Наталья Семёнова
Моё сводное наваждение
Глава 3
Мирон
– Скучаешь, красавчик?
Маринка опускает свою шикарную задницу на диван рядом со мной и тянется к моему лицу надутыми, обмазанными блеском губами.
В последний момент отворачиваюсь, поэтому липкий след остается на моей щеке, а не на губах, что вызывает ее недовольное сопение.
– Я не умею скучать, малыш, – выразительно поднимаю я брови и закидываю руку на ее худые плечи.
Та мгновенно облепляет своим телом мой бок и начинает кружить длинным ноготком по футболке на моей груди. Кажется, у моей новой «сестрички» короткие и бесцветные ногти.
К чему бы мне об этом думать?
– Как прошел день? – интересуется Марина.
– Нормально, – бросаю я и вновь вызываю ее недовольное сопение тем, что поднимаюсь с места, чтобы поприветствовать своего друга.
– Здоров! – жмет мою руку Савва и хлопает другой по спине.
– Привет, – киваю я, сажусь обратно и, не глядя, говорю Маринке: – Исчезни минут на десять.
Та досадливо фыркает, но просьбу мою исполняет и, нарочито раскачивая бедрами из стороны в сторону, покидает ВИП-зону.
Нет, мы с ней не состоим в отношениях, на которые, возможно, она рассчитывает. Просто варимся в одном кругу общения и иногда мне удобен ее интерес ко мне.
Савва опускается в кресло напротив меня и серьезно спрашивает:
– Какие-то проблемы?
– Никаких, – равнодушно жму я плечами и отворачиваюсь в сторону.
– Излагай, – усмехнувшись, предлагает друг. – Вижу, что настроение паршивое не просто так.
Савва старше меня на три года и уже владеет фирмой звукозаписи, любезно подаренной ему отцом. Парень он толковый, несмотря на то что является представителем золотой молодежи. Наверное, поэтому он мне ближе прочих моих приятелей.
– Да отчим опять сует свой нос в мои дела, – скривившись, произношу я. – Как-то вынюхал, что я поступил на менеджмент. Плюс моя «сестричка» будет учиться там же.
– Кстати. Что она из себя представляет?
– Черт ее знает. То ли реально серая мышь, то ли делает вид. Еще не разобрался.
– Но разобраться планируешь? – с выражением улыбается он.
– Мой наивный братишка ею очарован. А я не хочу, чтобы она ему как-то навредила, если вознамерится.
– Так он и ее брат тоже. Или подавать дурной пример лишь твоя прерогатива? – ржет Савва.
– Заткнись.
С братом у нас отношения натянутые, но я люблю этого несносного мелкого. Да, не подпускаю близко, часто прикалываюсь над ним, злю. Но ему и без меня хватает внимания отца и матери. Вот только если моя малявка-сестричка вздумает его как-то обидеть – ей не поздоровится.
Даже не верится, что она моя ровесница – такая крохотная, что жесть. А как она похожа на своего папаню… Разве что овал лица другой да носик вздернут, как у лисички. Точно же, лиса. Маленькая, рыжая, хитрая плутовка. У них даже название особое есть, не помню какое. И ее глаза. Такие же насыщенно-синие, как у Андрея, но их выражение… Смесь наивности, застенчивости и неуверенности в себе. И что-то еще. Притворство? Все та же хитрость? Черт знает, но я обязательно разберусь.
Вскоре в зал подтягиваются остальные завсегдатаи, и мы с Саввой сворачиваем разговор в сторону других, привычных здесь тем. Рядом вновь оказывается Маринка, а Кристи, ее лучшая подружка, бросает на меня призывные взгляды. Они вообще любительницы посоревноваться за внимание парней. Как, впрочем, и остальные девчонки в нашей компании. И черт знает, что ими движет. Желание заполучить статус девушки крутого парня? Или привязать его к себе с перспективой на будущее? А может, просто сходят с ума от скуки за неимением более интересных занятий.
Вон, учили бы иностранные языки или занимались балетом, а то, может, и на пианино играли бы. Как, например, моя многозадачная «сестра». Нет, серьезно, как у нее времени на все это хватает? Получается, совсем не развлекается, не общается с друзьями? Есть ли вообще у нее друзья? Или все эти многочисленные занятия лишь прикрытие, чтобы тянуть деньги с Андрея, как думает моя мать?
– Слушай, Марин, как называются маленькие лисы, не знаешь?
– Эм… Тебе зачем?
– Неважно. Забудь.
– Фенеками они называются, Мир, – подмигнув, подсказывает Савва и начинает ржать.
– Вы о чем, мальчики? – глупо улыбается Марина, хлопая своими наращенными ресницами.
Моя сестричка-фенек даже косметикой не пользуется, не то чтобы что-то себе нарастить… И при этом, должен признать, у нее вполне милая внешность. Не притворялась бы такой зажатой и скромной, утерла бы нос что Маринке, что Кристи с ее густыми блестящими светлыми волосами.
И опять – к чему бы мне об этом думать?
По сути, мне должно быть на нее плевать, вот только мать бесится, что она теперь живет с нами, и, естественно, хочет, чтобы я ее в этом поддержал. Был на ее стороне, как всегда. И я буду, чтобы позаботиться о брате и Андрее. Последний ввиду своих родительских чувств не сможет быть полностью объективным, чтобы понять, что его дурят. Меня же нашему фенеку не обмануть.
– Забей, Марин, – бросаю я и поднимаюсь. – Я домой. До встречи.

Я не удивляюсь, что мать встречает меня у самого порога, учитывая, что весь день мне названивала, и следует за мною по пятам в мою комнату. Там она опережает меня, разворачивается ко мне лицом и упирает руки в бока. Я обреченно закрываю за собой дверь.
– Ну? – требует она. – Теперь ты понимаешь, чем нам грозит переезд этой нахлебницы?
– Неужели перестанем есть за ужином всевозможные сорта сыра? – притворно пугаюсь я, бросая ключи от машины на тумбочку. – Или тебе придется пить вино на сто долларов дешевле?
– Перестань паясничать! – чуть ли не визжит она, а затем вмиг успокаивается и говорит уже тише, тем тоном, каким обычно «продавливает» меня: – Мирон, наличие этой девчонки рядом в первую очередь ставит под угрозу твое собственное будущее. Как думаешь, кого Андрей предпочтет поставить во главе своей фирмы: тебя, неродного сына, или мужа родной дочери, которого она через пару лет обязательно притащит в наш дом?! А если на нее никто не поведется, что больше похоже на правду, не вздумает ли он отдать это выгодное местечко ей самой? Боже упаси! Но у нее же будет образование не хуже, чем у тебя!
– Спасибо, что запомнила, – хмыкаю я и падаю на кровать, закладывая руки за голову. – А ты, случайно, не допускала мысли, что я могу и сам всего добиться?
– Что за глупости? – фыркает она. – Тебе незачем ломать над этим голову! Вспомни своего отца. Ты же не хочешь закончить, как он? Не хочешь оказаться на улице? Жить в нищете? Чего-то добиваются только те, у кого уже что-то есть!
– Ага, – нехотя соглашаюсь я, вспоминая Савву.
Смог бы он открыть свою студию без финансовой помощи отца? Вряд ли.
– Нам нужно от нее избавиться! Достаточно было того, что ее мать, как комар, присосалась к кошельку Андрея. А теперь сама эта пигалица явилась к нам под нос, чтобы тянуть из него деньги уже напрямую. И смотри-ка, строит из себя невинную овечку. Именно такие и обчищают незаметно до нитки. Маленькая лживая стерва.
– И что ты предлагаешь? – без особого интереса спрашиваю я.
– Ее необходимо очернить в глазах Андрея. Показать, что ей нельзя доверять. Что родство с ней портит его репутацию в глазах друзей нашей семьи. И я уверена, что ты справишься с этой задачей. Верно, мой мальчик?
– Подставы? – ухмыляюсь я, даже не удивляясь кровожадности матери.
– Именно, – серьезно кивает она. – Сделай ее жизнь в этом доме невыносимой. Тогда, если Андрей не сообразит выгнать ее из дома, она сбежит сама, позволив нам всем дышать полной грудью.
– Я тебя услышал, мам.
– Замечательно, – улыбается она и направляется к двери. – Я очень на тебя надеюсь, Мирон.
– Ага.
Я закрываю глаза и устало провожу ладонью по лицу.
Неужели мы с матерью оба пришли к выводу, что девчонка кривит душой? Или я так решил, потому что мама и до сегодняшнего дня капала мне на мозги о том, что в семейке фенека все как одна лживые содержанки?
Словно она сама не такая…
Вспоминаю лицо малявки, ее большие круглые глаза. Что-то в них таилось. Понять бы что.
Смотрю на время: одиннадцатый час.
Проверим, во сколько ты ложишься спать в субботний вечер, фенек?
Ее спальня на втором этаже, поэтому мне приходится спуститься со своего третьего. Дверь я открываю, не затрудняя себя стуком и даже не задумываясь, что может быть заперто. Я у себя дома. А она? Пожалуй, нет. Она гостья, как правильно заметила за обедом мать. Что бы ни думал по этому поводу ее отец, впрочем, как и она сама.
Спальня пуста, зато из ванной раздается шум воды. Я хмыкаю и прохожу к ее кровати, подхватываю с тумбочки телефон. Не запаролен – как недальновидно. Журнал звонков кишит входящими вызовами исключительно с номера ее мамы. Ни одного имени вроде «Машенька» или «Коленька». Не палится? Удаляет сразу? Потому и телефон без пароля-блокировки?
И тут мое внимание привлекают разномастные листы бумаги, лежащие на покрывале аккуратной стопкой. Выхватываю один, нарушая порядок, и усмехаюсь. Стихи. Одна строчка написана аккуратным выверенным почерком, в другой – буквы разной величины и под каким-то наклоном, словно их писали в спешке. Боялась упустить мысль?
Но кто бы мог подумать, да? Еще и поэтесса… Что же она не похвасталась и этим своим талантом за обедом?
Шум воды за дверью затихает, и я, отбросив лист, сажусь на кровать. Интересно, она выскочит из ванной обнаженной? Вот весело-то будет. Завизжит? Рассердится? Или позволит хорошенько ее рассмотреть? А может, поддерживая свою роль серой мышки, засмущается и спрячется обратно за дверь?
Когда она выходит закутанная с головы до ног в шелковую пижаму бледно-розового цвета, я чувствую некоторую досаду и не сразу замечаю, как она замерла на месте столбиком.
Жесть, как скучно.
– Значит, ты у нас скромница?
Глава 4
Любовь
После подробной экскурсии по дому я возвращаюсь в свою комнату. Кажется, мне начинает нравиться мой отец. Я ощущаю, что у него есть чувство справедливости и желание заботиться о близких. Искреннее желание. А еще у него тонкое чувство юмора, который мне отзывается.
Не успеваю я как следует насладиться послевкусием от общения с отцом, как в дверь аккуратно стучат, а через секунду в комнату входит Галина.
Я вся подбираюсь и сажусь на кровати ровнее, а она осматривается, словно здесь впервые, что странно. Впрочем, комнату могли переделать специально для меня, и Галина действительно видит новый интерьер в первый раз. Она проходит к креслу и грациозно опускается в него. Вся ее поза кричит о том, что она у себя дома, что она, и никто другой, здесь хозяйка.
– Люба, думаю, я должна извиниться за поведение своего сына за обедом.
А вот это неожиданно, я даже теряюсь немного. Но вскоре собираюсь с мыслями и лепечу:
– Ничего страшного.
– Я тоже так считаю. Просто он у нас немного вспыльчивый. Но при этом очень хороший и дружелюбный мальчик. Мирон… Он большой собственник, и, наверное, так выразилась его ревность. Я правда рада, что ты быстро покорила Никиту. Как рада и тому, что ты теперь живешь с нами. Мальчикам будет полезно сестринское внимание. И Мирон… Думаю, он вскоре отойдет, и вы сможете подружиться. Мирон будет тебе хорошим другом, я уверена. Скажи, у тебя уже есть друзья?
– Не совсем. Приятельницы. Девочки, с которыми мы иногда общаемся на занятиях.
– Как печально… Поэтому да, дружба с моим сыном пойдет тебе на пользу. О, у Мирона большой круг общения. Его все любят и уважают. Наверняка в его компании найдется место и для его сестры. Конечно, там будут девушки, которые захотят заиметь такую подругу, как ты. О, и думаю, твоя миловидная внешность найдет отклик у мальчиков. Ты встречалась с кем-нибудь, Люба? Была влюблена?
– Нет, – опускаю я глаза в пол.
– Значит, у тебя все впереди. Но для этого нужно проявить терпение. Мирон обязательно постарается тебя полюбить как сестру. Взять тебя под свое крыло. Я поговорю с ним об этом. Уверена, у вас получится подружиться. А тебе всего лишь останется прислушиваться к его советам. Ты же постараешься, Люба? Постараешься стать его настоящей сестрой?
– Да, конечно, – негромко соглашаюсь я.
– Замечательно, – улыбается она. Не совсем искренне, как по мне. Встает с кресла и направляется к двери, но возле нее замирает. – Я действительно рада, что у моих мальчиков появилась сестра, а у меня – такая милая падчерица. Люба, я настаиваю, чтобы ты приходила ко мне за женскими советами, раз твоя мать предпочла улететь на другой конец света, когда тебе и восемнадцати не исполнилось. Но ты осталась в хороших руках. Я тебе обещаю.
– Спасибо.
– Пожалуйста, дорогая. Увидимся за ужином.
Галина покидает мою комнату, но не проходит и минуты, чтобы я могла осмыслить этот странный разговор, как ко мне радостно врывается Никита.
– Люба! Пойдем, – обхватывает он своими пальчиками мою кисть и тянет меня за собой, – я покажу тебе свою железную дорогу!
Я смеюсь, потому что в его голосе и взгляде столько восторга, столько детской гордости, что мне не остается ничего другого, кроме как веселиться.
У меня очень забавный младший братик!
Мы с Никитой играем в железную дорогу вплоть до самого ужина. Я даже не особо замечаю, как быстро пролетает время! Никита – потрясающий. Мне с ним очень легко и комфортно. Плюс я замечаю в нем некоторые черты характера, которые есть у меня самой. И восхищаюсь теми, которые у меня отсутствуют.
Он робеет из-за пристального внимания и открывается до последней мысли, когда забывается. Громко хохочет, если его что-то веселит, и сохраняет молчание, когда того требуют обстоятельства.
Никита не настаивает, чтобы игры были исключительно по его правилам, а, наоборот, интересуется тем, как будет удобно мне, очень трогательно переживает о моем комфорте.
В какой-то момент мимо комнаты проходит папа и на несколько минут замирает в дверном проеме. Наблюдает за нами с теплотой в глазах и улыбкой. Я ловлю его взгляд и тоже улыбаюсь. И все остальное время переживаю, что вот так же может пройти Мирон…
Как он воспримет наши игры? Что он вообще обо мне думает?
Впрочем, когда мы усаживаемся ужинать, я понимаю, что его и правда не было дома весь день. Из-за его отсутствия я чувствую облегчение и вместе с тем некоторую досаду. Странное сочетание эмоций. Меня угнетают люди, которые морально сильнее меня, но конкретно Мирон… Безрассудно хочется его присутствия рядом, пусть оно и грозит мне душевными переживаниями.
Не знаю, почему мне хочется ему понравиться… Возможно, мне приятна мысль обрести такого друга? Поддержку кого-то знакомого на первое время учебы? А может, и до ее конца… Впрочем, мне не привыкать справляться самой. Тогда что это? Желание ощутить вкус свободной от забот жизни, пока есть время? Окунуться в общение со своими сверстниками? Найти друзей? Ведь то, что мама сейчас за границей, дает мне некоторую свободу, верно?
После ужина папа предлагает нам с Никитой посмотреть какой-нибудь семейный фильм, и я с удовольствием соглашаюсь. Галина отказывается, сославшись на головную боль. Я себя мысленно ругаю, ведь нехорошо радоваться, когда человек страдает.
Мы смотрим не один фильм, а целых два. Никита, правда, не выдерживает до титров второго фильма и засыпает у папы на коленях. Я провожаю их до комнаты, наблюдаю, как папа заботливо накрывает Никиту одеялом и целует его в лоб перед уходом. Затем он идет провожать меня и на пороге моей комнаты произносит:
– Постой, Люб. Вот, – протягивает он мне пластиковую карту с золотыми буквами и цифрами. – Все забывал. Думаю, лимита на ней должно хватить для твоих нужд. Не стесняй себя, в любое время его можно увеличить. Пока у тебя нет водительских прав, можешь пользоваться услугами нашего штатного водителя. Какие у тебя планы на завтра?
– Эм… Днем мне нужно на урок балета. Других планов нет.
– Хорошо. Тогда развлекись после занятия, сходи, например, с подругами на шопинг.
– Это совсем не обязательно, – смущаюсь я.
То ли потому, что у меня нет подруг, с которыми можно походить по магазинам, то ли потому, что мне стыдно тратить на себя чужие деньги…
– Все в порядке, – улыбается папа, ласково сжимая мои пальцы с картой в своей руке. – У меня столько лет не было возможности тебя баловать, поэтому хочу наверстать упущенное, так сказать. – Он вновь улыбается и подмигивает мне напоследок. – Доброй ночи, Люба.
– Доброй, – откликаюсь я и закрываю за собой дверь.
Карта в руке словно начинает жечь кожу, и я, быстро открыв ящик комода, укладываю ее на дно, под одежду для сна. Заодно беру нежно-розовую пижаму и отправляюсь в душ. Весь мой гардероб состоит из вещей, которые приобретались исключительно под присмотром мамы. Я не люблю розовый цвет и все его производные пастельных тонов, впрочем, как и не люблю перечить родительнице. Но сейчас нечаянно думаю о том, что появилась возможность купить ту одежду, которая мне будет действительно по душе. Сколько раз я засматривалась на витрины со стильно рваными джинсами? Да постоянно. Но мама считала такую одежду вульгарной. Возможно, теперь я могу их себе купить? Или папа тоже консервативен в вопросах внешнего вида?
Душ я принимаю, размышляя о сегодняшнем дне. Вроде бы мы с мамой еще этим утром завтракали вместе, а по ощущениям после нашего расставания будто прошел не один день. Мне неловко это признавать, но я словно освободилась из клетки. Чувство свободы еще не до конца отчетливое. Оно робкое, как я сама при новых знакомствах. Еще не осознанное полностью, но сидит где-то глубоко в душе, словно птенец, готовый вот-вот расправить крылья. И ожидание полета страшит, но и вызывает приятный трепет новых открытий.
Не ожидала, что окажется так легко и просто общаться с отцом, пусть я и не до конца избавилась от робости и смущения. А Никита – просто чудо!
Остается неясно, как вести себя с Галиной и… ее сыном. Они оба мне еще непонятны. Заставляют волноваться и переживать о том, что они обо мне подумают. Правда, если в случае с Мироном я признаю, что мне хочется ему нравиться, то с Галиной… С ней я предпочла бы общаться как можно реже. У меня прямо-таки мурашки бегут по коже от ее холодно-высокомерного взгляда, даже если при этом она говорит теплые слова.
Пока я надеваю пижаму, вдруг ловлю себя на мысли, что мне интересно, где и как провел свой день Мирон. Рассказал ли он своим друзьям, что познакомился со сводной сестрой? Как меня описал? А затем я вспоминаю его безразличный взгляд и решаю, что ему точно было не до меня.
С этой твердой, но досадной мыслью я выхожу из ванной, да так и замираю от неожиданности, кажется, некрасиво приоткрыв рот. Мирон сидит на моей кровати – совершенно так же, как ранее его мама, с видом абсолютного превосходства – и оглядывает меня с ног до головы. Едва заметно морщится, прежде чем спросить:
– Значит, ты у нас скромница?
Вопрос еще сильнее сбивает меня с толку, но я стараюсь собраться с мыслями.
– Что… что ты делаешь в моей комнате? – лепечу я в итоге.
– В твоей? – надменно взлетают его светлые брови. Он поднимается с кровати и начинает надвигаться на меня. – Так быстро освоилась?
– Нет… То есть мне здесь жить, и значит, комната моя.
– Хорошо, – хищно улыбается Мирон, останавливаясь в каких-то десяти сантиметрах от меня. Его сильная аура подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной букашкой. А невероятно красивые глаза пленяют, рождают в душе пустые, лишенные надежд мечты… – Просто помни, что это ненадолго, лживая скромница.
Лживая?.. Что он имеет в виду? И что значит ненадолго? Он… Я ему не понравилась настолько, что он планирует выдворить меня из дома отца?
– Что я… – хочу спросить о том, чем ему не угодила, но не нахожу смелости, только и шепчу глухо: – То есть?..
– То есть я вижу тебя насквозь, – кивает он самому себе, впившись взглядом в мои глаза.
– Но…
Мирон вдруг усмехается, делает шаг от меня, чтобы развернуться к выходу, и бросает через плечо:
– Не расслабляйся, фенек. Еще пообщаемся.
Фенек… Что?..
Я, наверное, еще целую минуту стою на месте после того, как за ним тихо хлопает дверь. Интересно, она запирается? Я же могу ее запирать? Потому что мне… мне не нравится, что он вот так взял и вошел. Сидел тут, пока я была в ванной! Это неправильно, верно?
И о какой дружбе может идти речь?
Он же меня ненавидит!
В глаза бросается беспорядок на кровати, и я пугаюсь по-настоящему. Подскакиваю к ней и понимаю: он видел! Видел мои стихи, возможно, успел прочесть! Бросаюсь к двери и со вздохом облегчения поворачиваю дверной замок.
Я никогда раньше не запирала дверь в свою комнату – мама говорила, что это бессмысленно, если мне нечего скрывать. Теперь же мамы рядом нет. Зато есть нахальные парни, которые не уважают чужое личное пространство.
