Наталья Борохова
Визитная карточка хищницы
Привыкнув получать от судьбы в последнее время пинки и подзатыльники, Елизавета как-то очень спокойно, даже вяло пережила разрыв с Максом. Это произошло несколько дней назад. Отправившись за покупками в центр города, Лиза заметила знакомый красный «Опель», припаркованный вблизи кафе с веселым названием «Колобок». Конечно же, это Макс! Он вернулся! Девушка буквально ворвалась в кафе. За дальним столиком у окна уютно расположилась пара. Слишком увлеченные беседой, они, казалось, не замечали ничего вокруг. Макс, должно быть, рассказывал что-то забавное, поскольку сидящая рядом с ним девица, лицо которой показалось Елизавете смутно знакомым, просто умирала со смеху. Счастливая улыбка медленно сползла с лица девушки. Она повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг передумала. Быстрым шагом Елизавета пересекла зал и остановилась в метре от веселившейся парочки. Девица, перестав смеяться, озадаченно уставилась на нее. Макс обернулся.
– А-а, это ты… – протянул он. Казалось, его нисколько не смутила неожиданная встреча. – Посидишь с нами? – Он жестом пригласил Лизу.
Елизавета присела.
– Ты давно вернулся из командировки? – взяв себя в руки, спросила она.
– Из командировки? – искренне удивился он. – Какие у меня могут быть командировки?..
Девица захихикала. Елизавета перевела взгляд на нее. Ну конечно же! Это была та грудастая блондинка, не сводившая глаз с Макса в памятный вечер их помолвки.
– Я тебе несколько раз звонила. Твоя мама сказала, что ты в отъезде.
Лизу начинал злить этот бессмысленный разговор. Макс старательно делал вид, что не понимает, о чем идет речь. Блондинка, потягивая через трубочку коктейль, насмешливо следила за девушкой.
– Мама, должно быть, что-то напутала. – Он наклонился к Лизе. – Давай только без истерик. На нас уже обращают внимание.
Действительно, пара за соседним столиком, перестав шушукаться, с интересом наблюдала за развитием событий. Бармен что-то говорил официанту, показывая в их сторону.
– Макс, – капризным тоном заговорила блондинка, – почему ты мне не представишь свою знакомую?
Елизавета поднялась. Не обращая внимания на окружающих, она громким голосом обратилась к Лисицыну:
– Не утруждай себя. Я сама представлюсь. – Лиза перевела взгляд на блондинку. – Бывшая невеста этого негодяя. А у вас, думаю, еще все впереди… – Она повернулась, чтобы уйти, но вдруг вспомнила о чем-то важном. – Держи, пригодится.
С этими словами девушка сняла с руки изумрудную змейку и швырнула ее на стол. Затем, сделав неловкое движение, она будто бы нечаянно задела бокал Макса, стоящий на краешке стола. Красная влага заструилась на белоснежные брюки бывшего возлюбленного.
Лиза всплеснула руками:
– Сколько раз я тебе говорила: в критические дни пользуйся «Олвейс»! Надеюсь, я не испортила вам вечера. Не надо меня провожать. Счастливо оставаться! – Она кокетливо помахала рукой растерянному Максу. – Удачи, крошка! – попрощалась она с пустоголовой блондинкой, которая, тараща на нее васильковые глаза, пыталась оценить ситуацию.
Уже в теплом салоне машины Лиза дала волю чувствам. «Папка, папочка! Как же ты был прав… Папочка, где ты? Мне так плохо без тебя», – плакала она, размазывая по лицу слезы.
Скучающий гаишник, поигрывая полосатым жезлом, хотел было остановить красный «Пежо», но, увидев за рулем зареванное девчоночье лицо, передумал.
Котеночкин искоса наблюдал за Елизаветой. Та казалась последнее время какой-то странной. Бледная, поникшая, не то больная, не то замотанная делами, она приходила ровно к девяти часам утра, молча садилась за стол и погружалась в работу. О ее присутствии свидетельствовали лишь редкие горестные вздохи да еще, пожалуй, поскрипывание ручки по бумаге. Вот и сегодня, просматривая видеоматериалы, запечатлевшие захват Суворовым здания городской администрации, чокнутая девица смотрела не на экран, а будто бы сквозь него.
«Что до меня, – размечтался Котеночкин, – я бы ни одну бабу не подпустил близко к юридической деятельности. Котлеты жарить – пожалуйста, детишек воспитывать – да ради бога! А то сидит тут такая фифа с маникюром и воображает из себя невесть что. А сама как пить дать только о замужестве и думает… Эта дурочка и не подозревает, что именно с этой самой кассеты все и началось. Я вычислил слабое звено в организации Суворова. А теперь я знаю предателя в лицо…»
Видеоматериал был выше всяких похвал. Большинство из тех, кто на настоящий момент был арестован, принимали участие в захвате здания администрации.
Вот Суворов… Взволнованный, с лихорадочным блеском в глазах, он тем не менее пытается совладать с собой. На публике держится превосходно: открыт, общителен, по-мальчишески привлекателен.
Но заключение комплексной психолого-психиатрической экспертизы было предельно ясным: «У Суворова А.П. выявлены такие индивидуально-психологические особенности, как активность позиции, выраженная тенденция к доминированию, высокий уровень притязаний, развитое чувство соперничества, агрессивное реагирование при противодействии окружающих». И еще одно важное замечание: «…стремление к преодолению любых препятствий, стоящих на пути к реализации своих намерений».
В справедливости этого заключения Котеночкин убедился на собственном опыте, да и не только он один. Арестованный Суворов вел себя крайне нахально, на замечания не реагировал, пытался «качать права». Нанятые им за бешеные деньги московские адвокаты брали приступом областную прокуратуру и следственный изолятор, где находился их подопечный. На следователей хлынул ливень телефонных звонков из самых разных инстанций с требованием прекратить беспредел и освободить из-под стражи жертву государственного произвола. Требующих было много: лидер одной известной политической партии, руководители высшего и среднего звена, звезды шоу-бизнеса, коллективы детских садов, больниц. Пришло даже послание, подписанное американскими журналистами. Некая Дейна Эванс, расфуфыренная эксцентричная особа, почтила своим присутствием областную прокуратуру. Отказать ей в приеме было бы неприлично, и бедняги-следователи, собрав скудный школьный запас английских выражений, попытались ей объяснить, что Суворов – это «рашн мафия». Начальник следственного отдела старался больше других: он закатывал глаза, изображал «пиф-паф». Неизвестно, что поняла американская журналистка, но она явно была недовольна. Скорчив выразительную мину, что означало, по-видимому, «фи!», она удалилась, покачивая крутыми бедрами. Следователи остались в недоумении: чего ждать – международного скандала или даже появления самого американского президента?
Немало хлопот доставил и ближайший помощник Александра – Зверев. Отличаясь недюжинной физической силой, свирепостью дикого кабана, он конфликтовал со всеми и с каждым, на контакт со следствием не шел. Чтобы нейтрализовать влияние Суворова, Зверева поместили в другой следственный изолятор в селе Калач. Но и оттуда периодически приходили жалобы: неподчинение, ссоры, драки и прочее.
Более разумно держался Олег Марьин. Он воспринял свой арест как ситуацию, которую при любых условиях необходимо пережить. Поскольку он в отличие от многих других приближенных Суворову лиц обладал высокоразвитым мышлением, житейской изворотливостью и практической жилкой, иметь с ним дело было занятием менее опасным и обременительным, хотя и не более полезным, чем с остальными. Он не поносил следователей и оперсостав, мило улыбался, давал какие-то показания, но толку от всего этого было чуть. Он хитро вводил всех в заблуждение, и подкопаться к его словам было крайне сложно.
То, что на обвиняемых оказывался жестокий прессинг, причем дело не ограничивалось только психологическим воздействием, было Котеночкину известно. Он не порицал насилия, поскольку считал это необходимым злом. Но было очевидно, что арестованные боятся больше возмездия Суворова, чем тумаков оперативных работников. Некий Гурвич, оказавшийся не в меру откровенным, был поощрен следствием изменением ему меры пресечения на залог. Но воспользоваться желанной свободой он смог весьма ограниченно. Погуляв пару недель по улицам родного города, он был обнаружен в сточной канаве с пулевыми ранениями в голову.
Положение было более чем серьезным. Несмотря на зеленый свет, данный из Москвы, следователи столкнулись со значительными сложностями. Все инкриминируемые Суворову преступления были в свое время заблокированы неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности. Со дня совершения многих деяний прошли годы, и установить все детали происшедшего было задачей невыполнимой… Часть подозреваемых, успевших вовремя сориентироваться, ушла в бега. Часть суворовского окружения, не установленная следствием и замаскированная под обычных горожан, объявила партизанскую войну. Свидетели, напуганные до невозможности, в прокуратуру шли неохотно, откровенно пренебрегая повестками и телефонными приглашениями. На допросах лепетали что-то невразумительное, краснели, бледнели, использовали любую возможность, чтобы освободиться от дотошного внимания правоохранительных органов. Сроки следствия и сроки содержания под стражей продлевались без проблем, но реальных достижений было маловато. Отсутствовала четкая стратегия расследования, схема действий. Нужна была информация. И эту информацию должен был дать кто-то из близких Суворову лиц.
Просматривая видеоматериал еще тогда, несколько месяцев назад, Котеночкин напряженно размышлял. Должно же быть в окружении Суворова слабое звено – тот, кто даст полный расклад интересующих следствие сведений. Кто им окажется: Зверев, Марьин, Василевский, а может, кто-то еще? Возможно… возможно.
Он гонял кассету вперед и назад и наконец нажал паузу. Вот трибуна перед зданием администрации, а на ней стоят близкие Суворову лица. Сам Александр Петрович толкает речь, они внимают. Следователь напрягся… Вот оно! Ладони Котеночкина стали влажными. Он знает, откуда следует начать!
Помнится, через несколько дней Котеночкин положил на стол перед начальником следственного отдела заполненный бланк протокола допроса.
– Что это? – спросил озадаченный Кромин.
– А вы почитайте, почитайте… – сладким голосом пропел Котеночкин.
Кромин начал читать без особого интереса, но вскоре его брови поползли куда-то вверх, глаза приняли форму блюдец.
– Да это же бомба! – воскликнул он. – Господи, как тебе это удалось?
Котеночкин скромно потупился. Действительно, собранные им сведения по силе своего воздействия могли повлечь за собой взрыв, ураган, смерч. Все, что угодно! Это был полный расклад криминальной деятельности Суворова и его людей, включающий список конкретных преступлений, совершенных силами его организации. Тут же были проставлены даты, исполнители, возможная доказательственная база. Особенно впечатляло детальное описание иерархии преступного сообщества – от самых «низов» до лиц близкого Суворову круга. В протоколе содержался поименный состав экономического и политического блоков, а также бригады «фашиков». Допрашиваемый дал полное представление следствию об источниках финансирования общей кассы, о движении денежных средств, о лицах, ответственных за «общак». Словом, значение этого документа для следствия было революционным.
Кромин, прочитав еще раз, вернулся к титульному листу.
– «Протокол допроса Ивановского Ивана Ивановича»… Слушай, а кто этот молодец? – нахмурился он. – Что-то я такого не припомню.
– Все очень просто, – пожал плечами Котеночкин. – Это инкогнито. Ивановский – это псевдоним человека, который решил добровольно помочь следствию, но опасается, что его ждет кара «суворовцев».
– Не буду больше спрашивать, как ты всего этого добился, но проясни дальнейший ход твоих действий. Как я понял, ты не собираешься открывать фамилию этого человека до суда?
– Я думаю, что открывать его даже во время судебного следствия не возникнет необходимости. Этот человек дал нам скелет, и я имею представление, как на него нарастить мясо. Теперь мы будем знать, куда двигаться и у кого спрашивать…
Котеночкин зажмурился, как сытый и довольный котяра. Кто бы мог подумать, что его догадка окажется правильной. Он вспомнил, как независимо держался этот Лжеивановский во время первых допросов. Казалось, на кривой козе к нему не подъедешь. Следователь только кусал от злости локти. Но старательность, упорство и редкий педантизм дают свои результаты! Собранный на этого человечка материал оказался настолько сильным, что не оставлял для него возможности выбора. Говоря о добровольном желании Ивановского помочь следствию, Котеночкин сильно лукавил. Тот просто был приперт к стенке, причем так плотно, что не мог и охнуть. Под условием полной конфиденциальности инкогнито дал нужные показания. Как ни стремился он юлить и изворачиваться, Котеночкин был беспощаден. Он вытянул необходимую информацию даже в большем объеме, чем надеялся ранее. Теперь аноним повязан! Следователь представлял, на какое существование обречен Ивановский. Стресс… страх… ожидание разоблачения. Котеночкин обещал, что его настоящая фамилия будет сохранена в тайне, даже от сослуживцев. Что же, он, пожалуй, выполнит то, о чем его просил аноним. Настоящая фамилия предателя будет забыта… до суда. А там поглядим! В конце концов, почему он должен кого-то жалеть? Тем более его. Такие люди никогда не вызывали жалости у окружающих. Поделом ему!
…«Ольга! Ольга!» – как заклинание твердил Суворов. Трезвый расчет говорил о том, что выбор его был сделан, как всегда, безошибочно. Эта женщина, чье влияние на него было так же сильно, как ушедшей в мир иной матери, не оставит его без помощи. Прошло несколько лет после их первой встречи, но он трепетно хранил в своем сердце милые сердцу воспоминания…
Это случилось после одной из поездок в Испанию. Решив наскоро отовариться дежурными подарками многочисленным знакомым, Александр заскочил в шереметьевский «Duty Free». Молодая красавица, немного неестественная в образе продавца пусть даже элитной парфюмерии, накрепко запала ему в душу. Он так и не смог понять: то ли ее фотомодельная внешность возбудила все его мужское естество, то ли ее манера вести себя. Она была услужлива, профессионально любезна, но как-то отстраненна, не то чтобы холодна, но до крайности равнодушна к его мужскому обаянию. Не имея определенной цели, Александр решил повторить встречу. Узнав, в какое время заканчивается ее рабочая смена, он подъехал к зданию аэропорта.
Желая произвести впечатление, он тщательно отнесся к выбору одежды. Легкая летняя рубашка без рукавов и белые брюки не создавали впечатления дороговизны, но зато позволяли оценить развитую мускулатуру рук, загорелую кожу и белозубую улыбку. На этом фоне голубые глаза приобрели яркий насыщенный цвет и приятно контрастировали с темными волосами. Александр оглядел себя в зеркало и остался доволен. Кортеж Суворова составляли три роскошные иномарки, которые, по его представлению, должны были произвести убийственное впечатление на московскую продавщицу.
Ольга не отказалась от предложения подвезти ее до дома, но даже не взглянула на автомобильный караван Суворова.
– На «Речной вокзал», – только и сказала она, будто бы обращалась к водителю такси.
Суворов не подал вида, что обижен. По дороге он так и эдак пытался разговорить Ольгу. Он использовал все свое остроумие, но вынужден был признать, что оно ее, похоже, совсем не впечатлило. Немного озадаченный, он осведомился о ее планах на вечер.
– Хочу отдохнуть. Завтра опять моя смена, – ответила она и наотрез отказалась провести вечер в его приятном обществе.
У подъезда она коротко кивнула ему, даже не поблагодарив за услугу. Суворов обалдело смотрел ей вслед и, пожалуй, первый раз за всю свою историю общения с женщинами не знал, что предпринять. Лесин и Марьин, удивленные ничуть не меньше Александра, старались делать вид, что не замечают, как их шефа, образно говоря, посадили в лужу.
– По машинам! – рявкнул раздосадованный Суворов.
Назавтра они должны были лететь домой, но поездка была отложена на неопределенное время по еще более неопределенным причинам. Каждый день Александр исправно сопровождал Ольгу на работу и встречал по ее окончании. Ольга это своеобразное ухаживание воспринимала без каких-либо эмоций, как само собой разумеющееся.
«Она меня выставляет на посмешище! Кто я ей, извозчик?» – кипятился про себя Суворов. Размышляя о причинах Ольгиного равнодушия, он пришел к выводу, что она просто избалованная, наглая столичная девица. «Да кто она такая? Продавщица! Что она о себе вообразила? Да стоит мне захотеть, я куплю дюжину таких, как она. Оптом!» Но тут же понимал: дюжину, но не ее. Своими мыслями Александр ни с кем не делился. Даже верный Марьин, пытаясь развить открытую мужчинами истину о том, что «все бабы одинаковы…», нарвался на такой гневный окрик, что больше не решался выступить в роли психотерапевта. Суворов злился, ругал ее всякими словами, но словно дрессированный пес каждое утро ждал у знакомого подъезда и замирал в ожидании ее улыбки.
Прогресс в отношениях был, но какой-то маловпечатляющий. Они разговаривали о том о сем, сходили раз пообедать, но о большем не было и речи. Ольга не любила о себе рассказывать, и за две недели он не узнал о ней ровным счетом ничего. Она со вкусом одевалась, хорошо разбиралась в парфюмерии, имела собственную квартиру. «Родители помогли…» – отмахнулась она в ответ на его не совсем деликатный вопрос. Обстановка в квартире была тоже не дешевой, из чего Александр сделал вывод, что родители Ольги, видимо, состоятельные люди.
Сблизил их довольно странный случай… Ольга благосклонно приняла предложение Александра, и они летним вечером пошли прогуляться по набережной Москвы-реки. Погода была великолепной. Суворов, тайком разглядывая молодую женщину, идущую с ним рядом, не мог не восхищаться ее физическим совершенством. Она была одета в простое льняное белое платье, но Александру казалась удивительной красавицей. Двигаясь плавно, какой-то неземной летящей походкой, она приковывала к себе заинтересованные взгляды мужчин и завистливые – женщин. Ее оглядывали внимательно, оценивающе. Затем уже бросали взгляд на Александра, интересуясь спутником пикантной дамы. Суворов был несказанно горд.
– Послушай, ты профессионально легко двигаешься, – заметил он. – Ты никогда не работала моделью?
– Я? – удивилась Ольга, потом засмеялась. – Никогда. И более того, терпеть не могу эту профессию.
Она была в прекрасном расположении духа. Они болтали обо всем и ни о чем, пока к ним не подошла нищенка. Ведя за руку девочку лет шести, она просила помочь деньгами. Ребенок был грязен и неухожен. Неопрятные колготки с дырами открывали взгляду худенькие торчащие коленки. Девочка ковырялась в носу и с любопытством поглядывала на красивую молодую пару.
Александр, хоть и не отличался жалостью к подобным людям, сразу полез в кошелек. Но Ольга схватила его за руку:
– Не делай этого! Ты что, не видишь – это же пьянчуга! Погляди, до чего она ребенка довела. Думаешь, еду на твои деньги купит? Да она их пропьет в два счета!
Александр неохотно, но все же спрятал кошелек. Ему-то проще было дать оборванке денег, да и забыть о ней тут же. Его удивила столь горячая реакция Ольги на такую привычную для каждого россиянина сцену.
Нищенка оказалась с норовом. Услышав слова Ольги, она неожиданно оскорбилась:
– Ишь какая! Шалава разряженная! А чем ты лучше нас, хотела бы я знать? Подумаешь, платье без заплат носишь…
Женщина осеклась. Брови девушки сошлись на переносице. Глаза восхитительного орехового цвета вмиг стали почти черными. Она стиснула Александра за руку так, что он от неожиданности крякнул. Такая резкая реакция напугала его ничуть не меньше, чем бедолагу нищенку. Ему показалось, что она сейчас ударит женщину, и поспешил вмешаться.
– А ну, пошла вон! – крикнул он.
Но женщине не надо было повторять дважды. Она поспешно удирала, волоча девчонку за руку.
– Что ты так расстроилась? – мягко спросил он.
Ольга без объяснения причин вдруг разрыдалась. Александр вконец растерялся. Нерешительно он взял ее за плечо, готовый к отпору, но девушка неожиданно подчинилась. Он прижал ее к себе и начал поглаживать ее блестящие каштановые волосы. Она не сопротивлялась. Этот обычный жест человеческой нежности вдруг так подействовал на нее, что она заплакала еще сильнее. Они сели на скамейку, где и просидели до сумерек, не говоря ни слова. Александр чувствовал себя счастливейшим из смертных и готов был отдать дуре-нищенке все содержимое своего кошелька за эту свалившуюся на него с неба удачу.
После этого случая их отношения волшебным образом изменились. Ольга открылась для него совсем с другой, неожиданной стороны. Она уже не обжигала Александра холодом, а подарила ему столько тепла, что он просто тонул в омуте ее души. Они наслаждались обществом друг друга. Несмотря на волнения Александра перед их первым интимным свиданием, все прошло на удивление замечательно. Правда, тут его ожидал сюрприз. Ольга оказалась девственницей. Он не был шокирован таким неожиданным открытием, но был несказанно горд. Суворов привык везде быть первым, и мысль о том, что эта женщина принадлежала только ему, пьянила его. Ольга быстро постигала науку любви, и Александр пришел к выводу, что она лучшая из всех женщин, которые когда-либо встречались на его пути.
Ольга ломала все привычные для него рамки и представления о слабом поле. Она была совершенно равнодушна к его материальному благополучию и наотрез отказалась принимать от него деньги и дорогие подарки. Более того, казалось, ее совершенно не волновал вопрос, смогут ли они пожениться. К ее приезду он готовил роскошный прием. Квартиру, которая стала их временным любовным гнездышком, Александр обставил по последнему дизайнерскому писку. В ванной комнате гостью дожидались самые дорогие средства по уходу за собой: кремы, шампуни, гели, дезодоранты, духи. Коробочки, баночки, футлярчики с декоративной косметикой заполняли недра зеркального шкафчика. Банный халат, пижама, дюжина ночных сорочек покоились в ожидании своей прекрасной обладательницы. Постельное белье, посуда, цветы в горшках – все подбиралось специально для нее. За час до ее появления нанятые специально помощницы закончили наведение идеального порядка и удалились.
Ольга же, осмотрев все это великолепие, молвила лишь:
– Здесь очень мило.
Но Александру и этого было достаточно. Суворов немного комплексовал, что столичной гостье придется не по душе индустриальный, забитый до отказа заводами городок. Но Ольге пришлась по душе великолепная природа этих мест.
– Знаешь, здесь не хуже, чем в Швейцарии.
– А ты была в Швейцарии? С кем? – встрепенулся Александр.
– С родителями, дурачок! – засмеялась она, ласково потрепав его по щеке.
Он успокоился.
Они проводили вместе незабываемые дни и бесконечные ночи. Александр мало-помалу рассказал ей все о своей жизни и своих занятиях. Она была в курсе его проблем и даже дала несколько советов. К удивлению Александра, они оказались на редкость дельными, что еще больше возвысило ее в его глазах. Ольга уже была знакома с его друзьями. Александр неоднократно брал ее с собой, и она присутствовала при встречах, разговорах – словом, везде, где был он. Поначалу он опасался, что такая жизнь ей быстро наскучит и она запросится домой. Но она быстро приспособилась к его ритму жизни, искренне переживала за него и принимала близко к сердцу все его проблемы и заботы.
Когда разразился скандал с директором комбината «Сокол» старым маразматиком Громовым, Суворов, как, впрочем, и другие его товарищи, долго не мог разрешить конфликт. Старикан упорно стоял на своем: покуда суворовские фирмы не погасят задолженности перед комбинатом, ни один ящик водки не попадет к ним на прежних условиях, то есть без предоплаты. Вход «суворовцам» на комбинат был заказан. Александр тогда просто сбился с ног: обещал старику золотые горы, жаловался на происки конкурентов, невезение и недобросовестность реализаторов. Он обещал исправиться, наказать виновных, просил, умолял, но Громов стоял подобно скале. Утомившись ползать на коленях перед твердолобым упрямцем, Александр сменил тактику. В ход пошли угрозы, психическое давление, испытанные трюки с анонимными телефонными звонками, траурными венками, которые ставили под дверь старика. Громов заметно сдавал здоровьем, но терпел.
Конечно, Ольга была наслышана о конфликте с директором «Сокола». Наблюдая, как Александр становится день ото дня мрачнее, она не выдержала:
– Милый, здесь есть только один вариант…
– Какой же?
– Ты сам знаешь… Его надо убирать.
Александр не верил своим ушам. Быть не может, чтобы эта ангельски красивая и любящая женщина могла предложить такое.
– Говоря «убирать», ты имеешь в виду…
Он еще надеялся, что она неправильно понимает смысл сказанного.
– Я имею в виду то же, что и все остальные. Убирать – то есть физически устранять. Убивать в конце концов! Но мне не очень нравится это выражение, – развеяла она его последние иллюзии.
Он уставился на нее, пытаясь разгадать, не шутит ли она. Но ничего подобного! Ольга была серьезна как никогда. Александра это неприятно поразило.
– Ты ведь сам говоришь, что он чинит тебе препятствия. Он ставит под удар весь твой бизнес. Прости, милый, но бизнес – это игра. И тот, кто играет не по правилам, часто оказывается на обочине. Кроме того, я не могу видеть, как ты изводишь себя…
Последний аргумент понравился ему. Он внимательно посмотрел на нее. Действительно, раньше он никогда не встречал такой понимающей женщины.
Ольга и не предполагала, что ее доводы оказались решающими в судьбе Георгия Громова….
Суворов помнил ту ночь, когда он явился домой после того, как все было закончено. Именно она, Ольга, сидела с ним рядом, храня тишину застывшей в предутреннем мраке квартиры. Когда раздался телефонный звонок и Марьин, опасаясь возможного прослушивания, дал понять Суворову, что Громов и его зять остались живы, только она, Ольга, не потеряла самообладания.
Она обняла его за плечи и тихонько сказала:
– Собирайся… Ты должен быть в больнице.
Как показало время, это был единственный разумный выход. Хвала господу, Громов оказался на небесах раньше, чем бледный Суворов с увесистой сумкой гостинцев нарисовался на пороге больничной палаты. Старик не пришел в сознание. Его зятю повезло больше, но после соответствующей суворовской обработки он не посмел пикнуть в прокуратуре, проронить хотя бы слово из того, о чем знал.
Ольга помогала и в дальнейшем… Ее советы ничем не уступали в правильности и дальновидности советам умника Марьина, а по силе духа она могла бы потягаться с самим Александром. Она не требовала для себя ничего, но давала ему все. Она была загадочна, рассудительна и холодна. Вместе с тем – темпераментна, обворожительна и губительно женственна. И Александр, запутавшись окончательно и бесповоротно в крайности ее достоинств и недостатков, пришел к сногсшибательному выводу, что на его пути встретилась такая любовь, какая бывает только в книгах и сериалах.
Дверь следственного бокса мягко захлопнулась. Грановский поднял глаза. Перед ним стоял Александр Суворов. Он нисколько не изменился. Такой же стальной взгляд, упрямый подбородок, крепкая спортивная фигура.
– Вот и увиделись, – чуть насмешливо сказал он. – Помните, я вам сказал, что мы будем с вами дружить? Как в воду глядел.
Грановский молчал. Он не совсем представлял, что нужно отвечать. Неукротимая, бьющая через край колючих глаз энергия парализовывала, подавляла волю собеседника.
– Расслабьтесь, Семен Иосифович. Мы нуждаемся друг в друге. Ведь так? Не беспокойтесь, я буду самым дисциплинированным вашим подзащитным. Я имею собственное мнение, но в правовых вопросах полностью положусь на вас.
Грановский с удивлением поймал себя на мысли, что ему не хочется ставить Суворова на место, навязывать свои правила игры. И вилла здесь, пожалуй, ни при чем. Он скорее почувствовал перед собой непреодолимую силу где-то на уровне подсознания, как некую каменную стену, о которую можно разбиться.
– Я ознакомился с вашим делом, – начал он.
– Ну, и что скажете? Надеюсь, вы не приняли во внимание всю эту чепуху про преступное сообщество, бандитские формирования и тому подобный мусор?
– Если и принял, то очень избирательно, критически. Не мне вам говорить, Александр, но вам вменяют довольно обширный послужной список.
– Что верно, то верно, – усмехнулся Александр. – Надеюсь, мое дело не безнадежно?
– Отнюдь… За пестрыми эффектными фразами, рассчитанными на досужего обывателя, скрывается слабенькая доказательственная база. – Грановский перелистал свои записи и развел руками. – Следствие по большинству из инкриминируемых вам деяний было в свое время приостановлено за неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности. Когда же его возобновили, то по истечении времени была утеряна возможность отыскать доказательства. С позволения сказать, многие дела «натянули» под вас, обернули общими фразами, подтвердили ничего не значащими бумажками. Состряпали дельце, как пирог по заказу. Многие утверждения следствия ничем не подтверждены. В деле масса процессуальных нарушений.
Александр напряженно следил за речью собеседника:
– Значит, вы полагаете, у меня есть шансы?
– Несомненно. Однако, уважаемый Александр Петрович, опустимся с небесных высот на матушку-землю… В деле есть определенные сложности, и вы должны отдавать себе в этом отчет.
– Вы имеете в виду показания настроенных против меня лиц?
Грановский поморщился:
– Не совсем так. Это как раз поправимо. Надеюсь, у вас остались верные друзья на свободе? Не правда ли?
– Конечно.
– Тогда эту проблему мы решим.
– Если уж речь зашла об этом, вот еще что меня волнует… – Суворов нахмурился. – В деле есть показания некоего Ивановского Ивана Ивановича. Начнем с того, что мне эта фамилия ничего не говорит. Мало того, содержание его показаний меня здорово настораживает. Если отбросить всю словесную шелуху, которая явно записана под диктовку следователя, останется достоверная информация, которой мало кто мог обладать. Как вы думаете, неужели к нам в организацию был внедрен кто-то со стороны?
– Да, я читал его показания. Вы верно заметили, большая их часть написана сухим профессиональным языком. Без сомнения, руку к этому приложил опытный юрист, этакий аналитик. Творчески расписана структура сообщества, иерархия его членов, клятвы на крови, железная дисциплина… Берет за душу. – Грановский позволил себе усмехнуться.
– Это не шутка! – повысил тон Суворов. – Поймите же, этот мерзавец знает то, что известно только ограниченному кругу лиц. Поименный состав моих людей, род занятий каждого, формирование кассы, распределение денежных средств и так далее… Как близко нужно было подойти ко мне, чтобы все это разнюхать!
