Нелли Александровна Руш
Пять Луиз Записки Руджеро Гравано
Это было прекрасное, восхитительное венецианское утро… Я только открыл глаза и взгляд мой тотчас же поймал бегающие по потолку отблески воды… Встав, я подошёл к окну. Рано… Шесть часов… В лодках на каналах начинают появляться гондольеры… Торговцы, мирно переговариваясь, направляются в свои лавки…
На мгновения я закрыл глаза и с шумом вдохнул этот упоительный воздух… Я обожаю утро! В особенности – в Венеции. Уж вы поверьте мне, заядлому путешественнику, побывавшему во многих странах… Я люблю мир, каждый новый город, каждый новый обычай, каждого нового человека я почитаю для себя счастливейшим открытием. Но Венеция… Моя дорогая, родная Венеция! Это мой дом, и, конечно же, оттого этот город мне кажется самым лучшим, красивейшим на свете.
Сегодня моя лавка была закрыта, я объявил в ней выходной, а потому весь день был предоставлен в моё полное распоряжение. Я решил пройтись, а потом забежать выпить кофе в одну из моих любимых кофеен.
Я быстро оделся и вышел. Утренний прохладный воздух овевал моё лицо, раскидывая кудрявые волосы по плечам. Упоительно… Я даже чуть не свалился в канал, ибо на одно мгновение закрыл глаза. Но, благо, плавать я умею, потому от того не последовало бы сильного вреда. Ещё немного освежиться мне бы не помешало.
Так я шёл и шёл, переходя через мостики, перекинутые между каналами, по длинным переходам между домами, так я шёл и шёл, казалось бы, бесцельно, однако цель у меня всё же была – я хотел насладиться. Наслаждаться тем, что люблю: утром, Венецией, этой неспешной, каждый раз зарождающейся на заре дня жизнью, снова и снова.
Наслаждение… Я всегда стараюсь следовать за чувствами, желаниями, ведь одна из важнейших, из величайших возможностей, предоставленных мне Господом Богом – это моя жизнь. Но как распорядиться ею, решает сам человек. И я хочу быть живым, жить эту жизнь, проживать, испивать, словно драгоценное вино, каждое её мгновение… Потому, наслаждаться, для меня – величайшая ценность. Можете осуждать это, считая чем-то непристойным. Я же считаю непристойным поведение ханжеских святош, ходящих, то здесь то там, с постными физиономиями, жаждущими посмотреть с презрением на всех и всякого, кто не делает того же самого, что и они, с целью осудить. И неужто это и впрямь праведное поведение человека, праведная его жизнь? Жизнь, проведённая под эгидой ложного покаяния, ложного смирения, ложного следования истинным идеалам… Они будто сами придумали, что, нося убийственно печальное и покорное выражение лица на собственных масках, они, таким образом, служат Богу. Я никак не могу понять, неужели они искренне в это верят? Неужто, лишь прожив жизнь в непрестанном лишении себя оной, можно достичь чего-то духовного… Нет, я никогда не примирюсь с этой мыслью, ибо жизнь и дана для того, чтобы человек жил, а не прятался от неё.
Но что-то я заговорился, вот и моя кофейня…
− Buongiorno, сеньор Руджеро!
− Buongiorno, Федерико!
− Как обычно?
Я кивнул.
− Молодец, что заходишь с утра, ведь уже через час здесь будет не протолкнуться.
− Дела идут хорошо?
− Лучше некуда! – всплеснул руками и улыбнулся мой старый друг. – Однако, похоже, что не у всех дела идут в ту же сторону, − понизив голос, прибавил он.
− Что такое?
− Да сидели вчера вечером у меня тут два сеньора… Ну и я заговорил с ними, пока принимал заказ. Про то, про сё, ну и подхожу, уже второй раз, а они, вижу по лицам, о чём-то серьёзном толкуют. Ну и, так получилось, что и я с ними разговорился…
Я рассмеялся.
− Да ладно тебе, Федерико, не оправдывайся! Знаю я твою стародавнюю любовь к чужим делам и тайнам! Давай же уже выкладывай, что там они тебе такого понарассказывали. Я весь внимание!
Притворившись обиженным, он кинул на меня осуждающий взгляд, но, через мгновение заговорил, как я и ожидал.
− Дело было позавчерашним вечером, то ли вчерашним утром, я так и не понял. Сеньор Рикардо был сильно расстроен. Кто-то в ночь ворвался в его лавку, но, что самое странное, ничего не взял.
