Наталья Олифирович
Семейные тайны. Хранить нельзя открыть. Системно-аналитический подход к трансгенерационной передаче семейной травмы
2.3. Как мы храним тайны
2.3.1. Тайна как источник напряжения
В групповой терапии есть один известный эксперимент. Участникам предлагают вспомнить и подумать о какой-то тайне, о том, что они, возможно, никогда никому не рассказывали. Это чрезвычайно неприятные истории или события; поступок, за который очень стыдно; крайне болезненная тема… Затем участникам предлагается удобно сесть на стуле и закрыть глаза… Ведущий говорит: «Сейчас я буду передвигаться в пространстве группы и выбирать того, кто должен будет раскрыть свою тайну. Как только я дотронусь до Вашего плеча – Вы должны будете все рассказать». После этого в течение 5–7 минут ведущий подходит к каждому участнику, наклоняется к нему, некоторое время стоит рядом… Затем он сообщает участникам, что эксперимент закончен и можно открыть глаза.
Цель этого эксперимента состоит не в том, чтобы узнать чью-то тайну: в итоге ведущий так ни до кого и не дотрагивается. Цель – осознать чувства и переживания, сопровождающие мучительный процесс воспоминаний о тайне и возможное ее раскрытие. Многие участники, рефлексируя этот опыт, говорят: «Я представлял, что другие обо мне подумают, если я расскажу о тайне», «Я сразу решил – расскажу о чем-то другом», «Я бы все равно не стал рассказывать». Это про их намерения, про их выбор «рассказать – не рассказать».
Гораздо интереснее то, то происходит с чувствами, с эмоциями, с телом.
Одни испытывают приступ паники.
Другие цепенеют.
Третьи ничего не чувствуют.
Четвертые сильно пугаются.
Пятые впадают в стыд.
Шестые чувствуют, как увеличивается частота пульса, возникает шум в ушах.
Седьмые понимают, что все происходящее – ерунда, и ощущают непреодолимое желание «сбежать» из этого пространства в телефон, компьютер или фантазии…
Но ни один не остается равнодушным.
Тайна – это то, что выводит из равновесия. Даже воспоминание о ней вызывает своеобразный «перепад температур», как прыжок из хорошо натопленной бани в ледяную прорубь. Только что участники были спокойны, веселы, сосредоточенны – и вот, даже мысль о том, что придется говорить о тайне, приводит к резкому изменению «психологической температуры».
Предательница
Полина пришла ко мне на терапию по рекомендации коллеги-психолога Н.: он преподавал в вузе, где она на заочном отделении получала высшее психологическое образование. Наша работа в основном концентрировалась вокруг ее отношений с любовником – женатым мужчиной, который жил двойной жизнью. Он купил Полине квартиру и проводил у нее много времени в течение дня. Вечером он уезжал домой, к жене. Отношения, наполненные унижениями, ревностью и зависимостью (он оплачивал ее обучение, полностью содержал Полину и ее дочь), приносили молодой женщине много боли, однако она все время пыталась обвинять себя в том, что происходило.
О родительской семье она говорила неохотно – я знала лишь о том, что мать с отцом разведены с тех пор, как Полине исполнилось 3 года. Отец почти не интересуется ее жизнью, мать иногда ей помогает.
В работе Полина все время была живой и веселой. Даже говоря о неприятных ситуациях, она улыбалась и сама себя подбадривала: «все будет хорошо», «ничего страшного», «что-то я разнылась». Я пыталась обратить ее внимание на то, что она очень много делает для себя сама, будто бы рядом нет меня, но Полина искренне не понимала, о чем я ей говорю. Она все время была «в броне» и не подпускала близко, однако продолжала исправно приходить раз в неделю. Основным защитным механизмом Полины было отрицание, и она часто отказывалась мириться с реальностью. Так продолжалось примерно полгода. Полина приходила, весело щебетала о жизни, потом посвящала время любовнику и их отношениям – при этом не меняя выражения лица, рассказывая как о радостных, так и о болезненных и неприятных событиях.
Но однажды Полина пришла на сессию разъяренная и с порога обвинила меня в том, что я обсуждала со своим коллегой Н. ее личную жизнь. Я была в шоке, не понимая, что произошло, но остановила свое желание оправдаться. Я не общалась с коллегой уже несколько месяцев и уж тем более никогда не обсуждала с ним историю Полины. Поэтому ее реакция была своеобразным подарком, позволяющим узнать о Полине что-то новое.
Я начала осторожно исследовать ее переживания. Вначале она бурно реагировала на любые мои вопросы: «Вы сами все знаете», «Зачем Вы спрашиваете» и т. п. Она несколько раз с горечью повторила: «Вы меня предали!» Но потом аффект спал, и она рассказала мне, что произошло.
Оказалось, вечером в университете был концерт. Когда он закончился, Полина с подругами вышла на улицу. Мой коллега Н. стоял у крыльца. Они поздоровались, перекинулись несколькими словами. Тут подъехала и остановилась машина. Полина стала прощаться, а коллега спросил: «Это твой муж?»
Полина замолчала и выжидательно посмотрела на меня.
– И что? – искренне недоумевая, спросила я.
– Как – что? Ведь только Вы знаете, что мой любовник и я – мы просто встречаемся, у него есть официальная жена…
Еще больше недоумевая, я попыталась понять, что все-таки произошло.
– Я правда не понимаю…
– Как – не понимаете? За мной заехал мой бывший муж, он таксист. А Н. задал мне вопрос: это твой муж? Значит, Вы рассказали, что мой любовник – не мой муж, раз он спросил так…
Я была растеряна, но собралась и еще раз перечислила события. Полина с однокурсницами и мой коллега Н. поздно вечером стоят на улице возле входа в университет, подъезжает машина, Полина говорит «Это за мной» и прощается, коллега задает вопрос: «Это твой муж?» На основании чего Полина сделала вывод, что коллега что-то знает о сложных перипетиях ее отношений с мужчинами, оставалось неясным.
Но я решила не разубеждать Полину, а выяснить, откуда такое сильное переживание, что я ее предала. Я осторожно спросила Полину, кто ее предавал и на какие прежние ситуации из ее жизни похоже произошедшее вчера вечером. Полина перестала дышать, а потом расплакалась, в первый раз не демонстрируя, что «все хорошо», а став живым страдающим человеком.
Оказалось, что я «сделала как ее мама». Мама много раз предавала ее – рассказывала подругам ее секреты, выбалтывала соседям то, что не предназначалось для их ушей… И самое сложное то, о чем Полина никогда никому не рассказывала, ее боль и ее тайна – мама пьет. Пьет давно, часто и много. Неоднократно лечилась. Именно поэтому Полина так зависима от любовника – она не может разменять трехкомнатную квартиру, в которой живет мама, потому что та не приватизирована и давно стала местом для оргий всего района. Ей все время стыдно за маму, она никому не рассказывает о ней. Папа не просто пьет – он хронический алкоголик и лишен родительских прав с тех пор, как ей исполнилось 5 лет. Он иногда приходит к ней и просит денег. Один раз это случилось в присутствии любовника, который потом неоднократно возвращался к теме «какая у тебя семейка» и «я тебя осчастливил».
Только после того, как Полина открыла мне тайну, мы смогли спокойно обсудить, как я стала «матерью-предательницей», а мой коллега – «позорящим ее отцом». Перенос – бессознательный процесс, и я превратилась в тот значимый объект из ее жизни, который был «надежно спрятан» от меня из-за сопровождающего отношения чувства стыда за мать. Благодаря произошедшему Полина смогла рационально посмотреть на ситуацию и уже на следующей сессии с пониманием сказала, что на вопрос коллеги «Это твой муж?» могла ответить – нет, таксист. Ведь реакция коллеги на то, что в темноте подъехала машина и молодая женщина идет к ней, была вполне естественной – муж заехал за своей женой.
Но этот невинный вопрос привел ее к сильной фрустрации. Полина испугалась, что окружающие все поймут, и ее фальшивая жизнь разрушится под давлением реальности… Она поняла, как сама себя выдает – потому что боится, что кто-то другой узнает ее многочисленные тайны: про родителей-алкоголиков, про любовника, который посещает с ней разные места и мероприятия и которого она представляет как своего мужа, про зависимость от его денег, про развод с первым мужем… Огромный груз тайн и необходимость все время «держать лицо» привели к тому, что Полина испытывала хроническое напряжение. Только после этого кризиса в наших отношениях Полина наконец смогла открыться и начала говорить о себе довольно личные вещи.
Даже если человек какое-то время не помнит о тайне – вокруг все время происходят напоминающие о ней события. Намек знакомой, схожая ситуация у соседей, сериал с аналогичной историей… Снова и снова запускается процесс воспоминания о тайне – и последующий виток попыток забыть о ней, сделать вид, что ничего не было. Человек пытается сделать что-то, чтобы «аннулировать» прошлое, компенсировать неприятное событие достижениями или переключением на что-то приносящее удовольствие… Человек пробует забыть – и использует для этого разнообразный арсенал, как осознаваемых, так и малоосознаваемых средств. К неосознаваемым способам справиться с тайной, забыть, похоронить или превратить ее во что-то другое относится использование нашей психикой защитных механизмов.
2.3.2. Тайна и защитные механизмы
Для понимания того, как человек выбирает сохранять тайну, нам понадобится введенное еще Зигмундом Фрейдом и широко используемое в разных направлениях психотерапии и обыденной жизни понятие защитных механизмов, или защитных процессов. Н. Мак Вильямс указывает, что «защиты» – не совсем удачный термин, потому что зачастую под ними лежат «глобальные, закономерные, здоровые, адаптивные способы переживания мира» [17, с. 130]. Поэтому нам важно понять – что именно пытается защищать человек, который является хранителем тайны, и как данный выбор сказывается на его жизни.
Зигмунд Фрейд часто сталкивался в практике с людьми, использующими защиты для избегания какого-то опыта, приносящего им невыносимую боль. Неготовность пережить все эмоции, связанные с болезненным событием, – стыд, вину, отвращение, зависть, ужас – ведет к тому, что начинают использоваться различные способы оградить себя, чтобы не сталкиваться с этими чувствами. Именно поэтому поначалу за понятием «защиты» закрепилась «дурная слава». Защиты в течение некоторого времени считались малоадаптивными и патологическими.
В то же время более поздние исследования показали, что защиты «имеют множество полезных функций. Они появляются как здоровая, творческая адаптация и продолжают действовать на протяжении всей жизни. В тех случаях, когда их действие направлено на защиту собственного “Я” от какой-либо угрозы, их можно рассматривать как “защиты”, и это название вполне оправдано» [17, c. 131].
В момент активизации защиты человек бессознательно решает одну или обе задачи:
1) избежать какого-то маловыносимого чувства или управлять каким-то мощным угрожающим переживанием: тревогой, печалью, страданием, виной или другими дезорганизующими эмоциями;
2) сохранить самоуважение.
Сегодня в различных психодинамических теориях защиты рассматриваются как средство преодоления тревоги, переживания горя, способ поддержки позитивного собственного «Я». «Набор» защит у каждого человека индивидуален, как отпечатки пальцев. На формирование этого «набора» влияют следующие факторы:
1. Врожденный темперамент.
2. Характер пережитых в раннем детстве стрессов.
3. Защиты, используемые родителями, учителями, членами семьи, другими значимыми людьми: ребенок «обучился» им, наблюдая за их поведением.
4. Защиты, которые человек успешно использовал в своей жизни и на собственном опыте убедился, что они «работают» [17, c. 131].
Психоаналитики делят все защитные механизмы, или защитные процессы, на две большие группы.
Первая группа – так называемые первичные, незрелые, примитивные защиты, или защиты «низшего порядка». Они описывают происходящее на границе между человеком и внешним миром. Такие защиты относятся к очень ранней стадии развития, когда ребенок еще не умеет говорить, и мало связаны с реальностью. Эти механизмы есть в каждом из нас – ведь мы все когда-то были детьми. Эти защиты «сплавляют» воедино чувства, мысли и действия, то есть работают недифференцированным способом.
Вторая группа характеризует вторичные, более зрелые, более развитые защиты или, как их называют, защиты «высшего порядка». Эти защиты «работают» с внутренними границами, то есть границами между частями «Я», например, между Эго, супер-Эго и Ид [17, c. 133]; между нашей интеллектуальной и чувственной сферой. Вторичные защиты появляются, когда появляется речь, зачатки самосознания – когда ребенок растет и развивается. Это более «взрослые», изощренные способы справиться с тревогами и вызовами повседневности. Условное разделение людей на более и менее «психически здоровых» связано как раз с наличием-отсутствием зрелых защит.
Как в практике помощи людям используется понятие психологических защит? Обычно в сложной, стрессовой, травматизирующей ситуации человек сталкивается с неприемлемым желанием или непереносимым чувством.
Треугольник конфликта: чувства-тревога-защиты [51]
Д. Мэлан полагал, что защита – это реакция на тревогу, которая коренится в скрытых чувствах.
Спасательница
Алия никому не рассказывала, что спасла своего мужа от тюрьмы. Однажды ночью он был в гостях, сильно выпил, сел за руль и недалеко от дома сбил человека. Муж убежал с места происшествия и пришел домой в панике. Алия взяла права, вернулась к месту происшествия и вызвала скорую. Пострадавший тоже был пьян, переходил дорогу в неположенном месте и скончался спустя сутки в больнице. После этого происшествия Алия стала проявлять признаки диссоциации: она иногда куда-то «улетала», ничего не чувствовала, видела себя как будто со стороны. Диссоциация усиливалась в ситуациях, которые она для себя бессознательно маркировала как угрожающие: разговоры о смерти, люди в форме. Она не говорила с мужем о происшествии. При этом ей было очень стыдно за мужа (мой муж – алкоголик, он убил человека) и одновременно хотелось от него благодарности за то, что спасла его честь и репутацию. Но эти неприемлемые желания и неприятное чувство стыда были спрятаны очень глубоко, а возникающую тревогу она гасила отщеплением аффектов и замораживанием.
Таким образом, сохранение тайны всегда связано с действием каких-то защитных механизмов. Использование тех или иных защит – это указание на способ, как человек это делает. Приведем примеры отдельных защитных механизмов, которые используют люди, «охраняющие» семейные тайны.
2.3.3. Отрицание
Отрицание – примитивный, ранний способ справляться со сложными и болезненными ситуациями. Главное не признавать случившееся, и тогда событие, поступок, чувство или проблема волшебным образом исчезают. Такой человек уверенно говорит, что все прекрасно, ничего страшного не случилось, или что вообще ничего не было.
«У меня все хорошо»
Марина посещает терапевтическую группу, потому что она не уверена в себе, в своем выборе профессии. Она состоит в браке уже 3 года, детей нет. Несколько раз в жаркое время она приходила на группу в платьях с длинным рукавом, в пиджаках и блузках. Когда она пришла со ссадиной на скуле, группа не смогла игнорировать ее вид. Однако на все расспросы участников она лишь улыбалась и отвечала, что не хочет об этом говорить. Участники задали прямой вопрос: не муж ли ударил Марину? К удивлению всей группы, Марина в этот момент резко встала, взяла сумочку и вышла за дверь. В группу она не вернулась.
На следующий день Марина мне позвонила и попросила сеанс терапии. После аккуратных расспросов о ее уходе Марина с болью рассказала, что ее действительно ударил муж. Оказалось, что он и раньше не раз поднимал на нее руку. Но на все мои попытки убедить ее, что такие отношения опасны, Марина улыбалась и говорила: «Ничего страшного. Я сама виновата. Я его спровоцировала. Я контролирую процесс».
Марина свято хранила тайну все годы брака и никому раньше не рассказывала о совершающемся насилии. Она яро убеждала меня, что ее муж – прекрасный человек, он не курит, не пьет, не гуляет, работает в милиции на хорошей должности и что так живут многие люди. Попытки помочь ей осознать серьезность положения и нежелание замечать опасность для своей жизни Марина с легкостью отметала. Она ушла из группы, попросившись на индивидуальную терапию, потому что опасалась, что «участники будут ее ковырять». Она также попросила передать привет участникам группы без упоминаний о том, что она приходила ко мне. Я предложила ей самой сказать участникам о том, что она уходит из группы или написать в их закрытой группе в Фейсбуке, но она отказалась. Говорить о том, что муж ее регулярно избивает, Марине было больно, стыдно и неприятно. Уход из группы, сопряженный с тем, что участники стали догадываться о ее «счастливой семейной жизни», позволил ей в очередной раз проигнорировать правду. Лишь через полтора года, заплатив сломанной челюстью и рукой, Марина «услышала» меня и смогла открыться не только новой группе, но и своим близким. Оказалось, что все годы ей было очень страшно признаться собственным родителям, что ее брак не такой удачный, как они себе представляли. Именно они были теми «виртуальными судьями», которым невозможно сказать правду о своей семейной жизни.
2.3.4. Расщепление
Расщепление – это примитивный защитный механизм, заключающийся в том, что внешний мир разделяется на абсолютно хорошие и абсолютно плохие объекты. Бог и дьявол, верные и неверные, богатые и бедные, герои и злодеи – все мы ежедневно сталкиваемся с социальной реальностью, где одним приписываются исключительно положительные, а другим – безусловно отрицательные черты, намерения, мотивы. В контексте семейных тайн расщепление у одного члена семьи ведет к расщеплению во всей системе.
Изгнанная
Варвара, молодая женщина 30 лет, участница долгосрочной программы по системной семейной терапии, пыталась понять, почему от нее отвернулась семья. Ее родители рано умерли, и с 17 лет она жила одна. Тетка, сестра отца, и бабушка по отцовской линии пытались ее поддерживать. Родители матери жили далеко и были уже пожилыми.
Когда ей было 18, она встретила главную любовь своей жизни. Его звали Тамерлан, и он был на 16 лет старше Варвары. Он приехал из другой страны, гражданином которой оставался на протяжении всего периода работы в Беларуси. Бабушка и тетя не знали об этих отношениях – с ними Варвара в основном делилась проблемами, связанными с учебой. В возрасте 23 лет Варвара забеременела от Тамерлана, с которым встречалась к тому моменту уже 5 лет.
Тамерлан очень обрадовался этому событию. Он очень быстро купил квартиру, сделал в ней ремонт и оформил все на Варвару. Тамерлан нежно заботился о девушке, был рядом, говорил о любви, о свадьбе. Беременность протекала сложно, с перепадами настроения, скачками давления. Но Варвара держалась – ведь рядом был любимый. Ничто не предвещало беды. Тамерлан много работал, уходил рано, приходил поздно, и днем Варвара была предоставлена сама себе. Тамерлан всегда знал, где она, звонил много раз на дню.
Однажды, придя вечером домой, Варвара обнаружила, что Тамерлан исчез. Не было ни его вещей, ни чемоданов… Это было очень странно – раньше Тамерлан всегда забирал только один чемодан и набор вещей для командировки, а тут он не оставил ничего. Варвара много раз звонила ему, но телефон был недоступен. На следующий день Варвара пришла к нему в офис, но сотрудники сказали, что Тамерлан уехал на родину, и попросили их не беспокоить.
Варвара погрузилась в глубокую депрессию. Она перебирала мельчайшие подробности отношений с Тамерланом и не могла понять – что же случилось. Через некоторое время, проведя собственное расследование, она выяснила, что Тамерлан женат. Он вернулся к семье, потому что умер его отец, глава семьи, а дела фирмы потребовали его присутствия на родине. Двойное предательство подкосило Варвару. У нее не оставалось близких людей, кроме тети, бабушки и двоюродной сестры.
Однако попытки получить поддержку в семье оказались еще более болезненными, чем исчезновение Тамерлана. Узнав, что Варвара беременна и одинока, тетка приехала к Варваре, чтобы сказать, что она больше не член их семьи. На дворе стоял XXI век, но Варвару обвинили в распутстве, в том, что она опозорила семью, собирается родить бастарда, принести в подоле… Тетка запретила Варваре звонить бабушке, общаться с сестрой и приказала забыть дорогу в их семью.
Рассказывая об этом, Варвара плакала. Ее не радовало рождение сына, которого она назвала в честь своего отца Александром. Она до сих пор не могла смириться и понять, почему с ней так поступили. Участники группы сопереживали Варваре и подбадривали ее, делясь своими семейными историями.
Программа длилась 4 года, и за это время умерла бабушка Варвары. Так как она не оставила завещания, Варвара тоже стала одной из наследниц. И только в суде, когда зачитывались документы, Варвара поняла, что бабушка родила ее тетку до брака, а замуж вышла спустя несколько месяцев после ее рождения. Варвара провела еще одно собственное расследование среди дальних родственников. Она узнала, что ее бабушка Агнешка, 1929 года рождения, в молодости жила с родителями в маленькой польской деревне. Она пережила присоединение к СССР, войну, голод… Бабушка Агнешка забеременела в том же возрасте, что и Варвара, и родила тетку в 23 года, в 1952 году. Однако дедушка, деревенский красавец, отказывался жениться. Бабушке пришлось нести все бремя унижений и позора – в 50‑е годы в белорусско-польской католической глубинке были довольно консервативные взгляды. Она родила дочь и уже решила, что придется так жить – в одиночестве, с клеймом… Однако ее отец, дядя и братья пошли к ее возлюбленному и прижали его к стенке. Угрозами, настойчивыми просьбами или как-то еще они заставили его жениться на «опозоренной» Агнешке.
Похоже, эта история оставила глубокий след в душе бабушки, которая пережила отвержение со стороны семьи и односельчан из-за того, что мы сегодня бы назвали «несовершенной контрацепцией». Она воспитала дочь и сына, отца Варвары, в строгих моральных принципах, особый акцент делая на греховности добрачных отношений и невозможности иметь детей без регистрации брака. Бабушка и дедушка через несколько лет уехали из деревни в город, где их никто не знал. Тайна была надежно скрыта. Повторение Варварой судьбы бабушки – беременность и рождение внебрачного ребенка – привело к активизации семейных защитных механизмов. Девушка была «выброшена» из системы и получила клеймо.
Узнав всю правду, Варвара после всех судов о наследстве поговорила с теткой. Она смогла сказать ей, что ее сын Александр Тамерланович такой же незаконнорожденный, как и сама тетя. Они по-прежнему не поддерживают отношений, но Варваре стало понятно, почему семья так расщепила мир на «праведников» и «грешников». В основе лежала тайна бабушки, о которой не знал никто из детей и ближайшего окружения.
