Найо Марш
Чернее черного. Весы Фемиды
Сознавая, что укрытая тенью женщина по-прежнему глядит на него, он свернул в сторону Каприкорн-Плэйс и направился к розоватого кирпича стене на дальнем конце этой улочки. Через проем в стене можно было, покинув Каприкорны, выйти на узкий, идущий вдоль пределов базилики проход, от которого ответвляется проулок, выводящий пешехода к Дворцовым Садам во всей их красе. Здесь воздымает свой гордый фасад посольство Нгомбваны.
Мистер Уипплстоун полюбовался розовым флагом с изображением зеленого копья и солнца и мысленно обратился к ним с речью. «Да, – сказал он, – вот и ты, и желаю тебе оставаться здесь подольше». Тут он вспомнил, что в скором, хоть и не определенном пока времени, но безусловно в ближайшем будущем, если, конечно, не случится ничего ужасного, посол и все присные его начнут, бесконечно переругиваясь, готовиться к государственному визиту их непредсказуемого президента и выискивать за каждым деревом злоумышленников. Специальная служба примется изводить всех и вся дотошными жалобами, а МИД немного встряхнется, хотя бы отчасти утратив свою вечную невозмутимость. «Я-то со всем этим покончил, чему следует только радоваться. И пора бы мне свыкнуться с этой мыслью. Так я полагаю», – прибавил он. И мистер Уипплстоун, ощутив легкий укол боли, повернул к дому.
Глава 2
Люси Локетт
1
Уже больше месяца мистер Уипплстоун жил в своем новом доме. Жил уютно и мирно, однако дремотным назвать его существование было нельзя. Напротив, смена обстановки словно бы пробудила его. Он уже совершенно приладился к жизни в Каприкорнах. «В сущности, – писал он в своем дневнике, – Каприкорны похожи на деревушку, обосновавшуюся в самом центре Лондона. В магазинах раз за разом сталкиваешься все с теми же людьми. Теплыми вечерами местные жители гуляют по улицам. Можно заглянуть в «Лик светила», и тебе поднесут, я рад это признать, весьма приличный, да что там, просто превосходный белый портвейн».
Дневник мистер Уипплстоун вел уже несколько лет. До нынешней поры он ограничивался сухим изложением фактов, временами приправленным иронией, которой он отчасти прославился в МИДе. Однако теперь его записи – сказывалось влияние новой обстановки – стали более пространными, порой даже игривыми.
Стоял теплый вечер. Окно в кабинете было открыто, шторы раздвинуты. Закатный свет, пронизавший платаны и воспламенивший купол базилики, уже блекнул. В воздухе витали ароматы свежеполитых садиков, приятные звуки шагов вперемешку с негромкими голосами вплывали в окно. Приглушенный рев Баронсгейт казался далеким, всего лишь фоном, подчеркивавшим царившую здесь тишину.
Мистер Уипплстоун положил ручку, позволил моноклю выпасть из глазницы и с удовольствием оглядел комнату. Все чудесным образом встало по местам. Старая мебель благодаря уходу Чаббов положительно сияла. Красный кубок мерцал на подоконнике, а пейзаж Агаты Трой, казалось, светился собственным светом.
«До чего же все замечательно», – думал мистер Уипплстоун.
В доме было очень тихо. Чаббы, насколько он понимал, отправились по своим вечерним делам, впрочем, они приходили и уходили столь неслышно, что сказать что-либо наверняка было невозможно. Пока он возился с дневником, до него доносились какие-то шаги на ведущих в полуподвал железных ступеньках. Мистер Шеридан был у себя, принимал гостей.
Мистер Уипплстоун выключил настольную лампу и подошел к окну. Только два человека и виднелись на улице – мужчина и женщина, приближавшиеся со стороны Каприкорн-сквер. Свет из раскрытых дверей «Лика светила» на миг окатил их, позволив мистеру Уипплстоуну разглядеть обоих получше. Оба оказались неумеренно толстыми, что же до женщины, в ней проглянуло что-то знакомое.
Толстяки приближались, погружаясь в тень платанов и вновь выходя из нее. Повинуясь смешному порыву – как будто он за ними подглядывал! – мистер Уипплстоун немного отступил от окна. Женщина, казалось, смотрела ему прямо в глаза: мысль нелепая, поскольку видеть его она не могла.
Теперь он понял, кто это: миссис или мисс Кс. Санскрит. А ее спутник? Брат или супруг? Почти наверное брат. Свиноваятели.
Они уже покинули тень и, облитые светом, пересекали Уок. И он наконец увидел обоих во всей их кошмарной красе.
Жуткое впечатление создавалось не только тем, что Санскриты заплыли жиром настолько, что могли бы позировать друг дружке в качестве натурщиков для их скульптурных творений, и не тем, что разряжены были совершенно непристойным образом. В наши отличающиеся вседозволенностью дни никакой наряд чрезмерно непристойным не кажется. И не только в том было дело, что мужчина носил браслеты на запястьях и лодыжках, ожерелье и серьги, что волосы его спадали из-под расшитой головной повязки, словно болотные водоросли. Не только в том, что женщина (лет пятидесяти, не меньше, подумал мистер Уипплстоун) напялила великанские шорты из черной кожи, черную шнурчатую блузу и черные сапоги. Сколь ни чудовищными выглядели эти гротескные украшения, они совершенно меркли в сравнении с глазами и ртами Санскритов, густейшим образом накрашенными у обоих, как с почти паническим чувством увидел теперь мистер Уипплстоун.
«Им здесь не место, – подумал он, неосознанно стараясь защитить нормальность Каприкорнов. – Людям вроде них. Таким следует жить в Челси. Или где-то еще».
Они пересекли Уок. И уже подходили к дому. Он еще немного отступил от окна. Щелкнула калитка, они спустились по железным ступенькам. Мистер Уипплстоун услышал, как внизу звякнул дверной звонок. Услышал голос мистера Шеридана. Гостей впустили.
«Ну и дела! – подумал он, мысленно перейдя на язык своей юности. – Это уж слишком! А выглядит вполне приличным человеком».
Это он вспомнил о своей краткой встрече с мистером Шериданом.
В конце концов он уселся в кресло и раскрыл книгу. Хоть не шумят они там, внизу, и на том спасибо. Звуков снизу доносилось немного, вернее сказать, совсем никаких не доносилось. Возможно, размышлял он, Санскриты являются медиумами. Возможно, мистер Шеридан – приверженец спиритизма или состоит в каких-нибудь «посвященных». У этих-то как раз такой вид. Если не хуже. Он выбросил их из головы и погрузился в мемуары прежнего главы своего отдела. Не слишком увлекательное чтение. Обложка с помпой сообщала о десятилетнем интервале, который пришлось выдержать со дня смерти автора, прежде чем приступить к публикации. «Бог его знает почему, – думал мистер Уипплстоун. – Одряхлевший зануда не мог сообщить ничего способного возмутить душевный мир даже самой впечатлительной старой девы».
Внимание мистера Уипплстоуна то и дело отвлекалось. Он вдруг осознал, что его почти неосознанно тревожит что-то, некий звук, которого он предпочел бы не слышать, нечто ассоциируемое с озабоченностью и тревогой. Где-то на улице мяукала кошка.
«Пф!» – подумал он, если, конечно, можно подумать «пф!». Похоже, Лондон просто кишит кошками. Вообще-то на каприкорновских улицах он встречал немало этих изнеженных домашних любимиц. В «Лике светила» имелась одна – большая, пестрая, и в «Неаполе» тоже проживала этакая белая недотрога. Кошки.
Звук приблизился. Теперь кошка мяукала совсем рядом. Он бы, пожалуй, сказал, что бедняга сидит на тротуаре, глядя на его дом. А то и на него самого. И мяукает. Настойчиво. Мистер Уипплстоун прилагал большие усилия, чтобы не обращать на нее внимания. Он вновь уставился в книгу. Может, включить погромче радио, чтобы заглушить этот звук? Звук между тем еще усилился. Мяуканье, поначалу далекое и прерывистое, стало теперь настойчивым и близким.
«Не стану я выглядывать в окно, – в отчаянии думал мистер Уипплстоун. – А то еще заметит».
«Вот черт! – воскликнул он три минуты спустя. – И как только людям не стыдно выгонять кошку на улицу! Надо будет пожаловаться!»
Прошло еще три минуты, и он, хоть и противясь этому всеми фибрами души, все же выглянул в окно. И ничего не увидел. Кошачьи жалобы звучали так близко, что мистер Уипплстоун проникся опасениями за свой рассудок. Ну конечно же, она на крыльце! Вот она где. На ступеньках, ведущих к его входной двери. «Нет! – решил он. – Нет, это совсем ни к чему. Это следует прекратить. Тут и опомниться не успеешь, как…»
Он и опомниться не успел, как уже проскочил прихожую и принялся возиться с дверным запором. Поскольку Чаббы отсутствовали, цепочка была не накинута; впрочем, едва он самую малость приотворил дверь, как мимо его ноги – он и сделать-то ничего не успел – тенью метнулось какое-то тощее существо.
Мистер Уипплстоун впал в театральный гнев. Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной, уставясь на незваную гостью.
Да, он знал это с самого начала. История, если можно назвать историей происшествие всего лишь месячной давности, повторялась. Приняв жалкое обличье маленькой черной кошки, все той же, но теперь совсем изможденной – глаза ее были мутны, шерсть торчала дыбом. Кошка сидела, глядя на него и, как прежде, разевая рот, но уже беззвучно. Мистера Уипплстоуна только на то и хватало, чтобы в ужасе взирать на нее. Внезапно задние лапы кошки дрогнули, и она проделала тот же фокус, что и в прошлый раз, – вскочила ему на грудь.
Когда ладонь мистера Уипплстоуна коснулась тощего кошачьего тельца, он поразился, откуда у нее взялись силы для прыжка. Кошка мурлыкала, сердце ее, казалось, билось прямо под его пальцами.
«Это уж слишком, – повторял он, неся кошку в гостиную. – Возьмет вот и помрет, хорошенькая выйдет история».
После минуты путаных размышлений он снес ее на кухню и, по-прежнему придерживая рукой, вытащил из холодильника молоко, налил немного в блюдце, добавил из крана горячей воды и, поставив блюдце на пол, посадил кошку рядом. Поначалу ему показалось, что она – мистер Уипплстоун был почему-то уверен, что это не кот, а кошка, – молока не заметила: она приникла к полу, глаза ее оставались полузакрытыми. Он пододвинул блюдце поближе. У кошки дрогнули усы, и она с такой внезапностью, что мистер Уипплстоун едва не подпрыгнул, принялась лакать – жадно, лихорадочно, как будто внутри у нее заработал некий обезумевший двигатель. На мистера Уипплстоуна она оглянулась только один раз.
Блюдце он пополнял дважды. Последней порции кошка не одолела. Подняла мокрую от молока мордочку, посмотрела на него, сделала неуверенную попытку умыться, но тут же плюхнулась на пол и заснула.
Некоторое время спустя он услышал, как из квартиры внизу расходятся гости. Вскоре после этого в дом вошли почти неслышные, как обычно, Чаббы. Мистер Уипплстоун уловил лишь легкий звон накидываемой дверной цепочки. Ему пришло в голову, что они, возможно, «обихаживали» мистера Шеридана с его гостями.
– Э-э… это вы, Чабб? – позвал он.
Чабб открыл дверь кухни и застыл на пороге, круглощекий, румяный, за ним маячила жена. Мистера Уипплстоуна удивила некоторая боязливость, сквозившая в их лицах.
– Посмотрите-ка на нее, – сказал он.
Чабб уже смотрел, без приглашения. Кошка лежала, будто тень, на коленях мистера Уипплстоуна.
– Кошка, сэр, – предположительным тоном высказался Чабб.
– Приблудная. Я с ней уже встречался раньше.
Из-за спины мужа послышался голос миссис Чабб:
– А это не опасно, сэр? Вид у нее какой-то нездоровый.
– Просто изголодалась.
Миссис Чабб пощелкала языком.
– Больно она тихая, сэр, правда? – озабоченно нахмурился Чабб. – Уж не померла ли?
– Она спит. Полбутылки молока вылакала.
– Вы меня извините, сэр, – подала голос миссис Чабб, – но только вы бы ее лучше не трогали. Вы же не знаете, где она раньше была, верно, сэр?
– Верно, – согласился мистер Уипплстоун и добавил странно дрогнувшим голосом: – Я знаю только, где она теперь.
– Хотите, Чабб от нее избавится, сэр?
Это предложение показалось мистеру Уипплстоуну отвратительным, однако ответить он постарался по возможности спокойно:
– Нет, я думаю, не стоит. Утром я сам о ней позабочусь. Позвоню в Общество защиты животных.
– Я только к тому, сэр, что, если вы ее выставите, она отправится туда, где живет.
– А то еще, – предложил Чабб, – я могу снести ее в садик на заднем дворе. Вроде как на ночь.
– Да, – выдавил мистер Уипплстоун, – спасибо. Не беспокойтесь. Я что-нибудь придумаю. Спасибо.
– Спасибо, сэр, – бессмысленно откликнулись Чаббы.
Поскольку сразу они не ушли и поскольку мистер Уипплстоун пребывал в несколько растрепанном состоянии, он, к собственному удивлению, поинтересовался:
– Приятно провели вечер?
Ответа не последовало. Подняв глаза, мистер Уипплстоун обнаружил, что слуги молча таращатся на него.
– Да, сэр, спасибо, – еще немного помолчав, сказали оба.
– И прекрасно! – воскликнул он с фальшивой сердечностью, напугавшей его самого. – Превосходно! Спокойной ночи, Чабб. Спокойной ночи, миссис Чабб.
Когда слуги удалились, мистер Уипплстоун погладил кошку. Она открыла затуманенные глаза – или уже не такие затуманенные? – вопросительно дрогнула и снова заснула.
Чаббы прошли на кухню. Он ясно слышал, как открылся холодильник, как вода полилась из крана. «Блюдце моют», – виновато подумал он.
Мистер Уипплстоун подождал, когда Чаббы поднимутся наверх, и после этого сам воровато проскользнул на кухню, держа кошку в руках. Он вдруг вспомнил, что не доел эскалоп, приготовленный миссис Чабб на ужин.
На сей раз кошка проснулась и основательно подзаправилась эскалопом.
Чтобы попасть в садик за домом, нужно было пройти коридором и спуститься по довольно крутым ступенькам. С кошкой на руках это оказалось не простым делом, так что спуск получился изрядно шумным, хорошо еще, помог свет, проникавший из-за штор на окнах полуподвальной квартиры мистера Шеридана. Этот же свет помог мистеру Уипплстоуну отыскать у дальней стены дворика клочок земли, на котором ничего не было посажено. Туда он и опустил свою ношу.
Он подумал, что кошка может скакнуть в темень и удрать, однако нет: после довольно долгой паузы она занялась тем, ради чего ее сюда принесли. Мистер Уипплстоун тактично отвернулся.
Сквозь щелку между шторой и оконной рамой за ним наблюдал кто-то невидимый.
Тень на шторе почти наверняка принадлежала мистеру Шеридану, почти наверняка он-то и подглядывал в щелку, исчезнувшую чуть ли не сразу за тем, как обернулся мистер Уипплстоун. Тень тоже исчезла.
В этот же миг легкий шум вверху заставил его поднять взгляд к верхнему этажу дома. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрывается окно в спальне Чаббов.
Разумеется, предположение, будто и они следили за ним, было беспочвенным.
«Что-то у меня воображение разыгралось», – подумал мистер Уипплстоун.
Легкое ритмичное шкрябанье заставило его обернуться к кошке. С прижатыми ушами и с ревностным сосредоточением, красноречиво свидетельствующим о ее способности восстанавливать силы, кошка ликвидировала учиненный ею непорядок. Затем последовали скрупулезные гигиенические процедуры, покончив с которыми она подмигнула мистеру Уипплстоуну и потерлась похожей на орех головкой о его лодыжку.
Он поднял ее с земли и вернулся в дом.
2
В фешенебельном и довольно дорогом зоологическом магазине, расположенном сразу за углом Баронсгейт, имелась консультационная комната, в которой по средам принимал ветеринарный хирург. Мистеру Уипплстоуну как-то попалось на глаза его объявление, так что на следующее утро, как раз пришедшееся на среду, он вместе с кошкой отправился туда. Чаббам он сообщил об этом со всей сдержанностью и немногословностью, какие сумел приобрести за сорок лет дипломатической службы. Будь мистер Уипплстоун человеком менее рафинированным, мы могли бы, пожалуй, сказать, что в его действиях обозначилась некоторая вороватость.
Он сказал Чаббам, что собирается «отнести животное туда, где о нем позаботятся». Чаббы пришли к заключению, что это эвфемизм, заменивший слово «усыпить», и он не стал их разубеждать. Также не счел он необходимым упоминать и о том, что «животное» провело ночь на его кровати. Кошка разбудила его на рассвете, тронув лапкой за лицо. А потом поиграла с ним, перекатываясь с боку на бок и поглядывая на него из-под лапы. А когда вошел с утренним завтраком на подносе Чабб, кошка позволила набросить на себя одеяло, за что чуть позже была вознаграждена блюдцем молока. Мистер Уипплстоун спустился вниз, прикрывая ее номером «Таймс»; улучив минуту, выпустил через заднюю дверь в садик и лишь после этого привлек к ней внимание миссис Чабб. Кошка к тому времени уже громко требовала, чтобы ее впустили.
И вот теперь он сидел на мягкой скамье в крохотной приемной плечом к плечу с несколькими баронсгейтскими дамами с собачками. Ближайшей его соседкой оказалась та самая, что отдавила ему ногу в «Неаполе», миссис Монфор, как он впоследствии выяснил, полковничиха. С того случая они при встречах желали друг дружке доброго утра, пожелали и теперь. В общем и целом она производила на мистера Уипплстоуна жутковатое впечатление, хотя и не столь сильное, как ваятельница свиней. Разодетая, по обыкновению, в пух и прах, миссис Монфор держала на коленях пекинеса, который, бросив на кошку мистера Уипплстоуна один-единственный презрительный взгляд, повернулся к ней спиной. Кошка, впрочем, и вовсе смотрела сквозь него.
Мистер Уипплстоун отчетливо сознавал, что смахивает со стороны на персонаж какой-то комедии. Единственным вместилищем для кошки, какое удалось отыскать Чаббам, оказалась старая птичья клетка, в которой некогда обитал их ныне покойный попугай. Сидевшая в ней кошка имела вид чрезвычайно разгневанный, а нянчившийся с ней мистер Уипплстоун с моноклем в глазу – и вовсе глупый. Некоторые из дам обменялись насмешливыми взглядами.
– Как зовут киску? – спросила сверхделовитая ассистентка хирурга, держа наготове карандаш и блокнот.
Мистер Уипплстоун понял, что если скажет «не знаю» или «никак пока не зовут», он окончательно падет в глазах всех этих женщин.
– Люси, – ответил он и, словно спохватившись, добавил: – Локетт.
– Чудненько! – весело откликнулась ассистентка и записала имя в блокнот. – Вам ведь не было назначено, так?
– Боюсь, что нет.
– Ничего, Люси долго ждать не придется.
Из приемной хирурга появилась женщина с крупным сердитым короткошерстным котом на руках.
Шерсть новоокрещенной Люси встала дыбом. Она издала звук, позволявший заключить, что терпение ее лопнуло. Кот на руках женщины взвыл. Собаки обменялись несколькими многомысленными гортанными замечаниями.
– О боже! – Женщина улыбнулась мистеру Уипплстоуну. – Замолчи Бардольф, не будь идиотом.
Когда они ушли, Люси задремала, а миссис Монфор поинтересовалась:
– Ваша кошечка очень больна?
– Нет! – почти выкрикнул мистер Уипплстоун и поспешил объяснить, что Люси кошка приблудная и очень изголодавшаяся.
– Как вы мило о ней заботитесь, – одобрила миссис Монфор. – Некоторые ужасно обращаются с животными, я просто заболеваю, когда это вижу. Так уж я устроена. – Она повернулась к мистеру Уипплстоуну: – Я Криссе Монфор. Мой муж военный, знаете, с таким красным лицом. Полковник Монфор.
Загнанному в угол мистеру Уипплстоуну пришлось представиться.
От миссис Монфор тянуло густыми духами и джином.
– Я знаю, – игриво сказала она, – вы здесь человек новый, верно? Номер один по Уок? Ваш Чабб приходит к нам по пятницам.
Мистер Уипплстоун, обладатель безупречных манер, поклонился настолько низко, насколько позволила птичья клетка.
Миссис Монфор улыбнулась ему и положила руку в перчатке на клетку. В этот миг за спиной мистера Уипплстоуна открылась дверь. Улыбка миссис Монфор застыла, словно уголки губ ее прихватили булавками. Она отдернула руку и уставилась прямо перед собой.
В магазин вошел совершенно черный мужчина в ливрее с белой афганской борзой на алом поводке. Мужчина остановился, оглядывая комнату. На скамье, по другую сторону от миссис Монфор, имелось свободное место. По-прежнему глядя перед собой, она подвинулась так, что ни справа, ни слева от нее достаточного пространства не осталось. В тот же миг и мистер Уипплстоун подвинулся, увеличив расстояние между собой и соседкой, и жестом пригласил мужчину присесть. Мужчина сказал: «Спасибо, сэр» – и остался стоять. На миссис Монфор он не взглянул. Гончая потянулась носом к клетке. Люси не проснулась.
– На твоем месте я бы не подходил к ней слишком близко, дружок, – сказал мистер Уипплстоун и погладил пса. – Мы с тобой знакомы, – продолжал он. – Ты из посольства, верно? Агман.
– Люси Локетт? – произнесла, появляясь из двери, ассистентка хирурга. – Мы с нетерпением ожидаем ее.
Консультация получилась короткой, но исчерпывающей. Люси Локетт оказалось месяцев семь от роду, температура нормальная, парша, глисты и паразиты отсутствуют, она сильно истощена и потому пребывает далеко не в лучшем состоянии. Тут ветеринар немного заколебался.
– У нее несколько шрамов, – сказал он, – и сломанное ребро, которое, правда, уже успело срастись. О ней плохо заботились и, боюсь, даже мучили. – И, заметив выражение ужаса на лице мистера Уипплстоуна, хирург весело добавил: – Впрочем, ничего такого, с чем не справятся таблетки и хорошее питание.
Еще он отметил, что у кошки удалены яичники. Она наполовину сиамка, наполовину бог знает кто, сказал он, ероша шерсть Люси и поворачивая ее так и этак. Он рассмеялся, увидев белый кончик хвоста, и сделал Люси укол.
Люси вытерпела это недостойное обращение с полнейшим равнодушием, но, едва ее отпустили, вспрыгнула своему защитнику на руки и проделала уже привычный фокус, засунув голову под пиджак и прижавшись к его сердцу.
– Привязалась к вам, – улыбнулся ветеринар. – У этих животных развито чувство благодарности. Особенно у кошечек.
– Я ничего в них не смыслю, – поспешно откликнулся мистер Уипплстоун.
Уговоры продавца зоомагазина и обуявшая мистера Уипплстоуна растерянность привели к тому, что на обратном пути он купил кошачью корзинку, фарфоровую тарелочку с надписью «Кискина миска», гребешок, щетку и ошейник, на который здесь же заказал металлическую бирку с надписью «Люси Локетт, Каприкорн-Уок, 1» и номером своего телефона. Продавец продемонстрировал ему также маленькую красную шлейку для прогулок и заверил, что если хозяин проявит немного терпения, кошка вскоре согласится ее носить. Он примерил шлейку на Люси, результат оказался настолько симпатичным, что мистер Уипплстоун купил и шлейку тоже.
Оставив клетку в магазине и сказав, что за ней зайдут, тяжело нагруженный мистер Уипплстоун с Люси за пазухой поспешил домой, предвкушая встречу с Чаббами и призывая на помощь весь свой дипломатический опыт. Он и не думал, что несет под пиджаком собственную судьбу.
3
– Очаровательно, просто очаровательно, – повторял мистер Уипплстоун, поворачиваясь от хозяина дома к хозяйке, слегка наклоняя голову и горбя плечи – манера, некогда широко распространенная среди людей его профессии. – Я в совершенном восторге.
– Подлейте себе, – сказал Аллейн. – Я ведь предупредил, что приглашаю вас не без задней мысли, так?
– Готов, готов ко всему, но, повторяю, это было очаровательно. И портвейн превосходный.
– Я вас оставлю, – предложила Трой.
– Нет, зачем же, – возразил Аллейн. – Если всплывет что-нибудь сверхсекретное и конфиденциальное, мы тебя сами выставим. А так ты лишь украсишь наше общество, не правда ли, мистер Уипплстоун?
Мистер Уипплстоун разразился речью о том, какое удовольствие он испытывает, каждый вечер созерцая «Трой» над своим камином, и сколько радости ему доставляет возможность созерцать саму художницу у ее собственного очага. Он немного запутался, но все же вышел из положения с честью.
– Но когда же, – спросил он в завершение речи, – мы перейдем к вашей задней мысли?
– В общем, уже пора, – ответил Аллейн. – Это отнимет некоторое время.
По предложению Трой они перебрались вместе с портвейном в ее стоящую отдельно от дома студию и уселись перед широким окном, выходящим на окутанный сумерками лондонский парк.
– Я хочу выдоить из вас кое-какие сведения, – сказал Аллейн. – Вы ведь были чем-то вроде эксперта по Нгомбване?
– По Нгомбване? Я! Это слишком сильно сказано, мой дорогой. Я провел там три года в молодости.
– Мне казалось, что совсем недавно, когда она получила независимость…
– Да, меня посылали туда. На переходный период – думаю, главным образом потому, что я знаю язык. До некоторой степени я сделал его чем-то вроде моей специальности.
– Вы и теперь его помните?
– Опять-таки до некоторой степени. Да, пожалуй. Помню. – Он вгляделся в Аллейна поверх стакана. – Вы, случаем, не перебрались в Специальную службу?
– Превосходный образчик мгновенной дедукции. Нет, не перебрался. Но можно сказать, что меня неофициально подключили к ней на какое-то время.
– На время предстоящего визита?
– Да, пропади он пропадом. Соображения безопасности.
– Понимаю. Работа трудная. Кстати, вы же должны были в одно время с президентом учиться в… – начал мистер Уипплстоун, но сам себя перебил: – Значит, наверху решили, что вы сможете привнести в отношения с ним личную нотку.
– Как быстро вы делаете выводы! – заметила Трой, и мистер Уипплстоун благодарно хмыкнул.
– Я с ним виделся три недели назад, – сказал Аллейн.
– В Нгомбване?
– Да. Давил на него как только мог.
– Что-нибудь выдавили?
– Ничего стоящего. Хотя нет, не так. Он обещал не противиться нашим мерам предосторожности, однако, что он при этом имел в виду, остается тайной. Я бы сказал, что мы с ним еще хлебнем горя.
– Итак? – Мистер Уипплстоун, откинувшись на спинку кресла, принялся раскачивать на ленточке монокль – жест, как понял Аллейн, вошедший в привычку у человека, полжизни проведшего за столом переговоров. – Итак, мой дорогой Родерик?
– Вы согласны помочь мне?
– Определенно.
– Я был бы очень вам благодарен, если бы вы – как это теперь говорится? – накачали меня общими сведениями о Нгомбване. Вашими личными впечатлениями. Например, много ли людей, по-вашему, имеют причины желать смерти Громобоя?
– Громобоя?
– Таково, как их превосходительство не уставали напоминать мне, было его школьное прозвище.
– Что ж, оно ему подходит. В общем и целом я бы остановился на цифре двести, это самое малое.
– О господи! – воскликнула Трой.
– А не могли бы вы, – спросил Аллейн, – назвать несколько имен?
– Честно говоря, нет. Конкретных имен назвать не могу. Но опять-таки если говорить вообще, это обычная история во всех африканских государствах, ставших недавно независимыми. Прежде всего речь идет о нгомбванских политических противниках президента, которых ему удалось одолеть, – те, что уцелели, либо сидят по тюрьмам, либо обосновались в нашей стране и дожидаются его свержения или смерти в результате успешного покушения.
– Специальная служба тешит себя надеждой, что в ее распоряжении имеется практически полный список этих людей.
– Не сомневаюсь, – сухо откликнулся мистер Уипплстоун. – Мы тоже ею тешились, пока в один прекрасный день на Мартинике некий, решительно никому не известный, обладатель поддельного британского паспорта не выпалил в президента из револьвера, однако промахнулся и затем с куда большим успехом выстрелил себе в голову. Никакого досье на этого человека не имелось, так что личность его остается неустановленной и поныне.
– Я напомнил Громобою об этом случае.
Мистер Уипплстоун не без лукавства сообщил Трой:
– А знаете, он информирован гораздо лучше моего. Как по-вашему, чего он от меня добивается?
– Понятия не имею. Но продолжайте. Я по крайней мере совсем ничего не знаю.
– Так вот. Среди его африканских врагов имеются и экстремисты, которым была не по вкусу его умеренность в начальную пору и особенно нежелание единым махом вышвырнуть из страны всех европейских советников и официальных лиц. То есть вам предстоит иметь дело еще и с кучей неприемлющих белых людей террористов, когда-то выступавших за независимость, но теперь готовых произвести полный поворот кругом и уничтожить правительство, которое они сами помогали создать. Число их последователей неизвестно, однако число это, безусловно, не малое. Но, дорогой мой, вы же и сами все это знаете.
– В последнее время он высылает все больше белых, не так ли? Хочется ему того или не хочется.
– Его вынуждают к этому крайние элементы.
– Итак, – подытожил Аллейн, – картина возникает знакомая и, видимо, неизбежная. Национализация всех иностранных предприятий и присвоение собственности, находившейся в руках европейских и азиатских колонистов. В среде которых мы обнаруживаем людей, охваченных самым ярым негодованием.
– Именно так. И у них есть все основания негодовать. Многие оказались разорены. Весь их образ жизни разрушен, а ни к какому иному они приспособиться не могут.
Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос.
– И должен сказать, – добавил он, – хоть вам и без меня это известно, среди них попадаются очень неприятные личности.
– А зачем он сюда приезжает? – спросила Трой. – Я о Громобое.
– Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле насущные потребности его развивающейся страны.
– Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий.
– Вы сказали «официально», мистер Уипплстоун? – переспросила Трой.
– Я так сказал, миссис Аллейн? Да. Да, из относительно надежных источников просочились слухи, что президент надеется провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев, потративших огромные средства на их разработку.
– Совсем весело! – откомментировал Аллейн.
– Я не хочу, конечно, сказать, – мирно продолжил мистер Уипплстоун, – что лорд Карали, или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их ближайших помощников способны организовать гибельное для президента покушение.
– И на том спасибо!
– Однако за спинами этих августейших особ теснится множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих месторождениях работал.
– Среди которых вполне может обнаружиться какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей, обладающих более или менее очевидными мотивами, – продолжал Аллейн, – существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего, – фанатики. Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой снится черный насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка которых то и дело слетают фразочки вроде «черная образина, черномазая сволочь, надо б черней, да некуда, вот отдам тебя черному человеку». Черный значит плохой. И точка.
– А для Черных Пантер точно так же звучит слово «белый», верно? – вставила Трой. – Это война образов.
Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох, вновь занялся портвейном.
– Хотел бы я знать, – пробормотал Аллейн, – какая доля этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя.
