Мирослав Селенин
Странник

Полная версия

Предисловие

Я все же решил написать предисловие к моему роману. Я назвал свои мемуары роман, потому что не знал других слов для обозначения того, что продиктовал для вас, люди. Если бы я назвал свою работу поток, то многие из Вас наверняка покрутили бы пальцем у виска и навсегда отбросили бы эту рукопись. Если бы я назвал ее мемуарами, возможно, кто-то бы заинтересовался такой необычной жизнью такого необычного существа, как я, и безоговорочно поверил бы во все сказанное. Но я сохраню для Вас, мои дорогие противоположности, самое главное, что я могу сейчас для Вас сделать – это интригу Вашего бренного, а может, исключительного, существования? – и расскажу так, как у меня получается – дискретно, но ясно и, по возможности, аргументировано, с тем, чтобы у того, кто услышит и поверит, открылись уши, у того, кто увидит и поймет, открылись глаза, а для того, кто не услышит, не увидит, но почувствует и поймет, отрылся весь мир!

Истинно говорю Вам, люди! Ваши ученые и ваши властители обманывают Вас. Сами они давно уже пользуются привилегиями другой реальности, а Вас заставляют «умирать за бабло». Откуда я знаю такие слова? Непонятно. Хотя почему бы и нет? Знаете ли Вы, что я пишу эти строчки одновременно на пяти языках без помощи какого-либо компьютера или иного устройства. Я просто знаю то, что знаю, в том числе несколько языков, в том числе мертвых, то есть таких, на которых никто сегодня не говорит, но я знаю также и несколько мертвых естественных наук, о которых почему-то никто не думает. Вместо этого Вы, странные люди, несмотря на многочисленные подсказки, изобретаете что-то квазинаучное, что сначала поражает своей оригинальностью и всеобъемлющими возможностями, но потом точно также благополучно вас покидает или запутывает так, что Вы долгие годы, если не столетия, бродите впотьмах, за деревьями не видя леса.

Ваш мозг, этот огарок свечи всеобщего знания и благополучия, сжигает Вас до конца, не оставляя ни воспоминаний о славном идиллическом прошлом, ни о скрытом под тенью черепной коробки грядущем, зная которое, Вы, наверняка, смогли, бы внести в свою жизнь определенные коррективы и построить наше общее неизбежное будущее в более светлых, а не полосатых интерференционных тонах. Ага! Вот первый раз и булькнуло, проскочило одно не очень понятное слово в нашем романе-потоке. Интерференционное! Не буду тормозить и останавливаться на этом. Тот, кто знает или хочет знать, тот поймет, кто нет или не хочет – это тоже ваше право. Гораздо проще жить, закрывшись в своей норе и, оправдывая свое существование какой-нибудь рациональной философией, вроде воинствующего материализма или сциентизма, как сейчас у Вас принято говорить, стараться не быть белой вороной среди других, которые нечаянно или по злому умыслу вполне могут заклевать Вас за ваши весьма странные и неординарные суждения.

Если Вы сейчас читаете эти строки – значит, мир ирреального, духовного и, вместе с тем, вполне в скором будущем объяснимого с научной точки зрения для Вас реально существует. Не обессудьте – значит, Вы не такой как все. Радоваться этому или нет – исключительно ваш выбор. Кто-то хочет земной славы и известности, а кто-то вечности и спокойствия для более полного погружения в окружающую действительность. Я думаю, что, если бы я пришел в этот мир обычным путем – от соития мужчины и женщины – я, вероятно бы, тоже стремился к тому, к чему стремитесь все вы, поощряемые псевдоглубинными знаниями и господствующими в настоящее время в обществе законами. Но я пришел сюда другим путем, я жил среди Вас, я многое понял, но я вынужден был сделать то, что сделал, и вернуться. Таково было, по-видимому, мое предназначение. Несмотря на некоторую высокопарность, мне очень нравится это слово. Предназначение! Вообще, оно говорит о многом. Во-первых, Вы знаете, что это значит. Во-вторых, Вы понимаете, что обязаны что-то совершить, как правило, неординарное или великое. В-третьих, Вы понимаете, что это выше Вас. В-четвертых, что это обязательно, по-любому, произойдет. В-пятых, что это будет иметь совершенно конкретный полезный результат, от которого Вы лично и общество смогут получить определенную пользу. В-шестых, никто, кроме Вас, этого не сделает. В-седьмых, никому, кроме Вас это не надо! Есть еще, конечно, и, в-восьмых, и, в девяносто-девятых, и так далее…

Но, если Вы дочитали до этого места, мой единственный читатель, значит, я обращаюсь именно к Вам. Привет! Чувствуете теперь, что Вы не одни на этом свете? Не волнуйтесь! Так оно и есть. С Вами я! Ваши друзья и родственники, живые и умершие. Вымышленные и будущие, те самые, которые помогут Вам тогда, когда Вы поймете и пересечете черту… Свобода! Отсутствие боли и страданий. Вечный блаженный полет без какой-либо дискретности и прочей вредящей полету чепухи – что может быть лучше? Не читайте то, что написано – смотрите между строк и Вы увидите главное – извечный трансцендентальный мир и существующий в нем постоянно меняющийся ритм нерушимой, казалось, Вечности. Сегодня, знайте, что Вы пользуетесь лишь малой толикой того, что изначально было в этом подлунном мире. Помните, что ваши знания сильно ограничены черным ящиком, который представляет из себя человеческий мозг. Знайте, что многое предопределено, и все идет к своему логическому завершению. В мире возрастает энтропия, то есть всеобщий беспорядок. Он есть осколок некогда былого величия – вселенского совершенного пазла гармонии и абсолютного знания. Вот и я сказал это, – а как не сказать? – в начале было все, но вскоре не будет ничего!.. Не будет ли?

А, может, напротив, все скоро вернется вновь. Великое противостояние народов закончится. Многие лидеры потеряют свою власть над теми, над кем они ее, по большому счету, никогда и не имели. Философская и религиозная парадигмы общества неизбежно изменятся. Материализм и традиционная, не менее, кстати, консервативная, чем сциентизм, религия уступят свое место неожиданным проявления творчества. Мир не сойдет с ума. Не выстроится в очередь за гамбургерами и айфонами. Почему? Не только потому, конечно, что на смену гамбургерам и айфонам придут еще более сложные и совершенные изобретения, доставляющие столько приятных ощущений некоторым нашим чувствам. Все дело в том, что грядет новая эра – эра всеобщей любви и взаимного проникновения. И это не просто слова. За ними скрывается новое знание, реальный мир, который правит вашими чувствами, мыслями и конечностями.

Современная медицина и психология много говорят о структуре и свойствах мозга, – кстати, тут пришла в голову мысль, что когда ссылаешься на чье-то компетентное мнение, то сам об этом ничего, по большому счету, не знаешь, – которые подразумевают его крайнюю ограниченность и заторможенность по сравнению, по крайней мере, с разного рода излучениями, которыми пропитана вся наша Вселенная. Собственно, об этом мы и будем вести речь дальше: об излучении, квантах и фотонах, а также частицах, описываемых квантовой теорией, и, одновременно, о физических телах, традиционно точно описываемых гравитацией Ньютона. Не волнуйтесь, Вам не понадобятся специальные знания, ведь я пришел в этот мир абсолютным, в этом смысле, гуманитарием. И все же сумел понять и оценить то, что мне следовало. Тот, кто не имеет предубеждений, поймет, что между наукой и мистикой есть совершенно четкая взаимосвязь. И тот факт, что глазами мы видим не совсем то, что описывается математическими формулами, еще не повод отрицать очевидное, а именно то, что видимая реальность, на самом деле совсем не такая, какой мы ее себе представляем.

Запомните, люди: она просто другая – и все! В этом нет ничего сверхъестественного. Ведь вы не удивляетесь тому, что компьютер, находящийся на вашем столе, устроен в глубине на основе нулей и единиц, но через определенный интерфейс выдает Вам удобную картину, да еще и на родном для Вас языке? А почему тогда Вы должны удивляться, если другая реальность, используя вашу черепную коробку и еще некоторые небесполезные органы, через интерфейс, скажем так, вашего коллективного бессознательного, рисует перед Вами угодную или привычную для Вас реальность? Что тут странного? Может, Вы давно уже живете на «безжизненном Марсе», но с помощью новейших биотехнологий передаете необходимые сигналы вашей проекции или точной копии на Земле?

Считаете это невероятным? Что ж, это ваше право! Однако, прочитав этот квантовый роман-поток, я уверен, Вы узнаете и поверите в гораздо большие чудеса, чем те, с которыми Вы сталкивались в своей жизни. Другие сделали это за Вас, и отрицать этот факт как минимум нецелесообразно. Гораздо умнее, вооружившись новым знанием, попытаться подняться вместе с другими просвещенными людьми на новую ступень развития и, оглядевшись вокруг, взять на себе смелость признаться в том, что Вы во многом были не правы и многое недооценивали. Мир вокруг Вас сосем не такой, каким кажется. И Вы, на самом деле, не те, за кого пытаетесь выдать себя. Нам, вашим самым близким друзьям и покровителям, все это очень хорошо видно и по-человечески понятно. Будьте самими собой в своих наиболее красивых трансцендентальных проявлениях. И пусть ваш мир заимствует как можно больше из нашего такого прекрасного, хоть и не менее противоречивого, волнового мира, общего поля Разума или, как вы, люди, любите выражаться, мира духов. И да вернется все на круги своя! И да закончится энтропия и возродится вокруг абсолютный в своей гармонии и совершенстве, кристально-чистый вселенский порядок!

Глава 1. Странный случай в Массачусетском технологическом институте.

Профессор Дейв Штанмайер встал этим ничего плохого не предвещающим утром не с той ноги. «И всего-то?» – ухмыльнулся он, но тут же почувствовал, как необычная, чем-то похожая на тяжелое похмелье, чуждая сила крепко сдавила его виски. «Что за чертовщина!» – выругался он и направился в ванную. Контрастный душ, который он обычно принимал, быстро привел его в чувство. «Слава Богу», – подумал профессор и, плотно позавтракав в компании с женой, которая была моложе его на пятнадцать лет, оделся и направился на лекцию, с которой он обычно начинал читать свой курс по квантовой физике. Он шел по липовой аллее, наслаждаясь носившимися в воздухе запахами и размышляя о превратностях судьбы, с точки зрения вероятностной природы всего сущего. Жизнь его, в прниципе, удалась. В свои шестьдесят два года он обладал докторской степенью, был автором около ста научных публикаций, в том числе восьми книг. Воспитал четырех детей. Заработал неплохой капитал. Построил дом. Посадил дерево.

Единственное, что не давало ему покоя долгие годы, так это извечная квантовая неопределенность, преследующая его за каждым углом. Однажды он так глубоко вошел в свой сложный предмет, что навсегда сделался его рабом. Во что бы то ни стало, за хитрыми формулами он хотел найти простое и понятное для всех объяснение этой сложной теории с позиций логики и здравого смысла. Но коварная, вечно флуктуирующая и коллапсирующая реальность никак не хотела открывать свое истинное лицо. Удивительное дело: квантовые формулы работали и давали правильные результаты, не раз подтвержденные опытными измерениями, но почему они работали до конца не понимал практически никто. Это можно было сравнить с ситуацией, при которой фокусник, искуссно владеющий исполнительским мастерством, сам не знал, в чем именно состоит секрет фокуса. Парадоксально, но факт! И над решением этого парадокса ученый бился уже много лет. Ладно еще, если бы он был один, но ведь и многие другие зубры от науки пообтесали клыки в поисках смысла квантовой теории. Даже один из ее основателей Ричард Фейнман говорил: «Я думаю, что смело могу утверждать: если теорию относительности в мире понимают, по крайней мере, несколько десятков человек, то квантовую механику не понимает никто!»

Может быть, если бы в юности Дейв послушался своего отца, успешного адвоката, и пошел бы по его стопам, то мир не казался бы ему таким противоречивым. Да, он мог бы быть для него не таким глубоким и не таким романтичным, но зато предоставил бы массу других более ощутимых материальных удовольствий, а главное, гармнонию со своим внутренним «я». Но, как назло, именно тогда, когда надо было принимать одно из самых фундаментальных решений в жизни, а именно определяться с выбором института, ему попалась на глаза популярная книжка, в более чем доступной форме рассказывающая об относительно молодой тогда еще науке – квантовой механике. Он хорошо помнил, что начиналась она с волшебного по истине двухщелевого эксперимента, проведенного Томасом Юнгом еще в 1803 году. Самое поразительное в этом опыте было то, что направляемый на непрозрачный экран-ширму с двумя параллельными прорезями с шириной, равной длине волны, позади которого устанавливался проекционный экран, пучок света, вел себя совершенно непредсказуемым образом.

Если исходить из того, объяснялось в книге, что свет состоит из частиц (корпускулярная теория света), то на проекционном экране можно было увидеть только две параллельных полосы света, прошедших через прорези ширмы. Между ними проекционный экран оставался бы практически неосвещенным. С другой стороны, если предположить, что свет представляет собой распространяющиеся волны (волновая теория света), то, согласно принципу Гюйгенса, каждая прорезь являлась бы в этом случае источником вторичных волн.

При этом, в соответствии с волновыми свойствами, утверждалось, что если вторичные волны достигнут линии в середине проекционного экрана, находящейся на равном удалении от прорезей, в одной фазе, то на серединной линии экрана их амплитуды сложатся, что создаст максимум яркости. То есть, максимум яркости окажется там, где согласно корпускулярной теории, яркость должна быть практически нулевой. С другой стороны, на определённом удалении от центральной линии волны окажутся в противофазе – их амплитуды компенсируются, что создаст минимум яркости (тёмная полоса). По мере дальнейшего удаления от средней линии яркость периодически будет меняться, возрастая до максимума и снова убывая, создавая на проекционном экране чередующиеся светлые и темные, как у зебры, интерференционные полосы. Эта странная картина и была в результате получена Томасом Юнгом, доказавшим волновую природу света. Вместо двух светлых полос от света, проходящего через две щели, на экране возникала целая интерференционная череда.

Именно после прочтения этой скучной, по большому счету, книжки у Дейва Штанмайера произошло устойчивое раздвоение сознания, и он, клятвенно обещая отцу заняться адвокатской деятельностью, стал усиленно тайно готовиться к поступлению на физический факультет. Сооответствующая литература, которую он стал поглощать в громадных количествах, не освободила его от возникшего комплекса, а, напротив, все больше и больше укореняло его в еще не окрепшем сознании молодого человека. Дуализм природы и собственного сознания не давал Дейву покоя ни днем, ни ночью. Иногда ему снились чудовищные эксперименты, от чего он просыпался в холодном поту и потом долго еще не мог заснуть, пытаясь найти в увиденном какую-то подсказку или рациональное зерно.

Когда же речь заходила о роли наблюдателя, присутствующего при проведении тех или иных опытов, то здесь Дейва клинило окончательно и бесповоротно. Хоть убейте, но он никак нем мог понять, как сам факт наблюдения в квантовой механике может влиять на результаты эксперимента. «Каким образом, – задавал он себе один и тот же вопрос, – это может происходить? Мы что, волшебники, способные своим взглядом изменять существующую реальность?» И раз за разом он воспроизводил по памяти один из главных мысленных экспериментов, объясняющих этот факт, – так называемый «парадокс кота Шрёдингера».

В закрытом ящике находится кот, а рядом с ним, в том же ящике, – атом радиоактивного изотопа, счётчик продуктов распада и устройство, которое при срабатывании счётчика разбивает ампулу с ядом. Пока атом не распался, с котом всё в порядке, но, когда атом распадается, под действием продуктов распада срабатывает счётчик, по его сигналу специальное устройство разбивает ампулу, и кот гибнет от яда.

Далее вступает в силу вероятностный характер квантовой механики. Неизвестно, когда атом распадется, в каждый данный момент имеется лишь определённая вероятность распада. А точнее, в каждый данный момент атом находится в суперпозиции двух состояний: состояния, когда он ещё не распался, и состояния, когда он распался. И в результате возникает парадокс. Подходя к закрытому ящику, мы должны, согласно законам квантовой механики, считать, что система (атом плюс кот) находится в суперпозиции двух состояний: нераспавшийся атом плюс живой кот и распавшийся атом плюс мёртвый кот.

Открыв ящик, мы, разумеется, никогда никакой суперпозиции не обнаружим, а увидим либо живого кота (и ещё не распавшийся атом), либо мёртвого кота (и уже распавшийся атом). Описание системы зависит, следовательно, от того, открыли мы ящик или ещё не открыли. В этом и состоит парадокс.

В более общих терминах описание системы после измерения зависит от того, осознал наблюдатель результат измерения или нет. В случае шрёдингеровского кота измерением можно считать всю описанную процедуру, а результатом измерения – то, что наблюдатель видит, открыв ящик. При этом драматическая ситуация с гибелью кота призвана лишь усилить психологическое воздействие на того, кто рассматривает эту ситуацию. На самом деле парадоксальность возникает в любом квантовом измерении: пока результат измерения не осознан наблюдателем, этот наблюдатель описывает состояние системы как сосуществование (суперпозицию) двух или более альтернатив. Если же результат измерения уже осознан, тот же наблюдатель описывает состояние как одну из альтернатив.

Каждый раз, перед тем, как открыть холодильник, молодой Дейв представлял себе, как в нем бегает живая еще курица, несущая яйца, помидоры зеленеют на ветках, а молоко находится не в пакетах, а в коровьем вымени. И только после того, как он заглядывал внутрь, то есть проводил, в известном смысле, измерение системы, он убеждался в том, что все же внутри холодильника находятся полуфабрикаты, а не сами целые и невредимые, хоть и потенциально съедобные растения или животные.

По мере накопления квантовой информации его мозг становился все тяжелее и тяжелее, а психоз нарастал. К тому же, отец все чаще и чаще стал спрашивать его о планах поступления и предлагал конкретные варианты из числа лучших американских юридических учебных заведений. Пора было кончать с этой личностной суперпозицией (юриспруденция – физика) и однажды вечером Дейв решительно заявил отцу:

– Я хочу заниматься квантовой физикой.

Услышав это, пожилой адвокат вышел в свой кабинет и застрелился. В переносном смысле этого слова, конечно. Он не хотел переубеждать сына, ибо понял, что это, вряд ли, получится. А радостный Дейв, которого после чистосердечного признания сразу отпустило, пошел первый раз в бар и напился с друзьями до состояния полураспада, хотя это состояние имело к квантовой механике лишь косвенное отношение.

На следующий день в его голове в состоянии суперпозиции находились такие противоречивые составляющие, как пиво и виски, но он продержался и к вечеру уже имел повторую вполне позитивную встречу с отцом на предмет выбранного пути.

– Я уважаю твое решение, сын, – сказал Штанмайер старший, – тем более, что твой прадед по материнской линии, как выяснилось, был достаточно известным физиком. Возможно, в тебе говорят его гены. Возражать против природы было бы преступно с моей стороны. Помни только одно: если тебе понадобится мудрый совет, ты всегда можешь обратиться ко мне, если это только не касается естественных наук. Признаться, я в них – полный профан. Более того, открою тебе еще одну маленькую тайну: все отличные юристы и экономисты – это неудавшиеся технари. Так что, вот тебе мое родительское благословение: хочешь быть физиком, значит, будь им!

Так оно, в конечном счете, и произошло. После получения степени бакалавра Дейв поступил в магистратуру физического факультета Массачусетского технологического института, с которым у него оказалась связана и вся дальнейшая жизнь. Естественно, по мере углубления в предмет знания ученого становились все более обширными и систематизированными. Он освоил целый ряд математических, физических и даже химических дисциплин. Все давалось ему относительно легко, все за исключением его любимой квантовой механики. Ее слишком вычурный, неестественный и, если угодно, нелогичный характер – как это – кот жив, и одновременно – кот мертв? – ввергали его в, казалось бы, давно забытое юношеское непонимание предмета и сопутствующее ему уныние. Самым неприятным во всей этой истории было то, что он совершенно отчетливо понимал, что разгадка этой дилеммы лежит где-то на поверхности, что она чрезвычайно простая, настолько простая, что ее до сих пор никто не может найти.

Порыв ветра, подувшего ему навстречу, приятно освежил Дейва и направил его мысли на содержание предстоящей лекции. Для начала всегда было полезно огорошить первокурсников всей этой гаммой квантовых парадоксов и неопределенностей. Забавно было смотреть в их глаза, полные ужаса и непонимая от всех этих квантовых перипетий. Наверное, в эти мгновения он вспоминал и себя некогда абсолютно беспомощного птенца, внезапно выпавшего из гнезда и попавшего в абсолютно другую реальность. Он знал, что это постепенно пройдет, но никогда не пройдет до конца. Осадок от чего-то недосказанного или недопонятого многие из них, вероятно, так же, как и он, пронесут через всю свою жизнь.

Затем Дейв подумал, что сегодня начнет с того, что расскажет студентам об одном из базовых принципов квантовой механики – принципе неопределенности Гейзенберга, в соответствии с которым частица с определённым значением энергии, находящаяся в коробке с идеально отражающими стенками, не может быть описана ни определённым значением импульса, учитывая его возможные изменения, ни каким-либо определённым положением или пространственной координатой. Поскольку волновая функция частицы делокализована на всё пространство коробки, то её координаты не имеют определенного значения. Локализация частицы осуществлена не точнее размеров коробки. В этой связи, о чем, собственно, и говорит принцип неопределенности Гейзенберга, наблюдатель не в состоянии измерить сразу обе величины такой частицы. В момент, когда происходит точное измерение импульса частицы, ее координаты не могут быть измерены, и, наоборот, при измерении координат нельзя определить импульс. Квантовая механика позволяет лишь с определенной вероятностью вычислить, скажем, местонахождение той же частицы. Проверить это можно путем ее фиксации, но, опять-таки, зафиксировав ее координаты, мы ничего не сможем сказать об импульсе частицы и так далее.

Потом он для разрядки как обычно расскажет студентам несколько анекдотов на эту тему. Например, такой. Полицейский останавливает Гейзенберга на дороге и спрашивает: «Вы знаете, как быстро Вы ехали, сэр?». На что физик отвечает: «Нет, но я точно знаю, где я!» Или еще такой. Домохозяйку спрашивают: «Скажите, в чем состоит принцип неопределенности для женщин?» А она отвечает: «Чтобы испортить отношения, достаточно их выяснить». После этого он по устоявшейся уже годам традиции покажет научно-популярный фильм о великих физиках прошлого, ответит на вопросы и запишет желающих с ним пообщаться дополнительно студентов на индивидуальную встречу. В общем, все будет как обычно, рутинно-торжественно, и едва ли какая-либо случайность вероятностного микромира сумеет нарушить это ставшее уже привычным течение жизни.

У дверей аудитории стоял небывалый ажиотаж. Съехавшиеся со всех уголков страны будущие физики знакомились друг с другом и делились разного рода информацией. Их лица были воодушевлены и благородны. Всегда было приятно смотреть на таких молодых людей. Они, безусловно, составляли цвет и опору нации. Конечно, опыт подсказывал, что не все из них донесут эту тяжелую ношу до конца института. Кто-то – обычно эта цифра находилась в промежутке от семи до десяти процентов – отсеется в процессе обучения по причине неуспеваемости. Кто-то – обычно порядка пяти процентов – переведется в другое учебное заведение, но большинство из них останется. А кто-то – особо выдающиеся один-два человека из потока – станут в скором времени по-настоящему великими учеными.

При виде преподавателя студенты благоговейно замолкли и поспешили занять свои места. Профессор оглядел зал, поприветствовал собравшихся, попросил всех сесть и начал знакомство с переклички. После этого он отложил журнал посещаемости в сторону, достал необходимые материалы и приступил к лекции, стараясь придерживаться намеченного ранее формата. Сначала все шло как всегда, спокойно и тихо. Он старался говорить размеренно и громко, чтобы все могли записать его слова. Время от времени он обращался к интерактивной доске, на которую выводил соответствующие формулы и рисунки. Слышно было, как шуршали авторучки студентов. Кое-кто из них, впрочем, сразу записывал лекцию на планшет, что не поощрялось, но и не каралось в целом лояльным по отношению к своим студентам профессором.

Первая половина лекции прошла хорошо и мирно, а вот вторая внесла в жизнь Дейва Штанмайера и его учеников определенные коррективы. Все началось с того, что в одно из двух просторных окон с открытыми форточками кто-то неожиданно очень громко постучал. Звук был настолько резким и неприятным, что большинство студентов непроизвольно вздрогнули. Самого же профессора прошиб холодный пот, который ручьем покатился по его лбу и спине. Какое-то очень нехорошее чувство появилось у никогда ничего подобного не испытывавшего преподавателя.

– Прошу сохранять спокойствие, – сказал он.

Эффект от этой фразы возымел обратное действие. Студенты, также, по-видимому, почувствовавшие какую-то опасность, повскакивали со своих мест и стали в ужасе оглядываться по сторонам. Напряжение в аудитории нарастало с неимоверной быстротой. Профессор внимательно проследил за взглядом одного из них и вдруг ахнул от неожиданности: он готов был поклясться, что прямо под потолком увидел медленно проплывающую и словно бы оглядывающую всех свысока полупрозрачную аморфную сущность, похожую на плазменный сгусток. На секунду Дейв закрыл глаза и сразу же открыл их вновь в надежде на то, что дикое видение исчезнет. Но этого не произошло. Напротив, создалось впечатление, что странное создание на чем-то или на ком-то концентрируется, все больше и больше сжимаясь в комок, так, словно оно готовится к прыжку.

– Кто-нибудь, вызовите, пожалуйста, полицию, – попросил профессор, не спуская глаз с непрошенного гостя.

Теперь он старался разглядеть пришельца повнимательнее. Неслучайно он сразу ассоциировал его с плазмой ввиду его тягуче-аморфной полупрозрачной консистенции. Цвет незнакомца был бледно-бирюзовым, собственно, благодаря чему он и был хоть и плохо, но все же заметен на светлом фоне недавно побеленного потолка. Несмотря на отсутствие каких-либо признаков живого существа, – глаз, пасти и тому подобного, – не вызывало никаких сомнений то, что это нечто – вполне мыслящее, да, к тому же, по всей вероятности, очень голодное создание. Это читалось, по его движениям и, если угодно, передавалось по воздуху неким телепатическим способом. «Подождите еще немного, – как бы говорила сущность, – сейчас я определюсь, и все скоро закончится. Бояться не надо, я пришла сюда не за тем, о чем вы все сейчас одновременно подумали. Мне не нужны все ваши жизни. Я заберу только одну, только одну…» И с этим словами она неожиданно резко, точно стрела, метнулась в сторону одного зазевавшегося студента.

Симпатичный высокорослый парень, имя которого профессор еще не успел запомнить, упал как подкошенный и забился в конвульсиях, сильно напоминавших эпилептический припадок. В то время, как он в муках извивался и на глазах ошарашенных студентов, как мог, пытался противостоять одолевающей его сущности, Дейв Штанмайер, повинуясь некому инстинктивному порыву, подбежал к стене, на которой висел огнетушитель, снял его и, добравшись до бедного студента, окатил его с головы до ног противопожарной пеной. К всеобщему удивлению, это странное, на первый взгляд, действие возымело свой эффект. Сущность неизвестно куда испарилась, а как ни в чем ни бывало поднявшийся на ноги студент стал интенсивно стряхивать с себя пену обеими руками, удивленно глядя на профессора и как бы спрашивая: «За что?»

Когда он закончил, все присутствующие окружили его, ощупали, кто-то даже потрогал его лоб, чтобы проверить темпратуру, после чего отложивший в сторону огнетушитель Дейв Штанмайер спросил:

– С тобой все в порядке?

– Со мной-то да, – неожиданно ответил студент, – а что произошло с вами? Почему вы меня вдруг окатили?

Профессор хотел было что-то сказать, но не смог найти внятного объяснения своим действиям. От затянувшейся было неловкой ситуации его спасло появление полиции, которую кто-то все же успел вызвать, и которая, как это не удивительно, сумела приехать достаточно быстро…

Глава 2. Странник.

Привет, я Странник. Это имя я дал себе сам. Как так получилось? Во-первых, мне некому было его дать, а во-вторых, оно очень точно отражает мою двойственную и противоречивую натуру. К тому же, если мы углубимся в семантику этого слова, то также найдем здесь много любопытного и имеющего ко мне либо самое что ни на есть прямое, либо опосредованное отношение. Конечно, прежде всего, я странник, путешественник, скиталец, пилигрим. Я пришел в этот мир неизвестно откуда, неизвестно когда и неизвестно зачем. Но я пришел, значит, это кому-то нужно. Возможно, вы удивитесь, но это было именно так и никак иначе: около двух лет назад я появился на Земле, скажем так, в уже готовом состоянии. Мне не нужно было, как всем вам, вызревать в течение долгих девяти месяцев в утробе матери, проходить стадии младенчества, детства и юношества. Я просто взял и появился на свет в образе мужчины в пору расцвета, то есть в возрасте примерно от двадцати до тридцати пяти лет. Правда, как вы, наверное, уже поняли, это не более, чем мое предположение. С тем же успехом мне может быть и сорок пять и семьдесят, и даже двести пятьдесят. Но мне, разумеется, приятно думать, что мне все же двадцать восемь. Поэтому остановимся на этой прекрасной во всех отношениях величине. Чем она прекрасна? Если мы начнем рассуждать на эту тему, то можем так далеко уйти в сторону от основного русла нашего повествования, что нас закружит водоворот событий и низвергнет водопад безвозвратности, так что постараемся, насколько это возможно, не отвлекаться и двигаться намеченным маршрутом. Единственное, что хочется сказать в защиту числа «двадцать восемь», так это то, что, согласно нумерологии, это крепкая единица, символ Солнца, цифра цифр и так далее и тому подобное.