Мила Коротич
Терракотовые сестры
Юноша не знал, что выбрать. И памятуя о состоянии матери, жалея ее, уже готовился проскользнуть мимо, к морю. Но Мириам заметила его раньше, он только и успел, что завести находку за спину.
– Переоденься, сын, – повелела она Кайно. Усталым голосом, но повелела, – и если что-то нашел, выброси в море – оно всё перемелет. Да, и надо заняться сбором фиников сегодня!
«Да сколько можно решать за меня?! – даже дыханьем поперхнулся парень – За меня решать! Хватит!»
– Мама, со всем уважением, но мы договорились вчера – я совершеннолетний. И ты должна мне всё рассказать, – Кайно поставил рядом с матерью трофей и сам сел рядом.
Говорил он тихо, но Мириам поняла, что настроен сын самым решительным образом.
– Я не знаю, с чего начать, мальчик мой, – предприняла она последнюю попытку сохранить хотя бы на время былой порядок вещей. Но юноша был непреклонен:
– Начни с главного. Со слуг Хаоса, как ты их называешь!
– Тогда придется и об отце твоем рассказать, – грусть звучала в ее голосе, – но ты прав: когда-нибудь всё равно пришлось бы это сделать. И теперь ты покажешь, справилась ли я. Освободишь ли ты свою старую мать или бесконечность у моря для меня еще не кончилась… Твоего отца звали Годир… – Мириам снова помолчала, но Кайно не сводил с нее пронзительных карих глаз, и ей пришлось приступить к рассказу…
Глава четвертая
…Годира назвали так в честь одного из первых царей их державы. Потому особенно унизительна оказалась участь стать прислугой. Не такой судьбы желали мальчику его родители, но соседи по клетке-коморке под полом главного зала Молний, говорили, что мертвых никто не спрашивает о желаниях. Конечно, сирота Годир понимал, что они правы, но смириться с ролью говорящего орудия ему мешала память. Он помнил своих родителей. Их дом с садом, и как отец играл на кифаре, а мать, смеясь, водила с маленьким Годиром хоровод. Как прилетали большие длинношеие лебеди и подпевали отцовским переборам, хлопая крыльями. И карапуз Годир не боялся этих огромных птиц, а они не клекотали бессмысленно, как сейчас, а именно пели… И сказки помнил мальчик, и вкус хлеба, который подавали к столу досыта. И много чего еще, и то, что его родителей одних из первых отправили в цепях в зал Молний. Оттуда они не вернулись.
Оттуда никто не возвращался, если попадал вовнутрь в стеклянном шаре. Скольких существ и тварей привозили им со всех сторон света. Годир насмотрелся на созданий, прекрасных как грёзы и страшных как ночной кошмар. Зловещая сфера зала Молний поглотила и огромных чудовищ, похожих на птиц и на змей одновременно, и маленьких смешных человечков с бородой до колен. Канули в нее и изящные девочки размером с цветок – с цветочным кустом их и доставили в круглую могилу; – и высокие прекрасные воины с глазами цвета весенних гиацинтов. Одних привозили вместе с их обиталищем, других – израненных и полуживых, в цепях. Кошмарные создания ночи и женщины с телами чудищ, неприметные на вид люди и прекрасные видом птицы, звери, морские обитатели самых причудливых форм… Всех их завозили в хрустальных шарах, и, подчиняясь силе небесных Гостей, те медленно влетали в пасть зала Молний. Кто-то бился в истерике внутри прозрачной тюрьмы, кто-то из последних сил отчаянно рвался наружу, кто-то опускал голову обреченно. Но никто не смог выбраться, никто не вернулся.
Пустые шары ко времени вечернего прилива обычно уже выкатывались наружу. Пустыми и тусклыми.
Небесные Гости, создавшие этот зал, и много чего еще в Атлантиде, входили и выходили свободно. И чаще всего выходили разочарованные, уставшие, а сейчас всё чаще и чаще просто злые.
– Не то, опять не то, – раз за разом повторяли они, после того как молнии за белыми стенами переставали взрываться. – Это тоже не та магия. Не тот сорт! Готовьте следующую колбу. Завтра на рассвете проверим следующий экземпляр, – затем следовал пинок слуге «из местных» и брезгливый приказ: – Приберите там всё, и чтоб колбы блестели, как солнце!
Годир вырос у зала Молний и когда стал достаточно ловким и сильным, настало и его время прибираться. Там он снова увидел родителей и возненавидел Небесных Гостей еще больше.
Внутри громадина оказалась еще больше. Больше, чем возможно было себе представить. Полностью сферическая она состояла из двух залов – одного в другом. В первом, куда допускались местные, облицовку из чистейшего белого мрамора на стенах и потолке рассекали восемь черных полос. Из центра вверху сферы они стремились к центру внизу, но, не доходя четверти пути, заканчивались большими треугольниками, похожими на наконечник стрелы. А под самым «потолком», где полосы брали своё начало, висела еще одна гигантская сфера, такая же черная, как и полосы-стрелы. «Чёрный паук», – подумал Годир, когда увидел зал впервые. Внизу сферы, под брюхом «паука», находилась круглая чаша с жидкостью, похожей на воду, но только она играла всеми цветами радуги и бурлила, словно кипела. Оттуда нужно было вытаскивать длинным тяжелым багром тусклые пустые сферы и по желобу выкатывать их к выходу из зала. Затем предстояло их натирать морским песком до блеска, чистить как обычный котел.
Брюхо «паука» только издали казалось матово черным. Когда же мальчик подошел ближе, чтоб вместе со взрослыми, загнать к желобу очередные хрустальные шары, он поднял голову и чернота брюха рассеялась. Словно сквозь дым увидел он сотни и сотни существ, прибывших сюда раньше. Как куски мяса у повара, они были нанизаны на серебряные пульсирующие нити, протянутые от оболочки брюха к центру паучьего чрева. Люди и драконы, баньши и русалки, эльфы и ифриты, все были там. Стержни тихо вращались по непонятной траектории, создавая кошмарное подобие танца.
Мальчик не задумывался, как они там помещались. Просто, когда до его сознания дошло, что именно он видит, то опустил глаза в ужасе. Он понял, что если всматриваться дальше, что где-то там, на вращающихся стержнях увидит и своих папу и маму. И отзвуком его страхов тут же на одной из пульсирующих спиц показалась женская фигура в белом хитоне. Годир задрожал всем телом и не закричал только потому, что кто-то из старших заметил его смятение и просто зажал ему рот.
– Работай молча, или завтра же тебя обменяют на какую-нибудь зверушку, – вечером наставлял Годира старик-прислужник. – Я понимаю, что ты увидел, но Небесные Гости сделали нашу страну хозяевами морей, дали мудрости, силы, оружия. Нас славят и боятся все народы. Ради славы отечества можно и потерпеть их причуды.
– Твоих родных тоже засунули в «паука» ради славы отечества, старый? – только и спросил Годир.
– Да что ты знаешь обо мне и о моих родных?! – старик, имени которого мальчик так и не узнал никогда, отвесил ему оплеуху.
Но на следующий же день Годир работал со стариком в паре. И тот шептал ему:
– Смотри, маленький тезка царей, вон там, у входа в зал Молний, постамент. Там хозяева хранят вещи, дающие силу этой машине. Когда хрустальные сферы с жертвами вплывают вовнутрь, они подлетают к «пауку», как ты его называешь, он высасывает их и пустые выплевывает вниз, в ту разноцветную купель. И никто из Гостей никогда к ней не подходит – им это опасно… А сам «паук» с жидкими стенами – черный огонь скатали Гости в шар своей силой.
– Откуда знаешь? – обомлел мальчик.
– Я сам помогал им строить, – прошептал старик. – И, главное, я очень много чего терпел, ради славы страны и ради знания.
Жесткая ухмылка перерезала его незлое, уставшее лицо. И оно заиграло скрытой силой.
– А теперь слушай, маленький грубиян, не уважающий седины, паук стал слишком большим. Когда мы его строили, он был не больше солнечного диска в полдень. Сейчас, ты сам видишь… Но Небесные Гости не замечают того, что видят простые местные люди… Знаешь ли ты как быстро добраться к порту? – неожиданно сменил старик тему. Так мальчику показалось сначала. – И достаточно ли быстрые у тебя ноги? Ешь, сыны Атлантов должны быть крепкими. Даже такие вредные как ты.
Семь или десять дней старик отдавал Годиру половину своей порции еды. И рассказывал, рассказывал… По его словам выходило, что Небесные Гости пришли из мира, где светят другие солнца, где правят другие боги, и богов этих Гости ненавидят. Потому что их изгнали и многих убили. И только нескольким из Гостей удалось спастись, оказавшись на нашем свете. Но в мечтах они лелеют надежду вернуться и отомстить, потому что здесь, в нашем мире, обнаружили великую силу, сильнее всего волшебства их врагов. Обнаружить-то обнаружили, но как ей пользоваться – не могут понять, и теперь ищут того, кто из тварей нашего мира владеет силой.
– Когда они пришли, то были кротки и больше давали, чем требовали, – вздохнул старик, – но теперь, когда я вижу, как именно Небесные Гости ищут, сколько существ по их воле не обретает покоя, я думаю, что не напрасно их изгнали. И давно уже пора сменить им имя на Недобрых Господ… Ибо сила, данная ими нашему народу и нашим правителям, не просветлила наш разум, а лишь обласкала гордость… Но ты еще слишком мал, чтоб понять… Ответь, когда тебя ударят плеткой, на кого ты будешь сердиться: на плетку или на её хозяина?
– На хозяина, конечно, – Годир не понимал, к чему клонит старик, – а еще я бы вырвал плетку, если бы смог, и…
– Точно, мальчик. И потому знай: мы для них всего лишь плётка. Сломаемся – не жалко.
Вот опять старик сменил тему резко, не к месту.
– У нас до прихода Небесных Гостей был обычай: если годы твоей долгой жизни тебе наскучили, то одеваешься в лучшие одежды и в самом веселом настроении прыгаешь в море со скалы. Обязательно с песней. Потому что радости и горя должно быть поровну. «Солнце и море, вы были в начале, солнце и море пребуду я с вами. Всегда» – пел старик гнусаво и нескладно. – Я раньше мечтал так сделать. А сейчас хочу, чтоб так сделали они…
Под бессмысленное бормотание старика Годир засыпал. А на утро всё повторялось: работа, шары, молнии, рассказ старика… Мальчик слушал, но думал о своём. Он замечал, что «паук» действительно растет с каждым новым поглощением. Он замечал, что хозяева смотрят на него только из одной точки: от постамента и что-то там делают. «Колдуют», – ответил старик и снова забормотал о кораблях и прыжках в воду со скалы. И план Годира созрел сам собой.
– Дед, – сказал от однажды, – ты же не зря меня подкармливаешь и говоришь о красивой гибели по нашим обычаям. Ты хочешь, чтоб я что-то сделал, так либо скажи прямо, либо помоги в моей битве.
– Я даже не буду спрашивать, что за безумный план у малыша, – разулыбался старик. – Завтра из порта уходят финикийцы, лучшие мореходы, они знают лучшие скалы, где хочется спеть: «Солнце и море…» Там еще кормчий одноглазый…
На следующий день старик и мальчик зашли в зал Молний чуть раньше обычного. Хозяева даже не удостоили их взглядами. Всё внимание их было приковано к шару с новой жертвой: закутанным в мрачные одежды существом без лица, с гладким как яйцо черепом. Ни глаз, ни рта. Стоя у постамента, колдуны, числом семеро, водили руками так, словно поднимали шар сами, и сфера поднималась всё ближе и ближе к ненасытному чреву «паука». Существо внутри ее странно билось: двигалась только гладкая голова, а одежды летели за ней, как привязанные. «Паук» засветился красным, стрелы— полосы со стен отделились и, подчиняясь движениям хозяев за светящимся постаментом, опутали хрустальный шар как настоящие паучьи лапы, а потом превратились в молнии. Существо в шаре сходило с ума от боли, пока его еще можно было разглядеть. И Небесные гости, занятые своими наблюдениям, разделились: одни «поддерживали» шар на весу над бурлящим озерцом под «пауком», другие поднимали маленькие смерчи из этого озера. Те протягивали свои щупальца к запертому существу, и то беззвучно билось о прозрачные стены, в муках.
– Нет, – покачал головой один из колдунов, – похоже, и эта тварь, не то, что мы ищем. Обычный демон.
– Ну так в хранилище его, – отозвалась чернокожая колдунья, – или, может, сбросим его в портал, посмотрим, что будет?
– Лопнет и всё здесь забрызгает, а нам потом прибираться, – грубо засмеялся кто-то из остальных. – Сама пойдешь к этой дыре Межреальности. Не провались, смотри, к приятелям из Упорядоченного.
Все засмеялись, видимо, что-то было в шутке смешное.
Тем временем Годир встал за спинами Гостей, а старик спустился к бурлящему озерцу. На него пахнуло жаром, его брови и бородка задымились.
– А этот что тут делает? Пошел вон оттуда, безумец! – заорали на него Гости, – ты испортишь накопитель!
Но сделать что-то маги не могли, их руки были заняты – держали сферу и радужные вихри. А старик взял тяжелый багор в руки и улыбнулся своей косой улыбкой.
– Пошел прочь, – кричали ему. Но любое движение не по плану отзывалось потерей контроля над молнией или вихрем. Волшебники, казалось, запаниковали.
Годир, стоящий сзади, за спинами магов, рванулся вперед, к постаменту, и что есть силы опустил туда тяжелый камень— голыш. Светящееся белым светом полотно постамента с изображением восьми разнонаправленных стрел, дало сеть маленьких трещин. Годир ударил еще раз и выбил кусок прямо из центра изображения. Затем схватил осколок, зажал в кулаке, и бросился к выходу. Маги же словно опомнились и разом опустив руки, взметнули их снова, чтоб волшбой испепелить дерзкого.
– Солнце и море, вы были в начале, – во весь свой скрипучий голос запел старик. Он захохотал, от души, радостно как ребенок.
Старый человек рубанул багром по телу «паука». Из его чрева посыпались прямо в жадные щупальца смерчей маленькие фигурки, сорванные с серебряных нитей. Небесные Гости забыли про мальчика, их лица перекосило ужасом. Черный огонь испарил багор в руках старика вместе с руками, но тот продолжал петь:
– Солнце и море, с вами я буду всегда! – и упал в бурлящее радужное озеро.
Получив столько пищи одновременно, оно взорвалось тысячей взметнувшихся капель, свившихся в струи, а потом в воздушные столбы, возвращая истинные размеры всему, что в нем оказалось. Огромные вихри взвились оттуда к потолку сферы и наполнились ожившими существами. И потянулись они к самим магам. Небесные Гости закричали в ужасе, и принялись творить охранную магию, но лишь больше распаляли ею разбушевавшуюся материю.
– Не нашими заклятьями, – закричала черная Гостья. – Здесь они не действуют…
– Вспомни всё, что выучили у местных, – повторил за ней худой и очень высокий маг. Ему первому удалось чуть приостановить натиск метущихся смерчей. Чернокожая сделала несколько непривычных ей самой пассов руками, но остальные замешкались. Радужным вихрям хватило мгновений, чтоб кинуться на волшебников и, сметя их разбитый защитный постамент, засосать в себя кричащих Небесных Гостей.
Они продолжали сражаться, налету накладывая одно заклятие за другим, борясь за жизнь и власть над вырвавшейся стихией. И все забыли о Годире, что есть духу несущемся к порту. На финикийский корабль, где правил одноглазый кормчий.
Зал Молний сотрясался могучими ударами. Еще и еще, снова и снова. Окружавшие его дома простых горожан рушились. Люди в ужасе метались по городу, корчившемуся в подземных судорогах. И через несколько часов непрерывных сильнейших ударов круглое здание разломилось, и гигантские черные смерчи вырвались оттуда. Они сметали всё на своем пути, всасывая деревья, людей и здания. А через мгновения исторгали лишь смятые обугленные обломки. К закатному часу Атлантида была уже безлюдна и разрушена. Но из развалин зала Молний забил фонтан радужного цвета. Затем он стал всё увеличиваться и увеличиваться, разрывая саму землю острова. В гигантский провал падали скалы и останки зданий, деревьев. Разлом изогнул сам горизонт и гигантская волна хлынула в ущелье. А радужное сияние над ним всё увеличивалось, пока не засияло над всем погибающим островом.
Носившиеся в дикой пляске черные смерчи резко оторвались от земной, уже не твердой тверди, и поднялись в небо, прямо в эпицентр сияния. Их самих скрутило вместе как жилы гигантского каната, а потом, уже в зените, разорвало на несколько частей. И раскидало в разные стороны. Сияние над погибшим островом погасло.
Финикийский корабль с Годиром на борту попал в страшный шторм, но уцелел…
– … Дальше ты знаешь, – вздохнула Мириам, – только вчера я рассказывала тебе, как столкнулась с этими черными смерчами.
Глава пятая
Кайно хмыкнул: значит, эти Небесные гости, складирующие существ в огненном «пауке», живые смерчи, утопившие друг друга, и кучу волшебного народа в нашем соленом море, а так же прекрасная Кали – слуги Хаоса. При мысли о вчерашней ночи снова заныла плоть. А мама – посланница великого Духа Познания из других миров, поставленная защищать от хаоситов вот эту смрадную лужу. Его мама, которая любит финики и рождению козленка радуется больше, чем гостям с ошеломляющими известиями о новых завоеваниях Рима или геройской гибели защитников Масады? Она – воительница? Хранительница и защитница?
– Твой отец много путешествовал и много повидал, прежде чем мы встретились, – продолжила Мириам. Её глаза устремились вдаль, за горизонт, как всегда бывает, когда вспоминаешь что-то. – Он пришел как-то вечером, усталый, в сильно поношенной одежде, и с сумкой, полной странных вещей. Но поразил меня, конечно, его высоченный рост и сила, исходящая от всей фигуры Годира. Или это были собранные им хаоситские талисманы, – женщина попыталась пошутить, обычно так они мирились с сыном, если случалась размолвка.
– Тебе не трудно удивить ростом, – отозвался тот, – я уже сейчас на две головы выше тебя.
– Весь в папочку, – Мириам оттаяла, не замечая, или не желая замечать изменения в интонациях сына. Ей важно было выговориться, обосновать собственное пребывание здесь и сейчас в глаза единственного близкого существа во вселенной и для себя самой. – Он говорил, что атланты все высокие и способные к магии. Все тайные знаки, которые ты делаешь по моему наущению, передал мне твой отец. Моё волшебство осталось там, в прошлой жизни, – женщина кивнула в сторону моря. В твоих жилах течет кровь двух миров, сынок. Ты – особенный.
И тут же она с легкостью подскочила на ноги, уразумев что-то, что ожгло ее как молния:
– Да, особенный, продолжатель рода атлантов по отцу, хранитель живого по материнской линии. Так может быть ты создан Творцом, чтоб снять с меня эту ношу? Пойдем, мой сын, – тут она стала говорить степенно и торжественно, как жрица, – пусть сегодня откроется истина твоего пути и предназначения! Следуй за мной!
Кайно пошел за матерью, держа под мышкой голову-тыкву со сверкающим грузом. В его голове же всё смешалось и совсем не чувствовал он торжественности момента, которым почему-то прониклась мать. Она ступала по песку и соли легко, изящно обходя валуны. Он же – тяжелой поступью, замечая черную грязь у линии прибоя и едва перенося серный запах. Но ослушаться матери не смел.
Солнце нещадно палило. За разговорами люди не заметили, как перевалило за полдень и марево повисло над морем. Синева воды, ее сверкание казались Мириам необычайными, торжественными сегодня, Кайно же молчал и страх закрадывался в его сознание. Мать собиралась делать что-то с ним? Что именно?
Остановившись на самой кромке воды, женщина велела сыну встать рядом и подать ей голову чудовища.
Кайно подчинился, но соляная корка предательски трескалась под его ногами. Он ковылял совсем не так величаво, как представлялось матери. Когда же он передавал ей трофей, то Мириам заметила легкую дрожь в его руках. Улыбнулась ободряюще. Его же ответ больше походил на гримасу.
– Да установится равновесие, – возгласила женщина, протянув вперед, к морю зловещую «тыкву». – Да явится истина и откроется путь, – это она уже шептала. Затем, взяв голову чудища в одну руку, в другой она сжала руку сына и двинулась в глубину моря.
Вот она в воде по колено, вот по пояс. Кайно следовал за матерью, но дрожал всем телом. Женщина зашла в соляной раствор по грудь. Только тут Кейно заметил, что ее одежда не пузыриться, не задирается, а торжественно обволакивает тело, словно и не в соленом море идет мать. В соленом настолько, что его, крепкого высокого парня уже выносит вверх. Он едва достает ступнями дно, хоть воды всего по пояс. Вот Мириам уже в воде по плечи, по шею. Вот она отпустила руку сына и обернулась:
– Иди вперед, дитя моё, и пройди этот путь впервые, впервые отдай пучине злое, чтоб сила Хаоса не превозмогла силу Порядка. Соль удержит всё, и равновесие прибудет в покое.
С этими словами женщина вынула из воды сильно уменьшившуюся, и даже уже дымящуюся, пузырящуюся и исходящую бледной пеной, трофейную голову. Её содержимое же по-прежнему сияло и искрилось на солнце.
–Иди. Опусти нечистое на дно моря, – пояснила Мириам растерявшемуся Кайно.
Тот сделал шаг еще вперед, но дно ушло из-под ног и он поплавком завис с воде. Сделал еще усилие, протянул руку, выполняя материнский приказ, и с силой зашвырнул мерзкую разлагающуюся штуку подальше в море. Он один знал, сколько усилий ему стоило простое движение в волшебной воде. Но еще больше мужества понадобилось, чтоб поднять на мать глаза, а затем выдержать ее взгляд. Изумленный, полный недоумения.
– Зайди в воду дальше, Кайно, – уже не приказывала, просила она. – Пройди по дну, как я.
– Не могу, мама, – горько услышать такое в ответ. – Похоже, ходить по дну – не мой путь.
Мириам подбежала к опустившему плечи сыну. Подбежала совсем просто, словно не в плотной воде находилась. Обняла, взяла за руку.
– Без паники, попробуй еще раз, сынок, – она была уверена, что он сможет, что получится и тогда… – Зайди поглубже, подожми ноги и представь, что ты глубоко. Что лучи солнца пробиваются через зеленую поверхность и путаются в твоих волосах. Выдохни и…
– Да не могу я, мама! Не могу! – закричал Кайно. Потом совладал с собой и добавил тихо: – И не хочу, если честно.
Мириам ничего не успела спросить. Слова полились из сына сами. И каждый был подобен камню:
– Я не хочу вот так. Всю жизнь я жил у этого моря, где даже легких волн не бывает, не то что штормов. Жил среди пальм и коз. Тихо, как будто и не жил. Мама, я глубокий старик по меркам местных, а не видел даже, что на том берегу. А сейчас я должен сменить тебя и на вечность приковать себя к этим серым валунам и соленой жиже? Я не жил еще, мама, а ты хочешь, чтоб я утопился!
И с этими словами Кайно заковылял на берег. Неуклюже размахивая руками, оступаясь и брызгаясь отчаянно, он выбирался из опостылевшего моря, словно зло сражаясь. Капли попадали в лицо и нещадно щипали, он едва успевал зажмуриваться, чтоб сберечь глаза. Жгло кожу невыносимо, но горечь еще больше мучила Кайно. Каждый шаг давался ему с трудом, но никогда еще он так не стремился прочь от матери. Ошеломленная, Мириам бросилась за сыном. Синему морю было всё равно, только разом забурлили все серные источники у берега, да громко лопнул большой черный грязевой пузырь за валуном.
На суше Кайно легко оторвался от матери: каждый его шаг – четыре ее. По мокрым следам в их жилище Мириам поняла, что сын спешно собрал вещи: взял воды, фиников, сыра, еще какой-то нехитрой снеди. Не досчиталась она одного верблюда и кривой сабли, что прятала в одном из сараев. «Я надеялась, что он не знает, наивная», – отчитала она себя. Но горше всего ей было увидеть на выходе из их оазиса запыленный золотистый пояс, расшитый дубовыми листьями и бледно-желтыми камнями…
Кайно же не плакал больше. Нахлестывая верблюда, он то и дело задевал рукой завязанную в лоскут горсть драгоценных камней – остаток от просыпанных сокровищ чернокожей Кали…
И снова был вечер, и снова солнце садилось в море. И снова Мириам ощутила беспокойство где-то в глубине сознания, как ощущает мать, что в соседней комнате ребенок вот-вот проснется. Легкая нервозность охватывала ее всегда, когда к оазису двигались путники. Пусть их еще не было видно, но остатки охранных заклинаний и сигнальной ворожбы, поставленных ею в первые же дни появления на Терре (местные называли свой мир Землей), срабатывали.
Сейчас, после стольких лет жизни у соленого моря и бесчисленных погружений в его мертвую пучину, Мириам уже не смогла бы выставить столько заслонов. Местные волшебники могли купаться в соленых водах обычных морей, но здесь соли было столько, что любое колдовство блокировалось мелкими бурыми кристаллами. Дар Мириам, иная кровь, рождение в Упорядоченном делали ее уникальной, но… Но каждое омовение в море, каждый обряд в нем вымывали магическую силу их хранительницы. Она не становилась слабее, просто волшебство ее родного Хьерварда смывалось в плотных водах как чужое, и нужно было заменять его новым, местным, постоянно учась у неслучайно приходивших путников. Или становиться бледной тенью Девы Лесов, когда-то заброшенной Столпом Третьей Силы в маленький закрытый мир, согреваемой надеждой вернуться в свои рощи когда-нибудь, совершив искупительные подвиги.
Но чем дольше жила Мириам на Терре, тем меньше ей хотелось подвигов. Решимость, жажда свершения, ведущая вперед, сметающая на пути любые препятствия, как огненная струя из пасти дракона, постепенно превращалась в теплый уютный свет очага, зовущий остановиться, оценить тишину текущего момента с его покоем и простыми радостями обыкновенной жизни. Мириам попала в ловушку покоя, совсем не прост оказался путь к хьёрвардским дубам и выстлан не одними лишь битвами. Особенно после того, как родной сын покинул ее в поисках битв и приключений, Хранительница поняла, что стала слишком дорожить размеренным и тихим образом жизни. Перистые листья пальм закрыли своей тенью задачу хранить. Служение забылось за смирением.
«Да, – призналась она себе, когда слезы расставания с сыном просохли, – я хотела бы, чтоб он заменил меня на посту. Чтобы освободил от ноши. Я не подготовила его, не объяснила всего, но потребовала подчинения. Так обрадовалась, что вот сейчас, по слову Орлангура, сменит меня некто с таким же даром, а я буду свободна. Стану просто возделывать свой финиковый сад, если Золотой Дракон не отправит меня в мои хьервардские рощи. Желания сына я не спрашивала».
– Родители редко замечают, как вырастают дети, если только эти дети не чужие, – мысли прервал низкий мелодичный голос. Высокий крепкий мужчина в зеленой одежде присел рядом. – Но утешься, Хранительница. Человек сам выбирает свой путь из множества приготовленных.
– Я снова не справилась, Великий…
– Открою тебе тайну, – четыре пары зрачков смотрели на женщину как всегда бесстрастно, но… – выбор делается не однажды. Пока жив – можешь выбирать. А вот потом…
– Ты даешь мне надежду, Золотой Дракон, – Мириам должна бы радоваться, но она оставалась серьезной. Не первый раз надежда, поданная Орлангуром, оказывалась совсем не той, на которую рассчитываешь. Слишком не однозначно каждое слово Духа Познания. – Если я обрела благоволение в твоих всезнающих очах, то скажи, где мой сын, что с ним? Уже полгода как он ушел. Уже полгода как я пытаюсь его найти. Я знаю только, что он ушел на закат, но как ни старалась, не могу увидеть его и помочь – не действует ни одно из известных мне заклятий…
Легкой золотистой дымкой на мгновенье окуталась могучая фигура гостя.
– Он у твоих врагов, – всё так же без эмоций произнес Дух Познания, – у той, из чьих объятий ты вырвала его. И ему хорошо.
Сияние исчезло. Хранительнице оставалось только сжать до хруста тонкие пальцы или попытаться укусить локоть. С таким же чувством она могла бы принять весть о гибели сына. Ясно теперь, почему не видит мать Кайно, как не накладывает заклятья поиска: словно жухлые листья отлетают они от мощной защиты чернокожей ведьмы. Уж она— то хорошо изучила все местные приемы волшбы, пока маленькая женщина с побережья Восточного моря растила ей живую игрушку!
– Вера отцов – не вера детей, – прошептал Орлангур на ухо Мириам. – Отвечай за себя, вот совет для обретшей благоволение в моих восьми зрачках. Мир Терры на пороге перемен. Мне открыто, что такого еще не было ни в одном мире Упорядоченного. Но как самое великое всегда это произойдет почти незаметно. Я хочу спросить тебя, бывшая Дева Лесов: помнишь ли ты еще, для чего ты поставлена здесь?
И с этими словами Золотой Дракон исчез.
Не оставил разгадок, еще больше лишил покоя. В чем цель его таких появлений? Мириам хотела бы обдумать все в тени пальмового навеса, но охранные заклятья звенели в голове так, что не возможно было отмахнуться от них. Пришлось встать и идти к выходу из зеленой ложбины, чтоб закрыть ее от посторонних глаз, выставив волшебные знаки приглашения для избранных. Тень невидимого сокола уже парила над пальмовой рощей. Под сенью его волшебных крыл ожидала хранительница: друзья или враги подойдут к ее оазису.
Небольшой караван приблизился к зачарованному входу в ложбину. С десяток верблюдов с поклажей, семеро путников, считая проводника. Уверенно подошел он к прикрытому знаками входу. Коричневый сокол сделал круг над караваном и присел на руку к погонщику.
Уставшая удивляться Мириам разглядывала гостей. Трое – в незнакомых одеяниях чужестранцев. При каждом – слуга. Не похожи один на другого ни видом, ни одеждой. Разнятся по возрасту. Говорят друг с другом на одном языке, но с со слугами и проводником – на разных. Он велел слугам спешиться и вести животных в поводу, а сам поклонился женщине:
– Почтенная хозяйка источника, позволь отдохнуть путникам в тени твоих пальм. Мы щедро заплатим за воду и кров. Хочешь – золотом, хочешь – новостями.
– Долг имеющего источник в пустыне делить ее с жаждущими, радость – принимать словоохотливых гостей, – произнесла заученную фразу Мириам. – Как нашли вы мой скромный приют?
– Привел нас коричневый сокол, выращенный в питомниках почтенного Годира, – ответил тайной фразой проводник. – Вот знак его родословной.
Проводник подал хозяйке фигурку сокола, вырезанную из черного дерева. Знакомая сила исходила от нее, Мириам не могла не узнать: такой же носил на шее отец ее Кайно.
– Не будем же беседовать на пороге, ибо веселей и приятней говорить в тени и отдохнув, чем на жаре и уставшими. Проходите, путники, – пригласила хозяйка.
Как и следовало ожидать, вечером, в прохладе, состоялся важный разговор. Четверо мужчин, утомленных пустыней, с обожженными солнцем лицами сидели у огня, поддерживаемого маленькой женщиной. Трое слуг и погонщик. Господа их мирно спали после долгого перехода, устав от жары, дороги и умных мыслей, ибо были учеными мужами-звездочетами, как следовало из дневных разговоров. Эти светлые головы искренне считали, что едут по собственно воле в сопровождении верных слуг в одну из дальних и опасных провинций Римской империи, и ведет их блуждающая звезда на небосклоне. Обложенные поклажей и скарбом, прижимая к груди резные ларцы с драгоценными дарами (у каждого – свой), ученые мужи и думать не могли, что у тех, кто подносил им воду и помогал взобраться в седло, были свои планы на эту поездку. Каждый из троих молчаливых слуг годами дожидался этого путешествия. Обрывками фраз, намеками и пустячными на вид знаками, готовили они отправление каравана по воле хозяина в сторону Восточного моря. Они подбирали место и время, подгадывая попутчиков и погоду, сочетая тысячи мелочей и поводов, чтоб здесь и сейчас четверым мужчинам собраться у огня в маленькой зеленой ложбине, у костра, который разожгла хрупкая немолодая ханум.
