Надежда Александровна Белякова
Хрусталь-река
И тут на её глазах, прямёхонько с Луны, в тот же пруд плачущее от страха дитя упало. Она скорее бросилась его спасать, думая, как бы не утонул младенчик! Испугалась царевна сильно. Схватила дитя. А как увидела его… Ой! А ребёночек-то весь зелёненький!
А тут следом и Луняша летит за братиком, чтобы спасать-выручать малыша-несмышленыша. На помощь летела! А была она в том самом зверином облике. Вот тут-то её Афоня и изловил, когда она низко над рекой летела, чтобы не увидели ее люди, в сторону того пруда, где в то время царевна братика ее в пруду нашла. Спешила, поскорее добраться хотела. Переживала за младшенького. Врасплох застал её Афоня. Не до перстня ей в тот миг было. Кто же знал, что успеет Афоня столько начудить.
А царевне ещё страшней стало, как увидела, что младенчик уж весь зелененький. Дитя к сердцу прижимает, защитить хочет, а саму от страха всю трясёт. Да мало этого! Тут и сама Луняра в своем страшенном обличье на помощь братику прилетела, освободившись от Афони. Хочет Луняра ребеночка забрать, чтобы домой отнести. Крылья распушила и нацелилась выхватить малыша из белых рученек царевны. Но царевна наша не робкого десятка девушка. Защищала маленького от чудища из-за всех сил, потому что ей же неведомо было, что это родня на помощь для защиты малыша прилетела. Словом, схватились девушки, но приметливым женским оком заметили обе, что малыш преспокойно спит в руках царевны, безмятежно и доверчиво. Пожалели обе сладкий его младенческий сон нарушать. И обе замерли, призадумались, как быть.
А в это самое время Афоня с перстнем на пальце, сидя в своей бедняцкой избе, в царском тереме жить пожелал. Хорошо, что уточнил, когда перстень вертел, что не сам терем царский, а вроде того. И поскромнее, и поменьше! В общем, как царский, но поскромнее. Видишь ли, испугался, что царский великоват будет для его огорода. Прилетит царский дворец да огород, да курятник подавит. Или, не дай Бог, соседей заденет. А перстень приучен верно служить тому, кто его хозяином окажется, и всё исполнять в точности. Поэтому прилетел к Афоне терем резной-узорчатый, весь расписной, с оконцами слюдяными в резных наличниках, с балясинками и закомарами – терем царевны, самой дочки царской. Он как раз поменьше царского был. Бревно к бревну, стенка к стенке встал с покосившейся дедовой избой Афони.
Вот потому и не оказалось царевны в том тереме. Сбежала она в то время, чтобы искупаться в пруду. Купалась она, когда её терем только подниматься стал над землёй. А потом летел терем над землёй низёхонько-низёхонько и с большим скрипом, прямиком к Афоне в огород.
Но царевне в тот момент не до терема было. Дитя зелёненькое спасала и чудище увидала. А Луняшка, царевну чтобы не пугать, в девичье своё пригожее обличье превратилась. И все, как было, царевне рассказала. Хотела Луняша братика взять и обратно лететь к батюшке своему. А малец сердечный, крепко уцепился за косы царевны. Припал к ней и плачет. Не хочет с царевной расставаться. А плачет оттого, что умерла матушка его. А когда присмотрелась Луняша к нашей царевне, так и поняла, почему малыш не желает с царевной расставаться! И сама, на нашу царевну глядя, расплакалась горючими слезами! Царевна-то наша годами постарше Луняры. Статная красавица. Коса русая до пят, глаза голубые. Лицо приветливое. Румянец на щечках, что розан-цвет пылает. Губы – как лепестки, ноздри – как крылья мотылька – тонкие, трепетные. И всем своим обличием вылитая мать-покойница Луняры и её братика. Только уж очень белолица и румяна наша царевна. Но в целом вылитая Луняры родная матушка, только зеленцы в лице не хватает. Оттого и не может малыш расстаться с царевной нашей. Смотрит на неё во все глазёнки. А слёзы льются и льются. Да и Луняра тоже рыдает. Как могла, глотая слёзы, объяснила она царевне, почему дитя оторваться от неё не может. Тут и наша царевна в слёзы, но поплакав, призадумалась и сказала:
– Не знала до сего дня, что дитя малое с Луны так легко прилететь может. И ты, Луняра, летаешь, как птица. Раз уж так всё сложилось, не будем дитя томить. Давай я вместе с ним и с тобою слетаю к вам домой, и в колыбельку уложу, нежно, как родимая матушка. Убаюкаю. Вроде бы как печаль его сиротскую развею.
Уж такая сердечная девушка – дочка царская! Хорошая, добрая девушка, хоть и царевна!
И опять превратилась Луняша в Чудь-птицу-рыбь небывалую, а царевна с дитём в руках верхом меж ее крыльев уселась. Так вот и полетели они во дворец Хранителя всея Луны – родного отца Луняры и ее братика. Летели, летели и до самой Луны долетели. Там Луняра братика, дитя совсем зелененькое, спать уложила, спев ему колыбельную, которую ей матушка в детстве пела. И уж очень понравилось царевне в лунном дворце. Понимает, конечно, что царь-батюшка там, на Земле, в тревоге и печали пребывает, а от дитяти душой оторваться не может.
Но раз прибыл Афоня пред ясные очи Хранителя всея Луны и честно перстень вернул, испытания тяжкие превозмог – искупил вину, что на чужое позарился, значит теперь можно и домой возвращаться. И царевну во дворец проводить заодно. Ведь не по своей охоте, а по царскому указу в путь далёкий пустился. Пора отчитаться – честь по чести доставить домой беглянку. Долг перед царём и отечеством выполнить.
– Совесть очистил! Пора и честь знать – домой, на Землю возвращаться! – решил Афоня, ловя умолкающие чарующие звуки голоса Луняры, даже немного жалея, что окончились её танец и пение, которыми поведала она, с чего всё закрутилось-завертелось.
Афоня обернулся лицом к Хранителю всея Луны и с искренним почтением поклонился ему. Афоня хотел сказать все, что думает, что нужно бы ему царевну домой к батюшке доставить, а ему пора откланяться. Но Хранитель, словно прочел его мысли об этом, развёл руками и тоже в ответ запел. Да так, что от звуков голоса его рождались вихри. Эти вихри охватили Афоню, завертели. И он будто бы провалился сквозь дворцовый пол. Потом что было, Афоня помнил смутно. Только нежные звуки, похожие на колыбельную, то баюкали, то пробуждали его. А он всё летел, куда-то вглубь неведомой звездной тьмы, в самую сердцевину Луны. И вдруг шлёпнулся в озеро, словно сквозь плотные облака провалился на поверхность Луны. Тёплое, пахнущее, как парное молоко. Пригляделся. Зачерпнул пригоршню и подивился. Это и впрямь оказалось парное молоко. Вкусное и дивно пахучее. Тут вдруг он услышал детский плач и ласковый девичий голос:
– Баю-баюшки-баю! Не ложись-ка на краю! Тихо, малыш, не плачь!
Оглянулся Афоня и увидел, что на берегу этого самого молочного озера девушка стоит, по-нашему белолицая да румяная. Длинная, заплетенная коса вдоль спины. Улыбается ему. А рядом карапуз зелёненький за подол её держится.
– Э! Да ты никак царевна и есть? – догадался Афоня.
– Да, я царевна, – ответила девушка.
– Здравствуй, царевна! Я за тобой прилетел! Загостилась ты тут! А на Земле царь-батюшка тоскует по тебе, переживает! Заждался тебя, царевна, батюшка твой, царь наш! Уж, почитай, который месяц ждёт не дождётся тебя домой! Пора возвращаться!
– Как так? – изумилась царевна. Ещё и вечер не наступил. Я только один день здесь. День, правда, долгий. Никак не кончится.
И то правда, свет кругом ясный, ни облачка. Только догадался Афоня, что находится он внутри луны, а не снаружи. Это снаружи тьма-тьмущая. Ночь нескончаемая. А здесь свет несказанный. Светит, сколько хочешь.
– Пора, царевна, в обратный путь собираться! – сказал Афоня царевне.
– И то верно. Пора! Жалко с малышом расстаться, – вздохнула в ответ царевна.
А малыш сразу реветь начал! Видно, понял, что прощаться время пришло с царевной, ставшей ему доброй и заботливой матушкой. А красота там была – необыкновенная. Цветы на глазах распускались с музыкой. У каждого цветка – своя музыка, как цвет или аромат. Цветы крупные, яркие, сочные. Лепестки как раскроются, дух испускают сладчайший. А внутри мякоть самого цветка вкуснейшая, вроде пирогов с начинкой. Куда там царским застольям да поварам!
А тут и Луняшка подошла. Взяла на руки малыша, братика своего младшенького, и стала благодарить царевну за то, что успокоила и утешила ребенка. Малыш сладко заснул у Луняшки на руках. И она шёпотом им сказала:
– Вот сейчас самое время нам возвращаться. Братик мой за столько времени впервые успокоился и так крепко заснул.
С этими словами Луняра положила малыша в колыбельку, что стояла на берегу молочного озера. Тихонько подняла руки над головой. Хлопнула в ладоши, и превратились они в прежние крылья. Вернулось прежнее её обличье, которое уж больше ничуть не пугало ни Афоню, ни царевну. Покрепче обняла Афоню и царевну. И все трое полетели.
Сколько летели – не приметили. Но вскоре очутились все трое посреди царского сада, между царским теремом и теремом царевны. Разметало их по траве, всех в разные стороны.
– Вот ты и дома, царевна! Спасибо тебе за то, добрая душа, что помогла нам в нашем горе. Успокоила малыша! Но пора тебе домой, царевна! Царь-батюшка тебя заждался. Мы всегда будем помнить твою доброту! – услышал Афоня голос Луняры, которая прощалась с царевной.
Звала царевна обоих, и Луняру, и Афанасия, в терем царский. Награды Афоне сулила от щедроты душевной. Но для Афанасия самая большая награда, чтобы его испытания закончились. И поэтому он честно ответил царевне:
– Сколько я повидал богатств заморских! Видел кладовые вулкана, драгоценности океанских глубин, и понял: пока живёт человек на земле, зорки должны быть не только его глаза, чутки не только его уши, но и душа, и сердце всё видеть и понимать должны. Каждый человек – властелин незримых богатств необъятной земли. И кроме осознания этого счастья, все вознаграждения малы в сравнении с этим и только обременительны. Пусть остаются с теми, кому они в радость. А вот о чём, царевна, я тебя очень попрошу, так только о том, чтобы ты о моих младших братишках и сестрёнках позаботилась, пока я в пути буду!
И то верно: ему, столько повидавшему, какие там награды! Да ещё к тому же это была ночь полнолуния. И Луняре нужно было спешить к Хрусталь-реке.
Афанасий, как человек чести, девицу, будь она хоть Чудо-Рыба-звериная, одну отпустить не мог. Должен проводить! Словом, откланялись Афоня и Луняра. Простились сердечно и дружески с царевной.
Обратилась Луняра опять в Чудо-Рыбь. Расправила крылья. Афоня схватился за хвост её, и полетели они к Хрусталь-реке.
А когда прилетели к заветным берегам, опустились на землю, Луняра красотой своей словно осветила берега Хрусталь-реки. Чуть постояла среди высокой травы цветком нездешним и тотчас в мелкие звёздочки рассыпалась. И стоит вместо неё – ведунья-вещунья вековая. Седая, вечная, мудрая. Только угадывается среди черт лица прежняя юная красота Луняры. Угадывается и светится сквозь обличье дряхлой старушки. От нестерпимой жалости и боязни, что может и не вернуться её прежняя красота-младость, Афоня взмолился:
– Зачем душу мою терзаешь? Зачем опять старой такой стала?
– А чтобы Хрусталь-реку стеречь от глаза завистливого, от глаза случайного. В ночь полнолуния, когда лик печальной и мудрой Луны отражается в водах Хрусталь-реки, начинается великое преображение. Течение реки замедляется, а вскоре вовсе замирает.
Поперёк себя встают воды реки, превращаясь на глазах в грани прекрасного и сверкающего кристалла, хрусталя невиданного. Высоко-высоко до небес возвышается этот чудодейственный кристалл, лежащий меж берегов. На его гранях отражается всё то, что видела и видит Луна со своей высоты, глядя на Землю: переплетения судеб людских и целых народов. То, что она показывает, лиходеям знать нельзя. Потому что в знании того, что и как будет, сила огромная. С её помощью властолюбец управлять целыми народами может. Жадный до богатств человек может употребить во зло те откровения, что посылает в полнолуние Хрусталь- река. Глупец и того опаснее. И всякий, кто окажется в заветный час на берегу Хрусталь-реки, посвящается во все тайны, когда-либо бывшие на земле, и видит он их в истинном свете. Истинное знание даёт власть над людьми. Увидит, не дай Бог, злой человек и станет выдавать узнанное за свой якобы чудесный дар предвиденья или способность читать в прошлом. И люди в страхе перед этим непостижимым чудом станут поклоняться ему. Поэтому нужно беречь тайну Хрусталь-реки от людей, чтобы не было злого искуса власти. Для этого я и меняю обличье. В полнолуние я преображаюсь в Чудище – Чудь-Рыбину звериную. Если наблюдаю видения, посланные луной в заветный час Хрусталь-реке, и вижу, что грозит людям великая беда, – неприметной старушкой отправляюсь бродить по белу свету. Как могу, предупреждаю людей о грозящей опасности. Потому и зовут меня знающие люди ведуньей-вещуньей, – объяснила Луняра.
– Но ведь столько бед на земле случается? – возразил Афоня.
– А какая бы беда ни случилась, помни, что тебя, смертного, неведомо от какой ещё большей напасти Судьба уберегла, – ответила Луняра. – Всё, что показывает Хрусталь-река – не для баловства, не гордыню тешить, не для власти людской. Предостережение от худшего. А в красе – соблазн и людям, и мне самой. Потому и сторожу Хрусталь-реку ветхой старушкой. Но пора нам прощаться. Мне Хрусталь-реку хранить. Тебе к прежней жизни возвращаться. Видишь, уж полная Луна взошла? – сказала Луняра, опустившись к Хрусталь-реке и зачерпнув пригоршню воды.
Тут подлетели к Луняре птицы. И сели ей на плечи. И крылья у Луняры за плечами выросли. Потом к её ногам из воды выпрыгнули две рыбёшки. И вырос у Луняры хвост рыбий.
Подползла змея и обвила хвостом ноги Луняры. И вырос змеиный хвост вместо ног у неё.
Вылетел из леса орёл и закружил перед лицом Луняры, да вдруг растаял. И не стало у Луняры прежнего лица. Орлиная голова. Но смотрит на неё Афоня и чувствует, что прекрасный лик Лунной царевны, сколько бы обличий она не меняла, в сердце его крепко-накрепко поселился. И так там и живёт нетленный. И ничто уж не в силах его исказить. И красота её, как зерно в землю, упало глубоко в душу Афони. И живёт, и растёт в сердце его цветком дивным.
Вот и стала она Чудо-Рыбью, а голос её всё тот же.
Оглянулся Афоня вокруг. Вот ведь и идти ему пора. Залит лунным светом весь божий мир. И шелест травы, и вскрики ночных птиц, и хруст веток – всё сливается в голос ночи, и звучит любовным наговором, и чарует душу. Но понимает он, что куда бы ни пошёл он теперь, все мечты и помыслы будут только о ней, о Луняше прекрасной. Вся красота мира стала для Афони её лицом. Сделал шаг, поклонился ей на прощанье, а второй сделать не может.
– Эх! – говорит Афоня. – Видно, судьба моя эта Хрусталь-река. Сироты – братишки, сестрёнки без меня подросли. Камни драгоценные до конца жизни безбедное существование им обеспечат. Сам царь пестовать будет. Да и царевна – девушка сердечная, поможет младшим моим. Перстень я вернул. Дочку царёву домой проводил. Свободный я теперь, – решил Афоня. – Говори, Луняра, в чём я тебе помощником могу быть. Дело твоё нелёгкое Хрусталь-реку стеречь. А уж после того, что я испытал, всё мне теперь по силам, кроме скуки. Полюбилась ты мне, Луняра прекрасная! Горько мне, конечно, твои превращения наблюдать. Из красы-девицы в старушку превращаешься. Но ведь так и должно быть. Люди живут рядом и стареют. А ты время от времени опять молодой становишься. Об этом многие мечтают. Так что и с этим, если по уму рассудить, примириться можно, – рассудил Афоня, а Луняра рассмеялась:
