Николай Александрович Добролюбов
Любопытный пассаж в истории русской словесности
До 600 человек наполнили залу Пассажа в полдень 13-го числа. Умилительно было видеть это всеобщее сочувствие к литературе, возбужденное в массах столичного населения. «Боже мой, – думали мы, – давно ли было то время, когда не интересовались тем, что пишут о Гоголе, когда не знали имени Белинского! А теперь – какая перемена!.. Что за литературные деятели гг. Перозио и Смирнов? Один нашел несколько недомолвок и недоразумений в отчете акционерной компании; другой написал о нем, что, ловя чужие ошибки, он и сам наделал арифметических промахов… И вот все их права на знаменитость… А между тем зала полна! Все хотят слышать решение, кто из двух противников более отличается точностью слога, кто глубже проник в тайны первых начал арифметики – г. Смирнов или г. Перозио… Красноречивые и остроумные литераторы приглашены к посредничеству; знаменитый русский ученый председательствует при этом литературном споре… Умилительное зрелище!..»
Но вот суперарбитр произносит торжественную речь, в которой старается внушить публике надлежащее благоговение к предстоящему зрелищу. Он упрашивает ее сохранять строгое молчание, дабы выражением одобрения или неудовольствия не влиять на решение посредников относительно того, кто из спорящих вернее складывает. Он говорит, что самим своим безмолвием публика будет импонировать на их добросовестность в разрешении, по большинству голосов, вопросов о том, что больше – 30 или 20, или о том, действительно ли выйдет 30, если 286 вычесть из 316, и т. д. Затем начинаются прения.
Г-н Смирнов излагает свои обвинения. Потом, по вопросу суперарбитра, г. Перозио представляет свои положения по первому пункту (а всех их – 13), г. Смирнов возражает; после того посредники начинают рассуждать. Со стороны г. Смирнова преимущественно действует г. Серно-Соловьевич; со стороны г. Перозио – г. Полетика. Спор ведется очень литературно со стороны г. Серно-Соловьевича. Доказательством служит уже то, что вопрос о правильности сложения цифр 20 + 10 + 5 и вывода из них – 35, – поддерживался им почти три четверти часа!.. Можете себе представить, как широко было его красноречие и как велико адвокатское искусство!.. Но, к сожалению, г. Полетика с первого же раза обнаруживает удивительное равнодушие к литературным интересам и старание свести речь на сущность дела… Ему, конечно, указывают на программу, которую он же сам подписал и в которой говорится, что суждение должно идти вовсе не о деле, а о достоинстве статьи г. Перозио. По первому пункту (о числе пароходов) г. Перозио признается неправым, потому что в статье его действительно оказывается обвинение в утайке цифр, которые не были утаены.
Затем идет второй пункт – о распределении пароходов на речные и морские. Тут пошла речь об основаниях распределения; но оказалось, что этот вопрос выходит из пределов программы, ибо касается технических соображений, которых решено не касаться. Решение это сделало, как напечатано в «Условиях», посредниками г. Перозио, и между прочими – г. Полетикою. Посредники же г. Смирнова сами предлагали – рассуждать и о технических вопросах. Хотя они вопросов этих и не понимали, как неоднократно признавались в заседании, – но что до этого! На их стороне было всесокрушающее красноречие г. Серно-Соловьевича. Если он о 30 и 20 ораторствовал более получаса, то чего бы не наговорил он, если бы дело коснулось вопросов технических!.. Но как бы то ни было – второй пункт остался в стороне. Тут чей-то невежливый голос раздался сверху: «Так уж лучше бы и все оставить в стороне». Но публика встретила этот голос шиканьем, и тишина немедленно восстановилась.
Приступили к третьему пункту. Но тут уже началось совершенное торжество ораторского искусства и литературных воззрений. Б последующих пунктах многое зависело от «опроса о распределении морских и речных пароходов, так как г. Перозио делает выводы из сличения цифр «Сравнения», относящихся к одним морским пароходам, с цифрами «Отчета», относящимися ко всем пароходам вообще. Если бы рассуждали о деле, то, конечно, второй вопрос нужно бы выяснить совершенно; но для литературного спора вопрос этот оказался неважным, и его оставили без решения. Зато и вышел весьма важным третий вопрос – «о количестве пройденных миль». Здесь г. Серно-Соловьевич в течение четверти часа занимал собрание весьма глубокими и красноречивыми рассуждениями о шрифте, каким напечатано замечание г. Перозио о милях. Весьма одушевленно и с чрезвычайною твердостью ораторствовал он о курсиве и пускался в весьма тонкие соображения о том, что хотел г. Перозио сказать курсивом. Но, к несчастью, г. Полетика не сумел оценить и этих благородных усилий на пользу ораторского и отчасти типографского искусства. Он возразил г. Соловьевичу: «Да что нам рассуждать о том, что хотел сказать г. Перозио своим курсивом? Ведь г. Перозио здесь: спросим его лучше». Какой странный человек этот г. Полетика! Оно, конечно – лучше; да для чего лучше? Для дела, а уж никак не для ораторского искусства г. Серно-Соловьевича. Впрочем, г. Перозио так, кажется, и не спросили, и он по пункту с курсивом – оставлен в подозрении[3].
