Мод Анкауа
Дыши! План вселенной на тебя безупречен
Чрезвычайная ситуация
Когда мы с полным осознанием прикасаемся к своему страданию, мы трансформируем его.
Тит Нат Хан
Весь следующий день Мало провел, заново переживая этот вечер, который мог стать для него трагическим и последним, если бы не старушка, внезапно вмешавшаяся в ход событий. Он сидел в своем кабинете и обдумывал ее слова. Завершить свою миссию… Сказать, что у меня на сердце… О чем она хотела, чтобы он говорил? О своих коллегах? Он едва их знал. О боссе? Об этом пьянице? Могла она говорить о тех, кто разочаровал и сильно ранил его, о тех призраках, что годами преследовали его, о предателях, фальшивых друзьях, о Бенжамине, Жюстине или, что еще ужаснее, о его трусливом папаше? Чем больше он вспоминал о своих ранах, тем невыносимее казалась ему жизнь. Он пожалел, что отдал старухе револьвер. Он чувствовал себя таким одиноким, брошенным, что с удовольствием спустил бы курок и покончил бы со всем этим.
Когда он шел через опустевший офис, из кабинета Бертрана донесся женский крик. Он узнал голос Мари-Одиль, менеджера по подбору персонала. Он резко открыл дверь и увидел, что она пытается высвободиться из крепких объятий мужчины.
– Отпустите ее немедленно! – вмешался Мало.
Бертран обернулся и удивленно посмотрел на него мутным взглядом алкоголика. Мало почувствовал, что в нем нарастает гнев, отодвигая на задний план болезненные страдания. Его рука сжалась в кулак и будто налилась силой. И он выплеснул накопившуюся за много лет ярость прямо в лицо этому пятидесятилетнему увальню, который рухнул на землю.
В этот момент в кабинет ворвался Матьё и встал перед Мари-Одиль, загородив ее своим телом. Мало прислонился к стене и соскользнул на пол рядом с Бертраном. В голове звенело, будто он врезал сам себе. Он похлопал босса по щекам.
– Просыпайтесь, старина, просыпайтесь!
Через какое-то время – казалось, что прошла вечность, – Бертран заворчал, потом застонал, ощупал сломанный нос.
– Я отвезу его в больницу, а вы позаботьтесь о Мари-Одиль, – приказал Мало Матьё, потом повернулся к женщине. – С вами все в порядке?
Мари-Одиль кивнула, опустив глаза, и пробормотала «спасибо» дрожащими губами. Мало потащил Бертрана, еле державшегося на ногах, к своей машине.
– Почему вы ударили меня?
– Вы больны, Бертран, – холодно проговорил Мало.
Босс устало прислонил отяжелевшую голову к окну машины и вытер тыльной стороной ладони окровавленный нос.
Полночи Мало прождал результатов обследования, его тревожило и напрягало то, что он опять оказался в больнице. Врач прервал его мрачные размышления.
– Обычный перелом. Совершенно безобидный, учитывая критический уровень алкоголя в его крови, – спокойно произнес человек в белом халате. – Вы его родственник?
– Нет… коллега.
– Вашему коллеге нужна помощь. Мы понаблюдаем за ним день-два.
Когда Мало вернулся к машине на парковке, он увидел, что Матьё бежит ему навстречу.
– Как он? – запыхавшись, спросил коллега.
Мало вкратце пересказал слова врача. Он понимал, что поступил правильно, защитив Мари-Одиль, но чувствовал вину за то, что с такой несвойственной ему яростью ударил Бертрана.
– Знаете, он ведь не всегда был таким, – сказал Матьё, будто бы извиняясь за поведение генерального директора.
Мало мучила пульсирующая головная боль и ноющий кулак, но любопытство перевесило все эти неудобства.
– Хотите, посидим где-нибудь, выпьем, придем в себя?
– С удовольствием! – воскликнул Матьё. – Я знаю симпатичное местечко в двух кварталах отсюда.
Молодые люди устроились за столиком на крыше отеля, откуда открывался великолепный вид на Сукхумвит – фешенебельный район Бангкока.
Матьё рассказал, что до прошлого года Бертран был замечательным руководителем, все им восхищались. А потом у него умерла жена, и он запил. Его циничное поведение и уничижительные замечания уже отпугнули нескольких сотрудников.
– Когда мы узнали, что XSoftware купила K-Invest, когда мы прочли ваше великолепное резюме, мы начали надеяться, что вы возьмете на себя управление компанией.
Матьё выжидающе уставился на Мало в надежде услышать что-то обнадеживающее.
– Нет, я здесь ненадолго, – ответил Мало. – Моя задача – переосмыслить стратегию компании, а не брать управление в свои руки.
– Что ж, мы ошиблись, – вздохнул Матьё. – Мы потонем, на борту больше нет капитана!
– Не расстраивайтесь, Матьё, Бертран вернется, он в больнице только на два-три дня, – попытался утешить коллегу Мало.
– В таком состоянии лучше б уж и не возвращался вовсе!
Повисла пауза. Мало стало неловко, и он сменил тему:
– Как себя чувствовала Мари-Одиль, когда вы уходили?
– Она в шоке, конечно. Я за нее волнуюсь, тем более что у нее так непросто все сейчас дома.
Мало слушал Матьё и думал, как же его собеседник, да и все остальные сотрудники компании, привязаны к Мари-Одиль, которую между собой они называли Мао. Щедрая и заботливая, в этой компании, где работало около сорока инженеров, она играла роль наседки в курятнике. Вот уже несколько месяцев она страдала от неуместных приставаний Бертрана, и не только она.
– Самое ужасное, что ее муж, хоть я и видел его лишь однажды, еще хуже Бертрана, – продолжал Матьё. – Самовлюбленный эгоист, который думает только о карьере. Только «я» да «я», он постоянно унижает ее, придурок!
Матьё опустошил два стакана виски, и теперь его было не остановить. Он рассказал Мало, как вместе с Мари-Одиль и Зои они образовали неразлучное трио, несмотря на противоположные темпераменты, взгляды и жизненную философию. Зои приехала в Таиланд прошлым летом, чтобы быть поближе к другу детства Тео, в которого она была тайно влюблена. Он был когда-то управляющим парижским отелем и инструктором по дайвингу, но потом все бросил, чтобы за свой счет построить комплекс бунгало в заливе Пханг Нга.
– Этот остров южнее Пхукета, до него еще добираться самолетом часа два. Но Зои считает, что это все равно ближе, чем Франция! Когда Мари-Одиль разместила прошлым летом объявление о вакансии, она явилась уже на следующий день и умоляла взять ее. Она очень спонтанный человек и в то же время четко знает, чего хочет! Зои быстро подружилась с Мари-Одиль, которой сейчас очень плохо, хоть она и притворяется изо всех сил, что все в порядке. Не знаю, что случилось, Мари-Одиль отказывается об этом говорить, но она не виделась с дочерью вот уже несколько лет. И от этого она очень несчастна. Честно признаться, я рад, что вы сломали Бертрану нос: он только усугублял отчаяние Мари-Одиль, постоянно терроризируя ее.
За эти несколько часов, что они просидели в кафе, Матьё рассказал Мало много интересного. За элегантным костюмом и начесанными, нагеленными волосами скрывалась яркая, забавная и чувствительная личность, которая очень тронула Мало.
Он не слишком много выпил, но, вернувшись домой, ощутил последствия этого странного вечера: медленно наплывали воспоминания, вспыхивали в мозгу неожиданными картинками.
Флешбэк
Если вам разбивали сердце и у вас хватает при этом смелости проявлять доброту к другим живым существам, значит, вы не человек, вы ангел.
Киану Ривз
– Навсегда, до последнего вздоха! – хором проговорили Бенжамин и Жюстин, когда поезд подъехал к станции Ланьон.
Бабушка и дедушка Мало, Маду и ее муж Капитан, только что стали официальными опекунами мальчика. После смерти жены их сын Эрван впал в депрессию, и бедняжка Мало был передан на попечение социальных служб. Только после года переговоров он смог сесть в поезд и приехать к своим родным. Улыбаясь, он вышел из поезда и бросился в объятия бабушки, которая прижала его к груди.
– Я с вами навсегда, правда ведь? – спросил Мало, и глаза его наполнились слезами.
– Навсегда, милый, – успокоил его дедушка и крепко обнял внука. – Посмотри, кто пришел встречать тебя! Юнга Бенжамин и медсестра Жюстин.
Каждое лето втроем они пускались навстречу разнообразным приключениям, стремились исправить этот несовершенный мир: спасали раненых птиц, попавших в сети, очищали от мусора морское дно. Бенжамин и Мало были воинами, прятавшими свои лица под масками, а Жюстин – медсестрой, которая лечила двух Мстителей-защитников. Однажды в пылу игры трое наших героев забрались на яхту Капитана, чтобы выплыть в Атлантический океан.
– Навсегда, до последнего вздоха! – повторил Бенжамин и протянул своему другу шпагу.
Жюстин была смущена и вела себя более сдержанно. Мальчик, который ей нравился, приехал сюда жить, он будет ходить в ту же школу, что и она, и играть на той же детской площадке. Теперь они могли встречаться после уроков, по выходным и праздникам. Могли загадывать друг другу загадки, возвращаясь вместе домой по прибрежной тропе, которая соединяла Перрос-Гирек с Плуманаком, где был дом его бабушки. Жюстин все еще не могла в это поверить.
Мало высвободился из объятий бабушки и стал вдруг очень высоким. Он сразился картонной шпагой со своим другом и поцеловал Жюстин в щеку, отчего она мгновенно стала пунцовой.
Они весело болтали, пока ехали из Ланьона в Перрос-Гирек. Бенжамин поделился хорошей новостью:
– С понедельника мы все будем учиться в одном классе!
Мало радостно улыбнулся. После страшной аварии, оборвавшей жизнь его матери, он беспомощно наблюдал, как опускается его отец, который ничем больше не интересовался, кроме выпивки и работы. И теперь на заднем сиденье автомобиля, устроившись между Бенжамином и Жюстин, он чувствовал, как волны любви захлестывают его. Он скрестил руки на груди, словно защищая свое истерзанное детское сердечко, и слезы потекли по его щекам. Это были слезы потрясения после пережитой трагедии, слезы благодарности бабушке с дедушкой и друзьям, которые так добры к нему, и слезы радости, ведь впереди его ждет прекрасное будущее. Ему всего десять, а он уже изведал самый пик истинного страдания. И пока Бенжамин перечислял все приключения, которые он успел придумать и которые ждали их теперь, Мало с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.
Жюстин почувствовала, что другу плохо, и, сунув ему в руку носовой платок, прошептала на ушко:
– Не волнуйся, я исцелю твое сердце.
Мальчик взглянул на подружку покрасневшими от слез глазами и молча кивнул.
– Сегодня напечем блинов и устроим вечером праздник, – объявила Маду. – Будете хорошо себя вести – разрешу вам остаться ночевать в детской.
Друзья Мало радостно завопили, сам же он поспешно вытирал глаза носовым платком.
– Блинница скоро нагреется, – сказал Капитан, подмигнув внуку в центральное зеркало заднего вида.
С этого дня раны Мало постепенно заживали. Большую часть свободного времени он проводил на пляже с Жюстин, или в магазине спортивных лодок, где отец Бенжамина работал, а Бенжамин помогал ему, или у дедушки на яхте. Они развлекались рыбалкой, смеялись и разговаривали, а иногда просто молчали. Отец Мало был занят только работой, постоянно путешествовал с континента на континент и свое отсутствие компенсировал ежемесячными чеками. Эти деньги Маду и Рене клали на специальный банковский счет мальчика. Даже в трудные времена этот счет не трогали. Деньги откладывались на учебу внука. Конечно, пенсия Капитана была довольно скромной, но Мало при этом ни в чем не нуждался. Капитан пытался научить его тому, чему не удалось научить собственного сына, самому дорогому, что у него было, – любви к морю. Бабушка учила внука искать ракушки во время отлива, различать водоросли, она одаривала его всей своей нежностью. Благодаря этому потоку любви, разливавшемуся вокруг него, Мало сумел полностью восстановиться и стал блестящим учеником средней школы, с легкостью перешел в старшие классы.
* * *
Мало витал где-то далеко в воспоминаниях, но завибрировавший мобильник вернул его в настоящее.
Номер не определился. «Встречаемся через пятнадцать минут на ночном рынке. Третья улица направо при выходе из здания. Фуэнг», – прочел он.
«Откуда у нее мой номер?» – подумал Мало, он одновременно и раздражился, и развеселился. Сам не зная почему, он отправился на эту встречу.
Кокосовые оладьи
Люди, способные подняться над обстоятельствами и ради преодоления трудностей превзойти самих себя, – воистину великие.
Нельсон Мандела
Мало наткнулся на Фуэнг у входа на рынок. Она готовила каном крок, те самые знаменитые кокосовые оладьи. Плита представляла собой небольшую доску на двух козлах. На земле стоял газовый баллон, который и поддерживал огонь. На рынке торговали сезонными фруктами и овощами, с велосипедов, переделанных в специальные фургончики, продавали традиционную уличную еду. Это пестрое разнообразие было свойственно Бангкоку, в котором совершенно противоположные по духу вещи сосуществовали в удивительной гармонии: шикарные, дорогие рестораны со всех сторон облепляли прилавки, с которых торговали лапшой, шашлыком и рыбой на гриле по сорок батов, то есть всего один евро. Устроившись за пластиковыми столиками, местные смаковали разнообразные блюда, подававшиеся на подносах из нержавеющей стали.
– Что вы делаете? – спросил Мало.
Фуэнг улыбнулась в ответ. Потом принялась наливать в полукруглые чугунные формы изготовленную с добавлением кокосового молока смесь. Она добавила туда нарезанный мелкими кубиками тамаринд, вложила в центр семена лотоса, и через несколько секунд первые кокосовые оладьи были готовы. Перед ее прилавком образовалась очередь.
Старушка предложила Мало разложить на подносах готовые сладости и обслужить клиентов, протягивавших взамен по двадцать батов. Мало не стал спорить с пожилой женщиной, сделал так, как она спросила, а потом спросил:
– Вы заплатили мне целое состояние, чтобы я помогал вам на рынке? С вашей зарплатой вы не сможете потом выплатить долг.
Фуэнг, которую, казалось, ничто не могло смутить, широко улыбнулась в ответ.
– Попробуй, пока они горячие!
Мало взял одну оладью. Она и правда была восхитительной: жидковатая начинка, карамельная глазурь и свежее семечко лотоса, хрустевшее на зубах. Он не удержался и взял вторую.
– Фуэнг, я все покупаю, упакуй, что приготовила.
– Ну что ты, малыш, разве я могу так поступить! Взгляни на лица этих людей, выстроившихся перед тобой в очередь… вон вдалеке стоят дети. Они каждый день приходят сюда, чтобы попробовать мои кокосовые оладьи, и ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем делать их счастливыми. Это я должна заплатить им за то, что они наполняют мое сердце радостью.
Мало не поверил ей. Получалось, что Фуэнг каждый вечер, перед тем как отправиться убирать офисы, торгует выпечкой только для того, чтобы порадовать людей? Однако он с удовольствием наблюдал, как жадное, нетерпеливое выражение на лицах покупателей сменялось на радостное и счастливое, стоило ему протянуть им поднос с угощением. Он поймал себя на том, что улыбается им в ответ, настолько заразительной была их радость.
Менее чем через час не осталось ни одной кокосовой оладьи.
– Вот тебе пятьсот батов как знак того, что я выплачу и остальную сумму.
Фуэнг что – действительно предлагает ему половину своего дохода? Мало мягко отказался. Какой бы странной ни казалась ему эта старушка, ее мужество тронуло его до глубины души, он не мог взять у нее ни сантима.
– У нас договоренность: оплата через сорок пять дней, в конце месяца, – напомнил он.
Она кивнула и, лукаво улыбнувшись, добавила:
– Мы не обсуждали твои командировочные расходы, ты оплачиваешь все сам, но сегодня я тебя пригласила, и мне это приятно!
Мало расхохотался. Фуэнг собрала посуду в большую холщовую сумку и спрятала ее под прилавком. Потом она повела Мало в самое сердце рынка. Она пригласила его сесть за один из пластиковых столиков возле открытого трейлера. На лотках, прикрытых плексигласом, были разложены различные продукты: курица, говядина, креветки, рыба, экзотические овощи, о существовании которых он и не подозревал. В большом ведерке с растаявшим льдом лежали вперемешку пивные бутылки и банки газировки.
Несмотря на свою тягу к риску, Мало сомневался, что сможет здесь что-нибудь съесть. На его взгляд, прилавок олицетворял собой убожество и грязь.
– Фуэнг, это выше моих сил, я не хочу умереть от отравления!
– Совсем недавно ты был не против того, чтобы умереть, – пошутила старушка. – Что хочешь попробовать?
Отвращение исказило лицо Мало, ему было противно даже дотронуться до стола.
– Нет, правда, я не голоден.
В этот момент к ним подошел какой-то человек и почтительно поздоровался с Фуэнг. Она обняла его, и они обменялись несколькими словами на тайском. Потом он сложил руки, как для молитвы, и склонился перед Мало с улыбкой на лице.
– Познакомься, это мой зять Киё.
– Ваш зять?
Возглас вырвался помимо воли, Мало не хотел обидеть ни Фуэнг, ни ее семью.
– Да, моя дочь тут повариха, она королева тайской уличной еды.
Завсегдатаи вокруг них будто и правда наслаждались лакомствами. Однако французу бросилось в глаза, что европейцы не рискуют здесь обедать.
Фуэнг протянула ему некое подобие меню, но Мало торопливо пробормотал, что будет только пиво. Она сделала заказ, а потом сказала, широко улыбнувшись:
– Я слышала, что ты побил Бертрана! Это твой способ выразить то, что у тебя на сердце?
Мало удивленно взглянул на нее. Этот вопрос вернул его к суровой действительности.
– Нет, на самом деле я…
– Тебе стало легче?
– Обычно я не лезу в драку, просто я не мог допустить…
– Я не прошу тебя оправдываться. Дыши спокойно и попытайся понять, чувствуешь ли ты облегчение, хотя бы частичное.
– Я чувствую себя виноватым.
– Отодвинь это чувство вины в сторону, прислушайся к себе…
Мало попытался последовать совету старушки, он нервно подергивал ногами.
– Ладно, хорошо, да, мне стало от этого легче. Он вел себя просто недопустимо, в конце концов! – раздраженно проговорил он.
Лицо Фуэнг просветлело, она одобрительно похлопала его по руке.
– Очень хорошо.
– Нет ничего хорошего в том, чтобы избивать людей.
С улыбкой на губах Фуэнг наблюдала, как ее дочь несет на подносе блюда, которые она заказала: это были сом-там – острый салат из папайи, пад-тай – обжаренная рисовая лапша с фасолью, кусочками тофу, толченым арахисом, яйцами и креветками, каенг пхед – красный цыпленок карри, измельченный в остром соусе, и том кха кай – суп с лимонным вкусом, в который кладут корень каланги и листья кафрского лайма, сваренные в кокосовом молоке. Молодая женщина поставила на столик еще и пиво и свежий кокос. Все эти блюда источали такой восхитительный аромат, что Мало внезапно захотелось их попробовать.
– Познакомься, это моя дочь Прани.
Фуэнг обняла ее и погладила по щекам. Мало дал бы ей лет тридцать, столько же было и ему. Стройная и элегантная Прани носила черные широкие брюки, перетянутые на поясе двумя большими полосками ткани поверх бело-красной шелковой блузки. Длинные волосы были собраны сзади, и эта прическа очень шла ее нежному лицу. Она была на голову выше своей матери. Прани покраснела, смущенная неожиданной лаской Фуэнг, и поприветствовала Мало, сложив перед собой руки. Мало повторил жест молодой женщины, поддавшись ее обаянию. Потом она отошла в сторону, вернулась на «кухню».
Фуэнг принялась за еду и возобновила прерванный разговор.
– Мы, люди, похожи на скороварку. Время от времени нам приходится регулировать температуру, поэтому у нас на крышке есть такой рычажок, понимаешь?
Вместо пива Мало упивался словами Фуэнг.
– Ты слишком крепко завинтил крышку своей скороварки, вот она и взорвалась! Ты чувствуешь себя виноватым, а на самом деле просто выпустил лишний пар… Ням-ням, как вкусно пахнет!
Старушка принюхалась к ароматному блюду, потом протянула вилку Мало, который не сводил с нее глаз.
– Выбери, что тебе больше нравится. Можешь попробовать каждое блюдо, – великодушно предложила она.
Больше всего Мало очаровали ароматы лимона и имбиря, исходившие от куриного карри, который стоял прямо перед ним. Фуэнг предложила ему пад-тай, и он осторожно попробовал это блюдо.
Дочь Фуэнг оказалась такой симпатичной, что ему захотелось отдать дань ее кушаньям. Мало удивился нежности и пикантности этого сладкого блюда и улыбнулся Прани, она же издалека наблюдала за ним, ждала его вердикта. Фуэнг тоже ждала, сдержанно посмеиваясь.
Сосредоточенно орудуя вилкой, Мало снова заговорил:
– Да, я давно сдерживал ярость и выплеснул ее на Бертрана.
– Ярость на кого?
– Много на кого, всех не перечислить!
– Правда? Уверена, что ты не назовешь больше десяти человек.
Мало начал перечислять, не задумываясь. Он загибал пальцы, пока называл:
– Мать, отец, Жюстин, Бенжамин и…
Его возбуждение улеглось так же внезапно, как и возникло. Он вдруг подумал, как глупо, что он так разоткровенничался перед незнакомой женщиной.
– Всего пять человек! – сказала Фуэнг.
– Нет, четверо.
– Ты пятый!
– Я?
– Ну конечно, ведь именно ты страдал от сдерживаемой ярости все эти годы! Разве не так? Ведь ты наблюдал, как гнев разъедает все твои отношения, как из-за тоски тускнеют краски жизни. Это еще если не вспоминать о стыде, который ты пытаешься похоронить где-то глубоко внутри себя. Так что именно ты сам больше всего страдаешь от этой ярости!
– Вы ничего обо мне не знаете и не имеете права судить! – возразил Мало, задетый словами старухи.
– Я не хотела обидеть тебя, мне жаль, если так получилось, – мягко произнесла Фуэнг и коснулась его руки в знак примирения. – Тридцать дней – это короткий срок, необходимо быть искренними друг с другом, откровенными, если мы хотим чего-то добиться. И первое правило – это доброжелательность! Никто никого не осуждает, Мало! Все, что мы говорим друг другу, давай воспринимать как подарок.
Мало по-прежнему не понимал, чего от него хочет старушка, но в этот момент он согласился с ее словами – как-никак, а убеждать она умела! Когда он доел тарелку с пад-тай и съел том кха, Фуэнг спросила, понравилась ли ему стряпня ее дочери. Мало смутился, что так быстро все съел и не поделился с собеседницей, и он придвинул ей остаток супа.
Фуэнг нежно улыбнулась ему.
– В моем возрасте есть уже особо и не хочется. Мне было приятно смотреть на то, с каким аппетитом ешь ты.
– Должен признаться, что у меня были некоторые сомнения, когда вы предложили мне выбрать угощение, но это действительно вкусно.
– Расскажи мне о тех четырех.
– О ком?
– О твоих родителях, Жюстин, Бенжамине…
Мало не ожидал такой просьбы. Он никому не рассказывал о том, как умерла его мать. И все же его не оставляло странное ощущение, что этой незнакомой женщине он может рассказать все что угодно, сбросить к ее ногам груз, который давит на его плечи. И вот сдавленным голосом он начал рассказывать о бессмысленной, жестокой автокатастрофе, погубившей его нежную мать. Этот безжалостный удар судьбы, поразивший его в самое сердце и до сих пор отдававшийся в груди отдаленной болью, разрушил его невинное, счастливое детство. Он рассказал Фуэнг о своем отце, который после гибели жены ударился в пьянство, ушел с головой в работу и совершенно позабыл о собственном сыне, так что он в возрасте восьми лет оказался в детдоме и только благодаря упорству бабушки и дедушки обрел новый дом в Перрос-Гиреке, когда они стали его официальными опекунами. Он рассказал о том, что нежность Маду, забота Капитана, дружба Бенжамина и, конечно же, любовь Жюстин залечили на какое-то время его зияющие раны.
Мало взглянул на Фуэнг и увидел вдруг, что ее глаза полны слез. Эти слезы заставили его вспомнить о своих страданиях.
– Продолжай, – настаивала она.
– Я сумел начать новую жизнь в этой новой семье, в новом городе. Я наивно верил, что тоже имею право на счастье. Боль просыпалась в сердце время от времени, когда я вспоминал о матери или об отце, без которых мне было плохо. И, несмотря на все это, я научился любить. Мы с Жюстин были влюблены друг в друга, я позволял ей любить себя, пока…
Мало машинально окунул ложку в красный карри и поднес ее ко рту. Он почувствовал, как острая приправа обожгла ему рот, и жжение это было таким же болезненным, как мучившие его воспоминания. Фуэнг протянула ему свежий кокос, кокосовая вода мгновенно облегчила жжение.
Он пытался восстановить в памяти тот самый момент, когда все изменилось, перевернулось с ног на голову.
– Это случилось в июле 2008 года, мы тогда только отпраздновали двадцатилетие нашей дружбы, кажется, будто это было вчера, – вспоминал он.
– Это было вчера, – кивнула в ответ Фуэнг.
– Я прямо вижу, как обнимаю Жюстин, говорю ей, что волноваться не о чем, она создана для этой работы. Студенты ждали результатов перед воротами медицинского факультета Университета Ренна. Она не спала всю ночь, поэтому мы приехали рано. Я прошептал ей на ухо, что она будет лучшим врачом на свете. Трое мужчин вывешивали длинные списки с именами студентов. Я читал список тех, кого приняли, а она искала свою фамилию среди тех, кто срезался. Люди двигались, толкались, я закричал, что ее приняли. Она повернулась ко мне, будто бросая вызов сотням молодых людей, пытавшихся подобраться поближе к воротам. Я потянул ее за руку, чтобы показать ей ее имя среди тех, кто будет учиться на первом курсе. Она поцеловала меня, взяла за руку и повела на другую улицу, где ее ждали Бенжамин и Сэмюэль. Я рассердился, мне не особенно нравился этот Сэмюэль, который с начала лета пристроился к нашей компании. Бенжи все еще был моим другом, но я замечал, что он флиртует с Жюстин. Она бросилась в объятия нашего лучшего друга, а потом обняла и Сэмюэля, который ответил ей слишком горячо, на мой взгляд.
Мало снова попытался поднести ложку острого карри ко рту: жгучий перец заглушал горечь его воспоминаний.
– На следующей неделе я ждал важных новостей. Бабушка сообщила мне по телефону, что я тоже сдал экзамены и что у меня королевский выбор: Политехнический институт, Парижский университет и возможность поступить в престижный американский Гарвардский университет! Гарвард был моей мечтой, но я решил выбрать Политехнический институт, чтобы не уезжать далеко от Жюстин. Я накупил пирожных и, счастливый, отправился к возлюбленной. Жюстин открыла дверь, смутилась, и я сразу понял, что она не одна. Как сумасшедший я вбежал в комнату и увидел Сэмюэля, развалившегося на кровати… нашей кровати… он открыл один глаз, поздоровался со мной и снова заснул. Я был готов убить его, но меня будто парализовало, я не мог произнести ни слова. Я искал объяснения во взгляде Жюстин, но она смотрела в другую сторону. Она пробормотала лишь еле слышное «прости». Я выскочил на лестницу и столкнулся там с Бенжамином. По его смущенному взгляду я понял, что он знает обо всем. Он тоже опустил глаза. Я пробежал мимо него и бежал все дальше и дальше, мне хотелось совсем убежать от них. Ничего, кроме бегства, уже не имело значения, главное было уйти, исчезнуть, больше никогда их не встречать…
Фуэнг молча слушала Мало, она не перебивала его, когда он замолкал, не умея подобрать слов. Она так внимательно слушала, что Мало набрался смелости и продолжил:
– Через неделю вдруг приехал отец, он решил поздравить меня с успешным поступлением в институт. Он предложил мне переехать к нему в Нью-Йорк, где он работал.
Встреча была не особенно приятной: наши отношения были такими натянутыми, что нам не удалось поговорить по душам.
Фуэнг ласково погладила Мало по руке.
– Что же ты решил?
– Уехал в Гарвард, решил не оставаться во Франции, в Политехническом. Переехал в США и работал как проклятый. Потом я перевелся в Колумбийский университет. Когда ломаешь себе крылья, нужно время, чтобы снова научиться летать! Я хотел показать им всем, какую ошибку они совершили, бросив меня. Всем: матери, отцу, Жюстин… Окончив учебу, я сразу же нашел в Нью-Йорке работу, стремился сделать себе имя. Я создал компанию и перепродал ее через пару месяцев за несколько миллионов. Сфера новых технологий развивается довольно активно, и мне повезло, что у меня все сложилось так удачно. Я покорил самые высокие волны бизнеса, не боялся скользить по ним, и сегодня крупнейшие инвестиционные фонды борются за то, чтобы работать со мной.
Мало рассказывал, вспоминал, и его голос становился все громче.
– И у меня получилось!
Он сжал челюсти и ударил кулаком по столу.
– Что получилось, милый? – спросила Фуэнг.
– Доказать, кто я такой!
– И кто ты?
– Я достойный человек! Человек, не заслуживающий того, чтобы его бросали!
На лице Мало выражение самолюбия уступило место гневу, затем печали.
– Плохо, когда у тебя в детстве нет мамы, но еще хуже, когда и отец не поддерживает и не растит тебя. Боль ожесточила мое сердце, я превратился в озлобленное существо с колючками и шипами.
– И на стебле у розы шипы! – проговорила Фуэнг.
Потом она добавила:
