Надежда Александровна Белякова
Конкурс
6. Вдова братьев Гримм
Вдова братьев Гримм почувствовала, что, несмотря на то, что пишет этот парень явную чушь, но ее это затягивает. И человек этот – явно талантлив. Но насмешливый тон чувствовался во всем. Не дочитав, она написала этому Вирусу: «Вирус! Не понимаю… У нас каждый превращает свое воспоминание в триллер. Но у вас это явно не триллер! Но анимация получается забавная, как пародия на шпионский сериал. И, кстати… А вы, Вирус, кто вы в этой истории?»
Вирус ответил ей тотчас. И Вдова братьев Гримм подумала: «Явно поджидал отклика, как и все мы, смертные. Одиночество правит нами!»
Йёльс не стал вступать в полемику и, пока Вирус не выставил продолжение своего опуса, пошел заварить себе свежий чай.
Миралинда прочувствовала какую-то невротическую, надрывную издевку во всем, что и как писал Вирус. Поэтому решила не дочитывать, а пойти спать, тем более что времени у нее на это оставалось немного. Уже белел рассвет за окном. И послышались утренние еще редкие звуки шагов на улице и хлопанье дверью подъезда – не то рано уходящих на работу соседей, не то поздно возвращающихся домой.
Одна Вдова братьев Гримм не двинулась с места, сидела у компьютера и, закурив сигарету, ждала ответа Вируса. Потому что почувствовала, что этот Вирус наверняка нетривиально отшутится. И она не ошиблась. Минут через двадцать появился новый пост от Вируса. Вдова братьев Гримм прочитала: «Как кто я??? Я – Мир во всем Мире! Ну вот! Все в порядке – дивизия пожарников залила из пожарных шлангов мою пылающую клавиатуру. Могу продолжать. Итак… в Австралии.
Ту самую девочку, которую родила гражданка – якобы мать Малина Клюквина, на время отстранили от дела – для агентурной работы нужен был мальчик. Дитя подменили.
Выросла девочка на протяжении первых 70 серий, на свежем воздухе, в тени Тунгусского метеорита. Вышла замуж, родила другую хорошую девочку, а та еще пару хороших девочек. Одна из которых, в свою очередь, – тоже родила хорошего мальчика, удивительно похожего на молодого и прекрасного подполковника Малина Клюквина! И всего-то за два года до рождения внучки отставника ЦРУшника. К тому времени, когда повзрослела Малышка, внучка полковника в отставке, он стал знаменитым гонщиком «Формулы-1».
Шли годы, то есть серии сериала. Малин Клюквин и его подружка по песочнице повзрослели. И Малин Клюквин, терзаемый нежностью к своей праправнучке, – не имеет права расколоться и рассказать, что причина невозможности триумфа их любви кроется в его порядочности и недопустимости инцеста. И что любит он ее и радуется ее успехам в мире шоу бизнеса как добрый и ласковый дедушка, а не страстный мачо. В то время как внучка ЦРУшника несказанно расцвела и похорошела, она стала Мисс Мира! Ее по телевизору увидел праправнук, вылитый молодой Малин Клюквин, и, конечно, влюбился в нее, о чем своевременно отрапортовал в органы. Тогда Центр разрабатывает гуманный план, как разорвать эти накопившиеся противоестественные «гордиевы узлы». Идут на все ради счастья молодых!
Юный прадедушка Клюквин изображает сердечный приступ. Ему якобы должны сделать пересадку сердца. Правнучка ночей не спит у дверей операционной, и, как только она заснула, туда мимо нее на каталке завозят прекрасного молодого Малина Клюквина – гонщика, тоже многажды праправнука подполковника Клюквина, изрядного гонщика.
А нежного дедулю Малина Клюквина вывозят из операционной на каталке. После этого из операционной вывозят мимо спящей красавицы красавца гонщика. Она просыпается. Добрые и счастливые врачи показывают ей, как замечательно прошла операция. И она счастлива, что якобы вставленное в усталую, дряхлую грудь агента Малина Клюквина молодое сердце донора – знойного африканца (умершего прекраснейшей смертью – от невоздержанности в сексе). И именно такое молодое сердце способно сотворить чудо омоложения. А на самом деле она страстно обняла правнука Малина Клюквина, а не своего прадедушку.
Неземная супер любовь русского гонщика + Мисс Мира расцвела в том же номере, где когда-то нашли свое счастье кенгуру, о чем свидетельствуют следы копыт на потолке и гостиничных покрывалах в этом номере. На стене следами копыт выложено – «LOVE». Или «Кенгурясики были тут!» А наш старый и надежный Малин Клюквин теперь может отойти от дел, отдохнуть, что искренно радует его».
Тут Вирус увидел еще одно послание. На этот раз от Миралинды, написавшей: «Да, что-то не похожи вы на «Мир во всем Мире». Быть может, уточните, кто же вы в этой истории?»
Вирус очень обрадовался отклику. Потому что он писал всю эту белиберду ради того, чтобы хоть чей-то живой голос проник в его гнетущее одиночество, человека, потерявшего все в своей жизни. Ставшего бомжом, с которым никто из этих любезных и общительных людей, увидев его на улице, и разговаривать с ним не стал бы. И пусть общение в Интернете – это иллюзия реальности пересечения душ, личностей и их судеб, но сейчас и мимолетная иллюзия внимания была для него бесценна и дарила теплую и светлую радость. Да и то, что его читает в эти минуты такая милая и симпатичная девушка, было бесценно для него. И не важно, что ее лицо было не ее лицо, а сильно уменьшенный портрет неизвестной женщины кисти старинного французского художника Клуэ. Прелестная старинная миниатюра – фарфоровое лицо печально-задумчивой красавицы, с гладкой прической с вплетенными в волосы жемчугом под высоким причудливым нечто – головным убором на ее головке. И это общение было все же крохотным мотыльком доброты и надежды, знаком того, что жизнь продолжается, даже для него – московского бомжа. Отчетливо осознающего, что многое элементарное, как тепло этого дома, свет зажженной им лампы, еще работающий Интернет, горячая вода в кране, возможность лежать в кровати, а не на асфальте, – все это стремительно сокращающаяся для него реальность, которая закончится для него в ближайшее время, – его стремящаяся к нулю шагреневая кожа. И он, вместе со всем, что дорого ему, будет безжалостно всосан и перемолот черной дырой бомжатских будней вместе со всеми его воспоминаниями по ту стороны добротности будней тех, кто еще откликался на его шутки. Скоро, очень скоро закончится и это! И они останутся со своими вай-фаями, интернетами, светящимися в их домах, когда он будет проходить мимо их окон – голодный и бездомный, еще пытающийся зацепиться за мгновения жизни, как утопающий, крадущий у жизни ее крохи. Но понимал: он уже сейчас вычеркнут судьбой из списка живущих, он умерший заживо или еще живой покойник. Поэтому так неудержимо шутил он, шутил на равных с ними, что уже в этом наступившем дне было недоступной роскошью для него. Тем более что такая женственная история Миралинды ему понравилась. Поэтому он сразу же ответил ей: «Вы удивительно по-женски прозорливы! Я в этой истории действительно нечто большее: я – то сердце знойного африканца, что должны были пересадить нашему агенту. Надеюсь, вы, Миралинда, правильно меня поняли?»
Миралинда, прочитав ответ, сама не знала: обижаться или просто посмеяться над этим странным человеком. И решила молча дочитать ту забавную белиберду, которую сочинял этот чудак.
И она стала читать:
«И он решил более не бороться за мир во всем мире. Он признается сыну – отставнику-ЦРУшнику, что он его папа. А все чудеса косметологии и подтяжки – чушь собачья. И если сынок возьмет его к себе, чтобы пожить на его ферме, чтобы он там поработал хоть месячишко – то от чудес косметологии и следа не останется; сразу лицо обвиснет, как и положено в его возрасте, морщины избороздят его молодое лицо. Аппетит станет такой, что булки с маслом только подавай!
И фигура его тоже приобретет типичные возрастные изменения. Отставнику-ЦРУшнику очень хочется увидеть своего папу. И он соглашается на этот эксперимент.
И действительно – папин подъем в пять утра, чтобы подоить кенгуру, ворочание и перелопачивание вилами гор навоза от отзывчивых и щедрых кенгуру, починка вечно текущей крыши, унитаза, починка розеток, выращивание и прополка укропа на грядках на заслуженном отдыхе – все это так старит подполковника, то есть уже генерала Малина Клюквина, что он обрел свое истинное лицо столетнего старца уже через месяц.
Тут ЦРУшник бросается на изнуренную орденами грудь тов. Малина Клюквина с неистовым, но радостным воплем: «Папка! Я нашел тебя!»
Они решили дальше вместе бороться за мир во всем мире».
Вирус засыпал сидя, но все же спать не ложился, а сидел у компа и ждал отзывов о его опусе. Великая штука общение, даже так – по Интернету. Вирус подумал: «Хочется увидеть их. Какие они, эти люди? Этот работяга из технической интеллигенции, бывший «челночник» – Бур, женственная Миралинда, резкая и вздорная, но очаровательно агрессивная Вдова братьев Гримм? Какие они?» – пронеслось в его голове. Он как-то по-новому взглянул на стены этой съемной в квартире хозяйки комнаты.
Он, мужчина под пятьдесят, уже почти год снимал этот угол. И страшно боялся потерять это жилье, потому что в начале этой аренды, до того, как потерял работу, он еще мог на что-то надеяться. Но это комната московского паренька, отбывающего службу в армии. Скоро он вернется из армии, и его бабушка, Дарья Николаевна, перестанет сдавать эту комнату ему, Александру, московскому безработному, выгнанному женой, никому не нужному с тех пор, как умерла его мать, человеку. «Вот это и есть личный триллер» – подумал Александр, или Вирус, выключая компьютер того самого внука квартирной хозяйки.
Он думал о том, что пишет эту полную идиотизма белиберду только ради того, чтобы не оставаться один на один со своими мыслями.
А то, что это наглый бред, – и сам он понимал это не хуже других. Просто описывать то, что он, как последний идиот, после смерти матери не стал разменивать родительскую квартиру, желая сохранить родительское гнездо в неприкосновенности, и все осталось оформлено на сестру Катерину, – слишком больно, да и неинтересно никому читать его личный триллер.
Он-то полагал, что его брак прочен. Обжитый годами, устойчивый мир с четким равнобедренным треугольником: жена + любовница. Там и там – его преданность и постоянство, и никаких драм. Он – трудоголик, «все в дом», как говорится. Воспитал ее дочь от первого брака и любил ее, как родную доченьку. Оплачивал ее учебу в институте, как и все другие милые пустяки молодости, тряпки, туфли. Все нормально! Нормальное и стабильное благополучие, все как у всех. И то, что спустя два года после смерти матери теперь уже бывшая жена Татьяна выгонит его из квартиры, впрочем, она ее получила до их брака. Да, к этому он оказался не готов.
Но именно так он и оказался бомжом. Так быстро и неожиданно легко. И все бы не так страшно, но то, что одновременно и фирма, в которой он работал, лопнула в разгар кризиса 2008 года, и нападение на него осенью того же года с жестоким избиением, – все это подорвало его здоровье. Да и то, что паспорт отнят грабителями, – все это вместе обрастало жутким комом и неслось в пропасть вместе с ним. И он понимал, что положение, в которое он попал, – гибельное, и что и без того за два месяца он уже задолжал квартирной хозяйке. Но не было даже сил осознавать это. Оставалось лишь ловить мгновения удовольствия – тепла пусть и чужого дома, но все же не на улице. И даже возможность пообщаться, пусть с незнакомыми людьми, но все же пообщаться на равных под этим странным ником – «Вирус» – это была немыслимая роскошь в его новой реальности. Ведь «свои», с тех пор как он оказался бомжом, – отвернулись.
Сестра, защищая от него оказавшуюся по странному завещанию матери только ей принадлежащую недвижимость, не впустила его в дом. Даже когда он просил о помощи ее после нападения грабителей, чудовищно израненный. Просил через закрытую дверь о помощи, но сестра, посмотрев на него через дверной глазок, увидев его окровавленного, избитого грабителями, так и не открыла. И не откликалась.
Его любовница, существовавшая в его жизни параллельно с его браком, Марина, – тоже не приняла его, как говорится, «с вещами». Только тогда и выяснилось, что три года близости оказались отнюдь не поводом для сближения. И ей нужен он был именно на день-два в неделю, с букетом, «приходящий», благополучный, наполненный впечатлениями о заграничных путешествиях, приглашающий в милые уютные московские кафе, где так очаровательно приятно обсуждать прочитанное, увиденное на DVD и услышанное, – словом, заботящийся о «культурной программе» в их затянувшемся романе. Вирус мысленно перебирал воспоминания, как укладывают вещи в дорогу, оценивая их нужность в пути. И всякий раз убеждаясь, что уже не пригодятся.
«Триллер»? Конкурс «Триллер»! Да разве напишешь о том, что он не просто побывал, а честно воевал в «горячей точке»? Писать о пережитом тогда? Зачем этим людям с их радостями и горестями?
«Эх! Зря вспомнил о «горячей точке». Теперь точно не заснуть. А ведь пытался тогда «откосить», – с горечью подумал он, сам опасаясь своих воспоминаний, как призраков.
7. Бур
Глубокая ночь. Олеська, дочка Бура и его жены Зои, – ночует дома. Поэтому в доме блаженная тишина, сладостный покой, и Зоя с мужем поздно не засиживались. Оба около десяти пошли спать. Но среди ночи Бур проснулся и заснуть уже никак не мог, он словно «все вспомнил» и замер на критической точке. Он выскользнул из постели, стараясь свести все свои движения к минимуму, а значит, и звуки. И тихо, босиком прошелестел в кабинет к ноутбуку. Бур уселся на диване перед дисплеем ноутбука, стоящего на небольшом журнальном столике. Здесь же теснились открытая и початая бутылка водки, недопитый стакан и надкушенный огурец. В противоположном углу комнаты включенный телевизор, издавая треск, показывает только помехи. Он, замерев, тупо смотрел на дисплей, словно пленка остановилась. На его плече появилась рука его жены Зои. Она тихо, но твердо произнесла: – Говорила же я тебе – лучше не вспоминай! Лица на тебе нет! Лучше выспись хорошенько! Завтра у нас «день икс». – Ты о чем? Какой такой «икс»? – словно очнувшись, спросил Бур.
Зоя, набрасывая на него плед, поясняла ему тем же голосом, с которым когда-то кормила с ложечки их дочку, когда та болела:
– Забыл уже? Завтра к нам на обед придет Леськин… Ну, теперь уже не хахаль, а честь по чести – жених и отец нашего будущего внука. Токсикоз у Леськи – жуть! А ты тут завис. Все!!! Выключай ты свой «триллер»! Все!!! Спать пошли! Я тебе на завтра новую рубашку прикупила и галстук! Завтра наденешь! Пусть видит, какой ты у нас красавец! Знай наших! Все-е-е-е! Выключай шарманку!
Бур, закутанный в плед, уже выходя из комнаты, все же уточнил у толкающей его в спину Зои:
– А кто он вообще-то? Это тот, из-за которого она сразу в своей комнате прячется, когда он звонит? Олигарх хренов?
Она нежно подталкивала его в спину, заставляя его проворнее двигаться в нужном направлении и идти в спальню. Там она его, как маленького, уложила и укрыла, шепотом объясняя Буру, отставшему от семейной хроники событий, последние расклады в их жизни:
– Ну, ты ворчун… ну почему сразу – олигарх? Да еще и хренов? Может быть, он хороший человек? Да… Тот самый. Солидный оказался товарищ. Банкир! Во как! Да! Наша Леська – красавица! А у него вилла на Канарах! И на Майами тоже есть! Все как полагается! «Мерс» – танк! За спиной – «колобок». Ну, в смысле охранник лысый, бритый!!! Ну все! Спи! Забудь ты про свой триллер!
Бур, конечно, заметил, что жена явно волнуется и боится его воспоминаний. И он подумывал о том, что не лучше ли стереть и забыть всю ту жуть. Зоя тоже обдумывала многое… Так каждый со своими мыслями поворочался, вздыхая, укладываясь поудобнее спать, и вскоре оба заснули. А дисплей компьютера Бура остался светить в темной комнате с выключенным светом, в торжественно именуемом семейством Бура «кабинете». Высветилось появление нового из участников конкурса под ником Stylo.
8. Вирус
«Затаились все! Никто ничего не пишет!» – думал Саша-Вирус, уныло просматривая замерший форум сайта сценаристов, устроивших конкурс «Личный триллер каждого». Он почувствовал, что его собственные воспоминания, как шум соседской гулянки, – этого его личного триллера, гудят и не смолкают в нем самом, как ни старался он отвлечься от тех мучительных воспоминаний прошлого. Вспомнилась ему ясно и пронзительно середина восьмидесятых. Вот он – Вирус, а тогда – Саша, сидит ночью на кухне один и тупо смотрит на повестку в армию.
Он нервно курил. Пиво было выпито, чешуя от воблы и ошметки лежали на газете со статьей о событиях в Афганистане. Родители с сестрой были в это время на даче – он совсем один в квартире. Допив остатки пива, он занялся странными вещами: прикрепил множество значков с сугубо советской символикой на спину белой рубашки, которую к тому же старательно всю расписал лозунгами: «Пионер всегда готов!», «Наша цель – коммунизм!» и прочее. Потом покопался в шкафу. И достал оттуда старый чемодан, со дна которого извлек красный галстук. Повязал его. Под него завязал еще два отцовских – полосатый и в цветочек. Потом извлек из шкафа материнские невероятные красные лакированные сапоги на высоких каблуках. Конечно, они малы, и он, чтобы влезть в них, распорол их сзади. С трудом влезает в них. Ковыляя, проходит по комнате, произнося вслух:
– Хм… красные! Хорошо, что мои все на даче. Так хотя бы смогу подготовиться на завтра! Катька, сестра, – язва, точно не дала бы подготовиться. Да! Завтра. Через два часа наступит утро.
Рано утром он вышел, распугивая редких в такую рань прохожих. Улочка почти уже летней Москвы пахла летними газонами и утренней прохладой. Военкомат находился в старинном московском особнячке. Дворик был забит призывниками и их переживающими прощание с сыновьями родителями. Когда он вошел в военкомат, невольно отметил про себя, что там тоже стоит гомон, который вдруг резко оборвался. Все, как по приказу, повернули головы в одну сторону, туда, где появился он. Саша нарочито бодро, подражая военной шагистике, маршировал, выкрикивая разные лозунги тех лет в придуманной им бредовой последовательности:
– «Здоровье каждого – богатство всех!», «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!», «Храните деньги в ДОСААФ!», «Летайте на такси, сберкассами аэрофлота!» и т. д.
Он громко скандировал весь этот бред, отмечая про себя, что пока все идет по плану.
И все действительно шло по плану. И вот он в палате психиатрической больницы. Лежит, закрыв глаза, безучастный ко всему вокруг. Но услышал, как пьющие чай в сестринской за стеной его палаты медсестры, Маша и Валя, обсуждают новенького, то есть его. Медсестра постарше, Валя, повидавшая «этих», прихлебывая горячий чай, поделилась впечатлением:
– Старался, старался… эк вырядился – клоун! Да ведь у нас глаз-то наметанный. Видно, что «косит». Но дело не наше! Доктора пусть решают.
Та, что помоложе, Маша, с симпатичным, еще не огрубевшим от работы лицом, продолжила:
– Да и компания хорошая тут подобралась этих «косцов»! Не заскучает! Вон и поэт, и актер «Марсель Марсо» в углу лежит, с тумбочкой беседует. А он – художник… опять малюет. Мамаша-то… опять его рулоны обоев ему притащила. Раскатывает он и пишет, пишет. Вроде как одержимый.
– Ага! Прям одержимый! А мы тут все – прямо дураки собрались! Голый абстракционизм у него! Ага, а погляди, с красками-то как аккуратненько обращается. Чисто вокруг. А вежливый какой! Прикинь… а? – заговорщически прошептала Валентина.
Молоденькая Машенька, понизив голос, продолжила делиться впечатлением:
– Но, знаешь… самой не по себе. Только ты никому! Ой! Что-то… нравится мне этот его абстракционизм. Краски какие-то, смотришь… и все в душе как-то, знаешь, ну все другим становится. Как будто где-то рядом другая жизнь. И по-другому жить хочется! С другими чувствами, мыслями.
Старшая медсестра насторожилась и озабоченно почти по-матерински посоветовала ей:
– Ой! Маш! Ты лучше не смотри на этот абстракционизм! А то крышу-то снесет, и будешь тут же на коечке навсегда прописана.
Коротко постриженный Саша вышел из больницы, когда лето уже плавило московский асфальт. За воротами его встречала его еще совсем первая жена Галина и друг по прозвищу Папа Леша. Она бросилась ему на шею с криком: «Саша! Шура! Наконец-то!»
Потом все втроем в квартире родителей Галины праздновали возвращение Саши-Вируса и то, что благодаря полученному диагнозу армия ему больше не страшна. Так они думали в тот момент. Но в той больнице прозорливы не только медсестры, но и врачи. Диагноз был пересмотрен. А тогда – это были последние его, целиком его деньки. Потом его отправили в «горячую точку».
И открылась перед ним совсем иная реальность – ужас войны и бойни, в которой сметает взрывной волной все те «правила жизни» и наступает иная правда, беспощадная и жестокая.
Словно вдруг выпадаешь из игры с одними правилами и попадаешь в иную реальность, существующую по другим правилам, вернее, наступает власть «игр без правил».
