Юрий Никитин
Куявия
ГЛАВА 10
Он ежедневно поднимал Черныша, садился на загривок и говорил: «Полетаем!» А если не приходил или медлил, Черныш хватал сбрую в пасть, вихрем вылетал из пещеры и огромными скачками бросался искать обожаемого родителя, несся к другим пещерам, отыскивал дорогого и самого любимого человека на свете, клал огромную башку на колени и вопросительно смотрел в глаза.
Народ, хоть и привычный к вольным драконам, шарахался от неожиданности, когда это черное чудовище несется прямо на тебя огромными прыжками, а из громадной оскаленной пасти свисает сбруя, болтаются ремни.
– Сейчас, – отвечал Иггельд. – Сейчас закончу разговор, и полетим!
Черныш терпеливо ждал, когда Иггельд приладит на загривке втрое сложенную кожу, а то сразу протрет штаны, привяжет ремни. Это неслыханнейшее наслаждение: видеть мир сверху. Так могут чувствовать только птицы… нет, даже птицы не могут, они рождаются с крыльями, а человек рожден ползать – и обретает силу и власть полета! От безумного счастья вскипает кровь, кружится голова, он не раз ловил себя на странном желании расстегнуть ремень и, распахнув руки, самому полететь наперегонки с Чернышом.
Только первый год они летали над горами, потом над всей Куявией, затем Иггельд осторожно, но настойчиво начал увеличивать нагрузки, заставлять летать над пугающим и бескрайним морем. Усталый Черныш стонал, хрипел, просился брякнуться на землю и отдохнуть, а если над морем, то готов поплавать, как коровья лепешка, но Иггельд неумолимо заставлял летать и летать, выбрав место над ровной степью, а то и вовсе над озером: если Черныш вообще от усталости не сумеет правильно опуститься, то хоть не поломает лапы, не свернет шею.
За годы таких полетов у Черныша отросли такие крылья, что Апоница и Якун не верили глазам своим, то и дело щупали и замеряли чудовищные глыбы мускулов. Иггельд давал Чернышу отдохнуть два-три дня, только кормил и следил, чтобы тот отсыпался, потом совершал проверочный полет на дальность. Вернувшись, рассказывал Апонице, где был, и видел, что старый смотритель верит и не верит: таких драконов просто еще не существовало. Даже в самых старых хрониках никто не упоминал о таких удивительных драконах.
– Мудрецы сказали бы, – заявил он однажды, – что это магия.
Якун сидел за столом рядом, он кивнул и подтвердил:
– Но ведь в самом деле – магия!
Апоница не понял, удивился:
– Какая?
– Самая сильная, – ответил Якун. – Которая может все.
Он перегнулся через стол, схватил Иггельда за руку и положил ее на стол ладонью вверх. Иггельд опустил взор на свои толстые ороговевшие мозоли – желтые, твердые, как конские копыта, застеснялся, вырвал руку и спрятал под стол.
Апоница посмотрел на Иггельда с нежностью.
– Вот ты о какой магии, – сказал он Якуну. – Ты прав, сильнее ее нет ничего на всем белом свете. Иггельд ею владеет! Как никто здесь.
Стена, преграждающая путь ветру в Долину, с высоты выглядела тонкой щепочкой, даже листиком, застрявшим между двумя горами, и жители забыли о постоянном свирепом урагане. Вообще это была, пожалуй, единственная на белом свете стена, которую поставили для защиты не от людей или зверей, а от ветра. И в стене тоже уникальные врата, которые закрывают не перед врагами, а перед ветром.
Если оставить открытыми, то могучий поток воздуха превратится в ураган, сметет все, что рискнет оказаться на пути. Иггельд с самого начала забраковал ворота, которые предлагали опытные строители: с двумя распахивающими широкими створками и красивыми запорами из толстой бронзы. Ветер не даст закрыть, а распахивать будет с такой силой, что створки быстро измочалятся в щепы, ударяясь о столбы. В какую бы сторону ни поставить открываться – все равно и недели не пройдет, как створки надо менять заново, но можно поставить ворота другого типа…
Он тогда долго объяснял, показывал, ссылался на то, что не сам придумал, а подсмотрел в дальних странствиях, но теперь вместо привычных створок в массивном проеме ворот всего-навсего одна широкая стена, что поднимается огромными воротами, наподобие тех, что у каждого котлована с драконами. Опустить и того проще: можно воротом, а можно просто бросить ручку, завертится сама, а створка ворот рухнет обитым железом краем, отсекая ветру хвост, а то и голову.
Но всякий раз, когда ворота поднимают перед прибывшими, стражи не могут удержаться от хохота, когда невесть откуда взявшийся ветер подхватывает перепуганных и ничего не понимающих людей и животных, вносит через узкие ворота и… пропадает, отрезанный упавшей, как острие топора, створкой ворот.
Иггельд с жалостью и сочувствием смотрел на троих мужчин и одну девушку, что вели под уздцы тяжело нагруженных коней. Вечер уже поджег облака, закат огромный, кровавый, на полнеба, скоро стемнеет, переселенцы это знали и, сами едва не падая от усталости после изнурительного подъема по опасной горной дороге, сейчас тащили коней под уздцы, понукали, обещали скорый отдых, отборное зерно и сладкую воду.
Они остановились на площади, смотрят в растерянности, где же постоялый двор, как можно без постоялого двора, что-то спрашивали местных. Им указывали в разные стороны, а женщине, как заметил Иггельд, указали прямо на него. Она оставила коней, пошла в его сторону быстрым шагом, высокая, собранная, в сером бесформенном плаще, скрывавшем фигуру.
В трех шагах сбросила капюшон, и словно солнце вспыхнуло на площади, оранжевый свет победно пошел от гривы длинных золотых волос, а большое багровое солнце над вершинами гор помолодело и чуть приподнялось, чтобы посмотреть на свое юное отражение. Золотые волосы освобожденно хлынули по плечам и спине, теперь он видел, что это молодая, очень стройная девушка, гибкая, но с сильным развитым телом. В ее лице он сразу прочел отвагу и решительность, даже дерзость, она смотрела влюбленными и вместе с тем удивленными глазами, и еще он успел увидеть, но не рассмотреть крупные, синие, как небо над горами, глаза.
– Иггельд! – услышал он ее чистый, немного хрипловатый голос, в нем звучало сильнейшее изумление. – Я даже не думала, что вырастешь таким красивым и таким… громадным.
Он всмотрелся внимательнее, ее остроскулое лицо словно растопилось, превратилось в круглое детское, исчез прицельный прищур, взор стал по-детски ясным и чистым. Он запнулся, спросил с неуверенностью:
– Яська?
Она счастливо засмеялась, бросилась на шею, обняла, жарко расцеловала.
– Все-таки узнал?.. Мы же десять лет не виделись, да?
– Яська, – прошептал он, обнимая ее крепко и нежно, – дорогая моя… Как же ты изменилась! Почему мне казалось, что ты должна навсегда остаться такой… ну, сопливой, как была?
Она выдралась из его объятий, возразила негодующе, хотя глаза смеялись:
– Я никогда сопливой не была! Это ты… Ладно, я все бросила, когда услышала про Долину Иггельда. Ты мне местечко возле себя найдешь? Или, если возле тебя занято, хоть где-нибудь?
Он смотрел с нежностью в ее бесконечно милое доброе лицо. Они жили бедно, очень бедно, он не помнил такого дня, чтобы ему не хотелось есть, и не помнил дня, чтобы не работал по дому, не помогал в поле. У него вроде бы появлялись братья и сестры, но часто случались неурожаи, а было и такое, что страшная засуха терзала их землю семь лет подряд, крикливые комочки затихали, потом исчезали. Выжили только они с Яськой, в их полуголодной семье мать оставляла им одну лепешку на двоих и уходила помогать отцу, так вот эта малолетняя сестра с презрительным видом отворачивалась от лепешки и говорила, что не голодна, что лепешка уже засохла, черствая, невкусная.
У него сердце защемило, в щеки с силой ударила горячая волна. А ведь он с облегчением хватал лепешку и жадно пожирал ее сам, один!
– Ты стала сильной, – сказал он с грустью. – Работала много?.. Но ты еще и очень красивая, Яська!
– На себя посмотри, – ответила она дерзко. – Так ты найдешь мне местечко? Ты прав, я работала жестоко, берусь за любую работу. Еще мне приходилось… защищаться, как ты понимаешь. Я в самом деле сильная, умею драться. Так что я надеюсь, что ты научишь меня… обращаться с драконами?
Он ахнул, отшатнулся.
– Яська! Ни одна женщина… Это же чисто мужское дело!
– Почему? – спросила она. – Почему? Ты ведь в своей Долине строишь новый мир? Говорят, даже создаешь собственное племя? Вот и создавай!
Иггельд тогда не нашелся, что ответить, просто ввел ее в дом и велел отдыхать, набираться сил, но хитрая Яська быстро сдружилась со Шварном и Чудином, Иггельд ахнул, когда Чудин съездил с Яськой в Город Драконов, а вернулись уже с дракончиком.
– Это мой зайчик, – объявила Яська. – Я его так и буду звать! Мой замечательный Зайчик. Он и по цвету такой же, верно? Серенький, тепленький, добрый… Я буду делать все, что скажешь, а в свободное время выращивать из него большого и красивого дракона. Вон добрый Чудин пообещал всему научить… ты же добрый, Чудин, верно?
Чудин покраснел, засмущался, потупил взор и начал ковырять сапогом землю. Иггельд скривился, но лишь развел руками.
Однажды через ворота проехал огромный закованный в железо всадник. Конь под ним шел спокойно, не ронял пену, не дрожал, хотя следом не тащился заводной конь, а позади всадника на конском крупе покачивался объемистый тюк.
Стражи уважительно провожали взглядами гостя. Свирепый ветер лишь распушил конский хвост и потрепал гриву, а конь даже не ускорил шага, да и сам всадник не изволил оглянуться. Спокойно и неторопливо доехал до площади, спросил Иггельда, дождался, когда Иггельд вышел из самого добротного и просторного дома.
– Ну, – прогудел он могучим, как рев дракона, голосом, – принимай еще… поселенца.
Он неторопливо снял закрывающий лицо шлем. Иггельд ахнул:
– Ратша!
Великан соскочил на землю, хорошо подогнанная груда железа на нем даже не звякнула, раскинул руки, улыбка растянула губы едва ли не шире, чем раскинул руки:
– Дай тебя обнять… Ты стал еще крепче, настоящее дерево!.. Нет, у тебя тело как из камня. Ты, случаем, не из рода каменных исполинов?
– Случаем, нет, – ответил Иггельд, улыбаясь. – Хотя кто знает? Мы, простолюдье, не ведем родословных. Ты в гости?
Ратша покачал головой.
– Разве я не сказал? Нет, хочу поселиться у вас. Я там продал домик, все мое имущество со мной. Город Драконов все больше становится просто городом, где драконов все меньше и меньше, а народу уже как тараканов… У вас же пока наоборот.
Подошел Апоница, крепко обнял Ратшу, сказал с удовольствием:
– Ну вот, теперь у нас и собственная армия! Пусть пока из одного человека, но уже есть!
– Апоница, – сказал Иггельд с укором. – Зачем нам армия?.. Пусть Ратша пока отдохнет, а потом сам себе придумает, чем заняться.
Он жадно всматривался в лицо великана, оно почти не изменилось, Иггельд лихорадочно пытался представить, сколько же Ратше лет, ведь он всегда казался ему таким же могучим великаном, но для ребенка и двадцатилетний кажется чуть ли не стариком, тогда оценивают по росту и ширине плеч, а Ратша всегда такой. Ну ладно, даже если ему тогда было лет двадцать пять, то сейчас – тридцать пять, еще далеко не старик, не старик…
Ратша вступил в жизнь Долины без всякого привыкания и вживания в новый быт: видел все, как начиналось, знал здесь почти всех. Уже со второго дня предложил, что теперь, когда столько народу в Долине, как-то обезопасить бы, поставить крепость, но Иггельд отмахивался: какой дурак вздумает подниматься по узким горным тропам, чтобы напасть на бедных горцев? А если кому и восхочется пробраться, чтобы украсть детеныша дракона, то ему придется наступать на ноги очень многим.
Но Ратша не унимался, убеждал, доказывал, Иггельд наконец заколебался, природа сама позаботилась о том, чтобы такой работы было поменьше, к тому же надо чем-то занять крепких здоровых мужчин, что прибыли с равнины и не знают пока, чем заняться. Горы убрали Долину в каменный мешок, окружив почти сплошным кольцом отвесных скал, совершенно неприступных, но горловина сужается в двух местах, в самом узком уже поставили стену, но перед нею довольно широкое каменное плато, дальше горы сужаются снова, Ратша уговаривал поставить крепкую стену и там, но Иггельд решил, что это уж чересчур.
– Если поставить стену, где поуже, – доказывал Ратша, – то перед нею останется еще смотри какая площадь!.. Целое конное войско разгуляется!.. А если там, где я хочу, то вообще запрем вход к нам в Долину. А на той узкой тропе не поставить даже мало-мальского тарана.
Иггельд ахнул:
– О каком таране ты говоришь? Кому нас таранить?
Ратша развел руками.
– Не знаю. Но я прожил почти вдвое больше тебя, уже знаю, как все меняется.
– Нет, – сказал Иггельд. – Это слишком много работы.
– У нас сейчас свободные руки девать некуда!
– Так заставить делать бессмысленную работу? К тому же все меняется, как ты говоришь. Сейчас им нет работы, но к вечеру вполне может случиться так, что людей не хватит. Нет, Ратша, я тебя люблю и глубоко уважаю, но ты уж чересчур осторожен!
– Старость предусмотрительна, – вздохнул Ратша.
– Ну, какой ты старик! Пойдем, я тебе покажу, чему Черныш научился за это время. Сам не хочешь вырастить дракончика?
Ратша поколебался, наконец отмахнулся.
– Хочу, но не стану. Не сумею. Для меня кони привычнее. Да и поздно мне учиться новым трюкам. Это твоя Яська чудеса показывает…
В Долине, кроме Черныша, обитали еще двое молодых драконов, их в свое время принесли Беловолос и Чудин, а также носились друг за другом и таскали за хвосты, приставали к прохожим с десяток молодых дракончиков, больше похожих на крупных ящериц. Они же затевали игры и драки, напрыгивали, будто охотились, на лапы Черныша, бросались на него из засады, повисали и с наслаждением пытались вонзить молочные зубки в покрытый сверхпрочной чешуей хвост.
Яська в свое время упросила Чудина, тот сам выбрал и подарил ей ма-а-а-аленького дракончика, как можно меньше, чтобы могла носить на руках. Она его назвала Зайчиком, такой же серенький, мягкий и робкий, Яська и не хотела злого, тогда придется держать на привязи или в закрытой пещере, лучше пусть носится по Долине, к нему привыкнут, и он привыкнет, что все люди – друзья, ссориться с ними нельзя.
Беловолос и Чудин воспитывали своих так, как в свое время Иггельд, нагружали, разве что не ели из одной миски, но теперь необходимости не было, посуды хватало, как и еды. Правда, Чернышу уступали и в силе, и в росте, как ни нагружай, а той нечеловеческой нагрузки уже нет, что прошли Иггельд со своим дракончиком, зато росли послушными, преданными, ходили следом, как утята, заглядывали в глаза с ожиданием: ну прикажите нам что-нибудь, прикажите! Мы сейчас же покажем, какие мы послушные, хорошие…
К ним привыкли настолько, что даже люди, никогда раньше не видавшие драконов, а пришедшие сюда только ради залежей золота или железа, не вздрагивали, когда через плечо внезапно опускалась громадная пасть на огромной шее. Более того, украдкой совали в распахнутую пасть припасенную булочку, не страшась, что откусит и руку. А если хозяину удавалось застать за таким нехорошим занятиям, оправдывались: дык оно ж такое голодное, вон какими глазами смотрит!
– В котлованах лучше, – однажды сердито сказал Беловолос. – Там зверь знает только хозяина!.. А моего уже превратили в попрошайку. Пузо по земле волочится, так нажрался, а глаза у него, видите ли, голодные!.. Не понимают, что дракон, выпрашивая лакомство у человека, делает это не от голода, а повышает статус…
– Или добивается ответа на вечный вопрос, – сказал Апоница с улыбкой.
– Какой?
– «А ты меня любишь?»
– Да, но так каждый может отравить! Дракон должен брать только из рук хозяина!
Апоница вздохнул, развел руками.
– Верно. Это сейчас у нас безопасно, а когда понаедут всякие…
Иггельд, который со своего угла прислушивался, не вступая в спор, спросил с неловкостью:
– Да какие всякие?.. Кто сюда приедет из теплых и сытных равнин?
– Эх, Иггельд! – сказал Апоница со вздохом. – Люди меняют столицы на бедные деревни не только ради сытости…
В Городе Драконов, где сперва с насмешкой относились к полоумным, что ушли вслед за мальчишкой высоко в горы, где несколько лет сочиняли смешные истории про недотеп, которые решились с драконами жить в дружбе и обучать их так, как придумал мальчишка, а не как велит многовековой опыт предков, сперва медленно и очень нехотя оставили шуточки, потом встревожились, начали совещаться, как поступить правильно.
Напрасно Иггельд мечтал, что теперь и там поверят в правильность его обучения драконов, сами начнут так же, нет – в Куябу пошли доносы, что группа сумасшедших выкрала ценных детенышей драконов, тайком выращивает в уединенном месте, что-то задумывают, то ли сносятся с врагами Куявии, то ли сами замышляют что-то недоброе.
Иггельд в отчаянии восклицал: как они могут, ну разве же можно так, это же нехорошо, смотрители кивали, соглашались, лица оставались хмурыми.
Апоница подытожил:
– Это рано или поздно должно было случиться. Удивляет только Иггельда, у него слишком уж чистая душа. К нам относились снисходительно, пока считали выжившими из ума, но сейчас мы уже перехватили половину заказов, что раньше выполняли в Городе Драконов!.. Нас здесь горстка, мы богатеем быстро, к нам тянется народ, а мы уже берем не всех, а отбираем для поселения еще строже, чем отбираем драконов!.. Скажи, Иггельд, ты за один перелет на своем Черныше доставил послание Тулея и его дары тцару Вантита?.. Вот видишь, за один! А в Городе Драконов взяли бы за это втрое дороже, а везли бы на их медлительных драконах трое суток, тем драконам надо часто отдыхать. А это тоже риск, могут встретить разбойников. Никакой их дракон не спасется, если наскочит дюжина отважных сорвиголов! И ценные дары будут потеряны, и тайное послание, что куда важнее. И после этого ты хочешь, чтобы в Городе Драконов нам не пакостили?
– Но это же нечестно! – воскликнул горестно Иггельд.
Смотрители переглянулись. Апоница спросил участливо:
– Ты не артанин, случаем?..
– При чем тут артане?
– Да это они всегда о чести… А куявов заботит прежде всего целесообразность.
– Так и пусть переходят на доброе воспитание драконов! И у них будут такие же!
Снова переглянулись, Апоница развел руками.
– У тебя доброе сердце, ты всем готов поделиться. И все готов отдать. Но дело в том, что они даже взять не могут…
– Почему?
– Увы, причин много. Одна из них – не могут вот так просто похоронить все, чем занимались они, их отцы, деды, прадеды. А те твердо и обоснованно утверждали, что драконов нужно подчинять болью. И это верно, это проверено веками. Ты ведь их не опроверг, ты просто нашел еще один способ!.. Я даже не скажу, что он – лучший…
Иггельд насторожился, холодная волна прошла по телу.
– Что ты говоришь?
– Все верно, Иггельд. Болью удается подчинить всех драконов. А лаской и воспитанием… ну, тоже, может быть, удалось бы всех, но тут и люди должны быть другие. Ты не заметил разве, что никому не удается вырастить дракона, который не то что лучше твоего Черныша, а хотя бы приблизился к нему?.. Вот видишь! Болью может работать почти всякий. Любовью, увы, очень немногие. Да, любовью можно добиться большего, но и сам учитель должен не просто работать с драконом, как работают в Городе, а жить его чувствами, понимать его, любить, горевать вместе с ним, стонать, когда тот прищемит лапу или загонит занозу. Здесь собрались такие, но в Городе подобных сумасшедших не осталось, все здесь. Да и то, знаешь, кое-кто даже здесь не выдержал, вернулся в Город. А значит, вернулся и к старым простеньким, зато надежным методам. Да, они не дают многого, как у нас, зато дают наверняка. И без особых усилий. Ну, опять же в сравнении, в сравнении… Ведь то, что мы называем жизнью, они считают, что мы рвем жилы, истязаем себя на этой жуткой работе…
Шварн сказал весело:
– А разве не так?.. Ладно-ладно, пошутил. Я слышал, из Куябы к нам приедут беры от самого Тулея. Чтоб, значит, все закрыть, все порушить, а наших крылатеньких передать обратно в Город Драконов. Что делать будем?
Все затихли. Иггельд прошелся вдоль стола, но видел только затылки, с ним никто не хотел встречаться взглядом, в глазах молодого основателя настоящее отчаяние. Наконец Иггельд тяжело вздохнул, сказал хриплым голосом:
– Противиться не можем, мы – куявы, а Тулей – наш тцар. Единственное, что можем, доказать, что мы – лучше. А значит – важнее для Куявии. Думаю, что для Тулея и мы, и Город Драконов – одинаково мелкие мошки, никому из нас не отдаст предпочтения… вот прямо сейчас. Мы должны доказать, что мы – лучше!
Апоница буркнул:
– Другим мы как раз и доказали! Лучше бы не доказывали.
Шварн задвигался, посмотрел по сторонам, хмурый и невеселый, спросил с надеждой:
– Что-то надумал?
– Нет, – признался Иггельд. Добавил: – Но что-то придумаю.
Бофор, один из самых молодых воспитателей драконов, привез новости, что в городах, особенно в областях Нижней Куявии, что граничит с Артанией, начали закупать в больших количествах муку, зерно, мясо, скупают орехи, крупу. Всего набирают столько, сколько бывает предложено. По стране поползли непонятные слухи, на базарах толкуют о дивных видениях, о хвостатых звездах, кто-то видел встававших из могил мертвецов, один из городской стражи клялся, что своими глазами видел, как гигантская метла ударила по небу и там вспыхнул пожар.
Все сходилось к тому, что вот-вот грянет война. Да не простая, не те стычки на границах, что случаются каждую неделю, не малая, что раз в год, а большая, великая, когда сдвинутся с мест народы, когда будет плач великий, а вороны обожрутся так, что не смогут больше летать.
В доме Иггельда, где хозяйничала Яська, собрались наиболее уважаемые жители, оценивали слухи, прикидывали, что можно поиметь для родной Долины, а когда пришел Иггельд, в нижнем зале, уже целом зале, стоял дым коромыслом, горели печи, жарилось, пеклось и варилось, Апоница встретил с виноватой улыбкой:
– Мы тут проголодались, пока сводим концы с концами…
– Неужели так плохо? – спросил Иггельд встревоженно. – Где?
– Слухи сводим концы с концами, – объяснил Апоница. – Ты извини, что хозяйничаем в твоем доме… Но Яська прямо настаивала.
Яська мило улыбнулась, веселая, бойкая, раскрасневшаяся, похожая на резвую белочку. Иггельд с порога оглядел собравшихся, в груди болезненно екнуло. В простой комнате за длинным добротным столом сидят Ратша, Апоница, Беловолос с Чудином, они так и ходят вместе, хотя оба уже обзавелись семьями, Бофор, а во главе устроился Ортард, степенный и рассудительный, перебрался совсем недавно, здесь-де его близкие – Иггельд и Яська, быстро и ловко завладел одной из золотых жил, поставил две плавильни, сперва работал с утра до ночи сам, а теперь уже нанял работников, сам только приглядывает, вообще приглядывается ко всему, а к его осторожным и взвешенным советам прислушиваются даже воспитатели драконов.
Иггельд прошел к свободному месту за столом.
– Да какой он мой! – сказал он жалобно. – Вы его же сами построили, я пальцем не шевельнул. В нем удобнее всего проводить сборы старейшин. Или отцов города. Вот пусть и будет…
Апоница прервал строгим голосом:
– Этот дом – твой. Отец у города один – ты. И у всей Долины – ты. На том стоим и стоять будем, чтобы разброда не было. Даже чтоб возможности не было!.. Есть хочешь? Из самой Куябы привезли замечательное вино…
– А что за новости?
– Сперва поешь, – буркнул Апоница. – Отощал весь… Что мы за народ, что своего отца-основателя так морим работой?
Иггельд не понял, насмешничает или в самом деле заботится, ноздри уловили ароматы зажаренного мяса, в желудке беспокойно задвигалось, начало отдирать от позвоночника прилипший живот.
Из новостей было главным, что цены на зерно сразу взлетели впятеро. Правда, зато перестали покупать дорогую одежду, прекратили строить дома. Потеряли работу каменотесы, столяры, прибавилось работы оружейникам, кузнецам, добытчикам руды. Золотых дел мастера работали, как работали: золотые вещи легче унести, легче спрятать, чем богатый дом или несметные стада.
Не знали землепашцы, стоит ли поднимать землю плугом, хотя пришла пора, не опоздать бы. Еще на околице встречали торговцев и, прежде чем смотреть их товары, жадно выспрашивали новости, бросались ко всем проезжающим через их села и города. Никто не мог объяснить толком, что затевается, с Артанией вроде бы совсем недавно заключили вечный мир, артанские купцы пригоняют несметные стада и уже сбили цены на мясо впятеро, зато покупают втридорога шелка, богатую утварь, которую не умеют сами делать, дорогое вино, украшения из золота и драгоценных камней.
Не могло вроде быть войны и со Славией, та тоже никогда не нападала на Куявию, ей достаточно того, что из куявских войск, что вторгались в Славию, не вернулся ни один человек. Разве что таинственный Вантит, о котором знали меньше всего, решил вторгнуться в богатые земли, где есть и золото в земле, и железо, и олово, также богата мрамором, где самая жирная на свете земля, на которой растет все.
Все ждали, когда он поест, Иггельд это видел, глотал от смущения, почти не прожевывая, давился, торопливо запивал слабым вином. Ортард, поглядывая на него из-под косматых нависающих бровей, заговорил рассудительно, медленно:
– Ты ешь, ешь, не торопись, мы просто пока рассуждаем вслух… Что, мол, должны делать? И должны ли вообще?.. Понятно, что если и начнется война, что маловероятно, то до нас не докатится, это понятно. Кому мы такие бедные нужны? Но любая война требует массы людей, золота, оружия, еды… Все это гибнет, горит, исчезает. Как все мы знаем, кто-то именно на войне наживается. Хотя бы поставщики доспехов и хороших мечей.
– И конезаводчики, – вставил Ратша.
– Вот-вот. Что мы можем делать и… должны ли?
Все помалкивали, осторожно поглядывали друг на друга. Иггельд торопливо запил вином и хотя голод еще не утолил, но неловко заставлять себя ждать таким уважаемым людям, отодвинул кубок, вытянул руки на столешнице и сделал вид, что слушает с вниманием. Да, верно, должны ли они что-то делать вообще? Куявия, как и Артания или Славия, вся из множества племен. Хоть и одного корня, но иной раз держатся разных обычаев, а то и вовсе призывают разных богов. Здесь, в предгорьях, всегда, как говорят, жило воинственное племя бойков. Вообще-то раньше бойки не были воинственными, но более многочисленные соседи оттеснили в горы, где защищаться легче, там бойки сумели отстоять себя, а постоянная необходимость быть на страже научила этой самой воинственности.
Потом пришли более спокойные времена, но мир уже поделен, долины захвачены гуцами и верхонцами, бойки с трудом выживали охотой в горах, потом сумели приручить драконов, и с той поры начался их взлет как единственного народа, который мог общаться с драконами. Нередко только появление дракона с человеком на загривке решало исход битвы, так что бойков ценили, им платили щедро, нанимали перевозить срочные послания, учитывали и то, что в случае необходимости на драконе можно перебросить одного-двух важных людей из конца в другой конец страны.
В конце концов высоко в горах под питомники для молодых драконов выбрали обширную удобную долину, с трех сторон на вершинах поднялись черные башни колдунов, а в долине постепенно вырос целый город, который люди равнины со страхом называли Городом Драконов и рассказывали о нем жуткие истории.
Увы, когда в Куявию вторгся Ютигга и началась долгая затяжная война, тцарам стало не до разведения драконов. Потом Ютигга все-таки захватил трон, но все, что он делал, это грабил страну, развлекался, то и дело казнил сотни знатных людей, подозревая всех в попытке свергнуть его с трона. Наконец в самом деле его свергли, только это пришло не изнутри, как ожидал Ютигга, а некий пастух в горном селении или простой охотник услышал глас, приказывающий идти на Куябу и освободить ее, пошел и в самом деле освободил. Правда, по дороге у него набралось около ста тысяч разношерстного войска.
Но и этот герой, пастух Тулей, драконами совсем не интересовался, более того, их хозяевам не доверял, услугами почти не пользовался, денег на содержание не выделял. Вообще, по слухам, все последние тцары слишком притесняли маленький гордый народ бойков, лишали многих прав, завоеванных в нелегкой борьбе, и потому главы родов бойков очень неохотно шли на службу к куявскому тцару.
Иггельд сжал кулаки, вспомнив рассказы стариков про старые времена, когда те дрались с артанами в степи, настигали славов в их же лесу, встречали жестоких вантийцев на море и топили их вместе с кораблями. Много подвигов они совершили с драконами и без них, много оказали услуг Куявии. Их, правда, щедро жаловали, так как все должны видеть, что тцар щедр и справедлив, но тут же отодвигали подальше. Бойков не то что к трону, не допускали даже во дворец, а самая высокая служба, о которой они могли мечтать, это работа в городской страже. Но и то старики с горечью отметили, что в охрану вместе с одним бойком выходят два-три местных куява.
Это было настолько обидно, что бойки перестали наниматься в столицу. Жили и работали в родных горах, но, понятно, молодые мечтали о возврате тех времен, когда бойки были в почете, окружены славой. И вот сейчас, когда в стране снова что-то назревает, как поступить?
– А никак, – сказал Апоница, хлопнул ладонью по столешнице. – Мы пока должны заниматься своими делами. Будет нужда – позовут. Мы не откажемся, мы – куявы. Но напрашиваться и предлагать услуги – это снова получить по носу.
Ортард задумчиво потрогал нос, почесал переносицу. Глаза жутко косили вовнутрь, стараясь уследить за пальцем.
– Лучше подождать, – согласился он. – Поспешишь – людей насмешишь, а драконы так и вовсе обхохочутся. Пока что нам все на руку: заказы сыплются со всех сторон!.. И все готовы платить втрое больше, чем раньше…
Беловолос и Чудин кивнули разом. Ортард прав, хоть вроде бы копается в золотой жиле и не знает о ценах на перевозки. Хотя Ортард есть Ортард, старается знать все цены.
