Ник Перумов
Душа Бога. Том 2
Пролог
Белый тигр Барра ждал очень долго. Во всяком случае, ему так казалось, потому что голод подступал к нему не один раз. Тогда он охотился, никогда не отходя далеко от Границы.
Там, за чертой, колыхался серый туман. Он тоже был хищным, в нём пропадали другие обитатели Межреальности, слишком сильные, чтобы быть осторожными, или слишком глупые.
Клубящаяся завеса, в которой исчезал след хозяйки Райны, казалась непреодолимой; однако тигр умел ждать, а ещё он твёрдо знал неведомым инстинктом, что нет таких преград, из-за которых никто никогда не показывается, как нет и таких логовищ. Любая тварь, сколь угодно хитрая и коварная, рано или поздно себя проявит, даже если и не сдвинется с места.
И настал миг, когда скрывавшиеся за туманным пологом не смогли уже больше прятаться.
Потянуло кровью. Подул ветер, неся на крыльях запах беды, отчаяния и смерти. Мук и ужаса, гибельной опасности, исчезающих надежд. Серая завеса раздувалась, в ней появлялись прорехи, они затягивались быстро, но всё-таки недостаточно быстро, чтобы опередить стремительного тигра.
Он не думал, что случится с ним, стоит ему нырнуть в один из этих разрывов. Да и деваться ему было некуда – туманный купол рос, быстро расширялся, и отступать стало бессмысленно.
Граница двигалась всё стремительнее, и твердь Упорядоченного под лапами Барры начала сперва содрогаться, потом крошиться, потом таять – льдинки, подхваченные внезапно закипевшей рекой.
Тигр сперва бежал, потом мчался, а под конец – летел. Снизу, сверху, по бокам вспыхивало пламя, горела сама Межреальность, распадалась, под тонкими покровами испаряющейся тверди раскрывались поистине бездонные провалы, ведущие неведомо куда. Катились незримые валы силы, сметая острова Междумирья и их обитателей, обращая всё в ничто, в нечто, тоньше и незримее пыли.
Тигр ни на что не обращал внимания. Ибо, несмотря на царящий вокруг хаос, несмотря на пламя и едкий дым, несмотря на катящуюся завесу всеуничтожительного тумана, он уловил впереди след хозяйки. Она была там, точно и несомненно; тигр распластался в прыжке, лапы оттолкнулись от пустоты – здесь мчалось бурным потоком столько силы, что даже он, всего лишь магический зверь, не колдун, не чародей, мог от неё оттолкнуться.
Под ним возникали крошечные, тотчас исчезавшие островки тверди; серая стена поднималась уже совсем рядом, но имелись в ней и разрывы, откуда на свободу рвался невиданный и невидимый поток мощи.
Он мог зажигать звёзды, творить миры и прокладывать новые тракты в неоформленном. Он потеснил бы сам Хаос; он был почти как Пламя Неуничтожимое, полыхавшее в самый первый миг творения.
Почти – но не оно.
Белый тигр нырнул в первый разрыв, метнулся в сторону, проскользнул в следующий, затем в ещё один и ещё. Они тотчас смыкались, словно разумные, пытающиеся уловить Барру сущности, но тигр ещё одним прыжком одолел очередной распахнувшийся прямо перед ним провал, и туманный купол остался позади.
На него обрушилась лавина запахов, звуков, огней, лавина стремительной силы, здесь завитой причудливыми узорами; за пределами серой завесы она всё уничтожала, тут, напротив, творила, поддерживала. Перед тигром вновь расстилалась твердь, здесь была привычная тяга, как в большинстве миров; здесь было небо, но словно бы рассечённое, смотрящее на Барру исполинским многофасеточным взглядом быстрокрылой стрекозы. Где-то небо заливала тьма, где-то полыхали нестерпимо-яркие светила; где-то расправляли дивные крылья огненные птицы-фениксы; где-то свивали кольца золотые драконы, где-то устремлялись с высот белокрылые орлы.
А впереди… впереди кипела битва, и тигр знал – это её запах, её кровь достигли его ноздрей. Где-то там, среди множества незримых следов, плутал след хозяйки. Её следовало отыскать, немедленно.
Тигр не знал и не мог объяснить, как и почему это понимал; однако не сомневался ни на йоту – скоро здесь ничего не останется, ничего воплощённого, ничего, что сможет дышать и жить. И хозяйки не станет тоже, а этого допустить он не мог. Нет, нет, это невозможно, нельзя, никак!..
Впереди лился дневной свет; справа лежали сумерки, а слева – глубокая ночь. Какие-то крылатые твари пронеслись над тигром, перекликаясь пронзительно и режуще; в них был страх, несмотря на всю свирепость и жажду убийства.
Барра много встречал подобных чудищ; если такие удирают без оглядки, ясно, что впереди – пожар, пылают леса и заросли, и негде укрыться, кроме как в небесах.
Вздымаются впереди стволы векового леса, пахнет водой, гнилью, хвоей, папоротником – тигр бывал в таких мирах. Он не знает слов «гниль», или «хвоя», или «папоротник», но они ему и не нужны.
Из тьмы справа доносится жуткий рёв и тотчас – отчаянные крики. Ужас, боль, там сейчас гуляет смерть, смерть кошмарная и мучительная, но тигр даже не поворачивает головы. Хозяйки там нет, а драться он станет, лишь если ему преградят дорогу к ней.
Перед ним лес, а в небе над вершинами, в радостном и светлом сиянии, в голубой лазури, сталкиваются и вновь разлетаются двое – белый орёл и золотой дракон.
Барра ощущает толчки силы, они катятся с небес подобно волнам, и тигр, магическое существо, впитывает их, жадно окунается в них, это словно прохладная влага в жаркий полдень, когда не отыскать и самой короткой тени.
Вперёд!..
Из сумерек справа доносится хлопанье множества крыл, гортанные вскрики, и снова – крики, крики, крики. Кто-то собирает там кровавую жатву.
Лес. Мшистые стволы, хвоя под лапами, звон насекомых, запахи мелкой добычи; но Барра знает, что всё это лишь игра силы. Могучие тёмные ели есть лишь призраки в потоке магии, ничего больше.
Где-то тут рядом хозяйка.
К её запаху примешиваются иные, Барра их знает – минотавры. Знает и не любит.
Зачем хозяйке эти тупые быки, если у неё есть Барра?
Лес становится всё гуще, а в высоте хлопают вновь бесчисленные крыла. Летят, бьют воздух, всё ближе и ближе, и вместе с ними летят несдерживаемая злоба и неутолимый голод.
Голод, что терзает только мёртвых.
Скорее, Барра, скорее!.. Хозяйка прошла здесь совсем недавно. А эти твари даже быстрее тебя!..
Стволы вокруг вдруг начинают угрожающе скрипеть и раскачиваться. Кто-то, быть может, сказал бы, что за них взялась незримая длань какого-то исполина, но тигр Барра таких вещей не знает. Он просто мчится, растягиваясь в невероятных прыжках, белой молнией сквозь предательский лесной сумрак. За ним рушатся деревья, словно тут бушует настоящий ураган, рушатся и рассыпаются призрачной пылью – они больше не нужны…
Небо над тигром темнеет, бесчисленные крылья закрывают светило, слитное кожистое хлопанье, резкие, дикие, ни на что не похожие вскрики – стая летит на охоту.
Всё, лес позади, – вернее, позади плещущиеся волны серого тумана, вздымающиеся и вновь опадающие. Перед тигром только узкая тропка тверди, а впереди, на крошечном пятачке суши, сгрудилось сколько-то минотавров, и среди них – хозяйка.
В небе кружит чёрная воронка гигантского живого смерча – крылатые создания вьются над поневоле сбившимися в кучку минотаврами. Кто-то из них вскинул оружие, но Барра знает, что это уже не поможет. Ничего не поможет, кроме его быстроты.
Вьющиеся бестии больше всего напоминали огромные пасти, к которым для чего-то приделаны короткие крылья, как у летучих мышей. Они кружатся всё быстрее, быстрее, набирают скорость – и обрушиваются вниз сплошной лавиной.
Барра сорвался с места, распластался над тропой; она тоже рушилась и исчезала, всё «реальное» перестало быть нужным.
Тигр не знает высоких слов. Зато он знает, что хозяйку надо спасти, и не «любой ценой» – а просто спасти.
Тигр не знает множества слов, зато он знает, что такое любовь.
Райна
…После той твари Дальних всё пошло как-то совсем скверно. Минотавры схватились с «троллем, что под мостом», и громадное большинство их там и осталось. Битва длилась и длилась, и Райна готова была поклясться, что мёртвые, пронзённые костяными крюками твари, минотавры поднимались вновь, снова кидаясь в безнадёжную схватку.
Сейчас Деве Битв казалось – она всем существом своим ощущает отчаяние и ярость бойцов, их боль, предсмертный ужас, трепет последней агонии; и внезапное возвращение, новые силы, новая попытка, оборачивающаяся лишь новой болью.
И всё это становилось силой, исторгаемой у сражавшихся.
Их душам некуда было уходить, и они оставались прикованы к телам.
И продолжали биться.
– Оставь их, звездноокая, – прохрипел минотавр Барх, кого валькирия с немалым трудом вытащила из побоища под мостом. – Оставь, это ренраз!
– «Ренраз»?
– Судьба, звездноокая. Оставь их своей судьбе, а нас веди дальше.
«Веди дальше», легко сказать! Куда тут вести, в сплошной мгле, среди обманных и лживых видений?
– Гляди, доблестная!
Туман волновался, завесы его расходились, перед Райной и минотаврами поднимались мрачные вершины древнего елового бора.
«Ты победила, Дева Битвы. А теперь пора, возвращайся, первый из Кругов Земных тобою пройден. Ступай по тропе смело, велик и страшен Железный Лес, и придётся тебе в него ещё вернуться…» – припомнила Райна сказанные ей слова.
Что ж, круг второй, надо понимать.
– Железный Лес, братья! – Она вскинула меч. – Железный Лес, его надо пройти.
Никто из её воинов не спросил, зачем.
Узкая тропа вилась меж вековых стволов. Лес недобро молчал, лишь где-то высоко в вершинах перекликались мрачные голоса.
Минотавры озирались да крепче стискивали оружие. Однако даже здесь, в непривычной для них чаще, ловко сбили ряды, сдвинули щиты, у кого они оставались после схватки с троллем у моста. Барх, лишившийся одного рога, вышагивал рядом с валькирией.
– Звездноокая… – понизил он голос. – Есть ли выход отсюда?
– Не ведаю, храбрый Барх. Знаю лишь, что сражаться надлежит так, чтобы оказаться достойной песен и саг. Даже если их некому будет рассказать.
– Но кто теперь враг?
– Любой, кто преградит нам путь.
…Сперва всё шло хорошо. Выскочила мохнатая шестирукая тварь, замолотила кулачищами – Барх и остальные смели её с тропы прежде, чем Райна успела вскинуть меч. Повалилось поперёк дороги дерево, прямо в лица полетели колючие стрелы каких-то горбунов-пигмеев – минотавры мигом составили щиты «черепахой» и взяли преграду штурмом, деловито растоптав писклявых нападавших.
Отряд валькирии приободрился, дружно топал по мягкой лесной дорожке; Барх даже затянул боевую песню, мол, нечего нам таиться, пусть все видят, кто идёт!
Второй круг, думала Райна. Второй круг.
Прорицание вёльвы имело три части. В первой – пророчилась гибель старым асам, в том числе и Отцу Богов, Старому Хрофту… её отцу. Во второй – в бой вступало молодое поколение, дети богов, повергая рано торжествующих победу убийц. И в третьей – мир погибал, несмотря ни на что, ибо вспыхивало и сгорало мировое древо, рушился небесный свод, а земля погружалась в бездонное море.
Если так, то второй круг должен стать нашей победой. Мы потеряли многих и многих в той схватке у моста; немногие уцелевшие должны были отомстить убийцам, неважно, в какую телесную форму им будет благоугодно облечься.
После горбатых карликов вновь наступило затишье. Минотавры, как могли, перевязали своих, раненных короткими и тонкими, но очень острыми стрелами – хоть никто заметно не пострадал; затопали дальше.
И, сами того не ожидая, вдруг оказались на открытом месте.
А за спиной, в небесах над верхушками леса, столь же внезапно захлопали бесчисленные тёмные крылья.
Трогвар
Обычно, когда ведёшь в бой армию полудемонов, нет нужды заботиться об их боевом духе. Эти твари ненавидят всё и вся, включая своего непосредственного командира. Крылатому Псу, Трогвару, соратнику самого Восставшего, достались не просто полудемоны, но стражи великой вивлиофики владыки Ракота, и, как оказалось, полудемоны сколько-то образованные.
Дух Познания каким-то образом извлёк их из времён, когда ещё не пала Тёмная Цитадель, так что сотник Храбах с упоением повествовал Крылатому Псу о славных победах легионов Тьмы – «при Золотом Холме, при Песчаных Демонах, при Потухших Звёздах»; не только о тех, где командовал сам Трогвар, но и об иных – о великой засаде в Межреальности, когда рати Тьмы окружили и уничтожили целую эльфийскую армаду, сумевшую выйти в Междумирье на громадных кораблях, движимых сильнейшей магией; о том, как много дней держался дотла выжженный светлыми ратями никому не ведомый мирок, превратившийся в настоящую мясорубку – он притягивал к себе все тропы, какие только могли проложить слуги Ямерта. Владыка Ракот создал здесь «чёрный аттрактор», завязав и заплетя пути так, что воинства светлых долго бились в каменные бастионы, пока наконец рати Восставшего не «отступили в полном порядке», на прощание взорвав укрепления, подземелья и донжоны, похоронившие под собой «неисчислимые множества коварных врагов».
Сотник Храбах рассказывал живо и образно, правда, слишком уж увлекаясь эпитетами в превосходных степенях.
Он рассказывал, а потом вдруг умолк на полуслове. И остальные полудемоны умолкли также, потому что в этот миг всех и каждого достигла беззвучная команда «вперёд!».
Разворачивались кожистые крылья, бойцы Трогвара тяжело отрывались от здешней тверди.
«Лети прямо. Повергай всех, кто преградит тебе путь».
«И всё? – мелькнуло у Крылатого Пса. – Владыка Ракот доверял нам куда более сложное!»
«Ты не представляешь, что именно тебе предстоит совершить».
«Что именно, великий? Отдай настоящий приказ!»
«Ты всё увидишь сам и примешь решение. Иначе ничего не получится. Куклы здесь не нужны».
Голос Золотого Дракона, холодный, бесстрастный, звучал в его ушах, отдаваясь неприятной болью.
«Вперёд».
Стены тумана поднимались справа и слева, отрезая отряд от остальных частей воинства великого Орлангура, указывая путь – именно что вперёд и только вперёд.
Крылья самого Трогвара мерно трудились, ветры магии несли вперёд массивное тело. Сотник Храбах не отставал. Крокодилья пасть приоткрыта, щит наготове, копьё наперевес.
Сила выделывала тут странные фокусы, да и время тоже. Может, кто другой бы и не почувствовал, но не Крылатый Пёс – он помнил это жуткое ощущение, когда проваливался в открытую владыкой Ракотом бездну, и подземный огонь терзал его смертную человеческую плоть.
Вот и сейчас с ним творилось нечто подобное. Время словно перестало существовать.
…Первую преграду они смели играючи, хотя и с некоторым смущением. Орды пошатывающихся скелетов брели, волоча за собой ржавое оружие; неуклюжие и не опасные для крылатых созданий, они, тем не менее, для Храбаха и остальных были явно воинами владыки Ракота.
– Вожатый?..
– Это не наши!.. Это обман Ямерта!.. Атакуй, сотник! – проревел Трогвар, складывая крылья.
В сомнениях или без, но демоны выполнили приказ. Длинные копья ударили, срывая черепа, ломая рёбра и позвонки. Миг – и твердь оказалась вся усеяна слабо шевелящимися костяками; правда, они упрямо пытались подняться, иные, вслепую шаря вокруг руками, тщились подобрать сбитые с плеч черепа.
Разве это враг? Это те самые куклы, о которых говорил Золотой Дракон, – так, ощутить вкус боя. Воинство Трогвара пронеслось над покрытым костями полем; впереди вздымались угрюмые вершины леса, и поднявшиеся ещё выше стены тумана оставляли один-единственный путь. Конечно, можно было свернуть, но волю Дракон выразил более, чем чётко.
Впереди над лесом вдруг взвилась тёмная стая каких-то летучих существ, крупных, с доброго волка. Суматошно колотя воздух, они помчались прочь, словно избегая схватки с демонами Трогвара.
Твари эти ничем не угрожали его отряду, можно лететь дальше, но отчего-то Крылатый Пёс решил последовать за ними. Врагов тут пока не просматривалось, а этакая стая… едва ли она столь дружно снялась с насиженного места и едва ли кого-то всерьёз испугалась. Почуяли добычу? Врага? Всё лучше, чем просто тянуть над мрачным лесом в ожидании непонятно чего.
Вот он, край глухой пущи; выбегает из неё узкая тропка, катится меж невысокими холмами, поросшими густым кустарником. Острые тёмно-зелёные листья – Трогвару показалось, он узнаёт растительность с южной оконечности полуострова в Эвиале, где стоял город Ордос с его магической академией.
И вот там, среди кустов, застыла кучка странных созданий – высокие, мощные, с бычьими головами. Минотавры!..
Странная раса. Иные племена их служили владыке Ракоту; иные встали на сторону Ямерта и его присных. Единства среди них так и не составилось, каждый род следовал собственной воле.
Среди высоченных минотавров мелькнула стройная фигура, чуть пониже, не столь коренастая и крепкая, в облившей тело броне.
«Пришло время, – сухо сказал Дракон. – Враг перед тобой. Повергни его!»
«Они не преграждают нам путь, – возразил Трогвар. – Мы можем лететь и дальше!..»
«Пришло время», – повторил Дух Познания и исчез.
Крылатый Пёс подчинился.
– Атакуем! – он сложил крылья, камнем падая вниз.
Óдин
Туман сомкнулся за спинами Старого Хрофта и его названого племянника, волка Фенрира. Все звуки умерли, навалилась тяжкая тишина, грохот сражения исчез, словно никогда и не было.
– Куда теперь, дядя?
– Прямо. – Отец Дружин вскинул молот, составлявшие его молнии змеились, как живые. – Никуда не сворачивая. Теперь это уже не имеет значения. Битва сама найдёт нас.
– Великан Сурт…
– Забудь о нём, волк. То, что осталось сзади, – так, ничего не значащая потасовка. Я думаю, Силы Мира извлекают мощь из этого жертвоприношения, иначе зачем всё это учинять?
Под ногами сухо хрустела земля. Безжизненная, твердь эта, собственно, не была даже землёй – здесь ничто не росло, не бегало, не ползало, не порхало. Перед Древним Богом и его волком лежал широкий коридор меж серых туманных стен, истинная дорога в никуда.
– Они заставят нас биться друг с другом, – тоскливо сказал сын Локи. – Они забрали всё, что мы могли дать им живыми, и теперь ждут, чтобы забрать всё у мёртвых.
– Из тебя, племянник, вышел бы отличный скальд, – ухмыльнулся Отец Дружин, но Фенрир лишь потряс мохнатой головой.
– Я бы хотел уметь оборачиваться человеком. Почему у моего отца мы получились такими, дядя? В чём наша вина?.. Может, породившая нас прокляла и меня, и Йорма, и Хель ещё в собственном чреве?
– Нашёл время и место, – буркнул Старый Хрофт.
Туман поднимался всё выше и выше, колыхался, неяркий свет царил вокруг – свет не-жизни и не-смерти.
– Ни есть не хочу, ни пить, – сказал волк. – Такого не бывало, дядя. Даже когда я сидел на привязи, и жажду мою утоляла магия, я всё равно её чувствовал. А теперь – ничего.
– Время стоит, – отозвался хозяин Асгарда.
– Всё стоит. Ждёт. Я чую, великий Óдин, – почти торжественно провозгласил Фенрир. – Большинство тех, что явились сюда вместе с нами, уже расстались с жизнями. Души их заперты тут вместе с нами и долго не могут покинуть тела, отчего и кажется, что мёртвые встают, чтобы драться вновь… Как ты сказал – «им нет смерти». На самом деле есть. Только она коварна и бесчестна.
Старый Хрофт даже приостановился, недоумённо глядя на спутника.
– Одиночество поневоле делает философом, дядя, – печально ответил волк, перехватив взгляд старшего аса.
– Никогда б не подумал, что ты способен философствовать, племянник. Но с чего ты взял, что бьющиеся здесь-таки умирают? Мы видели совсем иное.
– Чую. – Волк запрокинул голову, принюхался. – Сколько-то раз их души возвращаются, да. Ударившись о преграду, одолеть которую не в силах.
– И всё это ты чуешь?
– Дым от того чёрного великана. – Фенрир всё втягивал ноздрями недвижный воздух. – Он поднялся высоко, но не рассеялся. Достиг незримого нам свода и потёк обратно, словно утратив порыв. Так и души, дядя. Взмывают, бьются о клетку и падают вниз.
– Так, выходит, они и не погибнут, верно?
– Погибнут, дядя. Возвращаясь, душа отдаёт часть силы. Потом ещё, ещё и ещё. До тех пор, пока от неё не останется совсем ничего. Всё достанется тем, кто запер нас здесь.
Старый Хрофт лишь изумлённо покачал головой.
– А теперь будь готов. – Волк резко присел, нагнул шею, ощетинился.
Туман впереди сошёлся на миг, а когда расступился, там стояла фигура в золотистых доспехах, в высоком шлеме с гребнем. Звякнуло откинутое забрало.
– Привет тебе, Отец Богов, владыка Асгарда. Привет тебе на поистине последней битве.
– Привет и тебе, Гулльвейг, Мать Ведьм. Зачем ты пришла? Хозяин погнал? Для чего? Ему, я думаю, и так всё видно.
– Он оказывает тебе честь, Отец Богов, – возразила Гулльвейг. – Тебе, волку и мне. Он сам будет следить за этой схваткой.
– Тогда что мы теряем время? – прорычал Фенрир. Глаза его горели, с клыков капала слюна – истинный Зверь Рагнарёка, да и только. – Пусть враг окажет себя! И пусть это будет не та подделка, не то чучело, что мы повергли совсем недавно!
– Враг будет. – Гулльвейг протянула руку, словно приглашая полюбоваться. – Воззри, Отец Дружин.
Серые стены опадали, втягивались в здешнюю твердь. Открывались бесконечные ряды мрачных столетних елей, густая поросль их застыла, подобно войску.
– Железный Лес. – Старый Хрофт поудобнее перехватил молот. – Обиталище великанш и ведьм. Где-то тут ты и родился, племянник. Что ж, идём. Раз уж сегодня время таких встреч.
Гулльвейг легко шагала рядом с ними, словно броня на ней ничего не весила.
– Кого ты приготовила нам? Уж не саму ли Ангрбоду, мать Волка, Змея и Хель?
Фенрир глухо зарычал.
Шаг, другой – и вот уже никаких следов тумана, низкие серые облака затягивают небо, но это уже самые обычные облака. Железный Лес недобро молчит, однако он не совсем безмолвен – что-то хрустнет, что-то стукнет, перекликнутся в отдалении мрачные голоса неведомых птиц.
Тропа повернула, выведя к широкому оврагу, с бегущим по дну ручейком среди зарослей папоротника. Через овраг перекинуто замшелое бревно, а на другой стороне…
Волк даже не зарычал, он захрипел в ярости.
Потому что там, на противоположном краю, стояла женская фигура – половина тела ала, словно сырое мясо, и половина – мертво-синюшного цвета. Длинные чёрные волосы спускаются на плечи. Прямо смотрят бесцветные глаза.
– Сестра Хель.
– Брат Фенрир, – откликнулась она.
– Этого не было в пророчествах!
– Меня в них вообще не было, – согласилась владычица царства мёртвых. – Но сегодня такой день, что пророчества должны исполняться, неважно, поминают они тебя или нет. Ты готов, Волк?
– К чему я должен быть готов? – оскалился сын Локи. – Зачем ты вообще здесь, сестра?
– Затем, – грустно сказала Хель, – что мертвецов, как и встарь, прибирать, кроме меня, некому. А мертвецы здесь почти все. Если бы не воля Третьей Силы, тут давно остались бы только Древние Боги, такие, как мы, кого затянуло в этот пузырь.
– Не ведаю, о чём ты, – прорычал Фенрир. – Отойди, сестра. Не много было меж нами любви, но кровь для меня священна. Отойди и не пытайся помешать владыке Асгарда.
– Я помогаю, – вздохнула владычица царства мёртвых. – Помогаю себе, вам, всему сущему.
– Пустые слова! – оскалился волк. – Отойди, я сказал!
– Спокойно, племянник. – Старый Хрофт выступил вперёд. – Племянница, в страшный день Боргильдовой битвы ты исполнила данную мне клятву. Вышла на бой, вывела своё воинство. И – погибла. Дай же теперь пройти, не заставляй меня поднимать на тебя оружие, племянница.
– Во мне нет твоей крови, Ас Воронов, – возразила Хель. – Мой отец – твой названый брат. А здесь я для того, чтобы прибрать тебя, владыка Асгарда, как только исполнятся пророчества.
– Какие ещё пророчества? – Старый Хрофт шагнул на бревно. – День Рагнарёка так и не наступил. Дважды я думал, что он приходит, и дважды ошибался. Сперва – в канун Боргильдовой битвы, и вот сейчас. Нет никаких пророчеств, дочь моего названого брата, уж коль тебе так угодно себя называть. Есть просто бой, и надо победить. Уйди с дороги, предупреждаю в последний раз.
– Не могу, – Хель развела руками. – Я здесь, чтобы исполнить положенное – прибрать мертвецов. Что станется потом со мной и с ними – не ведаю. Но таково условие…
– Чьё?
– Сил, устроивших всё это, конечно же.
– Условие чего?
Хель понурилась, уродливо-длинные руки её бессильно упали вдоль нелепого великанского тела.
– Что я смогу увидеть своего мужа, Нарви. Хотя бы один раз – перед самым концом. А конец ждёт всех, кто оказался здесь и сейчас, Ас Воронов. Поэтому нет смысла – нет смысла ни в чём. Но я хочу увидеть Нарви.
Старый Хрофт пожал по-прежнему могучими плечами.
– Тогда дело решит поединок, Хель.
– Ты не понял, Древний. Поединка не будет. Сражаться с тобой придётся вот ему, – и дочь Локи указала на Фенрира. – Мой брат должен исполнить то, за чем пришёл в этот мир.
– Что?! – зарычал волк. – Не бывать этому!.. Безумная вёльва опилась настойки из мухоморов, вот и вещала невесть что!..
– Ты знаешь, что не опилась, – кротко ответила Хель. – Просто свела всё вместе. Исполни своё предназначение, брат!
– Моё предназначение, – не поддался Фенрир, – помогать великому Óдину, Владыке Асгарда, носителю Гунгнира, Отцу Дружин и Асу Воронов. Я больше не верю пророчествам, сестра. И тебе нет нужды в них верить – встань рядом с нами, это будет славная битва!..
Хель едва заметно улыбнулась – печально, кротко, совсем не как полагалось кошмарной владычице царства мёртвых.
– Здесь не с кем сражаться, маленький брат. Те, кто нас сюда загнал – до них не дотянуться. Мы можем лишь исполнить своё предназначение. Отдать силу тем, в чьей власти ею распорядиться.
Волк взревел – именно взревел, словно разом сотня боевых рогов. Глотка его извергла поистине невозможный для простого зверя звук, тело взмыло, перечеркнуло пространство над оврагом – словно серое копьё мелькнуло. Лапы ударили Хель в грудь, дочь Локи отбросило; Фенрир навис над ней, распахнул пасть, готовый перегрызть горло.
Старый Хрофт вступил на скользкое бревно.
Это место пыталось притвориться обычной землёй, с лесами и оврагами, чащами и ручьями; но истинный Железный Лес был настоящим, живым лесом, хоть и мрачным, и жутким.
Гулльвейг, доселе застывшая недвижным изваянием, вдруг оказалась у него за спиной. Скрипнула броня, Отец Дружин ощутил пришедшую в движение силу.
Он успел повернуться, успел даже размахнуться сотканным из молний молотом; но Мать Ведьм всё равно оказалась быстрее. Её собственный клинок мелькнул, рубанул вкось, и покрытый мхом ствол рухнул вниз.
Разом и Хель извернулась, голыми руками вцепилась в шею волка; чудовищные челюсти Фенрира сошлись на горле Хель, но из-под клыков брызнула чёрная гниль, а не кровь.
Волк поперхнулся, захрипел, а из ран на шее Хель поднимались тёмно-серые дымные струйки, словно змеи, опутывали сына Локи, норовили вползти в уши, вцепиться в глаза, и волк, взвыв от боли, отскочил, яростно тряся головой, сбрасывая призрачных пресмыкающихся.
Хель поднималась, но не как живое существо, пусть и владычица царства мёртвых; нет, её словно поднимали за незримые ниточки, точно куклу-марионетку. Из оставленных клыками Фенрира рваных ран сочился серый дым, вился кольцами; словно живой, слагался в змеевидные жгуты, раскачивающие бесчисленными головами.
Волк не сдавался. Сбросив и растоптав последнюю из вцепившихся змей, он вновь изготовился к прыжку – пока Старый Хрофт карабкался вверх по глинистому и скользкому склону.
Проклятая ведьма, предала-таки. Ударила в спину!..
«А не надо было оставлять её за плечами!..»
Вся пропитанная водой, словно после только что прошедшего ливня, земля предательски разъезжалась под ногами. Зацепиться было не за что, и Древний Бог барахтался на дне оврага, словно подгулявший мастеровой после ярмарки где-нибудь в Бирке или Хедебю.
– Прости, великий бог, – раздалось позади. – Но Хель права – нам осталось исполнить последнее своё предназначение.
Бело-голубоватые молнии, составлявшие бестелесный молот в руке Старого Хрофта, яростно шипели и плевались искрами, словно и в самом деле придя в бешенство. Отец Дружин размахнулся – и метнул оружие так же, как метал в своё время Тор, его сын.
Гулльвейг успела вскинуть клинок, пытаясь защититься – молот ударил прямо в неё, смял, отбросил вместе с мечом, и Мать Ведьм рухнула бесформенной грудой искорёженного железа, словно и не прикрывали доспехи живой плоти.
Старый Хрофт поднял руку и ничуть не удивился, когда молот послушно вернулся ему в ладонь. Остро и свежо пахло грозой.
Наверху, где только что раздавалось яростное рычание Фенрира, всё внезапно смолкло. Отец Дружин с размаху всадил молот в скользкий откос, подтянулся, перехватил, уцепился за какой-то корень – и оказался нос к носу с волком.
Фенрир молча глядел на Старого Хрофта. Из пасти его лениво тянулись вниз, свиваясь причудливыми кольцами, струйки густо-серого дыма.
Хель замерла на одном колене, правая рука пытается зажать раны на шее; из-под ладоней тоже сочится серый дым, такой же, как и из пасти волка.
Фенрир глухо заворчал.
Отец Дружин одним рывком вздёрнул себя на край оврага, поспешно отступил от склона.
– Сделала своё черное дело, Хель? Сумела зачаровать собственного брата? Чтобы только исполнилось бы пророчество? Но как насчёт второй его части – да, Волк должен сразить Отца Богов, но и сам пасть от руки моего сына, Видара? Волка вижу. Отец Богов тоже тут. Где Видар? А иначе какое-то странное пророчество!..
Шерсть на хребте Фенрира встала дыбом. Из пасти продолжали течь струйки дыма – вместо положенной слюны.
– Неважно, Ас Воронов. – Хель с трудом удерживалась, чтобы не рухнуть. – Я получу то, что хотела, пусть и перед самым концом. Он обещал, а он никогда не нарушает данного слова.
– Ты умираешь, Хель.
– Умираю, да. Но я уйду последней, закрыв глаза Нарви. И взмолюсь всем светлым, что было во мне, чтобы великий план тех, кто свёл всех нас здесь, исполнился бы в точности.
Волк рычал всё громче, но прыгнуть никак не решался.
– Немного стоят твои пророчества, дщерь Локи, если для их исполнения нужно одурманить и заколдовать исполнителя.
– Это… чтобы… тебе было легче, Отец Богов, – выдохнула Хель. Её дрожащая рука бессильно соскользнула, открывая зияющую рану, оставленную зубами волка – та словно стала ещё больше, дыра расползалась, плоть истлевала на глазах, распадаясь тем самым тёмно-серым дымком. Потянуло гноем, гниением, распадом.
– Ты умираешь сама, владычица мёртвых, – жёстко молвил Старый Хрофт. – Какой тебе Нарви?.. Смотри, тело твоё…
– Тело это… – теперь уже из губ дочери бога огня тянулись струйки тёмного тумана. – Тело это исполнило предназначение. Оно дождётся… окончания вашего поединка. Фенрир! Исполни, что должен!..
Волк наконец поднял голову. Взглянул на замершего Отца Дружин.
– Племянник, ты не должен!..
Фенрир внезапно улыбнулся – за миг до того, как зашёлся в кашле, извергая из глотки потоки дыма, словно запыхавшийся дракон.
