Н. А. Богомолов
Печать русского символизма
Глава четвертая
АЛЬМАНАХИ И КОЛЛЕКТИВНЫЕ СБОРНИКИ
Традиционным средством конституирования литературного направления в России был журнал, однако в тех случаях, когда издателям из финансовых соображений было невозможно организовать издание журнала или газеты, они обращались к альманаху или сборнику (для данной главы принимается различение по принципу периодичности: альманах – издание периодическое, хотя периоды могут быть весьма долгими и нерегулярными, а коллективные сборники – непериодические). Так же обстояло дело в случае символизма. Если петербургской группе удалось найти пристанище в журнале «Северный вестник», то у московской не было такой возможности, и первым книгоиздательским опытом для них было именно издание сборников «РУССКИЕ СИМВОЛИСТЫ» (3 выпуска, 1894–1895).
Первый сборник был полностью занят произведениями В. Я. Брюсова и А. Л. Миропольского, во втором на титульном листе было заявлено: «Стихотворения Дарова, Бронина, Мартова, Миропольского, Новича и др.» (за «др.» скрывались Брюсов, М., К. Созонтов, ***, З. Фукс). В третьем стихи были подписаны, помимо уже известных Брюсова и Дарова, – Г. Зарониным, Ф. К., В. Хрисонопуло. Помимо этого, в сборник были включены переводы Новича, Бронина, Брюсова и М. из Приска де Ландель, Э. По, Верлена, Малларме, Метерлинка, А. Рембо, Л. Тальяда[107].
«Русские символисты» были плодом активной деятельности Брюсова, который вдобавок еще скрывался за многочисленными псевдонимами (В. Даров, А. Бронин[108], М., К. Созонтов, ***. З. Фукс, Ф. К.). Реально в них участвовали, помимо Брюсова, А. Л. Миропольский (А. А. Ланг), Н. Нович (Н. Н. Бахтин), Эрл. Мартов (А. Э. Бугон), Г. Заронин (А. В. Гиппиус) и В. Хрисонопуло. Претендовали на участие во втором выпуске также А. М. Добролюбов и Вл. В. Гиппиус, однако Брюсов, поссорившись с ними, отверг их произведения.
Значение «Русских символистов» для развития направления чрезвычайно велико. Прежде всего, сборники декларировали присутствие в России символизма-декадентства. Если публикации символистов в «Северном вестнике» носили несколько академический характер, то «Русские символисты» не стеснялись журнальными условностями и манифестировали устремления сотрудников с предельной по тем временам резкостью как в декларациях (особенно в предисловии ко второму сборнику), так и в стихотворениях. Второе обстоятельство – создание впечатления (отчасти основанного на мистификации) присутствия широкого круга сторонников. Третье – широкая полемика в печати, тщательно учтенная Брюсовым в предисловии к третьему сборнику, – «Зоилам и аристархам»[109]. Она не только принесла громкую известность символистам (особенно следует отметить статьи Вл. Соловьева, включавшие пародии на произведения символистов, очень долго вспоминавшиеся читателями), но и дала возможность им высказаться самим по поводу своих воззрений[110]. Наконец, уже после появления первого сборника Брюсов стал получать от различных авторов их произведения для напечатания в последующих, что свидетельствовало о существовании в России целого ряда писателей, ориентированных на символизм.
Вторым опытом соединения произведений символистов в сборнике стала «КНИГА РАЗДУМИЙ» (СПб, 1899)[111]. В статье о Коневском Брюсов вспоминал: «Через меня Коневского узнал К. Бальмонт, и я помню, с каким восторгом одно время он говорил о юноше-поэте. Памятником этого первого увлечения осталась „Книга раздумий“, сборник стихов, изданный К. Бальмонтом, где он поместил свои стихи рядом не только с моими (чего он давно хотел), но и со стихами почти никому тогда не известного Коневского (четвертым участником „Книги раздумий“ был художник-поэт Модест Дурнов)»[112]. Несмотря на продекларированный характер памятника общей дружбы и симпатии, сборник был существен демонстрацией новых принципов группировки сил внутри символизма. Как нам представляется, «Книга раздумий» декларировала завершение эпохи символистских «бури и натиска» и обращение к поэзии мысли, к своеобразному варианту философской лирики. В то время такая эволюция символизма оказалась незамеченной, но со временем, особенно когда по книгам стихов поэтов-участников оказалось возможным создать более полное представление об их эволюции, стихи из сборника стали читаться по-иному. Из откликов на него наиболее существенным представляется рецензия Вл. В. Гиппиуса, послужившая поводом к резкому разрыву между ним и Коневским[113].
Не позже сентября 1900 г. началась подготовка к изданию первого символистского альманаха «СЕВЕРНЫЕ ЦВЕТЫ» (название с явным расчетом заимствовано у альманаха, издававшегося Пушкиным и Дельвигом в 1825–1832 гг.). Первоначально предполагался типичный для конца XIX в. альманах, рассчитанный на массового читателя, что предполагало привлечение широко читаемых авторов. Об этом свидетельствуют попытки вовлечения в предприятие М. Горького, участие в первом альманахе И. А. Бунина (который также активно помогал собирать материалы для книги), А. П. Чехова, К. М. Фофанова. Однако постепенно становилось ясно, что для обретающего свои окончательные очертания книгоиздательства «Скорпион» и складывающегося символизма существеннее собрать альманах «идейный», то есть преимущественно посвященный произведениям символистов. До известной степени состав альманаха соответствовал общей линии издательства «Скорпион» (с учетом того, что публикация переводов исключалась). В первом альманахе были представлены почти все крупнейшие на тот момент авторы-символисты и каким-либо образом связанные с этим направлением: З. Гиппиус, Балтрушайтис, A. Добролюбов, Бальмонт, Сологуб, Коневской, Брюсов, В. Розанов, М. Лохвицкая; во втором альманахе появились Мережковский и Минский; в третьем – Андрей Белый, Блок, Волошин, Вяч. Иванов; в четвертом – С. М. Соловьев и Ремизов. Наряду с ними были представлены и писатели второго ряда: М. Криницкий, Вл. Гиппиус, Г. Бахман, П. Перцов, А. Курсинский, А. Л. Миропольский, Д. Н. Фридберг, Л. Вилькина, В. Гофман, С. Рафалович, Л. Семенов, Л. Зиновьева-Аннибал, М. Пантюхов, а рядом с ними – и вовсе не оставившие следа в литературе: А. Мирович, B. Корин, Ю. Череда (Ю. П. Дягилев, брат С. П. Дягилева). Попадали в «Северные цветы» и произведения явно случайных для символизма авторов (Л. Жданов, с которым Брюсов дружил в начале века, А. М. Федоров). Но общая линия альманаха может быть определена как постепенное и все устрожающееся с течением времени движение к подчеркнутому обособлению от любых иных литературных направлений. При этом регулярным отделом в альманахе был отдел публикаций, историко-литературных разысканий и статей о русской классической литературе. В «Северных цветах» печатались стихи Фета, Тютчева, Каролины Павловой, Полонского, письма Пушкина, Тютчева, Фета, Некрасова, Вл. Соловьева, Тургенева. Таким образом выстраивалась линия преемственности между русской классикой и современной литературой, подчеркнутая и тем обращением с текстами, которое могли выдерживать произведения современных литераторов. Характерный пример – «Из черновых набросков к роману „Петр и Алексей“ Д. Мережковского» (третий альманах).
Всего в 1901–1904 гг. вышло четыре выпуска «Северных цветов»[114], подготовившие почву для издания собственного символистского журнала, которым с 1904 г. стали «Весы». Последний выпуск (1911) уже не имел принципиального значения и был отчасти даже заполнен случайным материалом (стихи и проза знакомца Брюсова, начинающего киевского поэта Д. Навашина). Помимо этого в сборник вошли также стихи, проза и пьесы З. Гиппиус, Бальмонта, Брюсова, Кузмина, Балтрушайтиса, Б. Садовского, Н. Гумилева и Волошина.
В 1903–1905 гг. появилось три выпуска «АЛЬМАНАХА КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВА „ГРИФ“» под редакцией С. А. Соколова, манифестировавшие устремления новой группы символистов, явно второстепенных, но претендующих на видное место в литературе. Как и вся деятельность «Грифа» (см. главу «Издательства»), альманахи выглядели противоречиво: Соколову удалось привлечь к участию некоторых видных писателей (Бальмонт, Андрей Белый, Сологуб), но в общем была верно уже цитировавшееся ранее определение Брюсова: «… они издали альманах „Гриф“ – серый и по обертке, и по содержанию»[115]. Следует отметить, что в «Грифе», как и во всей издательской деятельности одноименного издательства, была очевидна линия на поддержку начинающих поэтов и прозаиков. Так, там дебютировали некоторые заметные впоследствии авторы: В. Ф. Ходасевич, А. И. Тиняков, Н. И. Петровская. В 1914 г. был издан юбилейный альманах «Гриф» с участием основных авторов первых трех альманахов, однако он имел уже лишь мемориальное значение.
Из других альманахов, сыгравших сколько-нибудь заметную роль в символистском движении, следует отметить редактировавшиеся Г. И. Чулковым «ФАКЕЛЫ» (3 выпуска, 1906–1908; первоначально задумывался как журнал), явившиеся почти официальным органом «мистических анархистов» и ориентированные не столько на художественное творчество, сколько на теоретические статьи (второй альманах и вовсе целиком состоял из статей), представлявшие попытку обосновать принципы этой теории. Как и «мистический анархизм» вообще, так и «Факелы» в частности были встречены и символистами, и сторонними наблюдателями весьма скептически[116]. Даже наиболее удачный первый сборник (с участием Вяч. Иванова, Сологуба, Брюсова, Блока, Белого и др.) вызвал серьезные упреки в стремлении подчинить творческие индивидуальности авторов идеологической догме[117]. Следует отметить, что особенно неудачными казались читателям и рецензентам именно статьи, свидетельствовавшие о явно недостаточной мыслительной подготовке их авторов. Особенно долго издевались в печати и в частном общении над формулировкой из статьи Городецкого: «Всякий поэт должен быть анархистом. Потому что как же иначе?»[118]. Это «как же иначе» стало своего рода формулой «мистического анархизма», неудачное суждение стороннего автора подвело черту под существованием целой литературной группы.
В 1906 вышло также два в чем-то напоминавших «Факелы» литературно-философских сборника «СВОБОДНАЯ СОВЕСТЬ», при участии Андрея Белого, С. М. Соловьева и Эллиса[119]. В предисловии было заявлено о стремлении сочетать философию, религию и художественное творчество в некое универсальное построение, но эта попытка явно не удалась. Как статьи, так и поэтические произведения были явно вторичными, что Брюсов понял как результат пренебрежения большинства авторов новейшими достижениями искусства: «Как бы ни был современный человек чужд „новому искусству“, но он лишь тогда действительно современен, если перестрадал в себе и гордость Ницше, и скептицизм Уайльда, и безумие Пшибышевского, и скорбь Метерлинка»[120]. Пожалуй, следует согласиться с тем, что в «Свободной совести» не было напечатано литературных произведений, сколько-нибудь отвечающих этим требованиям.
Появление сразу нескольких собственных литературных журналов ослабило желание символистов издавать «идейные» альманахи. Вторая половина 1900-х гг. и начало 1910-х отмечена почти полным их отсутствием. Из заметных изданий следует отметить лишь альманахи «СИРИН» (1913–1914. 3 выпуска), где был опубликован роман Белого «Петербург», и «ЖАТВА» (1912–1914, 5 книг)[121], ориентированный на молодых авторов, открыто продолжавших традиции «классиков символизма» (А. Альвинг, Д. Усов, Е. Архиппов, Н. Бернер и др.), а также выпуск в 1919–1922, в изменившихся социальных условиях последнего специфически символистского издания – альманаха «ЗАПИСКИ МЕЧТАТЕЛЕЙ», который уже упоминался выше. Его инициатором был молодой издатель С. М. Алянский, ориентировавшийся в своей программе на Блока и Белого. Последний написал предисловие к «Запискам мечтателей», где говорилось: «„Записки Мечтателей“ – осознание себя рощицей, росшей годами; – разбросанные кучки деревьев и стволы этой рощицы отстоят друг от друга, чтобы выветвить индивидуальность. Кроны, способные братски обняться и прошуметь песни времени, посылая друг к другу свободно порхающих бабочек: вырастить поросль; мы – рощица, не превращайте в забор нас: заборы не вырастят поросли; местность же, наша страна ждет от нас тихоструйного облака; не превращайте в заборы нас: если все рощи скрепятся в заборы – изменится климат»[122]. Прямым следствием этого было утверждение: «… в „Записках Мечтателей“ осуществляем лишь принцип: – „Пишите нам то, что хотите; и – как хотите!“»[123]. Несомненно, толчком именно к такому замыслу послужила давняя идея Белого, восходящая еще к началу 1910-х годов, об интимном журнале для небольшой группы писателей, о чем свидетельствует письмо издателя к нему: «… хотел бы напомнить Вам о Вашей же мысли: создание небольшого журнальчика, который явился бы как бы дневником писателей»[124]. Как и в случае с «Трудами и днями» замысел был реализован совсем в иной форме, прежде всего потому, что группа сомышленников и сочувственников, о которой писал Белый, уже практически не существовала как единство. Ориентироваться приходилось на тех же авторов, что печатались и в других изданиях того времени (среди авторов «Записок мечтателей» – А. Ремизов, Е. Замятин, Вл. Ходасевич, М. Шагинян, М. Гершензон). К тому же типографские трудности не дали возможности развернуть периодическое издание в 1919–1920 гг. (вышла лишь первая книга), а в 1921 г. умер Блок и вскоре покинул Россию Белый. Таким образом, хотя «Записки мечтателей» являются промежуточной формой, все же логичнее, как кажется, считать их альманахом[125].
Вместо издания специфически символистских альманахов, с середины 1900-х гг. началось активное использование произведений наиболее известных символистов в различных альманахах, ориентированных на массового читателя, что свидетельствовало о превращении их из презираемых, «проклятых» авторов во вполне респектабельных литераторов. Наиболее активны в данном отношении были альманахи «ШИПОВНИК» (1907–1916, 26 т.; последний альманах вышел в 1922 г., после чего деятельность всего издательства была под давлением усиливавшейся советской идеологической машины окончательно прекращена). В «Шиповнике» регулярно печатались Блок, Брюсов, Белый, Ремизов, Сологуб (в том числе чрезвычайно популярная романная трилогия «Творимая легенда»), Бальмонт, Минский. Фактически руководимый Л. Н. Андреевым, «Шиповник» ориентировался на литературу, использующую как традиционные формы (среди сотрудников – А. Серафимович, А. Куприн, И. Бунин), так и элементы «нового искусства», что и делало возможным сотрудничество там символистов, особенно тех, кто стремился к преодолению эпатирующих лозунгов раннего символизма.
Если «Шиповник» был опытом соединения под одной обложкой литераторов-символистов и реалистов, то альманах «СТРЕЛЕЦ» (3 вып., 1915, 1916 и 1922) был воспринят как аналогичная попытка в отношении символистов и футуристов, хотя, судя по всему, в замысел издателя А. Э. Беленсона подобное не входило. Он ориентировался на коммерческий успех и собственные вполне эклектические художественные вкусы, привлекая к сотрудничеству с равным рвением Блока, Сологуба, Розанова, Кузмина, Д. Бурлюка, Каменского, Маяковского, Хлебникова, Б. Лившица и других. По свидетельству В. Пяста, само название альманаха было придумано Блоком для несостоявшегося символистского журнала[126].
Как мы уже говорили, нарастающая с середины 1900-х гг. популярность символизма и наличие многочисленных изданий, доступных связанным с ним писателям, делало бессмысленным издание альманахов как боевого авангарда направления, однако разногласия внутри символизма и постоянно возникавшие небольшие группы преимущественно молодых авторов вели к возникновению довольно значительного количества непериодических сборников, отражавших ту или другую тенденцию внутри символизма.
Перечислим в хронологическом порядке ряд сборников подобного рода. В конце 1904 года появился «ЗЕЛЕНЫЙ СБОРНИК СТИХОВ И ПРОЗЫ» (СПб., 1905), где дебютировал как литератор М. Кузмин и печатался Ю. Верховский; рецензировавший сборник Брюсов именно после его выхода привлек Кузмина и Верховского к сотрудничеству в журнале «Весы». Любопытным памятником литературы того времени является пытающийся сочетать социалистическую идеологичность с модернистскими приемами письма опубликованный в «Зеленом сборнике» «Роман Демидова», принадлежавший перу В. Р. Менжинского, будущего видного большевика, возглавившего в середине 1920-х годов советскую тайную полицию. В «СБОРНИКЕ „СЕВЕРНАЯ РЕЧЬ“» (СПб, 1906) были собраны произведения писателей-царскоселов, в том числе И. Ф. Анненского, Н. С. Гумилева и сына Анненского, печатавшегося под псевдонимом Валентин Кривич. Г. И. Чулков задумал книгу «БЕЛЫЕ НОЧИ: ПЕТЕРБУРГСКИЙ СБОРНИК» (СПб, 1907), куда пригласил Блока, Вяч. Иванова, Кузмина и др., в том числе друга Блока Е. П. Иванова. Однако в результате самоустранения Чулкова от редакторства книга вышла с различными накладками (прежде всего это коснулось повести Кузмина «Картонный домик», напечатанной без последних глав), что привело ко многим недоразумениям[127]. Особенной цельностью отличался «ЦВЕТНИК ОР: КОШНИЦА ПЕРВАЯ» (СПб, 1907), где под одной обложкой были соединены авторы из окружения Вяч. Иванова того времени: Кузмин, Городецкий, Зиновьева-Аннибал, М. Сабашникова-Волошина, Чулков[128]. В этом альманахе сквозной темой стала мятущаяся жизнь «Башни» Вяч. Иванова с самыми разнообразными событиями вокруг нее, и внимательные читатели-современники осознавали, что для полного понимания как отдельных произведений, так и всего сборника в целом надо быть погруженным в события того времени. Особенно это относится к первому действию комедии Зиновьевой-Аннибал «Певучий осел»[129], являющуюся прямой аллюзией на перипетии отношений четы Ивановых с С. М. Городецким. Сборник «ПРОТАЛИНА» (СПб, 1907) собрал известных авторов (Блок, Кузмин, Ремизов; молодые Ауслендер, Потемкин), но получился не слишком удачным в подборе произведений. Для материальной поддержки тяжело больного писателя Н. Е. Пояркова, близкого к символизму, был выпущен сборник «КОРАБЛИ» (М., 1907) с участием Бальмонта, Вяч. Иванова, Сологуба, Брюсова, Блока, Белого, Кузмина, Ходасевича, С. Кречетова, Муни[130]; молодые авторы, близкие к символизму, были представлены в сборниках «КРИСТАЛЛ» (Харьков, 1908 – А. Койранский, Н. Петровская, Н. Русов, И. Новиков, Alexander, Муни, Е. Янтарев; участвовали также Бальмонт, Городецкий, Белый), «КОРОНА» (М., 1908 – Русов, Садовской, В. Стражев, Н. Поярков), «АЛЬМАНАХ 17» (СПб, 1909 – Гумилев, Ауслендер, Потемкин, Я. Годин). Круг своих авторов представило издательство «АЛЬЦИОНА» в одноименном сборнике (М., 1914, 2-е изд.), первое издание которого было арестовано за публикацию рассказа Брюсова «После детского бала», и второе издание представляет собою вариант первого, где начальные страницы перепечатаны.
