Мишель Бюсси
Черные кувшинки
– Должен вам сказать, патрон, идейки у вас не просто бредовые… Но ведь это может сработать! К тому же послезавтра похороны Морваля. А вдруг весь день будет идти дождь? Вся деревня будет вас проклинать.
– Вы что, тут у себя в Нормандии на похороны в сапогах ходите?
– Конечно! Если дождь идет… – И Бенавидиш рассмеялся.
– Сильвио, я тоже должен тебе кое-что сказать. До меня ваш местный юмор не всегда доходит.
Помощник не отреагировал на последнее замечание. Он теребил в руках лист бумаги.
– Сто пятьдесят пар сапог, – бормотал он себе под нос. – И в какую колонку я должен это внести?
Они немного помолчали. Серенак смотрел по сторонам. Три стены из четырех были заняты массивными стеллажами, на полках хранились коробки с архивными материалами. В углу разместили небольшую, скромно оборудованную лабораторию. Четвертую стену отвели под стеллаж с текущими делами. Бенавидиш снял с полки пустую архивную коробку красного цвета и написал сбоку: «Морваль», решив про себя, что найденные вещдоки сложит в нее позже.
Затем он обернулся к начальнику:
– Кстати, патрон, вы уже получили в школе список одиннадцатилетних детей? Я хотел бы внести его в третью колонку. Она пока практически пустая, но…
Серенак не дал ему договорить.
– Нет еще. Стефани Дюпен обещала мне его составить. С учетом присланного неизвестным дарителем хит-парада любовниц Морваля, полагаю, учительница временно исключена из числа главных подозреваемых?
– Она-то да, а вот ее муж… Я навел кое-какие справки. Его зовут Жак Дюпен. И он очень даже подходит на эту роль.
Серенак оживился:
– Ну-ка, давай поподробней.
Бенавидиш сверился с записями.
– Да уж… Иногда и занудный помощник приносит пользу, – пробурчал он.
Серенак хмыкнул.
– Итак, Жак Дюпен. Возраст – около сорока. Владелец агентства по продаже недвижимости в Верноне, отнюдь не процветающего. В свободное время увлекается охотой – как, впрочем, многие жители Живерни. Болезненно ревнив. Что скажете?
– Что за ним необходимо установить наблюдение. Неусыпное.
– Вы это серьезно?
– Более чем. Считай, что это интуиция. Нет, скорее даже предчувствие.
– И что же вы предчувствуете?
Серенак водил пальцем по составленным на полке коробкам. «Д», «Е», «Ж», «З»…
– Сильвио, тебе очень не понравится то, что я сейчас скажу.
– Ничего, переживу. Так что это за предчувствие?
Палец продолжал скользить по коробкам. «И», «К», «Л», «М»…
– Я нутром чую, что это не последняя трагедия.
– Ну не тяните, патрон. Если честно, я не верю в полицейскую интуицию. Я верю в вещественные доказательства. Но вы меня заинтриговали.
«Н», «О», «П», «Р»…
– Стефани Дюпен, – неожиданно произнес Серенак. – Ей грозит опасность.
Сильвио Бенавидиш нахмурил брови. В темной комнате стало как будто еще темнее.
– Что вас заставляет так думать?
– Говорю же тебе – интуиция.
«С», «Т», «У», «Ф»… Лоренс Серенак оставил коробки в покое, вытащил из кармана три фотографии, выбрал из них ту, на которой была запечатлена Стефани Дюпен, и бросил на стол. Карточка упала рядом с гипсовым слепком. Бенавидиш смотрел на начальника взглядом инквизитора.
– Точно я ничего не знаю, – продолжил инспектор. – Просто взгляд – слишком пристальный. Просто рукопожатие – слишком крепкое. Такое ощущение, будто человек взывает о помощи. Ну вот, теперь тебе все известно.
Бенавидиш подошел к нему поближе. Ростом он был ниже Серенака.
– Крепкое рукопожатие… Призыв о помощи… Вы уж меня простите, патрон, но вы сами говорили, что вы за полную откровенность. Так вот, у меня ощущение, что у вас в голове каша. И что вы несете чепуху.
Сильвио взял со стола фотографию и долго рассматривал изящную фигурку Стефани Дюпен, шагавшей рядом с Морвалем.
– В конце концов, я могу вас понять, патрон. Но не требуйте, чтобы я с вами согласился.
День пятый
17 мая 2010 года
(Кладбище Живерни)
Похороны
17
Лил дождь. В Живерни во время похорон всегда льет дождь.
На сей раз дождь был мелкий и холодный.
Перед могилой я стояла одна. Из-за кучи перекопанной земли картина напоминала заброшенную стройку. По мраморной доске тонкими струйками текла вода. По надписи: «Моему мужу. 1926–2010».
Отойдя к серой бетонной стене, я укрылась от дождя. Кладбище Живерни расположено на склоне холма, сразу за церковью, и террасами поднимается вверх. Чем выше – тем свежее могилы. Покойники потихоньку догрызают холм. Самых знаменитых и богатых еще хоронят внизу, поближе к церкви. Поближе к Моне.
На лучших местах!
У них своя тесная компания, в которую не пускают чужаков. Меценаты, коллекционеры, более или менее известные художники выкладывают гигантские суммы, чтобы навеки упокоиться здесь.
Уроды.
Можно подумать, что в полнолуние они устраивают тут свои призрачные вернисажи. Я обернулась. В самом низу, на другом конце кладбища, хоронили Жерома Морваля. Аккуратная могила, красивое надгробие. И местечко самое что ни на есть козырное – по соседству со всякими Ван дер Кемпами, Ошеде-Моне и прочими Боди. Там собралась вся деревня – ну или почти вся. Человек сто, не меньше. Все в черном, с непокрытой головой. Или под зонтиком.
Сто плюс один. Один – это я. На другом конце. Кому какое дело до смерти старика или старухи? Если хочешь, чтобы тебя оплакивали, пожалуй, имеет смысл сдохнуть молодым, в расцвете сил. Даже если ты последняя сволочь, о тебе будут скорбеть. Кто первый, того и сапоги. На моего мужа кюре потратил хорошо если полчаса. Кюре у нас молоденький, родом из Гасни. Я его раньше не видела. Зато Морваля отпевал епископ из Эврё! Говорят, дальний родственник его жены. Церемония затянулась почти на два часа.
Догадываюсь, что вам это кажется удивительным. Двое похорон на одном и том же кладбище, на расстоянии нескольких десятков метров и под одним и тем же упорным дождем. Вам тоже не нравятся такие совпадения? Они представляются вам слегка натянутыми? Тогда послушайте, что я вам скажу. Нет никаких совпадений. В череде случившихся событий нет ничего случайного. Напротив. Каждый элемент на своем месте, и все рассчитано с точностью до минуты. Каждый фрагмент этой преступной мозаики является частью цельной картины. И, клянусь вам могилой мужа, остановить лавину никто уже не в силах.
Я подняла голову. Отсюда, сверху, вид на происходящее открывается такой, что аж дух захватывает.
Патрисия Морваль стоит перед могилой мужа на коленях. Безутешная вдова. За ее спиной Стефани Дюпен. Лицо серьезное, глаза заплаканные. Ее держит под руку муж. Суровый взгляд, кустистые брови, мокрые от дождя усы. Вокруг них толпятся люди – родственники, друзья, незнакомцы. Инспектор Серенак тоже пришел. Стоит чуть поодаль, ближе к церкви, неподалеку от могилы Моне. Епископ заканчивает произносить надгробную молитву.
В траве три плетеные корзины. Каждый берет из них по цветку и бросает в разверстую могилу: штокрозы, ирисы, гвоздики, сирень, тюльпаны, васильки… Кошмар. Только Патрисии Морваль могла прийти в голову эта идея. Как будто солнце хоронят.
Даже Моне до такого не додумался бы…
Им хватило деликатности изваять на гигантской гранитной доске серую кувшинку.
Бездна вкуса.
А вот со светом у них промашка вышла. Знаменитое солнце Живерни не пожелало проводить покойного в последний путь. Что ж, не все купишь за деньги. Как знать, может, Бог и правда есть.
Мокрая земля у меня под ногами ручейками цвета охры оползала по узким тропкам между могилами. Ни на одном из жителей Живерни, собравшихся внизу, разумеется, не было сапог. Надо думать, инспектор Серенак довольно посмеивается. Что ж, каждый развлекается как может.
Я стряхнула воду с повязанного на голову черного шарфа. Промок насквозь. Чуть поодаль я заметила сбившихся тесной кучкой детей. Кое-кого из них я узнала. Фанетта плакала. Сразу за ней стоял Винсент. Возможно, ему и хотелось ее утешить, но он не осмеливался. У детей серьезные лица – в одиннадцать лет смерть представляется особенно страшной и невозможной.
Дождь немного утих.
Пока я наблюдала за похоронами, мне вспомнилась одна игра, в которую мы играли детьми. Предлагается загадочная история, и надо найти ее разгадку, для чего можно задавать вопросы, но ответ должен быть «да» или «нет». Один человек похоронил родственника. Через несколько дней он вдруг без всякой причины убил другого родственника. Почему? «Он хорошо знал этого родственника?» – «Нет»; «Он хотел ему за что-то отомстить?» – «Нет»; «Он надеялся унаследовать его деньги?» – «Нет»; «Он боялся, что родственник откроет страшную семейную тайну?» – «Нет». В эту игру мы играли часами…
Дождь прекратился.
Все три корзины с цветами опустели.
По мраморной доске с именем моего мужа стекали капли. Толпа внизу наконец-то рассеялась. Жак Дюпен все так же прижимал к себе жену. Ее длинные волосы прилипли к мокрому черному платью, подчеркнув рельеф груди. Они медленно прошли мимо Лоренса Серенака. Инспектор пожирал взглядом Стефани Дюпен.
Наверное, на воспоминание о той давней детской игре меня навел его жадный взгляд. Я промучилась всю ночь и лишь к утру нашла разгадку. На похоронах мужчина влюбился в незнакомку, но она исчезла, прежде чем он успел с ней заговорить. И он придумал: надо, чтобы умер еще кто-нибудь из членов этой семьи, тогда незнакомка снова придет на похороны. Большинство моих друзей, вместе со мной ломавших голову над таинственной историей, возмутились: дескать, так нечестно. Только не я. Меня пленила неопровержимая логика этого преступления. Странные шутки играет с нами память. Я годами не вспоминала про эту игру. До самых похорон мужа…
Внизу разошлись последние участники церемонии.
Теперь, когда мне все стало ясно, я могу приоткрыть завесу тайны.
Антураж самый подходящий.
ЭТО НЕ ПОСЛЕДНЕЕ УБИЙСТВО В ЖИВЕРНИ.
Слово ведьмы.
Я постояла еще немного, глядя на оползающий холмик земли над могилой мужа. Больше я сюда, скорее всего, не приду. Во всяком случае, при жизни. Что мне здесь делать? Вторых похорон, в которых я заинтересована, не будет. Шли минуты, а может быть, часы…
Наконец я спустилась.
Нептун послушно ждал меня у кладбищенских ворот. Я пошла по улице Клода Моне. Смеркалось. Зажглись фонари. С цветов, высаженных вдоль ограды, капала вода. Талантливый художник мог бы кое-что извлечь для себя из этой живописной картины.
В окнах домов тоже загорался свет. Я прошла мимо школы. В соседнем здании светилось круглое окно под самой крышей. Это комната Стефани и Жака Дюпен. Что они сейчас делают? О чем говорят, снимая промокшую одежду?
Подозреваю, что вам очень хотелось бы проникнуть в мансарду и подсмотреть за ее обитателями. К сожалению, даже мне, опытной серой мышке, не под силу вскарабкаться по водосточной трубе.
Я лишь слегка замедлила шаг, но продолжила свой путь.
18
Лоренс Серенак медленно продвигался в темноте по гравию, ориентируясь лишь на скрип колес мотоцикла, который он толкал за руль. Найти дом помощника не составило труда – Сильвио Бенавидиш дал достаточно точные указания. Пройти вдоль течения Эпта до Кошереля, по мосту перейти на другую сторону, повернуть налево, к церкви, – ее не пропустишь, после десяти вечера это единственное в поселке освещенное здание. Серенак осветил фарами мотоцикла имя владельца на почтовом ящике и поставил свой «тайгер-триумф Т100» между двумя монументальными цветочными вазонами. Дальше возникли сложности – звонка на калитке не оказалось. Впереди угадывалась гравийная дорожка, а метрах в пятидесяти темнел дом. Серенак открыл калитку и шагнул на дорожку.
– Черт!
Инспектор врезался коленом в кирпичную ограду высотой около метра. Какое-то препятствие не позволяло ему пройти. Он ощупал холодный камень и железную решетку, припорошенную густой пылью. Когда до него дошло, что это дворовый гриль, вдали мигнул огонек. Секундой позже на большой веранде вспыхнул яркий свет. Должно быть, его вопль переполошил всех соседей. Из-за стеклянной двери показалась фигура Сильвио Бенавидиша.
– Идите прямо, патрон, – раздался его голос. – По дорожке. Только будьте осторожней, не наткнитесь на гриль…
– Понял, понял, – пробормотал Серенак, думая про себя, что совет немного запоздал.
Он двинулся вперед, осторожно переставляя ноги, но метра через три снова налетел на препятствие, упал, задев локтями что-то вроде железного ящика, и, не сдержавшись, взвыл от боли.
– Эй, патрон, как вы там? – обеспокоенно и смущенно крикнул Сильвио. – Я же предупреждал: там гриль!
– Черт, – поднимаясь, сквозь зубы процедил Серенак. – Хоть бы сказал, что их тут у тебя целая куча! Коллекционируешь ты их, что ли? Сколько там еще?
– Всего? Семнадцать! – с гордостью доложил Сильвио. – Вы абсолютно правы, я их коллекционирую. Вернее, мы с отцом коллекционируем.
Темнота скрыла от Сильвио изумление на лице начальника.
– Сильвио, ты что, издеваешься? – наконец добравшись до веранды, ворчливо спросил Серенак.
– Нет, с чего вы взяли?
– Ты что, серьезно коллекционируешь грили?
– А что такого? Вы днем на них посмотрите! Кстати, в мире существует несколько тысяч фугикарнофилов.
Серенак яростно растирал ушибленное колено.
– Фуги… хренофил, или как его там, это, как я понимаю, тот, кто коллекционирует грили?
– Ну да. Не уверен, что это слово включено в словари. Я, конечно, просто любитель, но вот в Аргентине есть мужик, так у него три сотни грилей из ста сорока трех стран мира! А самый древний экспонат аж тысяча двухсотого года до нашей эры!
Серенак оставил колено и принялся массировать локти.
– Что-то мне подсказывает, что ты надо мной все-таки издеваешься.
– Патрон! Вы ведь со мной уже достаточно хорошо знакомы… Разве я способен такое выдумать? Понимаете, с тех пор как люди укротили огонь, они едят жареное мясо. Вы себе даже не представляете, до чего это интересная тема. Во всей истории человечества нет более древней и более универсальной технологии приготовления пищи…
– И поэтому ты поставил у себя в саду целых семнадцать штук. Круто. Хотя ты прав, лучше грили, чем садовые гномы.
– Ну конечно! И красиво, и оригинально! И полезно – когда приглашаешь гостей.
Серенак пятерней взлохматил волосы.
– Точно. Меня перевели в край, населенный психами.
Сильвио улыбнулся.
– Это еще что. В следующий раз я расскажу вам про окситанские традиции. Вы узнаете, чем катарские грили отличаются от севенольских. – Он поднялся на три ступеньки крыльца. – Прошу, патрон! Вы меня легко нашли?
– Если не считать последних двадцати метров, то да. Вообще-то, если забыть про грили, у вас тут красота. Мельницы, деревенские домики…
– Мне и самому нравится. Особенно вид с веранды.
Инспектор Серенак тоже поднялся по трем ступенькам.
– Сейчас-то темно, ничего не видно, – объяснил Сильвио, – но днем тут классно. Хотя, если честно, патрон, Кошерель – странное местечко.
– Что, еще более странное, чем клуб фугикопрофилов? Ты должен мне об этом рассказать.
– Фугикарнофилов. Но это к делу не относится. Тут народу перемерло – не счесть. Во время Столетней войны вон на тех холмах, прямо напротив, разыгралась жутко кровавая битва. Тысячи погибших. Во Вторую мировую – то же самое. Но самое интересное даже не это. Знаете, кто похоронен на нашем церковном кладбище?
– Неужели Жанна д’Арк?
Бенавидиш улыбнулся.
– Аристид Бриан!
– Да ну?
– Спорим, вы даже не знаете, кто это такой?
– Прекрасно знаю. Певец.
– Нет-нет, певец – это Аристил Брюан. Вечно все их путают. Аристид Бриан был политическим деятелем. Пацифистом. Он единственный француз, удостоенный Нобелевской премии мира.
– Сильвио, ты неподражаем! Я готов поступить к тебе в ученики по части истории Нормандии.
Серенак осматривал фахверковую стену дома.
– Должен сказать, что для простого инспектора полиции с нищенской зарплатой у тебя шикарное жилье.
Сильвио выпятил грудь, явно польщенный. Подняв глаза, он молча указал на потолок веранды, опиравшийся на столбы из бруса. Между балками была натянута металлическая проволока, по которой со временем будет карабкаться высаженный в метре от веранды дикий виноград.
– Знаете, патрон, когда я пять лет назад купил этот дом, он был настоящей развалюхой. Вот с тех пор и вожусь с ним.
– И что же ты сделал собственными руками?
– Да все.
– Как – все? Не может быть!
– Может, может. Португальские гены. Даже если работаешь в полиции, дают о себе знать.
Серенак расхохотался и снял кожаную куртку.
– Патрон, да вы насквозь промокли!
– Нормандские похороны, чтоб их!
– Так заходите, обсушитесь.
Мужчины прошли на веранду. Лоренс Серенак повесил куртку на спинку пластикового стула, который тут же опасно покачнулся, а сам сел на соседний стул.
– Конечно, пластиковый гарнитур – не предел мечтаний, но мне он от одного родственника достался, ну я и взял. Антикварной мебелью обзаведусь попозже, когда стану комиссаром. – Сильвио улыбнулся и тоже сел. – Так что там было на похоронах?
– Ничего особенного. Дождь хлестал. Народу тьма собралась. Вся деревня явилась, стар и млад. Я попросил Мори пофотографировать – посмотрим, что нам это даст. Зря ты не пошел, Сильвио. Много интересного пропустил. Гранитную кувшинку не видел, три корзины цветов и даже епископа из Эврё. При этом, заметь, ни один человек не пришел в сапогах. Не тот уровень!
– Кстати, о сапогах. Я виделся в комиссариате с Лувелем. Он все организовал. Завтра получим первые результаты.
– Хорошо. Надеюсь, это поможет нам сократить список подозреваемых, – сказал Серенак, потирая руки, словно хотел согреться. – У этих бесконечных похорон есть и еще одно бесспорное преимущество. Благодаря им я могу работать сверхурочно дома у своего лучшего зама.
– Тем более что он у вас всего один! Простите, патрон, что заставил тащиться ко мне, но я побаиваюсь по вечерам оставлять Беатрис одну.
– Понимаю, понимаю. Ладно, чтобы покончить с этими чертовыми похоронами… Патрисия, то есть вдовушка, безутешно рыдала с первой до последней минуты. Если она притворяется, то ей надо сниматься в кино – премия за лучшую женскую роль на любом фестивале обеспечена. Зато ни одна из любовниц Морваля не пришла его оплакать.
– Кроме школьной учительницы. Стефани Дюпен.
– Это что, юмор такой?
– Простите, вырвалось. – Бенавидиш опустил глаза и чуть заметно улыбнулся. – Я уже понял, что на эту тему с вами лучше не заговаривать.
– Н-да, я смотрю, дома мой лучший зам себе много позволяет!.. Ладно, Сильвио, ничего от тебя не скрою. Стефани Дюпен присутствовала на похоронах. И была прекрасна как никогда, несмотря на проливной дождь. Но! Она ни на шаг не отходила от своего ревнивца-мужа.
– Вы с ней все-таки поосторожней, патрон.
– Спасибо за совет, но я уже большой мальчик.
– Я от чистого сердца.
– Я тоже.
Слова помощника все же немного смутили Лоренса Серенака, который отвел взгляд и принялся рассматривать веранду. Безукоризненно ровные кирпичные стены, идеально отполированные балки, добела выскобленная каменная плитка на полу.
– Неужели ты и правда все это сделал своими руками?
– Так я все выходные и каждый отпуск что-нибудь мастерю. Мы с отцом. Он меня всему учит.
– Черт возьми, Сильвио, ты меня поражаешь. Лично я кое-как терплю ваш поганый климат только потому, что отсюда до моей родни не меньше восьми сотен километров.
Оба громко рассмеялись, и Сильвио тут же предостерегающе вытаращил глаза.
– Ну ладно, за работу.
Лоренс разложил на пластиковом столе три фотографии любовниц Морваля. Сильвио добавил к ним две свои.
– Честно говоря, я не понимаю, зачем нужно изменять жене, – сказал он. – До меня просто не доходит.
– Как давно вы с Беатрис вместе?
– Семь лет.
– И ты ни разу ей не изменил?
– Ни разу.
– Она сейчас наверху? Спит?
– Да. Но что это меняет?
– А почему ты ей не изменял? Может, она прекрасней всех женщин на свете и у тебя нет причин отвлекаться на других?
Сильвио перебирал фотографии. Судя по всему, он уже жалел, что завел этот разговор.
– Хватит, патрон. Мы собрались не для того, чтобы обсуждать мою семейную…
– Подожди, – перебил его Серенак. – Ты что, намекаешь, что твоя жена далеко не красавица?
Сильвио решительным жестом опустил на стол руки ладонями вниз.
– Красавица или не красавица, это не имеет никакого значения. Для семейной жизни это вообще неважно. Только полный кретин станет сравнивать свою жену с другими женщинами по красоте. Это же вам не конкурс! Какой бы прекрасной она ни была, всегда найдется другая, еще более прекрасная. Даже если вы женитесь на Мисс Вселенной, через несколько лет она постареет. Что ж теперь, каждый год разводиться и жениться на новой Мисс Вселенной?
Слушая тираду помощника, Лоренс как-то странно улыбался. Смотрел он при этом не в лицо собеседнику, а куда-то за его плечо.
– Вот, значит, как? Значит, я не первая красавица королевства?
Сильвио резко обернулся. Его щеки приобрели пунцовый оттенок.
В дверях стояла Беатрис. Лоренсу она показалась восхитительной. Потрясающей. Высокая, темноволосая, с длинными черными ресницами. На плечи Беатрис набросила кремовую шаль, красивыми складками ниспадавшую на круглый живот и делавшую ее похожей на античную статую и оттенявшую персикового цвета кожу. В глазах у нее плясали смешливые искорки. Интересно, подумал Серенак, Беатрис всегда была так прекрасна или неземной красотой ее наделило будущее материнство? Во всяком случае, у него сложилось впечатление, что она переполнена счастьем, весь ее облик будто светился. Лоренс что-то такое читал на эту тему в журналах, но своими глазами наблюдал впервые. Одновременно кольнула грустная мысль, что он, наверное, стареет: еще несколько лет назад ему бы и в голову не пришло, что беременная женщина может быть такой сексапильной.
– Сильвио, – сказала Беатрис, усаживаясь на стул, – ты не принесешь мне стакан сока? Все равно какого.
Сильвио вскочил и бросился на кухню. Беатрис поправила шаль у себя на плечах.
– Значит, это вы – знаменитый Серенак?
– Почему «знаменитый»?
– Сильвио мне про вас все уши прожужжал. Вы не перестаете его удивлять. Точнее говоря, изумлять. Ваш предшественник использовал более… классические методы.
С кухни донесся голос Сильвио:
– Ананасовый подойдет?
– Да!
После секундной паузы она, в свою очередь, крикнула:
– А бутылка открытая?
– Да, вчерашняя.
– Тогда не надо!
Они немного помолчали.
– Нужно в подвале посмотреть, там еще должен быть.
Может, беременные женщины и сексапильны, думал Серенак, но до чего капризны. Любопытно, а в нормальном состоянии жена Сильвио такая же пышнотелая? И ведь не спросишь…
– Правда, он прелесть? – спросила Беатрис. – Лучший из мужчин. Знаете, Лоренс, я ведь его давно заприметила. И сразу себе сказала: «Чур, мое».
– Подозреваю, что он не слишком долго сопротивлялся. Перед вами трудно устоять.
– Спасибо. – Шаль сползла с плеч, и Беатрис снова подтянула ее. – Приятно услышать комплимент, особенно от вас.
– Почему особенно от меня?
– Потому что вы умеете видеть женщин.
Она произнесла это с легкой иронией. Шаль, разумеется, снова соскользнула, после чего Лоренсу не оставалось ничего другого, как перевести глаза на плоды мастерства Сильвио и его папаши.
– Мне он тоже нравится, – изучая взглядом балки, кирпичную кладку и стеклянные двери, сказал он. – И не только из-за шоколадных кексов и коллекции грилей.
Беатрис улыбнулась.
– Симпатия у вас взаимная. Хотя я не уверена, что это мне по душе.
– Почему же? Вы опасаетесь моего дурного влияния?
Беатрис плотнее запахнулась в шаль и наклонилась к разложенным на столе фотографиям.
– Гм… Кажется, вы кого-то подозреваете?
– Это он вам сказал?
– Кто же еще? Это его единственный недостаток. Как все скромники, в спальне он становится болтлив.
– Манговый? – Голос Сильвио донесся откуда-то снизу, видимо, из подвала.
– Ну если другого нет! Только похолодней! – Она улыбнулась Серенаку: – Не осуждайте меня, Лоренс. Могу я поэксплуатировать его еще несколько дней?
Инспектор молча кивнул. Беременные женщины не просто сверхсексапильны, они еще суперкапризны.
– Думаю, он такой во всем мире один. И вы его вычислили.
– Я тоже так думаю, инспектор.
– Пожалуй, ему чуть-чуть недостает воображения?
– Вот уж нет!
Вернулся Сильвио с большим стаканом, из которого торчала соломинка. На боку стакана красовался кружок апельсина. Беатрис поцеловала мужа в губы.
– Ну, поскольку я вымок до костей, то испытывать жажды не могу по определению… – начал Серенак.
– Простите, патрон! Что вы выпьете?
– А что у тебя есть?
– Пиво?
– Прекрасно! Только похолоднее. На апельсин я не претендую, но от соломинки не откажусь.
Беатрис одной рукой придерживала шаль, а во второй сжимала стакан.
– Сильвио, скажи ему, пусть катится к черту.
Бенавидиш расплылся в улыбке.
– Темное, светлое или безалкогольное?
– Темное.
Сильвио снова исчез в глубине дома. Беатрис опять склонилась к фотографиям.
– Это кто? Учительница?
– Да.
– Понимаю вас, инспектор. Она действительно… как бы это сказать… хорошенькая. Неотразимая. Как будто сошла с романтической картины. Или как будто специально позирует.
Лоренс вздрогнул от неожиданности. Как странно. Во время встречи с учительницей ему пришла в голову та же мысль. Беатрис внимательно рассматривала остальные снимки. Она отбросила назад спадающие на лоб волосы и слегка нахмурила брови.
– Инспектор! Хотите, я вам помогу?
– С расследованием?
– Да. На этих фотографиях есть деталь, которая прямо-таки бросается в глаза. Во всяком случае, в глаза женщине.
19
Стефани Дюпен стояла возле круглого окна и глядела на улицу, по которой шли мокрые жители Живерни. На ней все еще было облегающее черное платье. Через несколько минут она отошла от окна на пару шагов и сняла платье. Полураздетый Жак лежал в постели на боку. Он поднял глаза от бюллетеня по продаже недвижимости в округе Анделис. Комната располагалась в мансарде. Посередине потолка тянулась дубовая балка, с которой свисала лампочка с абажуром, заливавшая комнату рассеянным светом. Кожа Стефани приобрела в этом освещении оттенок красного дерева.
Стефани снова приблизилась к окну и стала смотреть на вечернюю деревню – площадь возле мэрии, тополя, школьный двор.
«Что ты встала у самого окна, – подумал Жак, – тебя же с улицы видно!» Но вслух он ничего не сказал. Стефани буквально прилипла к окну. На ней был только лифчик, черные трусы и серые чулки.
– Почему на похоронах все время идет дождь? – чуть слышно прошептала она.
Жак отложил журнал в сторону.
– Не знаю. В Живерни часто идут дожди, Стефани. В том числе во время похорон. Просто про дождь на похоронах люди дольше помнят. – Он уставился на жену пристальным взглядом. – Ты ложишься?
Она ничего не ответила, но медленно отошла от окна. Развернулась в три четверти оборота и поймала свое отражение в круглом окне.
– Я потолстела, тебе не кажется?
Жак улыбнулся:
– Смеешься, что ли? Ты…
Он замялся, подыскивая слово, способное передать то, что он чувствовал, глядя на ее длинные волосы, гибкую спину цвета меда и изгибы тела.
– Ты… Настоящая мадонна.
Стефани улыбнулась. Завела руки за спину и расстегнула лифчик.
– Нет, Жак. Мадонна красива, потому что у нее есть ребенок.
Пристроив бюстгальтер на плечики, висевшие на вбитом в балку гвозде, она повернулась и, не глядя на Жака, села на край кровати и принялась медленно снимать чулки. Жак вытянул из-под одеяла руку и положил ее на плоский живот жены. Чем ниже она наклонялась, снимая чулок, тем ближе к его руке была ее обнаженная грудь.
– Кому ты хочешь понравиться, Стефани?
– Никому. Кому я должна, по-твоему, нравиться?
– Мне, Стефани. Ты должна нравиться мне.
Стефани ничего не ответила. Молча легла и накрылась одеялом.
– А мне не понравилось, – после некоторого колебания сказал Жак, – как на тебя пялился этот полицейский. На похоронах Морваля. Очень не понравилось.
– Не начинай. Хватит уже.
Она повернулась к нему спиной. Жак слышал ее ровное дыхание.
– Завтра Филипп и Титу зовут меня на охоту. На плато Мадри. Ближе к вечеру. Ты не возражаешь?
– Нет. С чего бы я стала возражать?
– Точно? Если скажешь, я останусь.
Ровное дыхание. Вот и все, что у него есть – спина жены и ее дыхание.
Это невыносимо.
Он положил журнал в изножье постели. Чуть помолчав, спросил:
– Ты не будешь читать?
Стефани покосилась на ночной столик. На нем лежала одна-единственная книга. «Орельен» Луи Арагона.
– Нет, не буду. Можешь выключать.
В комнате стало темно.
На пол упали черные трусы.
Стефани повернулась к мужу:
– Сделай мне ребенка, Жак. Умоляю тебя.
20
Инспектор Серенак во все глаза смотрел на Беатрис, стараясь разгадать, что прячется за этой ее насмешливой улыбкой. Веранда словно превратилась в кабинет следователя. Жена Сильвио Бенавидиша зябко куталась в шаль.
– Беатрис! Так какая именно деталь бросилась вам в глаза?
– Она касается вашей учительницы. Кстати, как ее зовут?
– Стефани. Стефани Дюпен.
– Ах да, Стефани. Красивая девушка. По словам Сильвио, она разбила вам сердце.
Серенак нахмурил брови.
– Так вот. Руку даю на отсечение, что она никогда не крутила любовь с этим типом. С Жеромом Морвалем.
Беатрис еще раз внимательно пересмотрела все пять фотографий.
– Поверьте мне, она единственная из этих пяти женщин, никогда не вступавшая с ним в физический контакт.
– Что заставляет вас так думать? – Серенак, по ее примеру, тоже попытался изобразить загадочную улыбку.
Ответ прозвучал хлестко и категорично:
– Он не в ее вкусе.
– Вот как? А кто же в ее вкусе?
– Вы.
Беременные женщины отличаются редкой прямотой.
Вернулся Сильвио с бутылкой «Гиннесса» и большим фирменным бокалом и поставил то и другое перед начальником.
– А можно я здесь посижу, пока вы будете работать? – спросила Беатрис.
В глазах Сильвио мелькнул испуг. Лоренс сдул с пива шапку пены и проворчал:
– Какая разница, если он все равно все вам потом выболтает?
Бенавидиш воздержался от комментариев. Серенак ткнул пальцем в одну из фотографий и объявил:
– Ладно, я начинаю.
Беатрис и Сильвио наклонили головы, разглядывая снимок. Тот, на котором Жером Морваль взасос целовал сидящую у него на коленях девушку за заваленным бумагами письменным столом.
– С точки зрения следствия фото не представляет большого интереса. Снято в кабинете Жерома Морваля. Девушку зовут Фабиенна Гонкальв. Одна из его секретарш. Молодая и распутная. Из тех, что под деловым костюмом носят кружевные трусы.
Сильвио осторожно положил руку на плечо жены, которой происходящее явно доставляло массу удовольствия.
– Если верить подруге секретарши, это сцена пятилетней давности. Фабиенна тогда была не замужем. Не то что сейчас.
– По-моему, на убийство из ревности точно не тянет, – сказал Сильвио и перевернул фотографию. – А что насчет кода? «23–02»?
– Понятия не имею. Никаких соответствий обнаружить не удалось. Ни с датой рождения, ни с датой знакомства. Единственное, что лично у меня не вызывает сомнений, – второе число обозначает не месяц.
