Наталья Гончарова
Путеводная звезда
Из кухни вышел толстый камышовый кот по кличке «Карлос», названный в честь бесстрашного испанского корсара, героя ее романа. Он скептически посмотрел на нее, постоял немного в проеме, но не найдя ничего для себя интересного, что-то мяукнул на своем кошачьем и скрылся из виду.
– Ну и ступай, – капризно бросила ему вслед Фелицата. Сегодня она была вновь обижена на весь мир, а нежелание кота посидеть у нее на коленках, восприняла как личное оскорбление.
Проголодаться она еще, конечно же, не успела, но час был обеденный, а значит было надобно обедать. Фелицата только сейчас поняла, что в доме кроме нее и Карлоса никого. Не имея ни малейшего представления, куда делись родители, впрочем, до рождества оставалось не так уж много, а они люди не молодые, так что, к любому событию относились обстоятельства и со всей ответственностью, словом, скорее всего, ушли за покупками. Фелицата, была даже рада побыть наедине со своими мыслями, последнее время все слова утешения, вызывали в ней лишь одно расстройство, так как лишний раз напоминали о том, как ее корабль надежд разбился о скалы реальной жизни. Пододвинув к себе тарелку с кашей, она только сейчас увидела конверт с незнакомой печатью, по всей видимости, матушка оставила его ей для прочтения, верно что-то важное.
– Хм, – подумала Фелицата, прочитав свое имя и фамилию в графе адресат. Она хотела было распечатать письмо, но кто-то его уже открывал, а затем вновь неумело склеил, – Ах, матушка, матушка, – пожурила про себя мать Фелицата.
Достав письмо, она нетерпеливо начала его читать:
«Уважаемая Фелицата Александрова Фетисова!
«С радостью сообщаем Вам, а также спешим перед Вами извиниться! Нашим издательством допущена вопиющая ошибка, Ваша рукопись «Путеводная звезда» была по недосмотру принята за другую, не прошедшую наш строжайший отбор. Что касается Вашего романа, то мы еще раз его прочитали, и он произвел на нас сильнейшее впечатление. Посему рады предложить Вам сотрудничество, а именно издание Вашего романа, согласно правилам и срокам принятым в нашем издательстве.
За дополнительной информацией, а также подписанием документов, просьба как можно скорее обратиться в редакцию издательства «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова»».
А.В.Капитанов
Письмо сумбурное, и странное, но едва ли Фелицата заметила это. Казалось, если бы в этот самый момент ее спросили, что она чувствует, едва ли она смогла бы связать и пары слов, тогда как в обычное время, да и в любой ситуации была красноречива и многословна, не даром же, писательница. Все, что она раньше принимала за радость, не шло ни в какое сравнение, с тем чувством, что она испытывала сейчас, то были лишь отблески счастья, теперь то она знала это наверняка. Оцепенение сменилось фейерверком чувств, она визжала и кричала, бегала по комнате, целовала письмо, вдыхала запах чернил и типографской бумаги. И не теряя времени, собравшись за считанные минуты, впрочем, она и раньше не слишком то уделяла внимание гардеробу, отчего выглядела, либо странно, либо неуместно, либо и то и другое сразу, выбежала на улицу.
К своему счастью, никого из знакомых, ей не посчастливилось увидеть по дорого, так как вид у нее был, немного чудоковатый, шляпка сдвинулась на глаза, из-за чего она с трудом разбирала дорогу, а пальто с застегнутыми не по порядку пуговицами, тянуло вниз, но разве ж сейчас это имело значение, когда перед глазами забрезжил пьедестал славы, а праздничные фанфары звенели в ушах.
Об экипаже не могло быть и речи, разве же она смогла бы усидеть на одном месте, пешком на крыльях счастья она доберется до типографии быстрее самой скорой тройки лошадей.
Пока она бежала, не разбирая дороги, отчего чуть не сбила пару –тройку прохожим, в голове, словно поздно проснувшаяся осенняя муха зародилась тревожная мысль. Мысль та была до конца не ясна, но навязчива и неотступна. Она из всех сил пыталась придать той мысли форму, гоняясь за ней с импровизированной мухобойкой, но все тщетно. Раздражение наростало, а радость сменялась дурным настроением. Она покусывала то нижнюю губу, то верхнюю, то морщила лоб, то прищуривалась, то так ее, то эдак, никак не идет, но и не уходит. Жужжит и жужжит.
Вот и знакомая кожевенная лавка, значит она уже рядом. Но как только она очутилась, перед знакомой вывеской, и как две недели назад посмотрела вверх, мысли начали обретать ясность и последовательно выстраиваться в прямой логический ряд. Фелицата снова посмотрела на ступени, воскрешая в памяти тот день, когда она позорно кубарем слетела вниз, вспомнила она обворожительного господина, в которого до сих пор была немного влюблена, хотя обычно все ее влюбленности длились не дольше простуды. Как вдруг, события того вечера закрутились в голове как в калейдоскопе, пока наконец не сложились в правильную мозайку. И о Боже!!!!! Рукопись! Она ее оставила в экипаже! А в письме было написано «мы ее ЕЩЕ раз прочитали». Анатолий Валентинович КапитОнов! А.В.Капитанов! Него-о-о-одяй!!!!!! – завопила она, стоя посередине мостовой. Если бы сейчас в том месте были голуби, то они бы непременно взлетели ввысь, олицетворяя собой кульминацию той самой драмы, которая сейчас разворачивалась в душе Фелицаты, но голубей не было, а была лишь зимняя тишина, да стук колет по мостовой.
А дальше все как в тумане. Лестница, пролет, лестница, коридор.
– Где кабинет, «многоуважаемого» Аркадия Вениаминовича? – спросила она первого попавшегося работника, тоном, впрочем, не требующим ни возражений, ни отказа.
– Барышня…, – замешкался тот, явно сбитый с толку напором странно одетой дамы, но в целях самосохранения указал на последний кабинет по коридору, затем спохватился и устыдившись своего предательства продолжил: – но барышня, к Аркадию Вениаминовичу никак нельзя, он не один, он занят, там все сплошь важные господа, – а в глаза стоял неподдельный ужас.
– Хм. Как же, занят он! Ничего! Освободится! – безапелляционно заявила Фелицата и решительным шагом направилась в кабинет Капитанова или КапитОнова, как он сам того пожелает.
Работник типографии, наблюдавший за тем как разворачиваются события, понял, что разглашенные секретных сведений даме, имеющей намерения явно враждебные, может ему дорого обойтись, так что ни минуты не мешкая быстро скрылся в типографском шуме.
Рывком открыв дверь, Фелицата с порога завопила: – Презренный обманщик!
В кабинете воцарилась тишина, а три пары мужских глаз удивленно устремились на нее.
В его же глазах, она прочла такое негодование и ярость, которое по силе могло затмить даже ее злость. Словно придя в сознание, Фелицата поняла, как неподобающе выглядит ее вторжение и эти крики, словно из дешевой уличной пьесы. Краска позора залила ее лицо, а губы скривилось от горького чувства стыда и обиды на саму себя. В погоне за славой, она сама, своими руками навлекла на себя бесславие.
– Я… прошу… прощения, – прошептала она, с трудом выговаривая слова, и даже согнулась в странном ни на что не похожем реверансе, по всей видимости, выражающем крайнюю степень стыда.
– Фелицата Александровна, подождите меня в редакции. Я через несколько минут освобожусь, – сказал он холодно, но галантно.
– Господа, – обратился он к мужчинам. – Прошу прощение за сей конфуз. Писатели, они, знаете ли, народ эмоциональный, а уж писательницы…, – и он многозначительно закатил глаза к небу.
Фелицата вспыхнула, но теперь снова от гнева, вот только на этот раз она смолчала и предусмотрительно скрылась за дверью, толи, опасаясь его, толи, боясь не совладать с собой.
К счастью, ждать пришлось не долго. Вскоре господа покинули кабинет, попутно кидая в ее сторону, кто удивленные, а кто откровенно осуждающие взоры, от чего даже Фелицата, не отличающаяся ни скромностью, ни стеснительностью, стыдливо опустила глаза. Теперь то она понимала, что стыд, который она испытывала, когда родители журили ее, не шел ни в какое сравнение, с тем жгучим, как красный перец чувством, которое она испытывала сейчас.
Она не предприняла попытку вновь прорваться в кабинет силой, даже ей было понятно, что следует дождаться приглашения, а иначе, расстановка сил грозит измениться, и из оскорбленной жертвы она превратиться в обидчика, а женская интуиция подсказывала, что выиграть в бою с мужчиной легче тогда, когда тот уверен в полной своей виновности, и не дай Бог дать ему повод усомнится в этом.
Словом, к тому времени, когда дверь открылась, а он вкрадчиво попросил ее зайти, она обрела уверенность в себе и посмотрела на Капитанова со всей силой уничижения, на какую только была способна и шагом полным достоинства горделиво вплыла внутрь, будто бы это не она минуту назад ломилась в дверь, а прорвавшись, была бесцеремонно выставлена. Теперь все выглядело так, словно вот уже битый час он просит ее зайти, а она делает ему одолжения лишь милосердия ради, воистину, то был великий женский дар.
– Присаживайтесь, – сухо продолжил Капитанов, указывая на стоящее подле его письменного стола кресло.
– Да нет уж, я постою, – ответила Фелицата, и отвернулась, не делая попыток начать разговор.
Минуту, три, пять. Тишина.
– Вы, кажется, только что едва не выбили дверь, словно пьяница в кабаке, а теперь молчите, и даже взором меня не удостаиваете, – не выдержал и прервал молчание Капитанов, – ежели вы так торопились, что не могли и минуты обождать, тем странно ваше молчание.
И опять тишина.
– Ей Богу, я вас женщин, не пойму, бесновались, кричали, будто кошка дикая, верно сказать, что-то хотели. А пусти вас подобру, молчите. Ну, хорошо, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Смею предположить, Вы догадались, что я и есть тот самый презренный издатель по фамилии Матросов, а та самая ржавая бригантина и есть мое издательство «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова», а простите, запамятовал А.В. Матросова! Но я не это желал сказать, в общем, приношу Вам свои извинения. Не хотел начинать знакомство со лжи, но вы так были удручены, и так злы в первую нашу встречу, впрочем, во вторую не меньше, – засмеялся он, но быстро прекратил, увидев, что шутка, едва ли пришлась ей по вкусу. – Скажу по чести, не посмел я в тот вечер, признаться Вам кто я. Не посмел.
И опять в ответ ни слова.
– Конечно же, это было не правильно, и ничто меня не оправдывает, но право слово, уж не четвертовать же меня за это. Бывают в жизни и куда худшие прегрешения, а грехи во имя добра, это знаете ли и не грехи вовсе. Но опять же, прошу меня простить. Не следовало так поступать, не следовало.
– Мне до вашего фарса, нет дела! – отрезала Фелицата, и вновь отвернулась от него, будто он был так ужасен и уродлив, что она боялась ослепнуть или превратиться в камень от одного лишь его вида.
– Позвольте же, ежели, Вам до этого нет дела, тогда и вовсе нам спорить не о чем, – удивленно пожал он плечами. – Примите извинения, и дело с концом.
– Вы, пользуясь своим служебным положением, желаете напечатать мой роман, отнюдь не из чистых соображений! Вы верно желаете получить мое расположение, таким бесчестным способом! Презренный!!!! – вскрикнула она, испепеляя его взглядом. О, если бы взгляд мог убивать, то он тотчас бы умер, вот здесь, как есть, на этом самом месте.
Он громко расхохотался, хотя едва ли искренне, скорее притворно. А в Его глазах, до того смотревших сквозь пальцы на проделки Фелицаты, будто она не более чем разбушевавшегося дитя, начали закипать и гнев и ярость. Аркадий Вениаминович, конечно же, не в пример своему оппоненту, за годы жизни научился управлять гневом, злостью и яростью, будто тройкой лошадей, но, позвольте же, всему есть предел, ее высокомерие и острый язык, грозили разрушить стену самоконтроля, которую он научился возводить вокруг себя от разного рода посягательств.
