Наталия Антонова
Орхидея с каплей крови
Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.
Автор
Яркая луна висела в тёмном небе точно хрустальный магический шар. И не хватало только зеркальных отражений, потому что реки, озёра и ручьи были не просто покрыты льдом, но и запорошены снегом…
Морис Миндаугас, сотрудник детективного агентства «Мирослава», стоял у окна и думал о том, как быстро летит время. Совсем недавно они втроём, нет, вернее, вчетвером, хозяйка частного детективного агентства Мирослава Волгина, следователь по особо важным делам Александр Наполеонов, для друзей просто Шура, сам Морис и кот Дон встречали Новый год, и вот уже, как говорят в России, на носу День святого Валентина. Трудно сказать, прижился ли здесь этот праздник влюблённых. Вроде бы да и в то же время не очень. Опять же, как говорят русские, бабушка надвое сказала. Но ему этот праздник нравился, и он пытался придумать, что же такое подарить Мирославе, чтобы подарок наверняка обрадовал её. Шура, будучи другом детства Волгиной, уверял Мориса, что знает её как облупленную и то ли в шутку, то ли всерьёз утверждал, что сделать Волгину счастливой может только кот.
– Но кот у Мирославы уже есть! – возражал Морис.
– Тогда – загадочное преступление, – не задумываясь ни на секунду, отвечал Наполеонов.
– Типун тебе на язык! – чисто по-русски в сердцах восклицал Миндаугас. Он даже мысли не допускал, что убийство может кого-то сделать счастливым, и пытался донести эту мысль до Наполеонова.
Но тот отмахивался:
– Я сказал тебе русским языком, расследование убийства, а не само убийство как таковое. – Наполеонов выразительно постучал костяшками пальцев по собственному лбу.
– Слова «расследование» ты не произносил! – рассердился Морис.
– Значит, я подумал об этом про себя, – хмыкнул Шура.
– Ты невыносим!
– Ничего подобного! – не согласился Наполеонов, уверенный в том, что он подарок судьбы для любого, с кем ему доводилось общаться.
Так что вопрос о подарке так и остался висеть в воздухе.
* * *
Влад не помнил, как он добрался до своей холостяцкой квартиры, как непослушными пальцами вставил ключ в замочную скважину, как открыл дверь, не раздеваясь, прошёл в комнату и упал в кресло.
Снег таял на его волосах и стекал вниз по щекам и подбородку, оставляя влажные дорожки, точно такие, как оставляют слёзы от переполняющей душу боли. Хотя он сам не понимал, плакал ли он и смешивались ли его слёзы с каплями растаявшего снега.
Опомнившись, наконец, он прижал ладони к щекам и, раскачиваясь из стороны в сторону, повторял одно и то же:
– Жанна! Как же так, Жанна! Как ты могла?!
Он так и просидел до утра в кресле. И ничуть не удивился тому, что дверь его квартиры распахнулась и комнату заполнили люди в форме и без неё. Влад и не думал сопротивляться, когда на него надели наручники, покорно спустился вниз и сел в полицейскую машину.
Вот только на допросе у следователя он упорно отрицал свою вину, повторяя одно и то же:
– Я не убивал Жанну. Я любил её.
Глава 1
Выпавший в начале ночи снег ещё не успел посереть от выхлопных газов и переливался всеми цветами радуги под лучами утреннего солнца.
Инна выбралась из машины. От автостоянки до дома подруги пройти пешком всего ничего. Шла она не спеша, с удовольствием, поглядывая по сторонам.
Улыбнулась и произнесла еле слышно:
– Красиво-то как! На деревьях иней, как на ресницах Снегурки.
Инна набрала номер кодового замка, вошла в подъезд, поднялась на второй этаж, собралась позвонить в дверь и вдруг заметила, что та приоткрыта. «Странно, – подумала Инна, – не похоже на Жанку». Но забыв о предосторожности, она толкнула дверь и вошла в прихожую, крикнула с порога:
– Жанна!
Ей никто не ответил, Инна хотела разуться, но передумала, прошла по коридору и заглянула в гостиную. Никого. Дверь в спальню была закрыта. «Неужели спят до сих пор, – подумала она с улыбкой, – умаялись небось за ночь голубки», – и постучала костяшками пальцев по двери, а потом нажала на ручку.
То, что она увидела, лишило её дара речи на несколько секунд. А потом она закричала так, как никогда в жизни не кричала, и опрометью бросилась из квартиры.
Опомнилась женщина только на лестничной площадке. И вызвала полицию. «Скорую» вызывать не стала. Её бедной подруге теперь ни один врач не поможет, будь он хоть самим Гиппократом.
Шура, он же следователь Александр Романович Наполеонов, проснулся в прекрасном настроении у себя дома, в собственной постели. «Как хорошо», – подумал он, приоткрывая глаза и успевая заметить сквозь ресницы то, как разлетаются остатки сладкого сна. Улыбка, появившаяся на его губах, устроилась поудобнее в уголках рта.
Чему он радовался? В молодости люди часто радуются таким простым вещам, как никем не потревоженный сон, домашнее тепло, звук маминых шагов, позвякивание посуды на кухне, аромат крепкого кофе, шкворчание яичницы.
А тут ещё за окном пушкинский пейзаж:
Под голубыми небесами
Великолепными коврами,
Блестя на солнце, снег лежит…
Короче – мороз и солнце!
«Прямо как в детстве, – подумал Шура, выбравшись из постели, он на цыпочках подошёл к окну и, отодвинув штору, стал смотреть на улицу, – неужели в городе воздух стал чище? Хотя с чего бы это? Автомобили со двора и тем более с улиц никто не выгонял».
Шура вздохнул, потёр одной босой ногой о другую, постоял ещё немного так в позе цапли, переменил ногу, потянулся и направился в ванную. «Интересно, что сегодня приготовил на завтрак Морис». Наполеонов поймал себя на том, что, вспоминая о подруге детства Мирославе Волгиной, он всё чаще думает не о ней, а о Миндаугасе, вернее, о том, что же вкусненького тот приготовит к его появлению в их доме. Шура засовестился, встал под душ, а потом принялся изо всей силы растирать своё тело махровым полотенцем.
Войдя на кухню, он первым делом чмокнул в щёку мать:
– Доброе утро, ма!
– Доброе утро, сыночка, – отозвалась Софья Марковна, довольная уже тем фактом, что сын ночевал дома и теперь она может накормить его завтраком.
– Надеюсь, что яичница сегодня с беконом? – напустив на себя притворную важность, спросил Шура.
– Ешь с чем дают! – весело отозвалась мать.
– Значит, бекона нема? – Шура забавно принюхался к еде на своей тарелке.
– Нема, – согласилась Софья Марковна, – зато ветчина фермерская и очень вкусная.
– Ладно уж, поверю тебе на слово, – проворчал сын и принялся за обе щёки уплетать яичницу, приготовленную матерью. – Ма, а знаешь, вкусно, – проурчал он.
– Догадываюсь, – усмехнулась женщина и тоже стала есть.
– Ма, а булочка есть? – жалобно спросил Шура, отодвигая от себя опустевшую тарелку.
– Какая ещё булочка? – сделала она вид, что не понимает.
– С изюмом!
– Ты хочешь из неё изюма себе наковырять? – спросила Софья Марковна, стараясь изо всех сил не рассмеяться.
– Ма! Я серьёзно! – обиженно проговорил сын. – А ты всё какие-то детсадовские анекдоты вытаскиваешь на свет божий, которым уже сто лет, кстати.
– Булочки нет, – серьёзно ответила Софья Марковна, – зато есть ватрушки с творогом, такие, как ты любишь.
– А где они? – живо отреагировал сын.
– В духовке, вестимо!
– А я-то думаю, откуда это так вкусно ванилином пахнет. – Шура от предвкушения предстоящего удовольствия радостно потёр одну ладонь о другую.
Софья Марковна смотрела на него и улыбалась, а думала она о том, что в последние годы не так уж часто выпадает ей возможность побаловать сына его любимыми лакомствами. Он либо пропадает на работе с раннего утра до позднего вечера, а иногда и ночами, свои свободные вечера и выходные предпочитает проводить с друзьями, как правило, в доме у своей подруги детства, ныне частного детектива Мирославы Волгиной. Софья Марковна отлично понимала сына и не обижалась на него. Сама когда-то была молодой.
Впрочем, и сейчас она не считала себя старой, имела широкий круг подруг и знакомых, вела активный образ жизни. К тому же, несмотря на то, что Наполеонова давно не вела концертную деятельность и не преподавала, она по-прежнему охотно консультировала своих многочисленных бывших учеников и время от времени бралась заниматься с новыми. Детей же, желающих получить уроки у Софьи Наполеоновой, всегда хватало.
Глядя на сына, с удовольствием бренчащего на гитаре, Софья Марковна вздыхала украдкой. В своё время она надеялась, что единственный сын пойдёт по её стопам, на рояле Шура играл бегло, но научился игре, только чтобы угодить матери. И после того как она перестала просить его сесть за инструмент, он и не смотрел в сторону рояля.
Зато друг Шуры сотрудник детективного агентства «Мирослава» Морис Миндаугас играл на рояле великолепно! И можно без преувеличения сказать, самозабвенно, так как во время игры полностью уходил в мир музыки. Но музыкантом тоже не стал. Мечтал стать адвокатом. А стал сыщиком. Правильно заметил поэт, что «нам не дано предугадать…» и не только, как отзовётся наше слово, но и наши планы на будущее.
Софья Марковна считала, что у Миндаугаса талант, и когда он появлялся в их доме, усаживала его за рояль. Он и не возражал. Глядя на его летающие над клавишами длинные ухоженные пальцы, она думала о том, что причиной его пребывания в их городе была Мирослава. Не встреть её Морис, только бы его здесь и видели.
Интересно то, что Наполеоновой никогда не приходило в голову, что её Шура тоже может влюбиться в Мирославу или она в него. Эти двое с самого первого дня, а познакомились они в раннем детстве, относились друг к другу, как брат с сестрой. Правда, был ещё третий, двоюродный брат Мирославы Виктор, самый близкий друг Шуры Наполеонова. Виктор пошёл по стопам своего отца, выбрал профессию военного и давно уже не был дома. Можно вспомнить и о Людмиле Стефанович, которая была четвёртой в их детской и подростковой компании. Но сейчас Шура виделся с Люсей редко, так как интересы их разошлись. У Шуры следственная работа, а у Людмилы автосервис.
Зато с родителями Люси Софья Марковна виделась часто, они по-прежнему жили в одном дворе. Несмотря на то что средства на приобретение новой квартиры у них теперь имелись: отец был в бизнесе компаньоном дочери, менять старое привычное жильё на новостройку старшие Стефановичи не собирались.
– Ма, ты о чём задумалась? – окликнул Софью Марковну сын.
– О тебе, Шурочка, – тотчас откликнулась она.
– Ты знаешь, ма, я бы съел ещё одну ватрушку, но боюсь, что тогда не пролезу в дверь своего кабинета. – Он весело рассмеялся.
– Потом доешь, – сказала Софья Марковна, – ватрушка от тебя никуда не убежит.
– Ты уверена? – спросил он, и на лице его было разлито большое сомнение.
– Уверена, – улыбнулась мать.
– Так и быть, оставлю её на потом, но только под твою личную ответственность, – проговорил он строгим голосом.
– Иди уж на работу, прокурор!
– Ма! Ты что-то путаешь! Я не прокурор, а следователь.
– Но тон у тебя прокурорский, – не сдавалась мать.
– Наверное, до прокурора я дорасту в будущем, – улыбнулся Шура, – а пока голос тренирую.
Софья Марковна шутя замахнулась на сына кухонным полотенцем, и он тотчас испарился. Уже из прихожей она услышала его голос:
– Пока, мамуля! Я тебе позвоню!
– А где обнимашки? – спросила Софья Марковна капризно. Но за сыном уже захлопнулась дверь, и она рассеянно улыбнулась, переключаясь мысленно на дела, которые у неё запланированы на сегодня.
Из дома Шура вышел в прекрасном настроении, весело напевая себе под нос одну из песенок собственного сочинения. Вывел из гаража свою белую «Ладу Калину», любовно погладил её по капоту:
– Ласточка моя, – и сел за руль.
Пробки ещё не успели образоваться, да и дороги, вычищенные ночью, ещё не успел занести снег, так что своё прекрасное настроение до работы Шура Наполеонов по дороге не расплескал.
Войдя в родное учреждение, он едва удержался от того, чтобы не побежать вверх по лестнице вприпрыжку, но сдержал себя и поднялся чинно и степенно, как и полагается ответственному лицу, то есть следователю. Проходя мимо секретаря Эллы Русаковой, он приветливо с ней поздоровался и даже улыбнулся девушке.
Она, по всей видимости, тоже была рада его видеть и, не в силах сдержать распирающее её чувство, даже подскочила на стуле. Наполеонов слегка попятился назад. Не собирается ли она, чего доброго, броситься ему на шею. К этому он был не готов. Он уже хотел было сказать ей, что нельзя так бурно проявлять свои чувства. Но нет, она не собиралась бросаться в его объятия, просто громко воскликнула:
– А я прямо заждалась вас, Александр Романович!
– Я, конечно, тронут. Но с чего бы это? – отозвался он осторожно.
– Так вас уже несколько раз Фёдор Поликарпович спрашивал! Вот я и сижу, вас дожидаясь, как на иголках.
– Такую рань? – вырвалось у Наполеонова.
Элла только пожала плечами.
Солодовников Фёдор Поликарпович был начальником Наполеонова, и если он искал его с самого утра, то это не могло предвещать ничего хорошего.
– И зачем я ему понадобился? – спросил он Эллу на всякий случай.
– Мне об этом он не доложил, – Элла развела руками, словно выражая таким образом меру своего сожаления о нежелании начальства вводить в курс дела секретаря.
«Вот, – подумал следователь, – всегда найдутся люди, которые испортят тебе самое распрекрасное настроение». Наполеонов не раз убеждался в этом на собственном опыте, но всякий раз верил, что уж сегодня-то всё будет ровно и гладко. Так нет же! Вздохнув, он отправился к начальству. Можно было бы, конечно, позвонить из своего кабинета и спросить – чего, мол, сударь, изволите.
Но лучше сразу предстать пред взором полковника, чем откладывать и теряться в догадках.
Шура постучал в дверь и услышал ласковое:
– Кого там в такую рань принесло? – и без паузы: – Заходите, раз уж всё равно пришли!
Шура толкнул дверь и вошёл.
– Здравствуйте, Фёдор Поликарпович! – бросился он сразу с места в карьер. – Элла сказала, что вы меня искали.
– Искал, скажешь тоже, – хмыкнул полковник, – мы, чай, не в прятки играем здесь.
– Ну, я в том смысле, – начал Наполеонов.
– Ладно, Саша, не обращай внимания на моё стариковское ворчание, – махнул рукой полковник.
– Какой же вы старик…
– И этого не надо. Обойдёмся без комплиментов.
– Как скажете.
– Ты, Саша, присаживайся.
Солодовников был единственным человеком, который никогда не называл Наполеонова Шурой. Только Саша, Александр и в особых случаях – Александр Романович.
– Я тебя чего искал? – проговорил полковник.
«Чего?» – хотел спросить Наполеонов, но благоразумно промолчал.
– У нас происшествие, убийство.
«Эка невидаль», – подумал Наполеонов.
– И не просто убийство, – проговорил меж тем Солодовников, – а зверское, можно сказать. Ребята, – полковник имел в виду группу, – уже там. Так что ты тоже поезжай! Адрес я тебе сейчас скажу…
Наполеонову захотелось сказать: «Что, без меня и послать некого?» – но он благоразумно промолчал, запомнил адрес и потопал к двери. Уже в дверях обернулся и спросил:
– Разрешите идти?
– Иди уже, – махнул рукой Солодовников.
– Хоть бы слово какое напутственное сказал, – пробурчал себе под нос Наполеонов, оказавшись за дверью, и сам себя передразнил: – Может, тебя ещё перекрестить начальство должно было? – «А может, он и того этого, – промелькнуло в мыслях у Шуры, – я же не оглянулся».
Глава 2
Прибыв на место, Наполеонов вытащил удостоверение и собрался сунуть его под нос полицейскому в оцеплении, но его узнали.
– Здрасьте, Александр Романович! Проходите. Вас уже заждались.
– И вам не хворать, – буркнул в ответ следователь и поспешил зайти в подъезд.
– Чего это он? – спросил один полицейский другого.
– Здоровья нам пожелал, – хмыкнул тот в ответ.
– А… я думал, что он не в духе.
– Не без этого, – отозвался первый.
– И то верно, чему тут радоваться. Собачья работа.
– Так шёл бы в офис штаны просиживать. Теперь вон, куда ни кинь, везде одни менеджеры и бизнесмены.
– Ага, Виталь, – засмеялся его напарник, – умеешь ты рассмешить человека.
– Чего смешного-то я сказал? – не понял первый.
– Просто я представил себя менеджером, а тебя бизнесменом. И ржу – не могу.
Первый тоже невольно улыбнулся.
Войдя в квартиру, Наполеонов поздоровался со всеми сразу. Ему ответили, правда, не хором, а вразнобой.
– Опаздываешь, Александр Романович, – пробасил эксперт Незовибатько.
– Начальство не опаздывает, а задерживается, Афанасий Гаврилович, – попытался отшутиться Наполеонов.
Полицейский фотограф Валерьян Легкоступов, не переставая щёлкать фотоаппаратом, фыркнул, за что был награждён негодующим взглядом следователя. Но с Легкоступова всё как с гуся вода.
– Знамо дело, – пропыхтел криминалист.
– А вот ей, бедняжке, и спешить теперь незачем, – кивнув на раскинувшуюся на полу фигуру, проговорил медэксперт Шахназаров.
– Какова причина смерти, Руслан Каримович? – спросил следователь.
– Предварительно скончалась она от полученных ран, не совместимых с жизнью. Подробности – сам знаешь когда, – отозвался Шахназаров.
– Она, сердешная, кровью истекла, – с тихой горечью произнёс Незовибатько, – молодая, красивая. – Он вздохнул.
– Насчёт молодости не уверен, – не выдержал кто-то из полицейских, – но то, что она не была бедной, видно и по ней, и по квартире.
– Завидуй молча, – посоветовал Легкоступов.
– Чему завидовать-то, – невольно вырвалось у полицейского.
– Это точно, – согласился Валерьян и встал на колени, выискивая наиболее удачный ракурс так близко от убитой, что Наполеонов не выдержал:
– Ты сейчас в кровь вляпаешься!
– Не вляпаюсь. – Легкоступов легко вскочил на свои длинные стройные ноги – мечту не одной женщины.
А следователь только головой покачал. Сколько раз он уже говорил Валерьяну, чтобы тот шёл работать в какое-нибудь модельное агентство или куда-нибудь ещё подальше. От его художественных изысков у следователей и оперов волосы на голове иной раз дыбом становятся. И всё-таки Наполеонов не мог не признать, что несколько раз именно пристальный взгляд фотографа, запечатлевший, казалось бы, не относящиеся к убийствам мелочи, помог в раскрытии преступлений. «Так что пусть себе скачет, как упомянутый в сотнях приколов муж стрекозы», – подумал следователь о фотографе.
Однако, не утерпев, Наполеонов и сам подошёл почти вплотную, он хотел узнать, что же привлекло внимание фотографа на этот раз. Ему показалось, что это был горшок со сломанной орхидеей, лепестки которой теперь были запачканы кровью. Создавалось такое впечатление, что убийца перед тем, как расправиться с жертвой, вручил ей этот цветок. «По идее, там должны остаться отпечатки пальцев, – промелькнула мысль, – если их не смыла кровь. Только бы не маньяк», – подумал следователь. Не секрет, что серийные убийцы любят оставлять возле жертв всевозможные знаки.
Вздохнув, Наполеонов спросил:
– Жертва, насколько я понимаю, опознана?
– Да, – ответили ему, – это Жанна Савельевна Гурьянова.
– Кто обнаружил убитую?
– Дамочка, – ответил присутствующий здесь участковый.
– Какая ещё дамочка? – сердито спросил следователь. Но особо выговаривать не стал, так как участковый был в годах и старше его лет на тридцать. «Бедняге давно на пенсию пора, – подумал Наполеонов, – а он всё лямку тянет».
– Жертву обнаружила Инна Сергеевна Соболева. Подруга убитой, – отчеканил вынырнувший из-за спины участкового старший лейтенант Аветик Григорян.
– Где она?
– Мы её на кухню увели. Там с ней Любава беседует.
– Под протокол?
– Нет. Мы вас ждали.
– Ладно, веди, – распорядился следователь.
Старший лейтенант Любава Залеская сидела напротив худощавой крашеной блондинки и что-то тихо ей говорила. Та то кивала головой, то прикладывала к глазам тонкий шёлковый платочек, то просто вздыхала часто и глубоко, точно ей не хватало воздуха. Залеская, увидев следователя, сразу вскочила со стула.
– Сиди, сиди, – проговорил Наполеонов.
И она опустилась обратно, но потом снова поднялась:
– Вам, Александр Романович, лучше со свидетельницей наедине поговорить, а мы пока там подождём, – она махнула рукой куда-то, то ли в сторону прихожей, то ли в направлении комнаты, где обнаружили убитую. Подхватив под руку слегка растерявшегося Аветика, она потащила его за собой.
Григорян обернулся, бросил на следователя вопрошающий взгляд, но тот только рукой махнул, иди, мол.
Присев на стул, с которого только что поднялась Залеская, Наполеонов представился:
– Я следователь, Александр Романович Наполеонов. Мне поручено вести это дело.
– Дело? – как-то странно повторила женщина дрогнувшим голосом и выронила из рук платок. Наполеонов проследил за ним взглядом, но поднимать не стал.
Вместо этого проговорил поспешно:
– Тише-тише, – схватил стоявший на столе стакан и налил в него из кувшина воду, – вот, выпейте.
– Не хочу, – покачала головой женщина, – я уже половину этого кувшина выпила, не могла отказать вашей сотруднице, – горькая усмешка искривила её полные губы. Поймав озабоченный взгляд следователя, она добавила: – Вы не бойтесь, истерики не будет.
– Я и не боюсь, – солгал он, хотя всегда боялся неуёмного плача свидетелей и родственников. Попросил тихо: – Представьтесь, пожалуйста.
– Я уже говорила вашим людям, – вздёрнула подбородок женщина, – что я Инна Сергеевна Соболева.
Наполеонову не понравилось ни выражение «вашим людям», ни тон, которым оно было произнесено, точно дамочка, как верно назвал её участковый, говорила о крепостных некоего барина. Они, конечно, люди служивые и где-то даже подневольные, но не крепостные же. Однако следователь умело скрыл своё недовольство и спросил сухо:
– У вас паспорт при себе?
– Зачем?
– Вы важный свидетель, и мне нужно опросить вас под протокол.
– Какой же я свидетель? – тихо вскрикнула она. – Я же ничего не видела! Иначе бы он и меня убил!
– Кто он?
– Откуда мне знать!
– Так паспорт у вас при себе? – напомнил следователь.
Она достала из сумочки, лежавшей здесь же на столе, паспорт и протянула ему.
– Спасибо, – ответил он и стал заполнять шапку протокола.
Она молча теребила свои холёные пальцы с ногтями, окрашенными в зелёный цвет.
Наполеонов старался не смотреть на них, его экстатически чуткая душа не принимала всех этих ультрасовременных оттенков. А с его впечатлительностью, с которой он боролся чуть ли не с самого детства, ему вполне могла ночью присниться кикимора, высовывающая руки с зелёными ногтями из болота. А над всей этой утопией для полноты картины блуждающие огоньки. Короче, ужас! Наполеонов поёжился и вернулся к реальности.
– Инна Сергеевна! Кем вы приходитесь Жанне Савельевне Гурьяновой?
– Подругой. Близкой подругой, – добавила она с нажимом в голосе.
– Давно вы с ней дружите?
– С института.
– Там и познакомились?
– Да! Где же ещё?!
«Мало ли имеется мест для знакомства», – подумал следователь и задал следующий вопрос:
– У Гурьяновой была семья?
Соболева посмотрела на него пустым взглядом и ничего не ответила.
– Жанна Савельевна жила одна? – решил подойти он с другого конца.
Женщина закусила губу, посмотрела куда-то мимо следователя, потом ответила, как бы через силу:
– Нет.
– С кем же она жила?
– С Владом.
– У Влада есть фамилия?
– Есть. Влад Анатольевич Шафардин.
– Шафардин был любимым человеком вашей подруги? – предположил Наполеонов.
– Можно сказать и так, – отозвалась она отстранённо.
– Они постоянно жили вместе?
– Чаще всего да.
– То есть?
– У Влада есть своя квартира. Иногда он ночевал там.
– Они часто ссорились?
– С чего вы взяли, что они вообще ссорились?! – искренне удивилась женщина.
– Тогда почему Шафардин уходил ночевать в свою квартиру?
– Это случалось очень редко!
– Ссоры?
– Да нет же! Ночёвки Влада у себя. Только когда кто-то из них был занят допоздна.
– А чем занимается Шафардин?
– Влад стриптизёр.
Наполеонов присвистнул про себя. Вслух он сказал:
– Всё понятно.
При этом он невольно вспомнил свою подругу Мирославу Волгину и подумал, что она-то уж точно обозвала бы его ханжой. А он не ханжа! А просто, как говорили раньше, «облико морале».
– Да ничего вам не понятно! – рассердилась Инна Сергеевна. – Влад танцует в приличном клубе.
– Ну да, – кивнул Наполеонов без особого энтузиазма.
– И там не происходит то, о чём вы думаете! – выкрикнула Соболева.
– Вы умеете читать мысли? – холодно поинтересовался он.
– К своим тридцати пяти годам я научилась это делать! – вырвалось у неё.
– Так чего же не происходит в клубе, в котором танцует Влад?
– Артисты этого клуба не оказывают горизонтальных услуг.
– А как же тогда Влад и ваша подруга?
– У них любовь.
«Я так и думал, что это так теперь называется», – подумал про себя Наполеонов, а вслух спросил:
– Познакомились они в клубе?
– Да! Но я ещё раз повторяю вам, что это ничего не значит!
– Не надо повторять, я понятливый, всё улавливаю с первого раза, – не без иронии проговорил он.
Она презрительно фыркнула.
– Как называется клуб?
– «Ромео».
– Без Джульетты?
– Просто Ромео!
– Хорошо, пусть будет просто Ромео. – Неожиданно для Инны Сергеевны следователь переменил тему: – Как ваша подруга относилась к орхидеям?
Глаза Соболевой округлились от удивления, но она ответила:
– Жанна их обожала!
– Влад Шафардин часто ей их дарил?
– Да. Но почему вы об этом спрашиваете?
Следователь догадался, что Инна Сергеевна не видела, вернее, не заметила поломанной орхидеи возле трупа своей подруги, поэтому он ответил уклончиво:
– Просто пытаюсь понять…
– Что понять?
– Какой была ваша подруга. Что она любила и что не любила.
– Зачем это вам? – подозрительно спросила женщина.
– Для того чтобы вычислить убийцу, нужно изучить характер жертвы. Прописная истина, – пожал плечами следователь.
– По-моему, вы занимаетесь ерундой, – раздражённо проговорила Соболева.
Наполеонов не стал спорить. Вместо этого он спросил:
– Сегодня Влад должен был ночевать у вашей подруги?
– Я так предполагала. Хотя доподлинно мне это неизвестно.
– Но зато, как я думаю, адрес Шафардина вам доподлинно известен. Продиктуйте мне его, пожалуйста.
Уловив скрытую иронию в голосе следователя, Соболева передёрнула плечами. «Не нравлюсь я этому мальчику-с-пальчик. Ну и чёрт с ним», – подумала она. Смысла в том, чтобы скрывать адрес Влада, Соболева не видела, поэтому назвала его, не заставляя следователя ждать.
– Спасибо, Инна Сергеевна. И ещё один вопрос.
– Какой? – спросила Инна Сергеевна без особого интереса.
Наполеонов догадался, что женщина не верит в то, что полиция найдёт убийцу её подруги, и вообще относится к полиции предвзято. Поэтому он осторожно дотронулся до её руки и проговорил успокаивающим тоном:
– Мы найдём того, кто это сделал.
Она посмотрела ему в глаза, и Наполеонов заметил, что в её серых глазах плавают золотистые искорки. «Инна Сергеевна красивая женщина», – невольно подумал он.
Руки своей Соболева не отдёрнула, просто попросила устало:
– Задавайте поскорее свой вопрос и, ради бога, отпустите меня отсюда. У меня уже больше сил нет, – призналась она.
– Вы заранее договорились встретиться с Жанной Савельевной или нагрянули по наитию?
– По наитию? – удивилась она. – Это как?
– Например, вы случайно оказались в этом районе и решили зайти к подруге.
– Без звонка? – Изогнутые дугой брови женщины поползли вверх.
Наполеонов пожал плечами:
– Вы могли позвонить ей, но она не отозвалась.
– Нет. – Соболева так сильно помотала головой, что её волосы, до этого спокойно лежавшие на плечах, разлетелись во все стороны, в том числе упали и на лицо. Она поправила их нетерпеливым жестом. – Конечно, мы договорились с Жанной заранее. И я постаралась прийти к точно назначенному сроку. – Потом женщина посмотрела на следователя с некоторым сомнением и произнесла:
– У вас точно больше нет вопросов?
– Пока нет. Подпишите, пожалуйста, протокол.
– Но вы не спросили, зачем я пришла к Жанне!
Он промолчал, задумчиво глядя на её кольцо, усыпанное двумя параллельными рядами небольших бриллиантов. На вид оно выглядело как серебряное, но следователь был уверен почти на сто процентов, что это платина.
Она перехватила его взгляд, облизала пересохшие губы и проговорила лишённым всякого выражения голосом:
– Мы собирались сегодня в салон за моим свадебным платьем. – Её глаза наполнились слезами. – Вообще-то я собираюсь замуж, вернее, собиралась, – поправилась она и вытерла слёзы тыльной стороной ладони.
Наполеонов вспомнил о её валявшемся где-то на полу тонком носовом платочке. «Надо было поднять, – запоздало укорил он себя и тут же подумал: – А ведь в сумочке у неё наверняка есть бумажные платки». И это размазывание по лицу слёз рукой, казалось бы, такая мелочь, больше всех слов убедило следователя в том, что Инна Сергеевна по-настоящему сокрушается о своей подруге.
Он ещё не успел открыть рот, как она воскликнула:
– Мой Игорь не стриптизёр!
– Игорь?
– Мой жених! И не смейте так думать о нём!
– Помилуйте, Инна Сергеевна, у меня ничего такого и в мыслях не было!
Судя по взгляду женщины, следователь понял, что Соболева ему не верит.
– И фамилия его Иванов! – произнесла она с вызовом.
– Очень хорошая фамилия, – выдохнул следователь, – Русью пахнет.
– Только не надо ёрничать! Да! Он Иванов! Не Сидоров! И не Петров!
– Инна Сергеевна, успокойтесь, пожалуйста. – Наполеонов всё-таки налил ей воды и заставил выпить. – Вы посидите здесь, я сейчас.
Наполеонов метнулся в спальню. Труп уже увезли.
– Где Шахназаров? – выкрикнул он с порога.
– Только что здесь был, – ответили ему, – наверное, к выходу пошёл.
Следователь бросился догонять судмедэксперта и нагнал его уже на лестничной площадке.
– Руслан Каримович! – закричал он. – Погоди!
– Что такое? – спросил Шахназаров.
– Там свидетельнице плохо, вот-вот истерика начнётся.
– Валерьянки ей накапай!
– Боюсь, не поможет. Сделай что-нибудь.
– Вообще-то я занимаюсь совсем другими пациентами. – Он пригладил свои густые чёрные усы.
– Ничего! Для разнообразия поможешь живому человеку. – Наполеонов ухватил Шахназарова за рукав.
Судмедэксперт не стал упрямиться и позволил следователю затащить себя обратно в квартиру. Когда мужчины вошли на кухню, Соболева по-прежнему сидела с пустым стаканом в руках и смотрела прямо перед собой остекленевшим взглядом.
Судмедэксперт открыл свой саквояж, достал шприц и ампулу. Приблизившись к женщине мягкими шагами, он проговорил не менее мягким голосом:
– Сейчас комарик укусит, и будет легче.
«Чего он несёт, – подумал следователь, – какой комарик? И кому это становилось лучше после укуса комара?»
Шахназаров тем временем закатал рукав на руке женщины и ввёл ей какое-то лекарство.
Судя по тому, что Соболева даже не пошевелилась, следователь решил, что она надолго выпала из реальности.
– Что же мне с ней делать? – задал он риторический вопрос.
– Ты меня спрашиваешь? – удивился Шахназаров.
– Нет, просто я рассуждаю вслух.
– Ну, если рассуждаешь, тогда ладно, – спрятав улыбку в усах, проговорил Шахназаров, – но на всякий случай не тревожь её минут пять, и она придёт в себя.
