реактивы, необходимые для продолжения начатой в Бункере работы. Когда обсуждал это с Германом, еще не знал, где в итоге окажется, и радовался, как идиот.
Долго уговаривал Вадима Александровича, тот далеко не сразу согласился отпустить «ценного сотрудника» к адаптам. Слушая доводы Кирилла о необходимости исследования – нужно ведь выяснить, как повлиял нижегородский порошок на организмы Рэда и Лары! – скептически кривился. И вряд ли в итоге внял аргументам. Скорее, по горячности и настойчивости Кирилла, подкрепленным угрюмым молчанием Германа, Вадим догадался, что в крайнем случае рейд к адаптам организуют безо всякого разрешения, и согласился, чтобы не терять лицо. Оговорил, что Кирилл еженедельно будет переправлять в Бункер с доставщиками продуктов отчет о «проделанной работе». А через месяц – не больше! – вернется.
Кирилл был счастлив. Месяц, это ведь так долго! Целый месяц он будет с друзьями… А оказался тут. Сидит, примотанный скотчем к стулу, – до боли знакомая ситуация – напротив мерзкого Толяна.
Только сейчас здесь нет Рэда. И адаптов нет. Никто не выбьет дверь, не швырнет Толяна на пол, не разрежет скотч на руках. Он здесь один, адапты далеко. И рассчитывать может только на себя.
Убедить Толяна в том, что добытые в Новосибирске реактивы – отнюдь не путь к вечной жизни, Кириллу не удалось. Если изначально диктатор рассчитывал захватить Кирилла и «ящик», не особо понимая, для чего этот самый ящик понадобился в Бункере, то теперь, увидев пленника и сопоставив его облик с тем, что наблюдал полгода назад, отчего-то уверился, что в Новосибирске был открыт эликсир бессмертия. И, сколько Кирилл ни пытался Толяна разубедить, эффекта добивался ровно противоположного.
Пленника подвергли медицинскому осмотру. Меланхоличный мужчина по кличке Интерн, личный медик диктатора, показался Кириллу человеком, давно разучившимся удивляться. Толяну он равнодушно доложил:
– Два пули словил, перестарались бойцы. И обгорел, как бобик. Но, сука, живой. Хотя не должен.
Из чего Толян, очевидно, сделал собственные выводы. Категорично объявил Кириллу:
– Звездить в Бункере будешь! А у меня тут звездунов своих хватает. Мне лекарство нужно.
После этого Кирилла долго били, все попытки споров пресекая фразой: «Не гони, падла». И он понял, что остановить издевательство может единственным способом – пообещать, что «лекарство» изготовит.
– Мне нужно отправлять в Бункер отчеты, – прошепелявил разбитыми губами Кирилл, – хотя бы раз в неделю, мы так договорились. Вадим Александрович думает, что я у Германа.
– Не вопрос, – кивнул Толян, – черкай, сколько влезет. Только имей в виду – перед тем, как в Бункер отослать, я сам каждую букву прочитаю.
– А ты читать умеешь? – не сдержался Кирилл. И тут же получил такой удар по ребрам, что согнулся бы пополам, если бы не был намертво примотан к стулу.
– Не хами, малолетка! – Новый удар, с другой стороны. – Понял, кто тут папа? – До чего же мерзкий голос. – Ответа не слышу!
– Понял…
– То-то.
Если у Кирилла и были сомнения, что делать, они развеялись. Ну, держись, подонок! Будет тебе «лекарство».
Толян, однако, оказался хитрее, чем он думал. Первый план Кирилла – впрыснуть гаду мышьяк и попробовать отобрать у одного из охранников оружие – с треском провалился. Вместе с диктатором в выделенное Кириллу под лабораторию помещение явились двое мужчин, на вид – ровесники Толяна, со схожим телосложением.
