Никола Корник
Полночная любовница
Моей матери Сильвии
Когда к жизни любовь меня в мир призвала,
Мне уроки любви она сразу дала,
Ключ волшебный сковала из сердца частичек
И к сокровищам духа меня привела[1].
Омар Хайям. Рубаи, стих 108
Глава 1
Лондон, ноябрь 1814
– Мы не ждали вас, ваша светлость, – произнес Поинтер.
Пальцы Гаррика Нортекса, герцога Фарна, расстегивающие пуговицы шерстяного пальто отличного качества, замерли. Его плечи были усеяны дождевыми каплями – в тусклом свете свечей они поблескивали, как припорошенные пылью драгоценные камни, и скатывались на каменные плиты пола, образуя лужицу.
– Я тоже рад тебя видеть, Поинтер, – ответил он.
На лице дворецкого не дрогнул ни один мускул.
Гаррик подумал, что, видимо, его покойный отец никогда не шутил с прислугой. Покойный герцог славился многими качествами, но отнюдь не чувством юмора.
– У нас не было времени подготовить для вас покои, ваша светлость, – продолжал Поинтер, – и в доме нет никакой еды. Я получил ваше сообщение всего несколько часов назад и еще не успел никого нанять. – Он жестом показал на зачехленную мебель и пыльные зеркала. – Дом был закрыт. У нас не было возможности провести уборку.
Сомневаться в этом не приходилось. С люстры в центре просторного холла свисала длинная паутина. Зачехленная мебель и статуи, отбрасывающие длинные тени, только усиливали ощущение мрачной таинственности. И здесь было холодно, очень холодно. Гаррик пожалел, что расстегнул пальто.
– Мне не требуется сегодня никаких изысков, спасибо, – проговорил он. – Только свеча, чтобы добраться до постели, и немного горячей воды.
– У вас нет с собой багажа, ваша светлость? – Длинный нос Поинтера, так подходящий к его имени[2], неодобрительно дернулся.
– Он едет следом, – кратко ответил Гаррик. Ни одна карета не смогла бы угнаться за его чертовски быстрой ездой.
– А ваш камердинер?
– И Гейдж тоже.
Гаррик вынул одну свечу из подсвечника на стене. Он чувствовал себя ужасно усталым, после целого дня скачки все тело ныло от тупой боли. Пять дней назад он похоронил отца – теперь тот покоился в семейном склепе Фарнкорта, на западном побережье Ирландии. Нечего было и сомневаться, что старый дьявол пожелает быть похороненным на ирландских землях со всей возможной помпезностью и размахом и максимальным неудобством для родственников. При жизни покойный герцог никогда не привечал Фарнкорт, считая его ирландскую красоту грубой, а местных жителей – язычниками. Ничего удивительного, что на его похороны, кроме членов семьи, пришло всего несколько человек – и те, наверное, для того, чтобы самолично убедиться, что он действительно умер.
Теперь Гаррик стал герцогом Фарном, и у него нет сына, который мог бы унаследовать его титул.
И наверное, никогда не будет.
Первый брак стал для него трагедией. И Гаррику не хотелось повторять попытку.
Он остановился перед пологой лестницей, что вела на второй этаж. Деревянные ступени со сложным узором покрывал толстый слой грязи. Изящные изгибы кованых перил украшала густая белая паутина. Этот дом напоминал могилу. Как ему и подобало.
Отец Гаррика, восемнадцатый герцог Фарн, безумно злился, что умирает так рано, не успев удовлетворить свои амбиции. Он протестовал против своей смертельной болезни, тем самым, вероятно, приблизив свою кончину. И вот теперь Гаррик стал хозяином этого мавзолея и еще двадцати шести домов в десяти странах, не говоря уже о неприлично огромном состоянии. Значительно большем, чем вправе иметь один человек.
Гаррик пошел по бесконечному коридору, другой конец которого терялся во тьме. По привычке он толкнул шестую дверь по левой стороне, где располагались спальные покои. В тех редких случаях, когда он останавливался в Лондоне в доме отца, это всегда была его спальня. Меньше, чем хозяйская, но ничуть не более уютная. Дом Фарнов строили, чтобы устрашать и подавлять, а отнюдь не для того, чтобы говорить «добро пожаловать». В запутанных коридорах могла несколько дней плутать небольшая армия. Каминный очаг был пуст, а комната выглядела холодной и неприветливой, несмотря на странный запах дымка в воздухе, как будто здесь только что жгли свечи. На полу валялось издание «Мэнсфилд-парка». Гаррик рассеянно поднял книгу и положил на стол.
В дверь постучали: пришла горничная с горячей водой. Похоже, Поинтеру удалось призвать на помощь по крайней мере одну служанку. Девушка осторожно поставила кувшин на край стола и испуганно присела в реверансе. Ее широко распахнутые глаза скользнули по его лицу, когда он повернулся поблагодарить ее, и она тут же отвела взгляд. Вероятно, боялась, что он такой же, как и его отец. Молва о покойном герцоге наверняка дошла до каждого лондонского агентства по найму прислуги. Отец Гаррика считал, что насиловать служанок – это его привилегия, а не отвратительное преступление. Восемнадцатый герцог Фарн бил слуг и пинал собак и наоборот. При воспоминании об этом у Гаррика свело живот от отвращения.
Как только за служанкой закрылась дверь, он скинул сапоги и издал вздох облегчения. Его порадовало отсутствие камердинера. Гаррику нравились сапоги из тонкой кожи, но он не желал снимать их исключительно с применением грубой силы. То же самое касалось сюртука. Гаррик даже постиг искусство самостоятельно повязывать галстук, молодому герцогу всегда казалось в высшей степени непрактичным одеваться или раздеваться с посторонней помощью. Кроме того, он многие годы жил и путешествовал в таких местах, куда бы с ним не поехал даже самый верный слуга.
Горячая вода смыла дорожную грязь, и герцогу внезапно захотелось принять ванну, чтобы успокоить ноющее тело. Но время было уже позднее, и он не собирался снова беспокоить слуг. Завтра ему предстоит утомительное знакомство с делами отца. Это его обязанность. Быть герцогом – привилегия, во всяком случае, так внушали ему с самого раннего детства. Жаль, что позже он понял, какое это чудовищное бремя. Но все равно не уклонился от него. Он в полной мере понимал свой долг и обязанности, но сейчас хотел только спать.
Заметив на комоде графин с бренди, Гаррик решил, что нальет себе порцию. Он надеялся, что спиртное хоть немного его согреет. Но бренди сделало не только это, оно обожгло ему внутренности, напомнив, что он весь день ничего не ел. Не важно. Он снова наполнил бокал и выпил. И повторил процедуру еще раз. От усталости и крепкого алкоголя закружилась голова, но теперь он хотя бы сможет заснуть.
Гаррик думал, что простыни будут влажными, но, к его удивлению, прохладно-гладкая постель оказалась совершенно сухой. Со вздохом облегчения он скользнул под простыни и опустил голову на мягчайшую из подушек. И тут же ощутил сладкий, едва уловимый аромат летнего сада с нотками жимолости и колокольчиков. Он заполнил все его чувства и согрел душу, пробуждая желания, которые он отнюдь не приветствовал. Прикосновение шелковой простыни к голой груди внезапно показалась ему лаской любовницы. Гаррик испытал искушение, сладострастное, порочное, соблазнительное. Тело напряглось от возбуждения.
Он грезит. Его захватили фантазии.
Гаррик со стоном перевернулся на другой бок, желая обуздать свое непокорное тело. Разум должен возобладать над плотью. Это нетрудно. Он делал это уже тысячу раз. Но сейчас желание оказалось слишком сильным, оно накатило на него мощно и быстро и проникало внутрь, пока он не оказался беспомощен перед его чарами. Гаррик лег на спину и глубоко вздохнул, наполнив легкие цветочным ароматом. Не будь это так невероятно, он поклялся бы, что кто-то спит у него под кроватью, какой-то дух или призрак, оказывающий на него влияние своим присутствием.
Но это была только игра чувств. Он слишком устал и много выпил, и у него давно не было женщины, вот тело и бунтовало, напоминая, от чего он отказывается.
До брака он был повесой и после смерти жены на какое-то время вернулся к разгульной жизни. Он пытался растворить свое горе и чувство вины в распутстве. Но у него ничего не вышло. Теперь он жил как монах, и потому некоторые неприятные ощущения были неизбежны. Во всяком случае, он так себе говорил.
Общество распускало о нем сплетни. Много лет подряд. Ему было это известно. И он не обращал на них никакого внимания.
Гаррик Фарн – человек, который убил лучшего друга, спавшего с его женой.
С тех пор прошло двенадцать лет, но даже сейчас при воспоминании об этом у него замирало сердце и душу терзало знакомое бремя вины и горя. Так и должно быть. Епитимья не бывает легкой.
Он повернулся, чтобы задуть свечу, и на глаза ему снова попалась книга. Томик в темно-красной обложке с черными буквами. Под ней на тумбочке лежали небольшие очки. Гаррик поднял брови. Поинтер пользовался его спальней, чтобы почитать? Вряд ли. Вышколенный дворецкий не станет так бесцеремонно обращаться с герцогской спальней, да и вряд ли он одобряет чтение подобной беллетристики.
Гаррик взял книгу и открыл. На форзаце стояла дарственная надпись, инициалы в виде переплетенных М и Ф, а страницы источали все тот же едва уловимый цветочный аромат. Гаррик положил книгу на покрывало и рассеянно подумал, не стоит ли заглянуть под кровать или в шкаф в поисках близорукого взломщика, пахнущего колокольчиками. Но он так устал. Завтра… завтра он все здесь обыщет, а сейчас ему хотелось сбросить со своих плеч все обязанности герцога, забыть о мрачном наследии отца и провалиться в глубокий сон.
Он как раз собирался уснуть, когда дверь спальни вдруг неожиданно и без стука открылась. В проеме появилась красавица. Она вся – от элегантных темных локонов до розовых атласных туфелек – излучала ауру изысканности и неприкрытой сексуальности. Гаррик вытянулся в струнку.
– Гарриет? Что, черт возьми… – Он отчетливо ощущал, как сильно возбудился. Хорошо еще, что не успел снять брюки. – Что, черт возьми, ты здесь делаешь? – требовательно спросил он. Надо было запереть дверь, пришла запоздалая мысль. Правда, это его дом, и он не ожидал, что кто-то придет его соблазнять.
Последний раз он виделся с Гарриет Найт на похоронах отца. Тогда она с головы до ног была закутана в черное. Сейчас же нарядилась в бледно-розовое воздушное одеяние, которое почти ничего не скрывало. А он-то думал, что опередил остальных родственников своим скорым возвращением в Лондон. Видимо, Гарриет – подопечная его покойного отца – поехала вслед за ним. И сейчас во плоти стояла перед ним во всей своей великолепной наготе: пеньюар спущен с белых округлых плеч и полной груди и нависает над пышными бедрами. У Гаррика закружилась голова. Он знал, что Гарриет распутница, но не думал, что она дойдет до такого бесстыдства.
– Гаррик, дорогой. – Его омыл ее хрипловатый, чувственный голос. – Я приехала, чтобы поприветствовать новоиспеченного герцога в его новом… качестве.
Гарриет давно хотела стать следующей герцогиней Фарн. Она никогда этого не скрывала. Просто раньше не прибегала к такой откровенной тактике.
Она сделала несколько шагов и остановилась у постели. Гаррик чуть не захлебнулся от мощной волны ее духов, заглушившей куда более мягкий и сладкий аромат колокольчиков. Он буквально упал на подушки.
– И Поинтер тебя впустил? – возмутился он. – В это время суток? И в таком виде?
Глупые вопросы. Обнаженная Гарриет сидит на краю постели совсем рядом, а он говорит об этикете? Он явно не в себе, пьян и расстроен. Грудь Гарриет коснулась его руки, и он вздрогнул. Теперь он уже ничего не понимал. Да, он очень устал, выбит из колеи и отчаянно хочет женщину, но не эту, а ту, что была лишь призраком, его сновидением. А ведь Гарриет более чем реальна, и у нее такая великолепная грудь…
Однако у нее есть огромное желание стать герцогиней, и он сейчас в большой опасности. Гаррик отодвинулся от нее. Гарриет чувственно потянулась.
– Где твоя компаньонка? – задыхаясь, поинтересовался он. – Не может быть, чтобы миссис Роуч одобрила…
– Я пошлю за ней, если ты хочешь втроем. – Узкие зеленые глаза Гарриет поблескивали, как у пумы. – Гаррик, дорогой, давай отпразднуем!
– Смерть моего отца едва ли повод для праздника, – возразил он. В голове у него мутилось. – Гарриет, не надо…
– Напротив. – Она закинула на него ногу, пригвождая к месту. Ее влажное горячее тело обжигало даже сквозь простыни. – Мы все очень счастливы, что он умер, – заявила она. – К чему притворяться? И теперь мы можем это отпраздновать – в узком кругу, только ты и я. – Она скользнула рукой под одеяло и нащупала его возбужденный член. – О, отлично, ты уже отметил начало.
Изгибаясь всем телом, она подползла к нему еще ближе, приникла поцелуем к его губам.
– Бренди, – промурлыкала она. – Восхитительно.
Однако она сама на вкус была несколько кисловата.
Гаррик испытал такое чувство, будто его душат диванной подушкой. Он протестующе застонал. Гарриет же явно расценила это как признак энтузиазма. Она ласкала его, страстно целовала и через одеяло сжимала бедрами. Еще мгновение, и она скользнет внутрь, взберется на Гаррика и затем…
Затем случится грандиозный скандал. Гарриет Найт станет герцогиней Фарн, а его жизнь снова будет разрушена.
Одну неверную жену еще можно считать неудачей. Но получить вторую такую же – это даже не безответственность. Он не хотел брать в жены особу свободных нравов. Он вообще не хотел жениться.
Внезапно у Гаррика прояснилось в голове, и он протрезвел. Может, его тело и желает Гарриет, но вот разум – определенно нет.
– Нет, Гарриет. – Он схватил ее за руку и не слишком изящно отпихнул от себя.
Гарриет дернулась и, вскрикнув, свалилась с кровати.
– Ты оказываешь мне слишком большую честь, – вежливо сказал Гаррик, вставая с кровати и поднимая с пола ее пеньюар. – Я понимаю, ты нуждаешься в утешении – только что умер твой опекун. Я не заслужил привилегии взять предлагаемую тобой девственность… Извини, но я не могу принять от тебя такую жертву. Ты сейчас в расстроенных чувствах.
Он грубо завернул Гарриет в прозрачный пеньюар и подтолкнул к двери.
– Я все расскажу миссис Роуч, – сердито заявила она. – Я все скажу твоей матушке. Я скажу, что ты меня соблазнил.
Гаррик покачал головой:
– Сомневаюсь, что у тебя получится, моя дорогая. – В его голосе зазвучала сталь.
Гарриет с минуту смотрела на него в упор, и он подумал, что же она видит в его глазах. Была ли это холодность мужчины, который давно забыл о нежных чувствах?
Ее лицо исказила злоба.
– Черт тебя подери, Фарн! – выругалась она.
Гаррик пожал плечами:
– Как пожелаешь.
Гарриет развернулась на каблуках и вышла, хлопнув дверью. В комнате наступила тишина.
И именно в этот момент Гаррик услышал, как кто-то чихнул.
Под большой кроватью с балдахином, прижавшись лицом к пыльным половицам, пряталась леди Меррин Феннер. Она оказалась там в ловушке около получаса назад. За свою короткую, но весьма разнообразную службу – а работала она на Тома Брэдшоу – Меррин никогда еще не оказывалась в такой ситуации. Она никогда раньше не попадалась.
Пока герцог Фарн шел к своей спальне, Меррин читала. Она успела спрятаться всего за пару секунд до его прихода. И надеялась сбежать, когда он уснет. Но потом появилась та женщина. Меррин услышала ее обольстительный, с хрипотцой, голос, увидела, что на пол упал пеньюар, почувствовала, как прогнулась кровать, и поняла, что скоро много узнает о предмете, который ранее никогда не изучала.
Она перевернулась на живот, прижалась лицом к полу, зажмурилась, заткнула пальцами уши и стала молиться, чтобы энтузиазм Гаррика Фарна поскорее иссяк, чтобы любовники быстренько друг друга утомили и впали в удовлетворенное оцепенение. Отгородиться полностью от происходящего наверху она не могла, а от доносившихся звуков ей становилось беспокойно. Ее тело как будто распространяло жар. Это не только смущало Меррин, но и приводило в замешательство. Одежда вдруг показалась ей слишком узкой и тесной, и она испытала желание двигаться, изгибаться всем телом. И это было очень странно.
А потом она вздохнула и втянула носом паутину. И чем больше усилий Меррин прилагала, чтобы не чихнуть, тем сильнее щекотало у нее в носу, и в конце концов она громогласно чихнула.
О боже. Теперь ей точно не спастись. Такое услышали бы даже самые страстные любовники.
И действительно, через секунду кто-то нагнулся, схватил ее за руку и вытащил из-под кровати. После чего грубо поставил на ноги. Глаза у девушки слезились, в носу опять защекотало. Меррин выпрямилась во весь свой пятифутовый рост[3].
И что ей сказать? Нет, Меррин, забудь про объяснения, сказала она себе. Подумай лучше, как сбежать?
– Этим вечером в моей спальне просто столпотворение, – протянул стоявший перед ней мужчина.
Гаррик Фарн, лучший друг ее брата Стивена. И его убийца…
Меррин содрогнулась. Прискорбно, но когда-то давно, еще девочкой-подростком, она была влюблена в Гаррика. Он казался ей богом, высшим существом из другого мира. В то время Меррин с сестрами жила скучной, предсказуемой жизнью. Училась она дома, и ее общение ограничивалась деревней Фенридж и живущими по соседству друзьями родителей. И еще был Стивен со своими приятелями – к коим относился и Гаррик, молодые люди учились в Оксфорде, проматывали в Лондоне родительские деньги и, по слухам, предавались любовным романам, вину и порокам. О, как же она упивалась теми скандалами. Тринадцатилетней девочке все это казалось захватывающим, ведь она никогда не путешествовала дальше собственной деревни.
Гаррик, разумеется, ее не замечал. С какой стати? У Меррин имелись красавицы-сестры, которые притягивали к себе все взгляды, все внимание, все комплименты. Кроме того, Гаррик еще с колыбели был помолвлен с Китти Скотт, дочерью политического соратника его отца; под вопросом была только дата, но не сама свадьба. Китти тоже была очень красива. Совсем неудивительно, что Стивен тоже в нее влюбился…
Меррин словно ударила молния, ее затрясло как в лихорадке. Гаррик Фарн. Его имя стало в ее семье олицетворением дьявола, убийцы, человека, который разрушил жизнь Меррин, жизнь ее отца и сестер. Пока Гаррик был за границей, можно было не думать о нем и сделать вид, что его не существует, если уж не удается забыть его навсегда. Забыть о событиях того давнего жаркого лета. Но чуть больше года назад – пятнадцать месяцев, если быть точной – он вернулся. И общество, вместо того чтобы осуждать за убийство, приняло его с распростертыми объятиями как героя; его снова восхваляли как самого красивого, богатого и родовитого аристократа из высшего света.
У Меррин создалось впечатление, что о ее брате уже никто не помнит. Про него все забыли, предав забвению. А у них самих ничего не осталось в память о Стивене, все ценные вещи, включая картины, ушли на погашение долгов отца, открывшихся после его смерти. Род Феннеров вымирает, семейные владения потеряны, а Гаррик Фарн – богат, известен и, что самое главное, живет и здравствует. Его возвращение в Англию что-то воспламенило в душе Меррин, пробудило невыносимые воспоминания о том времени, когда погиб Стивен. Прошлое вдруг предстало совсем реальным, а боль и чувства приобрели остроту, словно все случилось совсем недавно.
Меррин вытерла слезящиеся глаза и оглянулась в поисках любовницы Гаррика, женщины с хрипловатым голосом, богатым воображением и сшибающим с ног парфюмом. Но, похоже, они были одни.
– О! – невольно воскликнула Меррин. – Она ушла!
Гаррик поднял черную бровь:
– Разве вы не слышали, как я ее вытолкал?
– Я заткнула уши, – ответила Меррин. – Я не желала ничего слушать, вот уж спасибо. Мне хватило подпрыгивающей кровати, которая грозила меня раздавить.
– Я сожалею, – вежливо ответил Гаррик. – Знай я, что вы там, выгнал бы ее значительно быстрее. – Он внимательно осмотрел девушку, задержавшись взглядом на паутине на нее лице.
– У вас под кроватью очень грязно, – оправдываясь, сказала Меррин.
Гаррик с иронией отвесил поклон:
– И снова прошу прощения. Гарантирую, что в следующий раз, когда вам придет в голову воспользоваться моей спальней как убежищем, в ней будет совершенно чисто.
– Буду вам очень признательна, – парировала Меррин.
«Зачем мы об этом говорим, – подумала она. – Это совершенно неуместно». Она совсем не так представляла себе разговор с Фарном.
Меррин посмотрела на него. На самом деле она вообще не представляла себе, как будет с ним разговаривать. Во всяком случае, в ситуации, когда она чувствовала себя настолько растерянной. Меррин рассчитывала, что Гаррик останется в Ирландии еще как минимум на неделю. Он ведь считаные дни назад похоронил отца. И она совершенно разумно предположила, что дом первое время будет пустовать.
Гаррик стоял у нее на пути, перегораживая заветную дверь в коридор. Он показался ей ужасно огромным. Отчасти из-за ее собственного небольшого роста. Но кроме того, действительно был очень высокого роста, выше шести футов, и очень мощного телосложения – она отчетливо это видела, поскольку он стоял перед ней полуодетым. Широкая обнаженная грудь, брюки плотно охватывают мускулистые бедра. «Слава богу, на нем брюки», – подумала Меррин.
Осознав это, Меррин вздохнула с облегчением. От волнения у нее закружилась голова. После разыгравшейся сцены с его любовницей она думала, что он будет полностью обнаженным…
– С вами все в порядке?
Его голос разрушил представившуюся ей картину с обнаженным Гарриком Фарном. Меррин распахнула глаза и встретилась с его ироничным взглядом.
– Да, все хорошо, благодарю вас, – ответила она.
Темные глаза и прямые черные брови. Высокие скулы и решительный подбородок. Суровое лицо, подумала Меррин. Холодное и отстраненное. Однако тело его казалось золотистым – гладкая загорелая кожа, взъерошенные темно-рыжие волосы на голове и интригующая поросль жестких ярко-рыжих волосков на груди, спускавшаяся к животу. Меррин осознала, что неприлично уставилась на Гаррика Фарна. Она никогда в жизни не видела раздетого мужчину. Ей так сильно захотелось его коснуться, что она протянула руку, не успев осознать, что делает. Девушка вспыхнула и понадеялась, что ее смущение не будет заметно. И в тот же миг вспомнила, что ненавидит Фарна.
Она вздрогнула.
– Итак, я жду, что вы объясните мне свое присутствие.
От резкого тона Меррин дернулась, как от удара плетью. Надо быстрее выбираться отсюда, решила она. Не объяснять же ей, что она обыскивала его дом. Вряд ли можно сказать: «Три недели назад я узнала, что вы солгали об обстоятельствах смерти моего брата. Мало того что вы убили его – и я возненавидела вас за это, – теперь мне известно, что вы еще и скрыли правду, и я хочу, чтобы свершилось правосудие. Я хочу, чтобы вы оказались на виселице…»
Нет уж. Гаррик Фарн не должен ничего заподозрить.
– Умоляю, простите, – произнесла она. – Я не поняла, что вы ждете моих объяснений.
Губы Гаррика сложились в соблазнительную улыбку. По телу Меррин пробежала дрожь. «Это отвращение, – подумала она. – Вот как он на меня действует. Я чувствую ненависть. И отвращение…»
– Мадам, любой разумный человек потребовал бы у вас объяснений. – Гаррик помолчал. – Или мне следует называть вас юная леди? Вы не кажетесь мне такой уж взрослой… – И прежде чем она сумела отстраниться, он поднял руку и осторожно снял с ее щеки паутину.
Меррин снова задрожала и попятилась.
– Мне двадцать пять лет, – с достоинством ответила она и подумала: «Зачем я сообщаю ему об этом? Зачем вообще с ним разговариваю?» – Я не юная леди.
Улыбка его стала еще ярче. Она тревожила душу и вызывала телесный жар, тот самый жар, который ей хотелось приписать ненависти.
«Сосредоточься, Меррин. Ты должна выбраться отсюда», – приказала себе девушка.
– Наверное, вам показалось странным то, что вы обнаружили меня в своей спальне, – торопливо заговорила она.
– Верно. – Гаррик не сводил глаз с ее лица. – Буду счастлив услышать от вас, как именно вы здесь оказались.
– Ну, я… – Как назло, на ум не приходило ничего подходящего. Меррин вообще не умела выкручиваться. В этом, как правило, не было нужды. Никто ничего не замечал, поскольку она изо всех сил старалась казаться маленькой, некрасивой, невзрачной. На нее просто не обращали внимания. – Я думала, дом пустует, – наконец заговорила она. – Мне нужно было место для ночлега.
Отчасти это была правда. Меррин провела несколько ночей в доме Фарна, пока неторопливо обыскивала помещения. Она искала что-то, способное пролить свет на обстоятельства смерти ее брата. В первый раз это получилось случайно. Девушка очень устала и заснула в кресле в библиотеке. Проснувшись через несколько часов, она, к своему удивлению и восторгу, поняла, что ее никто не заметил. Она знала, что в доме почти нет слуг, только самые необходимые, и ее никто не потревожил. Никто даже не заметил ее присутствия. Дом был огромным и уже много месяцев стоял пустым. С тех самых пор, как покойный герцог отправился доживать последние дни в Ирландию. Вот Меррин и пришла в голову идея пожить здесь, пока она охотится за компроматом на Гаррика Фарна. Странным образом, эти ночевки словно приближали ее к нему. Они питали ее ненависть и укрепляли решимость отыскать правду.
Фарн грозно нахмурился.
– Вас привела сюда бедность? – спросил он. – Вы бездомная?
– Да. – Меррин решила, что эта версия кажется правдоподобной. В Лондоне было полно полуразрушенных и заброшенных зданий. Все, кто не имел крыши над головой, знали, что можно найти приют в «Флит-маркете» или в заброшенном работном доме на Дет-стрит. Но среди нищих были и смельчаки, которые залезали переночевать в дома аристократов. Многие дома почти не использовались и подолгу стояли закрытыми, пока хозяев не было в городе.
Но Гаррика, похоже, это объяснение не убедило. Он приблизился поближе и положил руку Меррин на плечо. Она вздрогнула, но его интересовало только ее платье.
Он потрогал тонкий шерстяной материал. К несчастью, пыль не могла скрыть его отличного качества.
– Хорошая уловка, – произнес Гаррик с мрачным удивлением. – Однако ваша одежда слишком хороша для тех, кому не повезло с финансами.
– Я украла ее. – Начав лгать, Меррин обнаружила, что у нее гораздо больше воображения, чем она раньше думала. – Она сохла на улице.
Фарн задумчиво кивнул:
– Вы отличная лгунья.
Проклятье. Он ни на секунду ей не поверил. Но, по крайней мере, перестал преграждать путь к дверям.
– Кто вы? – поинтересовался Фарн. – Зачем вы пришли?
– Я не могу ответить, – на сей раз честно призналась Меррин.
– Вы имеете в виду, что не хотите сказать правду. – Гаррик склонил голову к плечу, продолжая проницательно разглядывать девушку. Меррин ощутила легкое головокружение. Разоблачение приближалось.
Сосредоточься. До двери всего три шага…
– Верно, – согласилась она. – Я вообще не хочу с вами разговаривать.
– Однако вы не в том положении, чтобы отказаться.
– Это спорный вопрос.
Фарн засмеялся:
– Хотите поспорить?
– Нет, – ответила Меррин. – Я хочу уйти.
Фарн покачал головой:
– Я могу сдать вас за взлом на Боу-стрит.
– В этом случае вы уже никогда не получите от меня объяснения.
– Это верно. – Фарн пожал широкими плечами. – Тогда мне не остается ничего другого, кроме как удерживать вас здесь, пока вы не скажете правду.
Меррин огляделась. Он хочет держать ее пленницей в своей спальне? Огромная кровать, такая широкая, такая манящая. Она вспомнила гладкую прохладу простыней и податливую мягкость матраца. На миг ей представилось, как обнаженный Гаррик укладывает ее в эти мягкие шелковые объятия, прикасается к ее обнаженной коже, ласкает… Она перевела взгляд с постели на Гаррика. Он поднял брови, и Меррин залилась краской. Ей показалось, что пылают не только щеки, но и все ее тело.
– Вы могли бы скоротать время за своей книгой, – мягко произнес он и протянул ей «Мэнсфилд-парк».
– Спасибо.
Девушка взяла книгу, но Гаррик не отдал ее. Меррин дернула за нее, но, поскольку он держал ее крепко, сама подлетела к нему. Их пальцы, сжимавшие обложку, почти соприкасались – ее тонкие и белые, его сильные и загорелые. Она вспомнила, как он касался ее щеки, и закрыла глаза, почувствовав пробежавший по телу озноб.
Гаррик сделал шаг, и они оказались совсем близко, почти вплотную друг к другу. Гаррик нахмурил брови, его глаза полыхнули из-под черных бровей. Он наклонился к ней и осторожно принюхался, словно к цветку.
– Колокольчики, – пробормотал он. Потом покачал головой, еще раз втянул носом воздух и недоверчиво посмотрел на нее. Его глаза сузились и потемнели. – Вы спали на моей кровати? – требовательно спросил он.
– Я… – У Меррин пересохло во рту, в голове образовалась совершенная пустота. – Да, у меня… – Она облизнула губы и почувствовала привкус пыли.
Фарн опустил взгляд к ее губам и застыл. Его глаза потемнели.
– Какая необычайная близость, – пробормотал он.
Меррин никогда не целовали, но где-то в глубине души она знала, что в следующее мгновение Гаррик Фарн ее поцелует. Она видела в его глазах неудержимый огонь и не могла отвести взгляда. Сердце ее билось как молот.
Гаррик преодолел оставшееся расстояние и коснулся губами ее губ. Мягко-мягко, почти невесомо, но очень нежно, пробуждая в ней неистовый жар. У нее закружилась голова. Она вдохнула его мужской запах и едва устояла на ногах. У нее тряслись коленки, все тело горело от ощущений, которых раньше она никогда не испытывала. Меррин тихо ахнула.
Гаррик ошеломленно отпрянул, а Меррин воспользовалась моментом. Она выхватила у него «Мэнсфилд-парк» и стукнула книгой по голове. Переплет треснул, страницы полетели во все стороны. На мгновение Гаррик потерял ориентацию, а Меррин только этого и ждала. Она ринулась к двери и в мгновение ока оказалась в коридоре. Увидев торчащий снаружи в замке ключ, повернула его.
А затем со всех ног кинулась прочь.
