Наум Вайман
Новая эра. Часть первая
Для Ф:
Шучу. А вообще, есть впечатляющие кусочки, особенно там, где описываются собственные ощущения и переживания.
Штука вся в том (так мне кааца), что никакой цели или смысла жизнь не имеет.
А магические повторы типа «жизнь и смерть две стороны одного и того же…» мне кажутся бессмысленными, хотя, возможно, и целебными. Ну, допустим, Вселенная – Единый Организм, что из этого следует? К чему обязывает такая «картина мира»? Ну, есть Бог, что из этого следует? Кодекс воина Кастанеды? Надо с достоинством встречать испытания? Лучше, конечно, чем визжать в истерике и пугать соседей. Но во что конкретно предлагается верить? В то, что «вольемся в океан»? Станем «всем»? И это «знание» помогает жить? Не знаю.
Наум, привет
Если тебе действительно все равно, какими порциями получать свою книгу и расходы на транспорт не пугают (может, ты их слабо себе представляешь? впрочем, я тоже…), то я, пожалуй, прошвырнусь в ближайшее время по книжным и пошлю тебе бандерольку – хотя бы потому, что потом не всегда найдешь то, что нужно, и выйдет, что зря возился со списком…
Насчет Кононова. Сразу после того, как я послал письмо, мне, по правде говоря, стало немного стыдно за свой «гетеро-шовинизм». Вообще-то я не испытываю никаких негативных чувств по отношению ко всяким таким вещам, гадом буду. Просто я неточно выразился. Мне в высшей степени безразлично, какой Кононов «по жизни». Я имел в виду «гейский» характер его текста, причем не столько концептуально (у меня и против этого никаких возражений нет: иначе пришлось бы «отвергнуть» почти всех французов – от Барта до Фуко), сколько по части стилистики. А тут уж, батюшка, воля ваша, как ещё прикажешь понимать такие, например, пассажи: «/Адам и Ева/ расходятся в разные стороны, чтобы «стоять порознь»; разнонаправленные векторы их движений действуют на зрителя обескураживающе, как эдипальная травма, которую нельзя излечить; Божий гнев постиг их /за коитус/; они словно подвергнуты двойному отрицанию по закону банальной логики де Моргана, и стали сами собой – страдающими, одинокими, неслиянными. Правда, и в раю Адам и Ева обитали отдельно – он среди животных-самцов, она – среди самок.» Там ещё сюжет про женоненавистничество Вл. Соловьева, известного гея. И т. д. и т. п. Насчет переписки Кононова с Золотоносовым. Хотя я и не лишен любопытства (исключительно теоретического, с «житейским» у меня напряженка), все же лучше ты мне ее не посылай. Дело в том, что у меня Internet работает крайне плохо, постоянно самопроизвольно отключается (хотя, конечно, дареному коню в зубы не смотрят), и, бывает, приходится изрядно попотеть, пока получишь письмо большого объема. Разумеется, к «формату» нашей переписки это не относится.
Напоминаю, что за тобой «Итальянские впечатления». Остаюсь всегда твой
Матвей
Матвею
Я как раз считаю, что Кононов очень верно подметил «разнонаправленные векторы движений» Адама и Евы, я, например, не обратил на это внимания, а это глубокая мысль. Возможно, ему легче было обратить на это внимание в связи с общей нетрадиционной направленностью (все об этом трещат, а у него между тем есть жена и сын), но тут есть и идея раздвоения первоначального андрогинного начала, которое так любили русские декаденты. Кстати, уже потом почитав про Мазаччо, я подумал, что он ведь, пожалуй, был тоже неоднозначной ориентации, в этом смысле не совсем понятны его отношения с Мазолино… И насчет Вл. Соловьева не все так просто: дружил он в основном с женщинами (его ближайшие эпистолярные конфидентки), и даже был влюблен, мне, кстати, когда-то читали его похабные стишки с матом…
25.2. От Л:
«для Иисуса Христа было большим счастьем, что он был Богом. Как человеку ему не хватало характера»… Барбе Де Орвильи (это я у Волошина вычитала). А у тебя есть Пятигорского «Вспомнишь странного человека»? Хотелось бы почитать. Чего делаю? Похоже ты меня тоже толкаешь на подвиг… Напишу, когда прояснится… Как объястоят дела с подопечным? Как твой локоть, уже выигрываешь в теннис?
Да! Это началось еще перед поездкой, а теперь я вообще «несу» всех подряд. И рука меньше болит, и спина, и мышцу на ноге не сводит!
Жду «испанских впечатлений». Ну и поздравляю с днем рождения. Обнимаю и целую.
А подвиги, конечно, зависят от настроя, но больше от обстоятельств, вдруг что-то иногда подворачивается…
Эту книгу Пятигорского не читал, хотя она у меня есть. Могу послать, потом привезешь.
27.2. Эх, гостиница моя, ты гостиница…
… – Ты будешь смеяться, мне такое приснилось… Про книгу. Ага. Что я, наконец, держу ее в руках, и она так здорово сделана, во-первых, суперобложка, и на ней не твои эти глиняные горшки, а много таких веселых, счастливых лиц, и бумага такая… шикарная, я подумала надо же, такая дорогая бумага, знаешь, как у старинных книг, в общем, так здорово! Да, и внутри картинки, фотографии, а потом я наткнулась на те твои фотопортреты, которые мне ужасно не понравились, и я подумала, ну вот, все-таки вставил, и в ужасе проснулась, ха-ха-ха!
… – Любимая…
– Хоть и врешь, но повтори еще раз.
– Родная…
– Нет, ты мой родной…
– И мне очень хочется сделать что-то значительное, чтоб ты мною гордилась…
– Да? Странно, у меня нет такого чувства. Это, наверное, чисто мужское… А я хотела бы быть для тебя на десять лет моложе.
28.2. От Ф:
Во вторник еду встречать мужа, так что встретиться не удастся…
Вот и славно. Может так, плавненько, и тут перейдем в друзья. Тем более, что наметились философские разногласия.
29.2.2000. Наум, пересылаю тебе статью Урицкого
Прочитал в «Солнечном сплетении» рецензию Сошкина на тебя. Если тебя она задела, не торопись огорчаться. Впечатление она производит странное – похоже на продолжение каких-то неведомых мне внутри-литературных разборок, особенно в сочетании с рецензией на Гольдштейна. Сошкина, как впрочем, и Гольдштейна, напиравшего на то, что это современные хроники, зацепил только внешний слой, сиюминутная разогретость материала. У меня, как у читателя, фора – я далеко и потому многого не знаю и мне без разницы, кто и что. Мне интересны сами интенции и их художественное воплощение. Я думаю, что так как я, текст читают большинство читателей.
А в Данию, к сожалению, еду не гулять, а работать, что меня огорчает. Предпочел бы просто пошляться по стране.
Сергей.
ПОПЫТКА ПОЛЕМИКИ
Может ли критик узурпировать право на окончательный диагноз?
Андрей Урицкий
…Но что уж говорить об отдельных писателях! Немзер игнорирует явления целиком. Цитирую: «Серьезный русский писатель 90-х <…> ориентирован на саморефлексию». Так и есть, и ярче всего «ориентация на саморефлексию» выразилась в текстах мемуарного, автобиографического, дневникового характера. 90-е годы отмечены появлением значительных сочинений такого рода – «Трепанация черепа» Сергея Гандлевского, «Альбом для марок» Андрея Сергеева, «Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского, «Щель обетованья» Наума Ваймана (стремительная и злая, предельно откровенная проза русского израильтянина, доступная пока лишь пользователям Интернета). В новомировской же статье Немзера речь идет только о беллетризированных воспоминаниях Анатолия Наймана, по силе и выразительности заметно уступающих вышеперечисленному.
Дорогой Сережа!
Спасибо, что перекинул статью, тем более что она меня порадовала – уж очень лестно высказался Урицкий. Меня радует именно тот факт, что текст читается с интересом без всякого вовлечения в «кто есть кто», я именно на это и надеялся, и именно поэтому решился на «раскрытие псевдонимов».
Всегда твой
Наум
Наум, привет!
С удовольствием прочел порцию твоих итальянских впечатлений и, ловя тебя на слове, настаиваю на продолжении.
К сожалению, я никак не смогу поддержать разговор о живописи (если фрески – это «живопись») «на равных» из-за скудости своих эстетических впечатлений, хотя и являюсь здесь, в России, усердным посетителем выставок и музеев. Тем не менее, моя любовь к живописи (равно как и к музыке, в отличие от философии) представляется мне хотя и искренней, но отчасти безответной… Поэтому мне остается, может быть, только сосредоточиться на затронутых тобой общеэстетических вопросах (полностью отдавая себе отчет, что смогу сделать это в исключительно абстрактной и «суммарной» форме, но ведь и она имеет определенный смысл, не так ли?)
Мне показалось особенно интересным сопоставление Ренессанса со «Сталинским стилем» и вопрос о «заказе». Я вспомнил, что у меня появлялись сходные ощущения, но в другом контексте – в плане сопоставления Ренессанса с Серебряным веком. Особенно поразил меня Врубель (была юбилейная выставка в Третьяковке). Я-то привык считать его «навскидку» одиноким гением, безумным жрецом-отшельником, а тут выяснилось, что он почти не писал «бескорыстных картин»; приступая к работе, Врубель имел перед «духовным взором» либо церковный ансамбль, либо особняк какого-нибудь «олигарха» -мецената, либо интерьер гостиной; он не брезговал даже (а, вроде бы, наоборот, очень это любил) изготовлением рисунков к разного рода приглашениям, билетам, поздравительным адресам и т. п. Сходные черты наблюдаются и в творчестве других представителей «русского модерна»: Борисова-Мусатова, Добужинского, Нестерова, Головина, Бенуа, Лансере. Они буквально «набросились» на театральные декорации, книжные иллюстрации, мебель, прикладную скульптуру, игрушку. (Как я выяснил – к своему стыду, совсем недавно – об этом великолепно писала Зинаида Гиппиус в статьях под псевдонимом Антон Крайний). В западном «модерне» то же самое. Однако сравнение с Ренессансом наводит на мысль, что если сходство и есть, то очень условное, поверхностное. Ты, я думаю, совершенно прав, возражая против тривиальных трактовок Ренессанса («профанация сакрального»). Но и «сакрализацией профанного» я бы это искусство не назвал, тем более – «возвышением бытового реализма до уровня религиозных мифов». Этим как раз занимался Караваджо, но ведь ты сам записал его (думаю, правильно) в аутсайдеры и диссиденты. Я полагаю, что ренессансные мастера находились где-то посередине между двумя этими крайностями. На самом деле титаны (и нетитаны) Возрождения имели установку именно на катартику (и, следовательно, на «жречество»), но в Италии (в отличие, скажем, от Англии, где катартическое поле структурировалось вокруг театральной сцены) это самое поле структурировалось в архитектонике интерьера базилики. Эти люди просто не мыслили категорией «картины» или «произведения искусства» – скорее категорией общего аффекта от внутренней архитектоники храма; но это не значит, что они целиком «магичны» или «некатартичны»; просто катарсис вызывается не единством отдельного произведения, а единством совокупного впечатления. Конечно, это еще не «чистое искусство» (гораздо менее «чистое», чем трагедия Шекспира или даже античная трагедия). Живопись стала «чистым художеством» (обрела чистоту Рампы) лишь с того момента, когда стала ориентироваться на абсолютно абстрактную архитектонику музея (в этом отношении Хуан Миро – довольно «типичный представитель» такой ориентации). А вот Серебряный век ориентировался на множество «частных архитектоник», он «внедрялся», «вносил искусство в жизнь», именно, как ты выразился, «сакрализировал профанное» и был нацелен на то, чтобы «всю жизнь сделать красотой». Это магия, которая перерастает в супер-магию в прожектёрстве таких деятелей, как Вяч. Иванов или Скрябин, которые, как написал (по другому, правда, поводу) Борис Парамонов, «впоследствии оказались опасными чудаками». Никаких сходных тенденций я в классическом Ренессансе не вижу.
Вообще я полагаю, что дело вовсе не в «тоталитаризме», «заказе» или поточном методе «художественных школ». Всё это – следствия, а причина – в установке на ту или иную ипостась «родового единства». Если есть ориентация на родовое единство, получается художественная школа большого стиля «ренессансного» типа, если нет – «барочного» (если пользоваться терминологией Вёльфлина). Для Ренессанса такой родовой ипостасью был «человек как таковой по своей природе», для «русского ренессанса» – классовый человек (как это ни прискорбно).
Всегда твой
Матвей
Наум, дорогой, привет!
Книги завтра отправляются в Москву, я вам сообщил все координаты, ваш человек-таки может их трогать с четверга-пятницы. Хорошо?
Мы рассылаем 30 экз. критикам-ебитикам. Ваши 470. Рассылка – из нашей части тиража.
За деньгами мотается Саша, я не рискую. Так что дайте знать.
У меня вышел вслед за Вами роман «Похороны кузнечика». Пошлю на днях. Книги, думаю, вы вот-вот получите, так как почта авиа.
У меня радикулит, хожу, думая о земле.
Всем привет, Ваш НК
Какие-то необычные ощущения: как будто одни ворота проходишь, а там, в конце коридора, вторые, они узкие, не пролезаешь, толкаешься, толкаешь, хоть полголовки просунуть, и чувствуешь, за ними – пустота, ничто, провал, и так хочется высунуться в этот провал, и толкаешься, царапают узкие ворота, и, наконец, проливаешь туда, в черную бездну, за вторые ворота…
– Как хорошо ты мне там натер…
2.3. Ну вот, пришла книжка. Шрифт мелкий, бледный. Ужасно. Обложка так… Картинка красивая, но… В общем, чего-то грустно…
Матвею:
Только что получил книгу. Проверил, все вроде в порядке. Так что я даю им твой телефон, жди звонка. В обмен на тугрики ты должен получить справку-расписку, где будет указано, что сумма уплачена за покупку 500 экз., а также право изъять со склада 470 книг.
Должен сказать, что вскрыл почтовую обертку с волнением. И был немного разочарован. Обложка показалась не такой уж «великолепной», как воображалось. А главное: очень мелкий и бледный шрифт. Вот. Буду рад, если беспристрастно выскажешь свое мнение, когда сам увидишь.
Ну что ж, книжка пришла, мемуары можно сворачивать. Может от этого грустно? «Исторический» роман заглох. Л в Испании, и вообще, между нами все порвато и ногами растоптато. В Сетевом «ящике» пусто, и «Философ» молчит. Только Р, дорогая моя шалава, осталась. Да верная жена. У нас очередной виток медового месяца…
Матвей, привет!
Книжка пришла, она довольно маленькая. Я так понимаю, что легче всего отправить уже готовые пачки по десять книг.
Сильно огорчен плохим шрифтом. Неужели, гад, пожалел бумагу? Ладно, бог с ним.
Всегда твой
Наум
4.3. От Ф:
Здравствуй, дорогой.
На работе теперь не попишешь, а дома бываю редко.
Была на уроке рисования у очень интересной женщины, один «недостаток» – она занимается Каббалой, тусуется с равом Лайтманом, а я из другой «школы».
Она учит не столько технике, а «видению». И одновременно с рисунками в домашнее задание входит написание стихов.
Я не знаю, где я возьму на все время… На работе тоже навешивают проект за проектом… Ладно, главное – ввязаться в бой, а там видно будет.
А лекция была не очень удачной. Слишком много мне хотелось в нее впихнуть.
Почему тебе не пишется?
И ты обещал философскую переписку прислать…
Целую
Твое письмо меня обрадовало: давно не получал весточек. Спросишь: а сам-то чего молчишь? Не знаю… Чего-то «кислый» период. Простудился, как всегда пред днем рождения…
Вот, получил книгу. В общем-то, сносно, но я почему-то вообразил себе бог знает что и в результате разочаровался. Во-первых, очень мелкий и тонкий шрифт, как-то бледно, неудобно читать.
В «Независимой газете» в Москве была статья критика Урицкого, там есть обо мне и весьма лестно, я тебе посылаю.
Философская переписка за мной. Надеюсь на той неделе увидимся
Целую
А Каббала – это тоже интересно, надо и другие «школы» изучать.
5.3. Два дня гнал простуду теннисом. Кажись, выгнал. Отметили день рождения. Хвастался книгой
Завел с М разговор о скрипачке, выяснил, наконец, ее фамилию. Попробую найти телефон в справочнике.
От Ф: Дорогой, поздравляю с днем рождения
Я вот дни рождения люблю и использую повод остановиться, подумать откуда и куда бежим.
Год ведь был интересным, правда? Вот и книжка вышла, и пишут о ней хорошо. Значит, был искренним, а талантом, умом и сердцем чувствительным тебя Бог наградил. Хочу тебе пожелать, мой дорогой друг, в этом году удовольствия от работы над романом, и сердце мне подсказывает, что это будет удивительный и прекрасный роман.
Целую
Ох, не могу это читать…
Похвастался Володе. Поздравил меня. Сказал, что составляет («между запоями») книгу об Анечке. Ее тексты и его комментарий. «Там будут скандальные вещи».
Позвонил Гольдштейну. Поздравил меня, сказал, что это настоящее событие. Первая книга, как первая женщина, сам он теперь делит свою жизнь на «до книги» и «после». А я поделился ощущением, что эта книга вывела меня из литературного небытия. Он сказал, что так и есть, что мое имя скоро будет на слуху. Ну, не знаю…
В гостиницу не хотелось, но куда податься в такую рань… Книжке она очень обрадовалась, но сказала, что обложка ужасная, фиолетовый с розовым – ужасно. Может, это повлияло, а может еще что, но стало тоскливо. И как-то не было особого желания… Аппаратура работала нормально, но… без энтузиазма. То ли ей передалось это настроение, то ли обиделась, что я ей книжку не дал («А ты все-таки жмот»), хоть я и объяснил, что это единственный экземпляр, подожди еще недельку. Заторопился, надо, говорю, рано возвращаться, гости придут. В последнее время стараюсь не залеживаться.
– А я тоже домой поеду, скажу, что удрала с курсов.
– Да, тем более, их у тебя столько… Даже есть настоящие.
Рассмеялась. Но не весело.
Еще минут пятнадцать погуляли у моря, посидели на скамеечке. Вдруг все стало чужим и ненужным. Когда выходили из номера, я замешкался в дверях.
– Ну, иди уже, – чуть не вытолкала.
– На фиг, – продолжил я.
– Ты иногда удивительно точно читаешь мысли. Только я, ты знаешь, выражаюсь резче.
Хотели отпраздновать книжку, день рождения, а получились какие-то проводы.
Подарила набор косметики от Готье. Двадцать раз подчеркнула, что «от Готье». Мол, не хрен собачий, и она не такая жмотка, как я. Это верно.
От Зуса: ХОККУ НА ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ НЁМЫ
дни рождений
череда за чередой
слившихся точек
вообще это сенрю 5 7 5
zus
HAIBUN FOR GENRIKH SAPGIR
family picture
parents smile
not the baby
When I look at my daughter sometimes I wonder where her spirit was before she was conceived. I imagine the infinity of the Universe and get frightened.
My daughter is three years old. How nice her brightly colored books are! On one of those books the author’s incongruous name is printed – «GENRIKH SAPGIR».
Definetly a Jewish guy, I decide. The majority of the half million of Moscow Jews have German, Polish or even Russian last names. The author’s name is so Hebrew that it cannot be recognized as a Jewish one
even by experienced employees’ officers who have a task to discriminate against Jews.
Genrikh Sapgir does not need a pseudonym.
Twenty five years later he is a star of the First Moscow Festival of Poets.
summer-99
the evergreen Kremlin dome
painted brown
Genrikh Sapgir walks with a cane and reads his lucid incantations. «The language pronounces us», he says. And he rhymes
I wake, I shave, I knot my tie
I won’t notice that I will die
These particular lines strike me.
When we meet accidentally at the new Turgenev Library a month later I make a compliment to him. He smiles. A week later Radio Liberty announces his sudden death.
falling asleep
this fall trying to catch
taste of the void
6.3. От Ф:
Как ты себя чувствуешь? В смысле простуды и в смысле настроения?
Жаль, что шрифт неудачный, но никогда нельзя все предусмотреть, и главное, что она вышла в свет. В следующих изданиях изменишь… Есть новые отзывы?
Так по тебе соскучилась, все бегу куда-то, что даже некогда вспомнить, как хорошо лежать на твоем плече и слушать тебя, и как мне тебя не хватает рядом.
На работе к интернету не добраться, а дома – не бываю. Так что не сердись, что меньше пишу, надеюсь, временно
Целую
Матвей, привет!
Я позвонил Боре Штейману, он выразил готовность помочь и даже попросил твой телефон, который я ему и дал, но машина его не на ходу. Так что смотри сам. Его телефон:… Время ему, во всяком случае, потратить не жалко и может «постоять на атасе». Тем более что «потребовал свою долю», предлагая раздать всяким знакомым, и я общал ему десяток экземпляров. Так что отложи ему, пожалуйста, пачку из моих «запасов». Таким образом, ты мне посылаешь теперь только 390 книг. Кстати, еще раз подумай, может, сочтешь нужным оставить себе, скажем, 100 экз., у меня нет возражений, даже наоборот. А у Бори есть приятель с машиной, которого можно на это дело подвинуть, спроси. В общем, действуй, как тебе удобно.
Мне привезли из Москвы две газеты, «Независимую», где про меня, и «Литературку», где огромная хвалебная о Гандлевском (прям классиком стал) и полупоносная на Юзефовича, тоже моего знакомого, и еще одна странная статья: «Израиль, как русская провинция». Я уж было подумал, что вот, как раз на тему, но статья удивила старомодным антисемитизмом (подписана: Николай Березовский), то есть в ней утверждается, что русская культура «в ее театральной, кинематографической и телевизионной составных (?) сделалась за последнее столетие насквозь еврейской». И это при том, что главное утверждение этой культуры, во всяком случае, многих ее деятелей, в том числе и автора статьи, состоит в том, что «национальность» определяется языком, мол, даже те, «кто отойдет в Землю Обетованную (небось, мечтает, чтобы просто „отошли в землю“) … останутся все же русскими до конца дней своих». А это особенно смешно: «если театр, кинематограф, ТВ и прочее… можно отождествлять уже с еврейской культурой, отчасти привитой народам, населяющим Россию, то русская литература была и остается русской…» – не отдадим, блин, святое! Все это анекдоты со столетней бородой. Впрочем, тональность статьи «спокойная» (мол, ничего не поделаешь, а может и к лучшему).
…Что касается моих рассуждений о том, что великое искусство – функция стремления к роскоши негоциантов и завоевателей, то единственное, что независимо от «заказа» рвется к реализации, к освобождению – это индивидуалистический бунт. И вообще, когда видишь столь ярко проявляющую себя, даже в классических образцах, творческую индивидуальность, возникает сильное сомнение в правомочности таких абстрактных схем, как «ориентация на родовое единство». И вот я подумал, почему же мне так неизменно и неослабно «мешает» классификация художников и культурных эпох по степени их ориентации на «родовое единство». Такая «ориентация» вызывает инстинктивное сопротивление, потому что каждый художник, даже «классический», носится со своей индивидуальностью, как с писаной торбой.
С другой стороны, искусство всегда жмется к стенам религиозных храмов, и получается, что искусство без религии останется оформительством, а религия без искусства выродится в доктрину… То есть тут симбиоз, сообщающиеся сосуды… А катартика – там где жертвенность. Мне, например, кажется, что христианство не возникло в результате проповеди Иисуса, а как миф, выстроенный по классическому катарсическому сюжету жертвоприношения, и именно поэтому оно столь преуспело…
Наум
Вдруг Р позвонила. Видно, последняя встреча ее тоже смутила. «Ты не представляешь себе, что мне стоило тебе позвонить! Но так хотелось…»
Сегодня резкое похолодание. Тучи, и море неспокойно. Ф уже ждала в машине во дворе гостиницы. И, как всегда, физическое наслаждение – острейшее. Возможно она так распаляет тем, что вся замкнута, даже губы не раскрывает, а хочется выпустить всех ее чертей на свободу… Только постанывает иногда, стиснув зубы…
– Боже мой, как я по тебе соскучилась… Я чувствую, как во мне бушует огонь, и рвется наружу, и боюсь, что не удержу его… Все бегаю, ношусь, ни на что времени нет… Ну, работы стало больше, художница, английский, в Школе контрольная по брахманизму… Я такая ленивая, мне ничего не хочется делать, только так вот лежать на твоем плече… Скажи мне… а что та женщина, которой ты писал стихи?..
Сказал, что сейчас не хочется говорить об этом, завел про параллельные миры, она тоже когда-то легко жила в параллельных мирах, но теперь не может, теряет себя. Если у человека, говорю, есть некий центр тяжести, то ему эти блуждания в параллельных мирах не опасны, даже в кайф, договорился до признания, что отношения с женщинами никогда не составляли центра моей жизни. Она загрустила. Сказала: «Пора». Уехала первой, я за ней. По дороге остановился у моря. Пена волн начиналась далеко от берега, за ней море было свинцовым, и тучи свинцовыми, только на горизонте светлело…
8.3
Report
Наум, привет!
7 марта передал П. под расписку …. $ и получил от него 472 книги (59 пачек по 8книг).
Из них послал в тот же день 400; у меня осталось 72 книги для раздачи.
36 пятикилограммовых бандеролей (по 11 книг) плюс 1 двухкилограммовая (остаток 4 книги)
36 х 171 (стоимость пятикилограммовой) = 6156
6156 +85,5 (стоимость двухкилограммовой) = 6241,5 р
6241,5 +1560,4 (25%) +10 (обычный транспорт) = 7811,9 р: 28,4 (курс на сегодня) = 275,1 $
275,1 +30 (грузовой транспорт) = 305,1 $
Твой остаток на сегодня – … $
Внешность у книжки не только приятная, но и привлекающая внимание; нестандартный формат придает ей «элитарную своеобычность». Конечно, шрифт мог бы быть покрупнее, а печать погуще, но это все в пределах нормы. (Это сказала мне со всей ответственностью Лена-издательница, у которой случались книги в этом отношении намного хуже). Жаль, конечно, что человеку с подпорченным зрением читать ее будет трудновато, но будем считать, что «читатель Ваймана» имеет (как чекист-путинец) орлиный холодный глаз, горячее сердце и непотные руки.
Ну, Матвей, ты – гигант! Ты меня просто восхитил своей оперативностью! Я аж задохнулся. Ну спасибо, ну порадовал!
Чувствую, что тебе нужен небольшой отпуск, отдохни. Потом при желании расскажешь, как прошло все: передача денег, отправка книг и т. д.
В общем, огромное тебе спасибо. Обнимаю тебя. Слов нет, колоссально… А еще любит жаловаться на свою неделовитость!
Ну, а если на твой взгляд и на взгляд Лены книга выглядит сносно, то и тут мне полегчало.
Ладно, кончаю излияния. Будь здоров.
Всегда твой
Наум
Портос позвонил, поздравил с международным женским днем
– А я тут причем?
– Ну, ты тоже блядь порядочная.
9.3. Ф: во мне чувство опустошенности
Бараш позвонил. Поздравил. Он тоже хочет издать книгу. Может, у Кузьмина. Распрашивал про Кононова. Предложил идею организовать «на крыше» презентацию-концерт, чтоб каждый спел что-нибудь или стишок рассказал, взобравшись на стульчик, «будет очень современно». Но чуть позже, «когда теплее станет». И просил напрямую с Олей не связываться, он сам с ней обговорит это дело.
Неожиданно позвонил Пепперштейн, пригласил завтра на выставку (совместная, его и Гринмана) в Иерусалимский музей. Дело хорошее, поедем.
10.3
Ездили в Иерусалим, на вернисаж Пепперштейна. По дороге встретил Бараша с Ирой, она несла в рюкзачке младенца. Бараш был настроен доброжелательно: подарил последний номер «Зеркала» и даже лишний пригласительный подарил. Удивлялся «ловкости» Пепперштейна: «Другие жизнь кладут, чтобы в Музее выставиться…»
Я расфуфырился, надел флорентийское пальто, направо и налево хвастался книжкой. День был солнечный, но прохладный, славный денек. В саду скульптур тусовались, вино на халяву и прочее. Я изображал сияние успеха и фотографировал. Бараш стремился попасть в кадр с великими. Бочком-бочком.
На выставке встретил Дану с Некодом, показал книжку. Вдруг увидел, что такое черная зависть: аж почернела, онемение хватило, столбнячок. Собравшись с силами, полистала. Наткнулась на слово «Сингедрин». «Сингедрин, вместо Сангедрин», – обращаясь к Некоду. «Наверное, опечатка..», – это уже мне, ласково-снисходительно, мол, вы же не могли так ошибиться, вы же не идиот, правда? Но мое наглое добродушие не было поколеблено: «А черт его знает!» – и я подмигнул Некоду. Даже захотелось хлопнуть его по плечу, но решил, что это будет излишне. Он передернулся в неразрешенной улыбке, а Дана, выронив презрительное «поздравляю», отвернулась. А я вспомнил, как она меня поддела с «эц юхасин13», эпизод отражен в книге, отражение отражений… Потом встретил Сошкина. Похвастался ему еще и статьей в «Независимой», что меня рядом с Галковским упомянули.
– Я его как раз недавно прочитал, – заметил вечно серьезный Сошкин. – Заставил себя. Чудовищный пошляк. Какие-то скучные антисемитские пассажи. Целую трагедию развел по поводу того, что ему в детстве пиздюлей не жалели, и правильно, кстати, делали.
Я был весел и на все согласен. Ире Гробман всучил стихи Кононова, попросил провентилировать насчет публикации.
Похвастался и Тане. Аркадий Гринман, напарник Паши (это была парная выставка), оказывается ее муж, а я и не знал. Оля долго держала свою руку в моей. Теплая такая рука, мягкая, обнимающая. Есть такие женщины: стоит до них дотронуться, они на тебя прям проливаются. Нишпехет, как говорят на иврите.
А сама выставка – странная. Бестиарий такой в стиле «фэнтази» на стенах, с текстами а-ля Толкинен, «лабиринт» с озеленением, мол, «защита окружающей среды», мы ж с понтом «зеленые»… По мне: так ни уму, ни сердцу. Но оч. современно…
11.3.2000. Для Л:
книжку получил, сигнальный экз. Простовато вышло и шрифт мелкий и бледный. Матвей уже послал мне 400 книг, через две-три недели придут. Была статья в «Независимой газете», посылаю тебе. Так как «испанские оргии» в ванне на ножках?
Дорогой Наум!
Поздравляю с выходом книги!
Вид у нее достаточно броский, но не аляповатый. Увидев на прилавке, обязательно возьмешь посмотреть, что это. Только подержав книгу, оценил ее «вместимость» просто по количеству текста. Сначала немного огорчился шрифту, но воткнулся в сам текст, и шрифт заработал, заставив забыть про свое начертание. Текст затягивает. Утешаю себя тем, что при другом шрифте не получилось бы такого компактного и вместительного издания.
Вчера встретился с Мотей и взял у него двадцать экземпляров и тут же раздал коллегам-критикам – как раз было собрание академии, а потом церемония и банкет по поводу вручения аполлоновской премии (в этом году ее получил Соснора). Приятно было то, что половине критиков не нужно было объяснять, кто такой Вайман, они или смотрели текст сами в Интернете, или слышали о нем.
Еще раз поздравляю!
Сергей
Дорогой Сережа!
Огромное спасибо за все
Мечтаю выбраться в Москву, надо ж обмыть это дело. Может, к лету.
А, может, повезет, и еще повод представится: вдруг текст прорвется в какой-нибудь «лонг» или даже «шорт» чего-нибудь этакого премиального-симпатичного (Кононов сказал, что издательство на Букера выдвинет), тогда, как говорится, сам Бог велел… Али тебе случится в наши края заглянуть?
