Николь Хакетт
Идеальные
– Белла, а ты когда-нибудь ела шоколадное мороженое и мармеладных мишек?
Как ни странно, вопрос Алабамы возымел действие. Белла резко замолчала, только ее ручки остались сжатыми в кулачки, готовые продемонстрировать новую вспышку гнева, если потребует ситуация.
– Бьюсь об заклад, что не ела, – продолжила Алабама. И присела на корточки перед девочкой. Хотя та не подавала признаков того, что внимательно слушала (если не считать одного глаза, который, резко распахнувшись, буравил теперь мамину подругу). – И мороженое, и мишки есть в секретном меню в «Колд Стоун». Это мои любимые лакомства, – сказала Алабама.
При этих словах Белла открыла оба глаза. И они оба уставились на Алабаму.
– Секретное меню? – повторила вопросительно девочка.
Алабама кивнула:
– О нем вряд знает кто-нибудь еще, кроме меня.
Белла прикусила щеку. Она так и оставалась на асфальте в горизонтальном положении, на что Алабама, как ни странно, оказалась способной не обращать внимания. Она разговаривала с девочкой так легко и непринужденно, как болтают две подружки в кафе.
– Обещаю тебе: после «Таргета» твоя мама разрешит нам зайти в «Колд Стоун» и попробовать их. – Алабама посмотрела снизу вверх на Селесту с тем же выражением в глазах, с каким взглянула на мать Белла.
– Конечно разрешу, – сказала Селеста, внезапно ощутив страшную усталость.
К ее удивлению, Белла медленно присела и тыльной стороной кисти вытерла нос с натужным усилием человека, недавно прошедшего тяжкое, мучительное испытание. Алабама протянула ей руку, но девочка ее проигнорировала. Вместо этого она сама вскочила на ноги и без лишних слов залезла в машину. Но на спинке ее футболки осталось черное пятно – на том месте, которым она прижималась к шине. Это не укрылось от глаз матери. «Должно быть, машинное масло. Опять придется застирывать», – с тоской подумала она.
Алабама тоже встала на ноги и стряхнула с бедер пыль. Проходя мимо Селесты, она пожала плечами так, словно хотела показать подруге: уговорить ее упрямую дочь проще простого.
Селеста только тяжело вздохнула. И в этот момент зазвонил ее мобильник. На долю секунды стоявшей на парковке женщине захотелось не отвечать на звонок. Но, взглянув на высветившийся номер, она тотчас подавила этот порыв. Потому что позвонить из школы Беллы на номер ее мобильного телефона так неожиданно в четверг могли только по ряду веских причин, ни одну из которых ответственная мать не могла проигнорировать.
– Это Селеста, – сказала она.
– Здравствуйте, миссис Рид. Это мисс Бонни из Детской академии.
Селесту уже угораздило с ней познакомиться. Мисс Бонни отличалась кипучей, энергичной натурой, присущей многим людям, работающим с маленькими детьми.
– Мама? – окликнула в открытое окошко Белла; ее голос прозвучал неуверенно, как будто девочка испугалась, что мать забыла сесть в автомобиль.
– Да, слушаю вас, – ответила Селеста, подняв палец вверх.
– Прошу прощения за неожиданный звонок, – заговорила мисс Бонни, перемежая слова не совсем понятными Селесте смешками. – Я звоню, потому что надеюсь, что вы и ваш муж найдете время для того, чтобы в ближайшем будущем прийти в академию и поболтать с нами немножко.
– Мама, – повторила Белла; в ее голосе засквозило нетерпение.
Алабама тоже высунулась из окна машины и смотрела на Селесту с подозрением на лице.
– Гм… конечно. Мы непременно придем. – Селеста уже пролистывала в голове свой воображаемый календарь, стараясь соотнести его с календарем Луи. – Все в порядке?
– Да-да, не волнуйтесь, – опять хихикнула мисс Бонни, и Селесту вдруг осенило: эти смешки были чем-то вроде нервного тика, только и всего. – Просто нам хотелось бы обсудить с вами пару вопросов.
– А-а… – В последнюю фразу Селеста постаралась не вдумываться. Хотя бы потому, что она вызвала у нее слишком много вопросов. Начиная с того, кто это «мы»? Мисс Бонни именовала себя во множественном числе или кто-то еще пожелал «поболтать» с мамой Беллы? – Когда нам лучше зайти?
– Завтра вас устроит? Где-то в районе пяти?
– Ма-ма, – нараспев проговорила Белла, акцентируя каждый слог ударами туфельки по спинке пассажирского сиденья Алабамы. На это Селеста не отреагировала.
– Завтра? – повторила она, прикрыв глаза и потирая переносицу.
Завтра Луи должен был, как обычно, пойти на работу. А после мать Селесты согласилась посидеть с внучкой, чтобы они смогли поужинать с Алабамой и ее мужем. «Луи наверняка огорчится из-за того, что ему придется уйти с работы раньше, а Алабама обязательно расстроится из-за того, что мы опоздаем на ужин», – подумала про себя Селеста. А вслух произнесла:
– Да. Завтра в пять нас устроит.
Глава 5
Холли
Тремя месяцами ранее
Даллас, Техас
После пробежки с Робин Холли приняла душ. А потом – с еще влажными волосами – склонилась над кухонным столом, чтобы сделать снимок. Медленно передвигая телефон над запотевшим стеклом, она попыталась вместить в кадр углеводно-белковую смесь, чудодейственный напиток для быстрого восстановления мышц после любых физических нагрузок.
И с раздражением вспомнила слова матери, чье первое замечание о доме Холли затронуло освещение. «Здесь очень мало естественного света, не думаешь?» – сказала она (с недавнего времени мать Холли стала придавать своим пассивно-агрессивным комментариям форму вопросов). Холли проигнорировала это заявление и прошла в гостиную, где мать не преминула заметить, что светлое ковровое покрытие непременно быстро запятнается. «Разве нет?»
Худшим в воспоминании об этом стало то, что Холли вынуждена была признать: отчасти мать права. Ее кухне недоставало солнечного света: чтобы сделать достойную фотографию, Холли пришлось включить искусственный свет. А это повлекло за собой массу новых проблем, главная из которых заключалась в невозможности избежать тени от ее руки при съемке сверху, когда Холли держала телефон достаточно высоко. Обычно она – именно по этой причине – не снимала ничего в своей кухне. Но сейчас Холли проводила агитационную компанию для одной фирмы по производству здоровой пищи, а заключенный с ней договор требовал запостить в Инстаграме не менее пяти сторис, с наглядной демонстрацией того, как она принимает их волшебные напитки из серии «Суперпища».
И Холли продолжила вытягивать шею. Наконец, тень от руки перестала быть видимой. Поглядев на экран и удостоверившись, что угол сьемки правильный, Холли постаралась создать бумеранг и опубликовать его в сторис как можно скорее. По правде говоря, ей не терпелось завершить эту чертову рекламную компанию: уж больно надоели полезные смеси. Пахли они аппетитно и соблазнительно, но по консистенции ничем не отличались от песка. И хотя фирма хвасталась тем, что их продукты дарят людям красоту и здоровье, Холли вот уже неделю страдала от несвойственной ей угревой сыпи, проступившей на подбородке.
– Ах-ах-ах! Никакой омлет не сравнится с травкой на завтрак…
Холли посмотрела через плечо: в проеме кухонной двери возник ее муж. Ник ухмылялся, довольный собой.
– Я в прямом эфире! – вскричала Холли, взмахнув телефоном.
Самодовольная ухмылка слетела с лица Ника.
– О, черт, – пробормотал он растерянно.
Холли фыркнула:
– Расслабься. Я пошутила.
Муж жалобно вздохнул, и в этот вздох можно было бы поверить, не будь он притворным поводом для ее улыбки. Вот это и нравилось Холли в Нике. Она предпочла бы умереть дряхлой старухой, помешанной на разведении домашних растений, чем провести всю жизнь замужем за человеком, не способным посмеяться над собой.
Когда Ник вошел в кухню, Холли вернулась к своему занятию.
– Значит, ты все еще оздоровляешься с помощью травы? – спросил муж, так и не настроившись на серьезный лад.
– Это не трава, а ростки пшеницы, Ник. Я не потребляю в пищу траву.
– Ростки пшеницы, трава… какая разница?
Половина торса мужа исчезла за дверцей холодильника. Холли собралась было объяснить ему разницу между травой и ростками пшеницы, но тут же осознала, что в действительности не понимает ее сама. На вкус ростки пшеницы, наверное, не сильно разнились с пучком травы с их передней лужайки. Вместо объяснения Холли перевела взгляд на только что напечатанную фразу и задала Нику вопрос:
– Как, по-твоему, это звучит? «Что мне больше всего нравится в «СоулГринс», так это то, что их программа мотивирует меня придерживаться строгого утреннего распорядка».
– По мне, звучит хорошо. – Донесся из холодильника голос Ника.
– Эта фраза не создает впечатление, будто мне нравятся их смеси?
Ник выглянул из-за дверцы холодильника. Судя по выражению лица, он задумался над ответом. И это тоже нравилось Холли в муже – то, как серьезно он относился к ее карьере.
– По-моему, нет. Может, следует упомянуть, насколько они вкусные?
– А они не вкусные.
– Гм… – нахмурился Ник.
Но больше ничего не сказал, потому что уже давно отказался от попыток понять то, чем занималась Холли.
Муж не чинил ей никаких препятствий. Он всегда терпеливо ждал, пока за поздним завтраком Холли расставит и переставит тарелки, чтобы сделать нужную фотографию. Но сам никогда и ничего не снимал. Однажды они отправились в Брайс-Каньон. Но когда добрались до Брайс-Поинта, Ник попросту стоял и любовался видами, открывавшимися со смотровой площадки. Он даже не подумал достать из сумки фотоаппарат. Именно по этой причине люди неизменно удивлялись, узнавая, что его жена – контент-мейкер. «Ты же даже не зарегистрирован в Фейсбуке!» – восклицали они в таком недоумении, словно кто-то из супругов – или Холли, или Ник – их обманывал.
Истины ради следует отметить, что люди так же удивлялись, узнавая при знакомстве с Холли, чем она занималась.
Неясно, чего именно они от нее ожидали. Возможно, они и сами этого не понимали. Обычно Холли воспринимала это как комплимент, даже если он исходил от человека не слишком доброжелательного. Холли знала, что люди думали об инфлюенсерах. И, уж если начистоту, они не всегда бывали не правы. Инфлюенсинг, как и некоторые иные профессии, привлекал людей вялых, предпочитавших вести предсказуемый образ жизни под предлогом ее гармонизации. И Холли нравилось считать, будто людей удивляло выбранное ей занятие, потому что они сознавали контраст между этим стереотипом и той Холли, которую, как им казалось, они знали.
Но чего не понимало большинство людей, так это того, что ее «карьерный рост» в социальной сети обуславливался не только хорошими ракурсами и верно заданными стратегическими фильтрами. Успех инфлюенсера определял более глубокий подход – понимание человеческой психологии. Люди жаждали просматривать посты Холли и видеть на ее снимках себя – такими, какими могли бы стать, но пока еще – или уже – не стали. Немногим блогерам удавалось находить столь тонкий баланс, и мало у кого получалось так, как у Холли. Потому что, несмотря на все стереотипы и ярлыки, она была не глупой пустышкой (к огромной досаде троллей). В колледже Холли числилась в списке лучших учащихся. В средней школе ей, как самой успевающей ученице выпускного класса, доверили произнести прощальную речь. «Я не знала, что ты одна из самых умных», – сказала девочке мать перед окончанием восьмого класса. Мать Холли многого не замечала в своей дочери, пока та подрастала, но даже она разглядела ее незаурядные умственные способности.
– А я думал, ты сегодня утром встречаешься с Мэл, – бросил через плечо Ник, приступивший к решению умеренно сложной задачи: приготовлению своего кофе во френч-прессе, который они приобрели предыдущей зимой после окончательного издыхания их «Кьюрига».
– Мэл вынуждена была отказаться от встречи. Опять «облом из-за Фионы».
Это словосочетание – «облом из-за Фионы» – обычно подразумевавшее недомогание, сопровождавшееся выделением физиологической жидкости любого рода, ввела в оборот сама Мэллори. Справедливости ради, ее дочка Фиона становилась причиной «обломов» не чаще любого другого двухлетнего малыша. А в общем и целом она была достаточно «бесхлопотным» ребенком. Мэллори иногда шутила, что ее дочь произошла из матки со значительно выработанным усталостным ресурсом, с чем большинство женщин сталкиваются лишь в пожилом возрасте.
– Что за облом на этот раз? – Ник, развернувшись, прислонился к столу.
Холли пожала плечами:
– Точно не знаю. Что-то, вызывающее у детей жидкий стул.
Ник улыбнулся, и морщинки в уголках его глаз углубились. Эти морщинки были у мужа всегда, сколько Холли его знала – со дня их знакомства в колледже на третьем году обучения. Временами Холли даже сетовала на то, что морщинки Ника придавали ему мальчишеский вид, тогда как ее «гусиные лапки» делали Холли похожей на миссис Даутфайр. Впрочем, при знакомстве с Ником эта мысль ей в голову не пришла. А глядя на мужа теперь, Холли только дивилась: неужели можно испытывать влюбленность с первого взгляда на протяжении десяти с лишним лет?
– Похоже на правду, – сказал Ник, снова повернувшись к кофе. – Ты знаешь, какашки – главная причина, по которой я доволен тем, что у нас пока нет детей.
Ник произнес это совершенно бездумно – как люди говорят о вещах, не имеющих никакого значения. Но у Холли вдруг похолодело в груди. Она заставила себя потупить взгляд на телефон, только глаза ничего не различили на экране.
Ник сказал что-то еще, что-то насчет того, как долго он намеревался пробыть в офисе. Увы, Холли не расслышала слов мужа. Ее насторожило ощущение зудящего покалывания под кожей. А к тому моменту, как она осознала, что именно вызвало это покалывание, Ник уже вернулся в спальню, а экран мобильника погас.
Виной всему было слово «пока». «У нас пока нет детей», – сказал муж таким тоном, каким обычно человек заявляет, что пока еще не поужинал. Как будто Ник нисколько не сомневался, что когда-нибудь они появятся.
И конечно же он так думал. Ведь таков был план: работа, дом, дети – естественный ход жизни. Это был естественный ход жизни большинства людей, и их пары в особенности. Они условились об этом в первый же год по окончании колледжа. Когда думали, что уже стали взрослыми (в чем их убеждали большие – как у взрослых! – задолженности по студенческим кредитам). Сначала работа, затем дом и только потом дети.
Но тогда Ник с Холли обсуждали не только это. Они говорили о Париже, о том, как было бы здорово провести там их медовый месяц. Ник мечтал посетить Лувр. Холли заливисто смеялась, воображая его в берете.
В конечном счете, в Париж они не полетели. Вместо Франции они отправились в Таиланд (им было всего двадцать три, и поездку оплатили родители Ника).
Они все еще могли поехать в Париж, если бы пожелали. Но пока что Холли не была уверена, хотелось ей этого или нет. В мире было так много более интересных мест, достойных посещения – Мачу-Пикчу, Кейптаун, Япония. Тетя Холли, Джоан, недавно вернулась из Марокко. В подарок племяннице она привезла маленькую жестяную коробочку чая с мятой и печенье.
Ник возвратился на кухню через несколько минут – уже одетый и готовый уйти на работу.
– Я не задержусь слишком долго, – сказал он. – Только подчищу хвосты перед завтрашним собранием.
Холли рассеянно кивнула.
– Ты в порядке? – поинтересовался муж.
В его голосе прозвучала искренняя обеспокоенность, и Холли не усомнилась: скажи она ему все, что думает, и Ник поставит свой кофе на стол и сядет на стул. Он не поедет в офис, а, скорее всего, возьмет руку Холли в свою и будет выслушивать ее сбивчивую речь о переживаниях и тревогах с такими же широко распахнутыми глазами и с таким же участием во взгляде, с каким он выслушивал ее каждый день с той поры, как им исполнилось по девятнадцать.
– Все нормально, – солгала Холли.
Она не поняла, насколько убедительно прозвучал ее ответ. И, судя по выражению лица Ника, он тоже попытался понять, сколько в нем правды. Но через пару секунд муж, видимо, принял решение. Он поцеловал Холли в лоб и ушел.
Оставшись в одиночестве, Холли не пошевелилась. Продолжила сидеть там, где сидела, вперив взгляд в их кофемашину. Френч-пресс оказался устройством, требующим времени для приготовления напитков. И, если начистоту, Холли посчитала его претенциозным, но спорным удовольствием. «С ним, конечно, больше возни, – сказала она Мэллори вскоре после покупки, – но кофе получается отменным. Он просто меняет жизнь. Тебе следует обзавестись таким же, и ты убедишься в этом сама». Холли не собиралась рассмешить подругу, но Мэллори запрокинула голову и захохотала. «Френч-пресс, скажешь тоже, – присвистнула она. – Да у меня нет времени, чтобы даже нормально посрать…»
Наконец Холли встала, подошла к мойке и отправила в канализацию остаток своего смузи.
Она осознала причину холодка в груди и покалывания. Но самым шокирующим явилось то, что эта причина ее вовсе не шокировала. Возможно, Холли просто не позволяла себе этого сформулировать, но, на самом деле, в глубине души, уже поняла: она не хотела иметь детей. Быть может, никогда в действительности не хотела.
Она думала, что хотела. В колледже. Тогда идея народить кучу детишек ей нравилась. Но последующие годы Холли провела в подвешенном состоянии неуверенности. Да нет, надо уметь взглянуть правде в глаза! Она изначально не была уверена в том, что родить ребенка – такая уж хорошая идея.
Она осознала это сейчас, вспомнив одну сцену. Как будто кто-то загнул уголок на конкретной странице в книге-сценарии ее жизни, чтобы помочь Холли мысленно вернуться к ней и разобраться в себе. Это произошло две зимы назад на рождественской вечеринке – одной из тех, что Холли устраивала для друзей и знакомых ежегодно. Мэллори пришла с мужем и девятимесячной Фионой; малышка, похоже, была не в восторге от бархатной повязки на голове.
В середине вечеринки Мэллори куда-то подевалась. Холли отыскала ее в гостевой спальне с задвинутыми шторами и выключенным светом. На подруге было красивое велюровое платье, которое она спустила до талии, чтобы покормить грудью дочку. «Зря ты здесь спряталась, – сказала ей Холли. – Это же естественно, все бы всё поняли». «Знаю», – ответила Мэллори, но с места не сдвинулась, и Холли не стала настаивать и развивать эту тему.
«Ребенок ограничивает твою свободу…» – вот, что она тогда уяснила.
Холли посмотрела на руку, в которой держала электрическую зубную щетку. Она даже не заметила, как вошла в ванную и взяла ее.
Почему она никогда не признавалась себе в этом – в нежелании обзаводиться детьми? И как теперь сказать об этом Нику?
Холли попыталась припомнить, когда они в последний раз разговаривали о детях – серьезно разговаривали, а не просто посмеивались над очередным «обломом из-за Фионы» за бутылочкой «Совиньон Блан». И не припомнила. Когда же? Пару-тройку месяцев назад? Ну, уж точно не лет. Просто в эти дни они с мужем были жутко заняты. Иногда они падали в постель и только там обменивались наспех десятком слов.
В последний раз они приблизились к этой теме несколько недель назад, когда Холли вернулась домой от врача с новой пачкой противозачаточных таблеток. И задалась вслух вопросом: как же ей упомнить, когда их принимать, если последние пять лет она прожила со спиралью, делавшей свое дело?
И тут Холли поразила одна мысль – как гром среди ясного неба.
Забытая таблетка! Маленькая белая таблетка, размером меньше ее розового ногтя.
Холли подняла глаза – взгляд застыл на отражении в зеркале, висевшем над краном. Из него на Холли смотрела та же особа, которую она созерцала годами, если не всю свою жизнь. Та же, да не та. Проявились отличия! Ее кожа стала жирной, по контуру лица высыпало новое созвездие прыщей. Вот уже неделю Холли испытывала недомогание – живот словно скручивало узлом. Эти детали были настолько малы, что Холли не полагала их важными. А сейчас она сообразила, что они – ОЧЕВИДНО – значили.
Глава 6
Селеста
Тремя месяцами ранее
Чикаго, штат Иллинойс
В классной комнате мисс Бонни имелся лишь один стул, подходивший размером для взрослого. И его занимала мисс Бонни. Селесте с Луи пришлось сесть напротив нее на гораздо меньшие стульчики для гораздо более мелких людей. Обычно Селеста находила очаровательными все эти миниатюрные предметы мебели в пре-школе Беллы – ряды крошечных книжных полок, маленькие столики, высотой до ее колен. Но за несколько минут до разговора с мисс Бонни Селеста присела на корточки над миниатюрным толчком в туалете и не смогла найти в этом ничего позитивного.
– Значит, с другим ребенком все в порядке? С тем мальчиком – с ним все в порядке?
Луи спросил это тоном, который Селеста сочла бы командным, находись они в офисе. И там он, наверное, был бы уместным. А в детской классной комнате этот тон прозвучал как-то глупо, да и выглядел ее муж с коленками, согнутыми и упертыми в грудь, тоже несколько глуповато. К сожалению.
– С Арчером? Да-да, с ним все в порядке, – широко улыбнулась мисс Бонни.
– Мы как раз успели переговорить с Бакстерсами перед встречей с вами, – авторитетно добавила женщина рядом с ней. Ее звали мисс Шерил, или так она, по крайней мере, представилась. По-видимому, все женщины в этой пре-школе называли себя «мисс», даже когда поблизости не было детей. Мисс Шерил пришла чуть позже и теперь стояла рядом с коллегой. Она явно не являлась директором Детской академии, но была главнее воспитательниц – ее служебное положение так и осталось непонятным Селесте. А еще она пожалела о том, что скрючилась в три погибели на детском стульчике раньше, чем узнала об альтернативном варианте: оказывается, можно было не садиться, а остаться стоять на ногах.
– Бакстерсы – это родители мальчика? – уточнил муж, переводя взгляд с одной женщины на другую и обратно. Он все еще был в своем деловом костюме: слишком спешил на встречу с педагогами после работы и не успел переодеться. Из-за одного этого крошечный стульчик под Луи казался еще более нелепым.
– Да, Бакстерсы – мама и папа Арчера, – мисс Бонни, похоже, намеренно старалась употреблять имя Арчера как можно чаще.
А вот Селесте это имя показалось смешным, подходящим разве что для гончего пса.
Воцарилась пауза. Мисс Бонни продолжала одаривать и Селесту, и Луи широкой улыбкой. У Селесты даже возникло подозрение, что воспитательница просто не могла придать своему лицу другое выражение.
– Итак, давайте проясним, – наконец прервал молчание Луи, снова заговорив деловым тоном. – Почему Белла укусила его? Этого Арчера? У детей вышел конфликт? Что за ситуация сложилась?
Мисс Бонни заерзала на стуле. Хотя, к чести воспитательницы, улыбка на ее лице не поколебалась.
«Интересно, Луи действительно хочет, чтобы они пересказали нам все события минувшего дня, или он просто тянет время?» – озадачилась Селеста.
– Нам не удалось получить от детей внятного ответа, – сказала мисс Шерил, которая, в отличие от своей коллеги, не улыбалась. А множество мелких линий вокруг ее губ навели Селесту на мысль, что она вообще улыбалась гораздо реже, чем мисс Бонни. – Но, судя по тому, что нам удалось выведать, у детей возникло разногласие из-за кубиков.
«Если бы сейчас со мной рядом сидела Алабама, она бы нашла все это невероятно забавным», – пронеслось в голове у Селесты. А вот Луи кивнул с угрюмым выражением на лице.
– Белла отобрала кубики у Арчера? – задал он вопрос, который Селеста посчитала вполне резонным.
А мисс Шерил раздула свои ноздри так, словно таковым его не сочла.
– Я в этом не уверена, – сказала она, скосив взгляд вниз, на мисс Бонни. – Тем не менее мисс Бонни сможет создать более полный контекст.
Селеста и Луи дружно переключили внимание на мисс Бонни. А улыбка у той наконец-то поблекла. Из чего Селеста сделала вывод, что мисс Бонни не относилась к тем людям, для которых было привычно «создавать контекст» подобных спорных ситуаций.
– Насколько я поняла, – заговорила мисс Бонни не вполне уверенным голосом, – Белла первой начала играть в кубики. Она всегда первой подбегает к ним утром. Это ее любимое занятие в период, отведенный на свободные игры, – мисс Бонни на мгновение запнулась, и у Селесты возникло желание заполнить паузу извинением, хотя рот она так и не открыла. – Я думаю, что Арчер тоже захотел поиграть в кубики, – продолжила мисс Бонни. – И, между нами говоря, Арчер до сих пор играет со своей частью кубиков. Мне кажется, что Белла просто… сорвалась, – пожала плечами мисс Бонни.
В классе снова установилась тишина – они все обдумывали сказанное. Не будь Селеста настолько ошарашена и подавлена стыдом, она бы не преминула громко поинтересоваться: а не было ли у Беллы причины для того, чтобы «сорваться»? Пусть незначительного, но все-таки повода, объяснявшего такую реакцию? Например, буквально накануне, Селеста дождалась, когда освободится место на парковке перед супермаркетом, и уже включила поворотник и все такое, как вдруг другой автомобиль пронесся мимо и в последнюю секунду занял пространство. Селеста так разозлилась, что дала оглушительный гудок и даже позволила слететь с языка паре ласковых слов, хоть и сознавала, что окно приоткрыто. А потом едва подавила желание протаранить машину захватчика.
– Хорошо. – Сняв очки, Луи устало потер глаза.
Селеста тоже вдруг почувствовала себя истощенной. «Интересно, Алабама сильно обозлится, если мы с Луи отменим ужин, поедем отсюда домой и сразу же ляжем спать?» – подумала она.
– Хорошо, – повторил Луи, – и что нам теперь делать?
– Ну… – начала было мисс Бонни, но тут же осеклась и поглядела на мисс Шерил, словно испрашивая дозволения. Мисс Шерил ответила ей легким, едва заметным кивком, и мисс Бонни продолжила: – Мы, главным образом, хотели вас уведомить об этой ситуации.
«Насколько все-таки универсально слово «ситуация». И вместе с тем многогранно, – предалась размышлениям Селеста. – В новостях его используют постоянно, обычно в тревожной тональности. Ситуация возникает, когда твоя пятилетняя дочь кусает пятилетнего мальчишку. И когда ураган сносит крышу с дома – это тоже ситуация…»
– Мы убеждены, что домашняя жизнь ребенка – это базис его социального развития, – добавила мисс Шерил, и в ее голосе внезапно зазвучал металл. – Мы полагаем очень важным, чтобы наши родители понимали, что происходит в классе, и, при необходимости, могли скорректировать воспитание своих детей дома.
Селеста представила себя за штурвалом гигантского корабля с мисс Шерил в рубке, предупреждающей о леднике. Ее всегда мучил вопрос: почему капитан «Титаника» не обошел айсберг, а поплыл прямиком на него? Но сейчас, сидя на маленьком детсадовском стульчике, Селеста почувствовала, что стала лучше понимать, что тогда произошло.
– Что ж, мы ценим вашу заботу и ваши советы, – произнес Луи вроде бы искренне. – Мы обязательно побеседуем с Беллой и постараемся, чтобы подобное больше не повторилось.
Мисс Бонни снова заулыбалась, хотя Селесте почудилось, будто она заметила крошечный проблеск жалости на лице женщины. Похоже, мисс Бонни – как и Селеста – понимала фундаментальную истину о детях дошкольного возраста: воспитательная беседа с Беллой вряд ли могла принести ожидаемые плоды; ее реальным результатом стали бы стеклянный взгляд в одну точку и требование фруктового мороженого на палочке по окончании разговора.
– Вы можете нам что-то порекомендовать? – спросила Селеста прежде, чем смогла сдержаться. – Какие-нибудь… даже не знаю… источники на такие случаи? – стоило Селесте это выговорить, как она тут же устыдилась выбранного слова. «Источники». Оно показалось ей таким формальным. Смехотворно формальным! Как будто бы плохое поведение Беллы можно было отладить, поменяв батарейку АА.
– У нас есть здесь психолог, – ответила мисс Шерил, что лишь ухудшило «ситуацию» и усугубило пессимистический настрой Селесты. – Если вы захотите, чтобы Белла с ней пообщалась, мы обязательно это организуем.
Селеста заметила, как напрягся рядом с ней Луи.
– Мы обязательно побеседуем с дочерью, – повторил он.
Селеста озадачилась: неужели муж действительно считал беседу с Беллой практическим решением проблемы? Луи много беседовал на работе: его рабочий день складывался из череды важных разговоров, следующих друг за другом. Так что он вполне мог допускать, что подобная стратегия способна сработать и в остальных областях его жизни.
К машине после встречи они вернулись, не перекинувшись ни словом. Способная питать надежды половинка Селесты даже задалась вопросом, который мог прийти в голову только никудышной мамаше: может, они вообще обойдутся без обсуждения «ситуации» с дочерью?
– Мы сильно опаздываем, – сказал Луи, когда они сели в машину.
Селесте потребовалась пара секунд, чтобы понять, что под этим подразумевал муж, и даже вспомнить об их планах на ужин.
– Ну и ладно, – буркнула она, потому что ни о чем другом сейчас не могла думать.
Несколько минут они ехали в полном молчании. Селесте вспомнилась мисс Бонни, и в голове возник странный вопрос: «Интересно, она поехала домой или нет?» Почему-то она не могла вообразить воспитательницу в иной обстановке, без миниатюрных толчков и столиков, предназначенных для детей.
– Вчера у Беллы приключился нервный срыв, – сказала, наконец, Селеста, глядя вперед – на городской пейзаж, простирающийся за горизонт. – Я тебе не говорила, что она закатила истерику возле «Нордстрома»?
– Нет, не говорила. А что случилось?
Селеста прикусила зубами щеку. «Что случилось?» Откуда ей знать?
– Вспышка гнева. Белла захотела поехать домой вместо «Таргета».
Луи долго ничего не говорил. Настолько долго, что Селеста не выдержала и посмотрела все-таки на мужа. Его локоть лежал на верхней кромке опущенного стекла. Луи не выглядел особо обеспокоенным, и это обеспокоило Селесту. Она, конечно, отдавала себе отчет в том, что волновалась и тревожилась по любому поводу сильнее большинства людей. И тем не менее ей иногда хотелось, чтобы муж тоже переживал из-за всего чуточку больше.
– Я же пересказала тебе разговор с мамой о моей кузине Тоне? О том, что у ее сына недавно диагностировали расстройство аутистического спектра?
Селеста задержала дыхание в самом верху грудной клетки. Она мало что знала о детях кузины. Тоня с мужем жили в Юте, как и большинство несчетных родственников Селесты, со многими из которых она не виделась с детских лет. По правде говоря, она и о Тоне-то вспоминала лишь благодаря матери – когда на ту нападало сильное желание поболтать, она заводила речь о кузине. А желание поболтать и пооткровенничать с родной дочерью у матери Селесты возникало редко.
– Да, ты вроде бы упоминала, – тихо проговорил Луи, медленно включаясь в разговор.
Селеста даже не поняла почему. То ли муж не знал, куда это разговор заведет, то ли сразу понял, к чему она клонила.
– Как ты думаешь… даже не знаю, как сказать… – Селеста разгладила брюки на бедрах. – Как ты думаешь, нам не следует проверить Беллу?