Ники Сью
Ты – Моя ошибка
Глава 7 – Никита
Я так и знал, что переехать к отцу – плохая затея. Чувствовал нутром, каждой клеточкой, и все равно пошел напролом и притащился в его дом. Мне казалось, наши отношения в последнее время стали теплее, если так, конечно, можно вообще выразиться. Мы просто мирно сосуществовали, подобно двум планетам в одной галактике. Не трогали друг друга, проходили мимо, скромно кивнув головой в знак приветствия, не ели за одним столом, и, в целом, практически не общались. Редко созванивались, разговоры выходили сухими, с паузами и обоюдным желанием поскорее закончить эту семейную комедию.
Отец никогда не любил меня, я это знал так же четко, как и то, что утром за окном встает солнце, а ночью на небе появляются звезды. В детстве я еще как-то старался завоевать его внимание, демонстрировал свои достижения, пытался ублажать, а потом забил. Ему плевать, значит, и мне плевать. Он всегда винил меня в смерти матери. Если бы она не забеременела мной – не умерла бы при родах, так старик говорил, когда припадал к бутылке. И время вроде шло, и мир менялся, и сын его рос, а он как будто остался в том месяце, когда гроб с его любимой женщиной закопали в сырую землю. Мать умерла и забрала с собой мой шанс на отцовскую любовь.
Некоторые события из детства я помню, как сейчас: ранняя весна, с еще прохладным ветерком, мне пять лет, полон мечтаний о прекрасном, мать его, будущем. Приехал из садика с охранником, выскочил из кожаного салона крузака, и помчался к отцу на всех парах. В руках поделка из спичек, сам смастерил. Меня тогда такая гордость переполняла: никто не смог, а я ковырялся до последнего, пока не сделал. Воспитательница перед всеми родителями похвалила, но так как папа за мной никогда не заезжал сам, я хотел лично ему похвастаться.
Вот только отец не понял радости в глазах маленького дурачка. Подделку выбросил в урну, еще и на няньку наорал, что она не смотрит за мной. Хотя не это стало окончательным надломом в наших отношениях.
Во втором классе я сдал учителям мальчишек, которые за гаражами подожгли крысу. Где они только нашли ее – непонятно. И, как полагается по всем канонам, за это мне от них знатно досталось – темную устроили в туалете, хотели даже головой в сортир опустить, но не стали. Испугались, что мой батя потом нагнет их, он же важная шишка в городе. Правда, инцидент не прошел незамеченным и старика все-таки вызвали к директору. Юлили, пресмыкались, посоветовали со мной беседы провести.
Отец и провел.
Зашел ко мне в комнату, стащил с кровати и отлупил, как следует, ремнем: кожаным, с железными вставками. Лупил так, что у меня искры из глаз вылетали. Тогда я впервые разревелся, словно девчонка. Умолял остановиться его, жалобно выл, сжавшись в позе эмбриона. Я не понимал, за что он так со мной, ведь ничего плохого его сын не сделал, наоборот, пытался донести до взрослых, что у мелких с головой проблемы. Разве это нормально, поджигать живую крысу? Какая бы мерзкая она ни была, это живое существо, которому так же больно, страшно, и которое ждет от более сильного вида помощи.
– За что ты так со мной? – спросил я, икая то ли от боли, то ли эмоций, которые разрывали подобно гранатам мою душу.
Какое-то время он молча на меня взирал, сверлил взглядом не то чтобы равнодушия, нет, скорее презрения. Будто я сделал что-то отвратительное, и старику было за меня стыдно. Тогда мне казалось именно так.
– Ты хоть знаешь, как я любил твою мать?! – глухим басом произнес папа.
Тему про маму мы никогда не поднимали, она была под запретом. Старик и сам после ее смерти ни с кем не водился, будто его любимая женщина и не умирала вовсе. Он держал ее фотографию в рамке у кровати, заказывал цветы на ее день рождения, которые зачем-то привозили к нам домой, а не на кладбище, заставлял кухарку печь торт. И не какой-то, а вроде как мамин любимый. Все это попахивало шизофренией, но маленьким я этого не понимал. Мне, как любому ребенку, банально хотелось его внимания, любви, заботы. А отца кроме бизнеса больше ничего не интересовало.
– Если бы не ты, она была бы жива! Не могу на тебя смотреть, придушить охота, – выплюнул он мне в лицо, обрушив мрачную реальность, от которой, по идее, должен был беречь.
Затем молча развернулся и ушел. С того самого дня во мне сломалось все. Чувство вины росло, съедало, ломало до последней косточки. Я вдруг отчетливо ощутил – мама умерла из-за меня. Как я могу улыбаться и радоваться, когда ее нет? Когда я убил своим рождением женщину, которую никогда не смогу узнать?
А дальше все пошло по накатанной…
Я начал плохо себя вести в школе, влезать в драки, огрызаться. Меня били, и только в эти минуты приходило отупляющее чувство свободы. Казалось, когда появляются раны на теле, вина за смерть матери уменьшается. Хотя на самом деле она ни капли не уменьшалась, въелась в меня подобно раковой опухоли, от которой одно лекарство – дорога на тот свет.
Отец, конечно, не особо кайфовал от моего побитого вида, поэтому в четвертом классе отдал на борьбу, бокс, рукопашку. Я не учился толком, зато дрался отменно. Лишь когда оказывался на матах или на ринге, мог нормально дышать.
В средних классах начался пубертат, как и у любого подростка. Мы с батей ругались почти каждый час. Я его люто раздражал то ли физиономией своей, в которой он видел мать, то ли выходками. Плюс на меня жаловались учителя и родители детей, потому что я постоянно срывал уроки. Учеба меня не интересовала, книги тоже. В дневнике кроме красных надписей и двоек ничего не было.
Однако так продолжалось не долго. В шестом классе нам поставили нового классного руководителя, пожалуй, она была единственной, кто пытался со мной разговаривать, слушать меня, понимать. Сперва это жутко раздражало, но потом я как-то проникся к пожилой тетке. Стал с удовольствием посещать на уроки литературы и русского, которые она вела. Даже приносил учебники с тетрадками, записывал с доски и не ерничал на уроках.
Помню, пацаны подложили Гале – так мы называли Галину Александровну – кнопок на стул. Она не увидела, по простоте душевной веря, что дети ее хорошие, добрые ребята, и села на него. После уроков я от души накостылял одноклассникам и заставил извиниться. С тех пор классную больше никто не трогал. Побаивались.
Галя, кстати, привила мне любовь к книгам. Каким-то чудом я улучшил оценки, заинтересовался учебой. Домашку делал регулярно, прогуливал реже. Нет, в идеального молодца не превратился, на меня так же продолжали жаловаться, но уже меньше.
Когда выпустился из школы, Александровна даже заплакала. Подошла, обняла меня, словно любимого внука, по волосам погладила.
– Ты – мой лучший ученик, Никиточка, – произнесла она, да так тепло, что самому вдруг захотелось пустить слезу. Никто и никогда не вел себя со мной настолько заботливо и учтиво, как эта пожилая женщина.
На первом курсе батя подарил мне двушку в элитной новостройке. Понял видимо, что жить нам вместе сложно, мы будто перекрывали друг другу кислород. Хотя я и так частенько не возвращался домой, ночевал либо у одноразовых подружек, либо у друзей.
Был еще третий вариант – засыпал в машине на окраине города. Просто останавливался там, где вид красивый и смотрел на огни ночного города, на мрачные серые здания, на то, как небо медленно затягивает черное полотно. Был ли я в те минуты счастлив? Сложно сказать. Я, в принципе, не особо понимаю значение этого мягкого слова «счастье». Для меня оно за гранью невозможного.
В квартиру я все-таки переехал, но спокойные дни закончились быстро, когда этажом выше заехала молодая пара. Они благополучно сломали все, включая мою мирную жизнь. Устроили потоп, потом, конечно, прибежали, оправдывались, извинялись, денег предлагали. Пришлось вызвать строителей, а самому съехать. По глупости я с чемоданом приехал в отчий дом, непонятно зачем и непонятно почему. Нет бы снять номер в отеле или квартиру для временной дислокации, проблем с карманными деньгами у меня так-то никогда не было, потому что отец выделил золотую карту, которую стабильно пополнял, да и сам я на боях без правил срубал неплохие суммы. Хотя второе реже – в последнее время подзавязал таскаться туда.
Батя переезд принял без особого трепета и радости. Сказал сухо: «Твоя комната всегда свободна». А потом пошло-поехало…
– Какого черта ты ходишь в одних трусах по дому? У меня важные люди!
– Так я, может, для тебя стараюсь, – я откровенно веселился, вспоминая, как покраснела тетка, с которой они подписывали документы.
– Недоносок! Все еще ветер в голове?
Это был первый раз. Я тогда спустил ругательство на тормозах, отец, судя по всему, тоже. Обычно мы ссорились громко и долго, а тут спокойно разошлись по своим углам.
Во второй раз я перебрал, что есть, то есть. Был в кабаке, нашел там девушку и благополучно с ней повеселился, а потом пьяный поехал домой. Ну и промазал малек, когда парковался. Влетел в мерс очередного важного дяди. Старик, конечно, откупился, в этом он был профи. Особые условия тому пообещал по контракту, зато на утро орал на меня так, что стены едва не рухнули.
Я еще поглядывал на них и думал: вот было бы забавно, если бы этот волшебный замок реально развалился. Сыпался бы медленно, по кусочкам, оставляя после себя осколки, которые со временем превратятся в пыль. Эта фантазия так позабавила, что я невольно усмехнулся.
– Смешно тебе, подонок? Ни стыда, ни совести! – стальным тоном процедил старик, и с размаху заехал мне по лицу. В тринадцать я бы может упал, вот только тренировки позволили накачать пресс, дали мускулы, а частые драки развили стойкость. Я давно вырос из возраста, когда кулак в состоянии чему-то научить.
Третья стычка случилась у нас из-за моего колкого языка. Соглашусь, тут я немного облажался. К отцу на встречу пришла молодая девушка, такая вся при формах, которые любой нормальный мужик будет рад потрогать, в деловом белом костюмчике. Она сидела с идеально ровной спиной, грациозно скрестив ноги, словно барышня, окончившая институт благородных девиц. Золотистые кудри водопадом струились по ее худеньким плечам, а сама она то и дело поглядывала в документы.
– У тебя очередная встреча? – спросил я будничным тоном, когда проходил мимо гостиной, где отец с этой дамочкой расположились на кожаном диване.
– Да, так что иди, займись своими делами, – ответил он холодно.
Девица мазнула по мне оценивающим взглядом, будто мысленно выставляла галочки за каждый пункт моих внешних данных. Я к таким давно привык, и всегда точно знаю, что они означают: конкретно эта барышня хотела бы продолжить знакомство в более непринужденной обстановке со мной, а не с занудным стариком в лице моего отца.
И тут черт меня дернул проявить свою типичную манеру общения:
– Пап, как закончите, даму не отпускай. Двери в мою комнату открыты, буду ждать.
Она ничего не ответила, смутилась, видимо, отвернулась, прикусив губу. Зато отец посмотрел на меня взглядом, в котором читались трехэтажные маты и желание в очередной раз проехаться по моей физиономии. Там прямо большими буквами было выведено: как же ты достал. Признаю, в этой ситуации я действительно перегнул. Стоило дождаться завершения встречи и уже после предложить себя и свою спальню.
Махнув рукой на грозное выражение отца, я спокойно отправился к себе, подумав, что на этом тема закрыта. Однако уже через час батя сам явился ко мне и знатно прошелся по всем показателям, считай, откатал асфальтоукладчиком. Так обычная ссора переросла в серьезный скандал.
– Почему ты не можешь быть нормальным? его голос заполнил комнату, словно звон наковальни, которая с грохотом била по стенам, желая превратить их в мусор.
Почему-то в тот момент я мысленно отметил, что не помню, когда старик обращался ко мне по имени. Он вечно тыкал, но вот чтобы сказать «сын» или «Никита» – нет, такого не было, не припомню. Даже в детстве. Будто сами эти факты его удручали.
– Нормальность – понятие относительное. Мир вообще полон ненормальных людей. – Устало произнес я, прохрустев шеей.
– Тебе почти двадцать один, а ведешь себя… как дерьмо у моих ног! И из-за такого Наташа… – он осекся, а меня наоборот накрыло.
Грудь словно обожгло, а невидимые иглы обвили глотку. Я стиснул зубы и перевел взгляд на дубовые двери, распахнутые настежь. Проклятый волшебный замок, построенный из кучи бабок и ненависти. Прекрасное местечко за городом, где в воздухе поселился запах гнилья. Только непонятно, кто гнил здесь… Что за существа вообще должны жить в этом шикарном особняке?
– Ну, продолжай, – произнес я. – Мама умерла из-за такого дерьма, как я. Знаешь, пап, вот одного не понимаю: ты ж не дурак, чего же тогда не предохранялся? Так сильно хотелось завалить кого-нибудь?
– Ублюдок, – выругался отец.
Его рука поднялась вверх, но так и замерла в воздухе, не решаясь закончить начатое. Он прищурился, разглядывая мое лицо, а затем скривился, словно в самом деле увидел перед собой кусок дерьма. Обычно меня не задевало отношение старика, а тут неожиданно показалось, будто из меня выкачали весь кислород, до последней капли. Словно кто-то связал мои конечности веревкой, прицепил балласт к ногам и кинул ко дну, в надежде, что ненужная вещь наконец-то потонет. Находиться рядом с отцом стало настолько невыносимо, лучше бы он ударил меня, а не смотрел этим взглядом, который разрезает плоть на две части.
Я оттолкнул его, схватил с прикроватной тумбы ключи от машины и выбежал на улицу. Сел за руль и дал по газам, не замечая, как отметка на спидометре перевалила за сотку. Не думал ни о чем, ехал в неизвестность, прямо по пустой трассе. Не важно куда, главное не останавливаться. Минут через двадцать пульс замедлился, я успокоился и вырулил к обочине.
Опустив голову на руль, прошептал сквозь зубы:
– Ненавижу тебя, пап! Твою мать! Нет! Ненавижу себя! Сгореть бы где-нибудь, очистить мир от мусора, исполнить мечту папочки.
Ночевать в машине желания особо не было, зато хотелось выпить коньяка или рома, плевать чего, главное залить в себя алкоголь. Много, пока не отрублюсь. Или выкурить травки. Тоже неплохо, на пару часов отпустило бы. Я вытащил телефон и набрал Филу, но этот влюбленный муженек не ответил. Конечно, у него теперь любовь-морковь, радужные сны и вкусный завтрак по утрам. Но отдаю должное – Катя хорошая, без преувеличения.
В итоге вызвонил Егора Крюкова со второго курса, он в общаге жил. Планировали вместе отдохнуть, да только Крюкову в последний момент написала девушка. Еще один каблук. Он всучил мне ключи от комнаты, сказал, что сосед отчалил на выходные, и разрешил собрать народ, не жалко.
Человек я не особо компанейский, поэтому народ созывать не стал. Решил, что просто переночую, хоть общаги и ненавидел. У нашего универа они старые, богом забытые, холодные, а еще там вечно воняет какой-то фигней. Был разок у Егора в гостях и больше не ногой.
Припарковавшись в свободном кармане у входа в здание, я лениво забрел в корпус. Показал студенческий ворчливой бабке, которая зачитывалась каким-то романом с отвратительной обложкой. Она недоверчиво покосилась на меня, сверкнув золотыми зубами. Короче, мы явно не понравились друг другу.
Я завернул на лестничную площадку, не особо вслушиваясь в громкую музыку, эхом отскакивавшую от стен. Видимо, где-то устроили вечеринку. К музыке добавился еще запах табака, солений и выпивки. Я поморщился. Можно было заглянуть на огонек, с этим проблем никогда не возникало: хочу – прихожу, хочу – ухожу. Но настроение было такое, словно тупой иголкой пытаешься проткнуть дырку: бесполезно и бессмысленно.
До пятого этажа, где жил Егор, я не дошел, почему-то свернул на четвертом. Задумался видимо об отце, матери, о несостоявшейся семье. Сделал два шага в сторону коридора и остановился.
Увидел ее…
Глава 8 – Никита
У нее были светло-золотистые волосы, которые, кажется, переливались в темноте этого грязного коридора. Губы идеальной формы, слегка припухшие, бледно-алого цвета, наверняка сладкие. Ровный аккуратный носик, и глаза – голубые, напоминающие летнее небо, вдоль которого парят птицы-самолеты, оставляя бесконечно длинный след. Я почему-то подумал именно об этом, разглядывая глаза незнакомки. Хотя было в ней и что-то по-зимнему холодное, может взгляд, а может что-то еще, я толком не понял своих ощущений.
Зато сразу понял, что в туалете, у которого застыла девчонка, был ее парень и занимался он там явно не тем, чем положено, судя по женским стонам. Не долго думая, я подошел к незнакомке и предложил отомстить. Я не планировал уламывать Снежинку на одноразовый перепих, хотя она была симпатичной, с долей очарования, со своей изюминкой.
Девчонка сперва отказала, видимо, взыграли эмоции и прочее. Думал, плакать будет, а она с вызовом глянула на меня и неожиданно поменяла решение. Выбора особо не было, не в машину же к себе ее тащить, поэтому пришлось остановиться на комнате Егора. Я взял незнакомку за руку и повел за собой, предвкушая разрядку. Откуда-то и настроение для секса взялось, в штанах тесно стало от одной мысли, как буду раздевать, целовать девушку.
И ведь не ошибся, только стоило прильнуть к ее губам, провести пальцами вдоль бедер, дотронуться до груди, как я моментально возбудился. В голове словно осел туман, вдоль которого я брел и не желал идти по другой дороге, ведь в тумане была она – Снежинка, так я ее охарактеризовал для себя, имени-то не знал. Однако в момент икс девчонка издала то ли крик, то ли стон, и я все понял без слов – девственница. Это была подстава, потому что обычно я не сплю с невинными овечками. Это чревато последствиями в виде – «давай встречаться». Хотя девственницы не соглашаются с первым встречным прыгать в койку, они же все такие невинные цветочки, мечтающие о принцах. Но Снежинка меня удивила.
А когда она молча встала и ушла, сообщив, что знать имена друг друга – ненужная трата времени, я конкретно подвис. Сперва даже подумал: не показалось ли мне? А как же фразы из серии: «Позвонишь мне завтра?» или «Давай на выходных сходим в кино». Однако Снежинка молча ушла из темной комнаты общаги, беззвучно прикрыв за собой дверь. Ну и ладно, решил я, собственно, зачем мне знать ее имя? Никогда их не запоминаю. Вот все бы так, как эта: получила свое и свалила. Неплохо.
Но на следующий день я уже мыслил по-другому. Ехал к себе на квартиру, где еще оставался строительный мусор, и думал только о Снежинке, ее губах, изгибах тела, ангельском голосе. У нее точно не было духов, но легкая нотка цитруса, витавшая в тогда комнате, словно преследовала меня. Мне редко хочется повторения, секс – лишь способ расслабиться. Я не сочетаю его с близостью, ведь близость – это гораздо глубже, то, чего я избегаю, то, о чем не мечтаю. Да и, казалось бы, что в ней такого, в этой блондинке? Обычная. Да, смазливая, в моем вкусе, но ничуть не лучше, а то и хуже тех, с кем я предпочитал проводить ночи.
Надо переключиться…
* * *
С отцом мы с пятницы не разговаривали. Строители доделали дела в моей квартире, получили оплату и уехали, так что нужды оставаться в волшебном замке папочки у меня больше не было.
Вечером позвонил Артуру Сургатову с факультета безопасности – мы с ним на первом курсе вместе ходили на историю. Сургатов из простой семьи, не выделяется особо, и никогда не отказывается от загулов. Одним словом – компанейский товарищ. Лучше бы, конечно, с Филом провести время, но женатик наверняка свою невестушку ублажает.
Артур зависал в гостях у девчонок с фармацевтики. Симпатичных девчонок. Моему появлению они обрадовались: заулыбались, стали крутиться рядом, салатиками угощать. А Сургатов сразу надулся, потому что все внимание переключилось на мою персону. Мы выпили вина, разговорились. Я такие встречи обычно рассматриваю как легкий релакс – ни имен, ни лиц не запоминаю. А зачем? И так нормально.
Одна из будущих гур аптечной сферы, через полтора часика тонко намекнула, что не против развлечься. Да и я был не против. По пути зашел в ванную, руки сполоснуть, волосы пригладить, капнул жидкое мыло, и от него по маленькой комнатке разлетелся аромат: цитрус и карамель.
Примерно такой же был у Снежинки.
В глазах вспыхнул ее образ. Невинная, обнаженная, с алыми сладкими, словно сочные вишни, губами и взглядом, затягивающим в пропасть. Я плеснул водой в лицо, вот только было поздно. Возбудился. Проклятье! Не припомню, чтобы заводился от одной мысли о ком-то, от воспоминаний о женском прекрасном теле. Оно у нее было отменным, ни дать, ни взять.
Из ванны я вышел готовый покорить хоть вершину Эвереста. Подошел к столу, за которым сидели студентки, и взял за руку ту, что улыбалась мне. Мы ушли к ней в комнату, и она как следует ублажила меня в разных позах. Я вроде получал разрядку, да не ту. Не такую, как со Снежинкой. Хотя какая там могла быть разрядка? Тесно, быстро, второй раз не полезешь. Но почему-то я чертовски кайфанул. А здесь же совсем другие ощущения. Не понимаю… ничего не могу понять.
* * *
В воскресенье я все-таки озадачился: как же звали мою незнакомку, где она учится, чем живет? Почему решила отдаться мне и почему не попросила ничего взамен? Даже вчерашняя девчонка канючила, мол, давай погуляем, чем будешь занят на выходных, не хочешь сходишь в кафе. А здесь… меня словно отшили. Это одновременно и заводило, и раздражало.
Может, мы и не увидимся больше никогда. Хотя, откровенно говоря, безумно хотелось увидеться и переспать разок, ну или пару разков. Я поймал себя на мысли, что слишком много думаю о Снежинке. Это было совсем на меня не похоже.
А в понедельник судьба сама прислала мне ее в руки. Нам объявили, что физра будет смешанной с педагогическим факультетом. Ромка опять проспал или просто решил не посещать пару, поэтому я пришел в компании с одногруппниками.
В зал мы ввалились громко, шумно, и конечно, на нас все обратили внимание. Физрук не требовал чего-то необычного: подтягивания, отжимания. Я лениво подошел к турнику, подтянулся тридцатник и спрыгнул. Девчонки, само собой, шушукались – они обычно стараются не демонстрировать свою симпатию, потому что я могу быть грубым, последним хамом и дерьмом, как выражается отец. И многие уже нарывались на мои неосторожные высказывания, поэтому предпочитают любоваться издалека. Я не Ромчик, меня такие штуки не вставляют.
Потом физрук выдал мячики парням с другой группы. Среди них, между прочим, были будущие физкультурники – а подтягиваются и отжимаются хуже девчонок. В общем, они так заигрались, что один по дурости или из-за полного отсутствия серого вещества в голове, кинул мяч в сторону девушек.
– Осторожно! – крикнул парнишка.
Зевая от скуки и предполагая, что сейчас произойдет, я перевел взгляд в другой конец зала. Девчонки шустро разбежались, но одна осталась…
Я замер. Время будто кто-то поставил в режим замедленной съемки. Не мог шевельнуться, просто стоял и смотрел на нее – мою незнакомку, которую называл Снежинкой. Глаза ее расширились, губы, такие знакомые и желанные, разомкнулись, а на бледные щеки лег румянец.
– Ай! – пискнула она в тот момент, когда мяч ударил ее.
Снежинка пошатнулась, потеряла равновесие и едва не упала, но вовремя схватилась за турник, возле которого стояла.
– Уль, сорян, – с какой-то скрытой усмешкой выдал этот придурок.
– Ульян, ты как? – спросила другая девчонка.
Ульяна значит. Вот так встреча. Знак судьбы, не иначе.
Я думал подойти, поздороваться с ночной гостьей, но физрук опередил и отправил Снежинку в медпункт. Она выскочила из зала с такой скоростью, будто нас вот-вот настигнет ураган. Что ж, а меня вдруг настигло возбуждение, которое было бы неплохо устранить.
Я смиренно выждал пару минут, а потом подошел к баскетбольному кольцу, и технично втиснувшись в игру, отвесил типа случайно пас в сторону придурка, который попал по Ульяне.
– Эй, ты чего? – обидчиво уставился парень, потирая бедро.
Дохляк. Это я еще легонько бросил.
– Сорян, – я развел руками, повторяя его интонацию. Обычно во мне ни капли мстительности, а сегодня, наоборот, хотелось ответить.
– Григорий Константинович, – я обратился к физруку, который откровенно залипал на задницы студенток, обтянутые лосинами. М-да… Взрослый мужик, а ведет себя как пубертат. – Я отлучусь.
– Быстро только.
«Тут уж как получится», – подумал я про себя. Хотя «быстро» – не про меня.
В медпункт не шел, бежал. Вены бурлили кипятком от возбуждения. Я почему-то был уверен, что пересплю со Снежинкой и забуду о ней. Ну и заодно хотел дело доброе сделать, так сказать: научить бывшую девственницу разным крутым штучкам, от которых не только я, но и другие парни были бы в восторге. В любом случае, два раза для меня – вполне пойдет, третий – уже перебор.
И вот я такой весь разгоряченный влетел в медкабинет, представляя, как буду снимать с нее одежду, ласкать губами грудь. Девчонка сидела на кушетке спиной к дверям, скромно поглядывала в окно. В ней не было ни грамма пошлости или развратности, несмотря на то, что отдалась она первому встречному. Все-таки интересно, почему она не спала со своим парнем, для чего берегла невинность?
Усевшись рядом, я предложил совместить приятное с полезным, только Снежинке идея не понравилась. Признаться честно, она шокировала своим отказом. И еще посмотрела так, словно большей чуши не слышала и выскочила из кабинета, будто я маньяк какой-то.
«Да и плевать! Не хочешь, не надо!», – подумал про себя я.
Красивых и согласных полно. Мне всегда было фиолетово на отказы. Хотя, откровенно говоря, не помню, когда меня в последний раз отшивали…
