Мэри Элизабет Брэддон
Кровавое наследство
11
Рано утром Виолетта и ее мать оставили Вестфорд-хауз и отправились в наемной карете в Винчестер. Кроме своих платьев, белья и двух портретов Гарлея Вестфорда, они ничего больше не взяли, потому что акт Руперта Гудвина, который и сам мистер Мальдон признал действительным, распространялся как на мебель, так и на серебро, находившееся в доме.
Ровно в час того же дня они прибыли на вокзал Ватерлоо в Лондоне, где ожидал их Лионель, мрачный и бледный, являвший теперь резкую противоположность с тем беззаботным студентом, веселость которого распространялась на всех окружающих его. После обычных приветствий все трое сели опять в наемную карету и, быстро проехав несколько переулков, остановились перед маленьким чистеньким домиком.
Лионель грустно взглянул на мать и подумал о горьком впечатлении, которое должны были произвести на нее эта мрачная улица и этот невзрачный домик в сравнении с прекрасным домом в их бывшем поместье.
– Здесь очень бедно, милая мама, – сказал он, с чувством пожимая руку матери, – но я не смог найти ничего лучшего сообразно нашим средствам. Надо будет потерпеть, пока не поправятся наши обстоятельства.
– Душа моя, – ответила мать, с благодарностью посмотрев на сына, – грешно жаловаться, когда судьба сохранила мне вас.
Лионель употребил все старания, чтобы придать комнате несколько более веселый вид. В камине горел яркий огонь, а на столе стояла ваза с первыми цветами весны.
Искренняя привязанность друг к другу была единственной опорой в первые дни бедности этих жертв банкира. Испытание было тяжелое.
Каждое утро после скудного завтрака Лионель отправлялся – без средств и без друзей – отыскивать себе занятие в Лондоне; каждое утро Виолетта делала то же самое, чтобы добыть хлеб насущный, которого они уже скоро должны были лишиться. Но она была не счастливее брата, хотя многое знала. Но Лондон изобиловал образованными молодыми девушками, которые часто напрасно старались получить хотя бы скудное место. Равно и мистрисс Вестфорд старалась приносить пользу своим талантом, но также долго тщетно искала себе занятие. Наконец, когда уже мать и дочь почти потеряли надежду на работу, светлый солнечный луч проник в их жизнь и, казалось, пообещал им лучшие дни.
Одна знатная дама дала объявление в газетах, что ищет гувернантку своим двум дочерям. Виолетта прочла публикацию и немедленно отправилась по адресу.
Мистрисс Монтес Тревор была женщиной, которая думала об удовольствиях и нарядах. Она когда-то была чрезвычайно красива и воображала, что в сорок лет все еще сохранила всю прелесть своего девятнадцатилетнего возраста. Она была вдовой, и мысль о вторичном браке постоянно занимала ее, но она домогалась богатого мужа, так как привыкла к роскошной жизни.
Публикацию этой-то мистрисс Тревор Виолетта и прочла в газетах, и на следующий день она сидела в числе еще нескольких кандидаток в приемной этой дамы и с сильно бьющимся сердцем ожидала минуты, когда ее пригласят в кабинет и решат ее участь. Она знала, что для их семейства наступала самая горькая нищета, и мысленно молилась об успехе этого дела.
Наконец Виолетту ввели в кабинет мистрисс Тревор, которая неглиже, с веером в руках возлежала на изящной кушетке. Подле нее на маленьком столике стояли флакон с духами и чашка шоколада. Обе ее дочери стояли у окна и рассеянно смотрели в окно.
Как только Виолетта вошла, дрожа от волнения, мистрисс Тревор не могла удержаться от удивления.
– Какое прекрасное лицо! – воскликнула она. – Милая Теодорина, милая Анастасия, – обратилась она к дочерям, – видели ли вы что-нибудь прелестнее этого?
Виолетта и не подозревала даже, что это восклицание относилось к ней; она подошла к даме и сказала ей робко:
– Мистрисс были столь добры, что позвали меня к себе?
– Да, моя милая, я звала вас и очарована вами. Я люблю, чтобы все окружающее меня было прекрасно – мои комнаты, цветы, моя фаянсовая посуда. И вы прекрасны. Красота сделалась для меня так же необходима, как воздух, которым я дышу. Я уверена, что мы сойдемся с вами. Милая Анастасия, не находишь ли ты, что есть сходство между мисс… мисс…
– Вестфорд, – пролепетала Виолетта.
– Мисс Вестфорд и мною? В форме носов, например. Форма носа мисс Вестфорд та самая, которую покойный отец ваш называл чисто греческим типом. Я наперед уверена, моя милая, что вы мне понравитесь. Вы ведь играете на фортепиано, а также можете петь?
– О да, мистрисс!
Мистрисс Тревор указала рукой, на которой блестели драгоценные камни, на открытый инструмент.
– Доставьте нам удовольствие послушать вас! – сказала она.
Виолетта села за фортепиано и после коротких прелюдий, которые вполне доказывали, насколько развита в ее тоненьких пальчиках техника, спела итальянскую арию, в которой очень выгодно выказался ее голос.
– Отлично! – воскликнула мистрисс Тревор. – Вы ведь также умеете рисовать?
Виолетта открыла свой портфель и вынула из него несколько рисунков.
– Прекрасно, – сказала мистрисс Тревор, бросив на них небрежный взгляд, – и вы, конечно, говорите по-французски, немецки и итальянски, ибо я в своей публикации требовала этих познаний?
Виолетта ответила, что в совершенстве владеет этими тремя языками.
– И рекомендация о вас, надеюсь, хороша?
– Вы можете узнать обо мне у мистера Мортона, священника того округа, в котором я жила при жизни моего отца.
– Очень хорошо! – сказала пышная вдова, пока Виолетта передавала ей адрес своего духовника в Гампшире. – Я сегодня же напишу ему и нисколько не сомневаюсь, что ответ будет удовлетворительный. Итак, мы можем сейчас же со всем покончить. Сегодня среда, ответ мистера Мортона я могу получить в пятницу, а в понедельник вы уже можете начать занятия с моими дочерьми. До свидания! Позвони, Анастасия!
Виолетта подошла было к дверям, но нерешительно остановилась.
– Остается еще один вопрос, мистрисс, – робко сказала она. – Какая плата?
– Да, да! – воскликнула мистрисс Тревор. – В самом деле, я и забыла! Вы хотите условиться насчет платы? Совершенно верно. Плату, мисс Вестфорд, я назначаю по десять шиллингов в неделю.
– И сколько уроков? – спросила Виолетта.
– Начиная каждый день с девяти часов утра до двух пополудни, чтобы дать вам время спокойно обедать с своим семейством, – сказала мистрисс Тревор, снисходительно улыбаясь.
От девяти часов утра до двух пополудни, за десять шиллингов пенса в неделю! Виолетта вздохнула, вспомнив цену, которую платили ее учителям, и время, и труд, потраченные на ее образование.
– Может быть, вам мои условия не нравятся? – спросила кроткая мистрисс Тревор резко.
– О нет, мистрисс, я вполне довольна.
– И вы принимаете их?
– Да, мистрисс.
– В таком случае, я полагаюсь на вас, и вы можете начать уже с понедельника, конечно, с тем условием, что ответ мистера Мортона будет удовлетворительный.
– Я не боюсь противного, мистрисс, прощайте.
Почти счастливая вышла Виолетта из кабинета знатной дамы – десять шиллингов спасали их семейство от голодной смерти. Десять шиллингов в неделю предложила образованной учительнице госпожа Тревор, которая платила, не колеблясь, пять фунтов стерлингов за фаянсовую чашку! Торжествуя, она обратилась к своей старшей дочери и сказала:
– Я полагаю, что это дело было хорошо обделано! Десять шиллингов в неделю! Эта молодая особа, милая Анастасия, стоит по крайней мере сто гиней в год!
Младшая дочь, которая не походила на мать ни наружностью, ни характером, посмотрела на нее с упреком.
– Не жестоко ли это и даже несправедливо – предложить ей такую безделицу, когда она так много стоит? – сказала она.
– Жестоко, несправедливо? – повторила мистрис Тревор. – Ты ничего не понимаешь, дитя мое, и в жизни не сумеешь заключить выгодных сделок.
12
В понедельник по утру, Виолетта позвонила у одного из домов, находящихся в Регент-Парке. Служанка провела ее в маленькую комнатку, мрачную и холодную, меблированную скудно и совершенно отличную от блестящего будуара мистрисс Тревор. Виолетта приступила к выполнению своих обязанностей, но скоро убедилась в сомнительности их успеха. Анастасия Тревор, несмотря на хорошие способности, была ленива, а Теодорина, при совершенном отсутствии способностей, старалась извлекать всевозможную пользу из уроков наставницы.
– Вы найдете меня весьма малосведущей, мисс Вестфорд, – сказала она, – но не сомневайтесь в моем искреннем желании трудиться.
– Я и не сомневаюсь в нем, – кротко отвечала Виолетта.
Она занималась каждый день преподаванием различных предметов своим ученицам и не роптала на тяжесть своей жизни. Ее мирили с ней возможность относить в последний день недели десять шиллингов в квартиру своей матери. Обстоятельства Лионеля приняли тоже лучший оборот с получением места переписчика в конторе адвоката – хотя вознаграждение было самое скудное, он был ему рад. Мистрисс Вестфорд работала в свою очередь, и все они были почти счастливы возможностью трудиться один для другого. Но и это грустное счастье продолжалось недолго. Недель через шесть после вступления Виолетты в дом мистрисс Тревор, последняя предложила ей участвовать в вечере, назначенном на той же неделе, и хотя это участие не радовало Виолетту, она не могла от него отказаться из опасения обидеть мистрисс Тревор.
Вечер этот настал. Виолетта пришла в траурном платье, резко контрастирующем с яркой белизной ее прекрасных плеч, Теодорина была одета просто, в беленьком платье, но Анастасия явилась в самом блистательном наряде и была действительно поразительно хороша.
Собралось уже много гостей, когда Виолетта со своими воспитанницами вошла в зал. В числе этих гостей было несколько так называемых выгодных партий: одной из них был банкир Руперт Гудвин, которого мистрисс Тревор ловила для себя, другой – сэр Гарольд Ивра, которого она прочила в женихи Анастасии. Сэр Гарольд был молод и очень богат, а Анастасия – светская красивая девушка. Мистрисс Тревор была заранее уверена в успехе. Но каково же было ее разочарование, когда сэр Гарольд, почти не обращая внимания на ее дочь, увлекся, по-видимому, прекрасной наружностью ее наставницы. Мистрисс Тревор закусила себе губы до крови.
Виолетта не замечала выразительных взглядов молодого баронета, и ее кроткие и робкие ответы скоро прекратили разговор, который начал с ней сэр Гарольд.
Наступила наконец и минута, ожидаемая так нетерпеливо мистрисс Тревор и Анастасией: Виолетта села за инструмент, чтобы аккомпанировать пению Анастасии. Последняя окинула торжествующим взглядом общество, гордая сознанием своей красоты. Сэр Гарольд в раздумье смотрел на нее. Одобрительный шепот пронесся в собрании, когда Виолетта сыграла прелюдию. У Анастасии было отличное сопрано, но отсутствие выражения портило впечатление от ее прекрасного голоса. Мистрисс Тревор, говорившая в другой комнате с Рупертом Гудвином, пригласила его пойти послушать пение, и оба стали в дверях, так что и фортепиано, и лица пианистки и певицы были им хорошо видны. При взгляде на прекрасное и задумчивое лицо Виолетты Гудвин побледнел.
– Кто эта молодая дама в трауре? – спросил он мистрисс Тревор, которая не заметила волнения на лице банкира. Но сам вопрос оскорбил ее невниманием гостя к ее собственным дочерям.
– Молодая особа, так сильно интересующая вас, – отвечала она не без колкости, – наставница моих детей – мисс Виолетта Вестфорд. Она сильно горюет о недавней потере своего отца, погибшего во время морского путешествия.
Легкая дрожь пробежала по лицу банкира, но он пересилил себя; что-то сатанинское заблистало в его глазах.
– Так наставница ваших детей – дочь капитана Вестфорда? – сказал он мистрисс Тревор. – Жаль, очень жаль!
– Почему? – удивилась мистрисс Треворс удивлением.
– А потому, – ответил он, – что я принимаю в ваших детях живое участие и имею свои причины жалеть о том, что наставление этих милых девушек поручены особе такого пошиба, как дочь капитана Вестфорда.
– Вы пугаете меня! – воскликнула мистрисс Тревор. – Мне рекомендовали мисс Вестфорд с отличной стороны. Умоляю вас, расскажите мне все, что знаете о ней.
– Но только не теперь, – отвечал банкир. – Завтра, если хотите, или даже нынче, если только представится удобный случай.
Анастасия между тем кончила арию, и гости, выразив ей свое восхищение, обратились к Теодорине с просьбой спеть, в свою очередь. Молодая девушка хотела отказаться, но просьба Виолетты заставила ее исполнить желание гостей, как ни трудна казалась ей эта задача.
– Как! – воскликнула мистрисс Тревор. – Могу ли я верить своим глазам? Теодорина хочет петь? У бедной девушки хотя и сносный голос, но она вовсе не владеет им.
Эти слова были сказаны матерью самым презрительным тоном, потому что ей было невыносимо, если Теодорина обращала на себя малейшее внимание в ущерб Анастасии.
Первые звуки прекрасного контральто были слабы и нерешительны, но мало-помалу оно выказалось в полной своей силе и гибкости. Она пела простую народную песню «Старый Роберт Грей», но еще до окончания ее все слушатели были глубоко тронуты. Короткое торжество Анастасии совершенно затмилось – она и ее мать с трудом скрывали свою досаду.
– Мне было бы приятнее, если бы вы спросили моего позволения, прежде чем заставили петь Теодорину, мисс Вестфорд, – сказала мистрисс Тревор. – Она еще слишком молода, чтобы петь при таком большом обществе, и к тому же эта баллада скорее подходит к детской, нежели к гостиной.
– Прошу вас, не говорите этого, мистрисс Тревор, – перебил сэр Гарольд Иври. – Пение младшей вашей дочери вызвало у нас слезы. – Он с восторгом посмотрел на Теодорину, но в ту же минуту глаза его с еще большим восторгом обратились к Виолетте.
– Я уверен, – сказал он ей, – что мисс Теодорина многим обязана своей наставнице. Не споете ли и вы нам чего-нибудь? – И он обратился к мистрисс Тревор: – Будьте так добры, присоедините вашу просьбу к моей, не то мы лишимся удовольствия услышать пение мисс Вестфорд.
Мистрисс Тревор нахмурилась, но не могла не исполнить желания такого почетного гостя, каким был молодой баронет, и потому весьма ласково попросила Виолетту уступить его просьбе. Та, не знакомая с притворством, без всяких отговорок села за инструмент, чтобы исполнить желание баронета. Она пела простую песнь, но с таким глубоким чувством, что почти все слушатели были тронуты. Она сама с трудом удерживала выступающие слезы, ибо вспомнила, как часто пела эту песню своему отцу в счастливом Вестфорд-хаузе. Когда она кончила, сэр Гарольд наклонился к ней и поблагодарил за пение.
– Но я боюсь, что эта песня возбудила в вас горькие воспоминания, – сказал он ей.
– Да, я вспомнила о любимом отце, которого лишилась, и о счастливых родных местах, которые мы принуждены были оставить.
– Так вы в трауре по отцу? О, извините, если мои вопросы нескромны, но я принимаю глубокое участие во всем, что вас касается!
Виолетта с удивлением посмотрела на молодого баронета, она никак не могла объяснить себе, по какой причине он ею так интересуется.
– Да, – сказала она, – я в трауре по отцу, лучшему отцу, который имел в виду только счастье своих детей.
Тут разговор их прекратился, так как Анастасия готовилась петь, а Виолетта должна была ей аккомпанировать. Полчаса спустя гости начали расходиться, и Виолетте позволили возвратиться домой. Когда она подошла проститься с мистрисс Тревор, она заметила обидное невнимание к себе, но она была слишком утомлена, чтобы долго размышлять о причине подобного поведения, и потому незаметно вышла из зала и отправилась в переднюю, чтобы отыскать свою накидку. Едва она успела накинуть ее, как услышала легкие шаги и, обернувшись, увидела сэр Гарольда Иври.
– Надеюсь, – почтительно сказал он, – вы позволите мне убедиться в том, что вы благополучно достигнете дома; вы – одна, и я считал бы счастьем быть вашим провожатым.
Виолетта покраснела. В счастливые дни свои она привыкла, чтобы ее провожали до кареты, когда она возвращалась с бала; теперь же она едва могла скрыть чувство стыда, может быть, и ложного. Но она тотчас оправилась и отвечала:
– Вы очень добры, сир Гарольд, но я иду пешком и к тому же, вероятно, меня ожидает мой брат вблизи этого дома.
– Ваш брат? – воскликнул баронет с неудовольствием. – Ему, конечно, я должен уступить, но вы, по крайней мере позволите мне проводить вас до него?
Он подал ей руку, и она, убедившись в неловкости отказать ему, приняла предложение. Но недалеко пришлось им идти вместе: в конце террасы дома стоял Лионель, под защиту которого сэр Гарольд вынужден был отдать Виолетту. Но он не оставил их; он дошел с ними до моста Ватерлоо, где наконец решился проститься, боясь поставить их в затруднительное положение, если пойдет далее и узнает, в какой грязной части Лондона они живут. Он достаточно видел и слышал, чтобы знать, что Виолетта и брат ее жили в горькой бедности, и вполне сознавал щекотливость их положения, но он неохотно оставлял их.
– Я никогда не забуду вашего пения, – сказал он, прощаясь с Виолеттой, – и надеюсь, что еще не раз услышу его. – С этими словами он почтительно откланялся ей.
13
Несмотря на позднюю пору, в которую Виолетта вышла из дома мистрисс Тревор, она на следующее утро должна была явиться в обычное время для занятий. Ровно в девять часов она была уже в доме мистрисс Тревор и хотела отправиться прямо в учебную комнату, как была остановлена лакеем.
– Мистрисс Тревор желает поговорить с вами в своем будуаре, – сказал он ей с той наглостью, с которой вообще встречает получающий хорошую плату лакей дешево доставшуюся учительницу. – Дело важное, и потому поспешите к ней.
Виолетта удивилась. Мистрисс Тревор имела обыкновение вставать очень поздно. Что побудило ее встать так рано, и какое могло быть между ними важное дело? Виолетта поспешила в будуар знатной дамы, которая никогда не была так свежа и так хороша, как в эту минуту. При первом взгляде на мистрисс Тревор, сидевшую за роскошным завтраком, и на старшую ее дочь Анастасию Виолетта почувствовала, что случилось что-то недоброе, но, не сознавая за собой никакой вины, она спокойно перенесла презрительные взгляды обеих дам.
– Мисс Вестфорд, – сказала мистрисс Тревор со свойственной ей важностью, – когда вы в первый раз посетили мой дом, я приняла вас почти с детским доверием. Вы мне понравились. Вы хороши собой, и так как я такое существо, на которое все прекрасное имеет большое влияние, то мне необходимо, чтобы все окружающее меня было прекрасно. Вы у меня искали занятий, и я с доверчивостью приняла вас в свое семейство и поручила вам воспитание моих детей. Теперь же, когда я воображала, что могу быть спокойной, доверяясь вашей честности, должна сознаться в том, что жестоко ошиблась.
Мертвая бледность покрыла лицо Виолетты; она в первый раз в жизни испытывала всю горечь оскорбления.
– Чем же я обманула ваше доверие ко мне? – спросила она гордо и спокойно.
– Ах, мисс Вестфорд, – возразила вдова, поднеся платок к своим глазам, – это чрезвычайно печальная история. Против вас самой я по-настоящему ничего не имею, кроме только того, что вы скрыли от меня всю правду.
– Я скрыла от вас правду, мистрисс? – воскликнула Виолетта. – Какую правду?
– Вы обманным путем вступили в мой дом. Вы скрыли от меня все прошлое вашей несчастной матери.
– Прошлое моей матери? Что же могла сказать про нее иное, как то, что она лучшая и нежнейшая мать, которую я люблю больше жизни?
– Несчастная дочь, разве вы не знаете поведения вашей матери до ее вступления в брак с вашим отцом?
– Мистрисс, что могу я знать о матери своей? И кто осмелился бросить хотя бы тень подозрения на нее?
– Человек, который, к несчастью, слишком хорошо ее знает, – ответила мистрисс Тревор. – Бедное дитя, я почти начинаю верить вам, что вы не знаете истины; но имя вашей матери должно бы быть вам известно?
Яркий румянец покрыл лицо Виолетты, и какое-то чувство испуга овладело ею. Она не знала прежнего имени матери, никогда не говорившей о своем прошлом. Таинственная завеса лежала, казалось, на этом периоде ее жизни; но детская привязанность рассеивала всякие подозрения.
– С этой минуты я отказываюсь от всех занятий в вашем доме, мистрисс Тревор, – сказала молодая девушка с негодованием. – Кто бы ни был тот человек, который осмелился оклеветать мою мать, я объявляю его самым фальшивым и низким существом.
– Особа, которая рассказала мне печальную историю вашей матери, занимает слишком высокое положение в обществе, чтобы снизойти до клеветы. Она рассказала мне факты, которые, я надеялась, вы будете в состоянии оправдать – но вы этого не можете. Вы даже не можете назвать имени вашей матери. Но я его знаю, мисс Вестфорд! Ваша мать – урожденная Понсонби, и отец ее, сэр Джон Понсонби, сердце которого не перенесло позора дочери, выгнал ее из дому.
– В чем же состоял этот позор, мистрисс Тревор? – спросила Виолетта. – Я имею право узнать всю историю вымышленных низостей, которую мог рассказать вам какой-то жалкий клеветник про чистейшую из всех женщин.
– Нет, дитя мое! – возразила мистрисс Тревор с мнимым участием. – Я и так уже сказала более чем достаточно. Я жалею о вашем несчастье, ибо нет больше несчастия, чем быть дочерью падшей женщины. Но я сама мать и должна заботиться о своих дочерях и потому не могу допустить, чтобы вы продолжали посещать мой дом.
– Вы не можете допустить этого! – воскликнула Виолетта, в высшей степени оскорбленная. – Неужели вы думаете я переступлю порог дома, где так гнусно оклеветали мою мать? Нет, мистрисс. Я прощаюсь с вами и никогда не желаю встретиться с особой, которая могла причинить мне такую страшную боль.
С этими словами Виолетта вышла, как казалось, спокойная, но природа взяла свое, и горькие слезы потекли по щекам несчастной девушки: то были слезы стыда. Накрыв лицо вуалью, она медленно шла, чтобы отдалить тяжелую минуту ответа на вопросы брата и матери. Но избегнуть этой минуты не было возможности – она дошла до дома. Мистрисс Вестфорд сидела у окна, занятая рукоделием, а Лионель писал. При появлении Виолетты оба посмотрели на нее с радостным удивлением.
– Как это случилось, дитя мое, – воскликнула мистрисс Вестфорд, – что мистрисс Тревор так рано отпустила тебя сегодня?
Едва произнесла она эти слова, как уже заметила, что с дочерью случилась какая-то неприятность. Глаза, наполненные слезами, и страшная бледность лица Виолетты все ей сказали.
– Что случилось? – тревожно спросила она.
При этих словах Виолетта не могла более удержаться и разрыдалась.
– Милая маменька, – произнесла она, – особенного ничего не случилось. Мы только к несчастью так бедны, а найти себе место в Лондоне так трудно. Мне отказали – вот и все.
– Все! – Клара Вестфорд хорошо знала, что для бедности страшна потеря даже самого незначительного заработка, но она скрыла горечь новой неудачи и, прижав к груди свою дочь, улыбаясь, сказала ей: – Хорошо, дитя мое, мы будем подыскивать тебе другое место, ведь это – не единственное в Лондоне. Но скажи, Виолетта, отчего ты оставила занятия у мистрисс Тревор?
– Она отказала мне, мама, – рыдала Виолетта.
– По какой причине?
– Да, по какой причине? – спросил брат, оставивший свои письменные дела и подошедший к сестре.
– Особенной причины не было. Мистрисс Тревор не имеет никакой причины быть мной недовольной.
– И все-таки она отказала тебе?
– Да.
– В таком случае, она тебя обидела! – воскликнул вспыльчивый молодой человек. – Она обидела тебя, и я сию же минуту отправлюсь к ней и потребую от нее объяснений.
Он схватил шляпу и направился к двери.
– Нет, нет, нет! – воскликнула Виолетта. – Не ходи к ней! Не спрашивай ее!
Бедная девушка страшилась последствий, которые должна была произвести такая клевета на мать.
– Пусти меня, Виолетта! – сказал Лионель, освобождаясь из рук сестры. – Я должен и хочу говорить с этой женщиной, я хочу и должен узнать, почему она тебя обидела.
– Нет, Лионель, я не пущу тебя к ней.
Лионель строго и пытливо посмотрел на бледное лицо сестры.
– Виолетта, – сказал он, – за всем этим скрывается что-то, чего я не могу понять и страшусь угадывать. Почему не хочешь ты, чтобы я повидался с мистрисс Тревор, если ты не оставила дом ее по обстоятельствам, которые вредят твоей честности?
– Думай обо мне что хочешь, – ответила Виолетта, – но если ты меня хоть немного любишь, то не переступишь через порог дома мистрисс Тревор.
– Как хочешь, – холодно ответил Лионель, – ты о чем-то умалчиваешь, и я вовсе не желаю более допытываться.
– Да, именно, я умалчиваю о чем-то, – сказала Виолетта, – но я утверждаю, что мы – жертвы чьей-то скрытой мести.
– Можешь ли ты сомневаться в своей сестре?! – воскликнула мать, обнимая свою неутешную дочь. – Успокойся, дитя мое, мы обе имеем полное доверие друг к другу, не правда ли?
– Да, мама, мы будем до смерти верить друг в друга, – сказала Виолетта.
Клара Вестфорд и не знала глубокого смысла этих слов, как не знала тяжелого испытания, которое перенесла ее дочь в этот день. Лионель подошел к сестре и протянул ей руку, которую та с жаром схватила.
– Прости меня, Виолетта, – сказал он. – Я не прав, что мог в тебе сомневаться.
И опять любовь и спокойствие воцарились в бедном жилище – та любовь, которая облегчает все заботы бедности, то спокойствие, которое дороже блеска и богатства.
